. Если она наклонялась к самому его лицу, то слышала сиплые, свистящие вдохи.
     - Уинтроу, Уинтроу... Ты дыши только, дыши!.. - повторяла она. Если бы она, к примеру, просто нашла его тело на берегу, она бы, скорей всего, его не узнала. Толстые бесформенные губы временами слабо шевелились, но никакого осмысленного звука не издавали.
     Этта подняла глаза - просто потому, что все время смотреть на Уинтроу было слишком тяжко. Кеннит, вошедший в ее жизнь, научил ее, как быть любимой. А еще он дал ей Уинтроу, и она постигла дружбу. И вот теперь проклятая змея собралась отнять у нее это благо, едва-едва познанное. Слезы смешивались с дождем, струившимся по щекам. Невыносимо, невыносимо!.. Неужели она заново выучилась испытывать ощущения лишь для того, чтобы чувствовать боль?.. Зачем любить, если всякую любовь придется в муках утрачивать?.. Она даже не могла как следует обнять его, умиравшего у нее на руках, потому что он был по-прежнему облеплен слизью и эта слизь разъедала ее одежду, а когда она прикасалась к Уинтроу, его кожа оставалась у нее на руках. И она держала его так бережно, как только могла, между тем как гичка неистово плясала на вздымающихся волнах и, похоже, ничуть не приближалась к "Проказнице"...
     Подняв голову, она перехватила взгляд Кеннита. И Кеннит громко приказал ей:
     - Не дай ему умереть!
     А что она могла сделать?.. Она чувствовала себя совершенно бессильной помочь. И даже не могла сказать об этом Кенниту. Она увидела, как он пригнулся, хватаясь за борта, и подумала было, что он вознамерился подползти к ней и попытаться как-то помочь ей.
     Вместо этого он вдруг встал. Встал, крепко упираясь и здоровой, и деревянной ногой. Повернулся спиной к Этте и гребцам и словно бы обратился к шторму, с которым они так безуспешно сражались. Он откинул голову, подставляя ветру лицо. Ветер хлопал белыми рукавами его рубашки и нес длинные черные волосы капитана.
     - НЕТ! - проревел Кеннит. - НЕ СМЕЙ! Не теперь, когда я так близко!.. Ты не получишь ни меня, ни мой корабль! Именем Са, именем Эла, именем Эды, именем Рыбьего Бога! Во имя всех Богов, безымянных и именованных - заклинаю тебя и говорю тебе: ни меня и никого из моих ты не получишь!..
     И он простер руки вперед, вытягивая пальцы, как когти, точно собираясь схватиться с демоном бури...
     - КЕННИТ!
     Рев Проказницы перекрыл завывания ветра. Она тянула к ним деревянные руки, наклоняясь навстречу маленькой гичке, ни дать ни взять готовая выломиться из деревянного тела корабля и поспешить им навстречу. Ее волосы летели по ветру. Волна ударила ее, прозрачная зеленая вода перекатилась по палубе. Но корабль выпрямился, продолжая тянуться навстречу гичке. Проказница рвалась к ним сквозь шторм, менее всего помышляя о собственной безопасности.
     - Я буду жить! - снова выкрикнул Кеннит в лицо буре. - Я требую этого! - Одной рукой он ухватил запястье другой. - Я ПРИКАЗЫВАЮ!
     И король сотворил свое первое чудо.
     Из глубины моря, того самого моря, что противостояло ему, по его приказу явило себя чудовище. За кормой гички из воды поднялась морская змея. Она разинула необъятную пасть и присоединила к его голосу свой оглушительный рев. От этого рева Этта упала на дно лодки - ничтожное, слабенькое создание... - и прижала Уинтроу к груди. И закричала от ужаса и отчаяния, ища у пояса давно потерянный нож...
     Но морская змея, громаднейшее чудище океана, лишь склонилась перед Кеннитом, перед его волей. Она низко поклонилась ему, стоявшему на носу шлюпки. Он повернулся к ней. Лицо у него было белое. Он указал на нее пальцем... Люди видели, что он открыл рот, но, если он и сказал что-то страшилищу, ветер всяко унес его слова прочь. "Да и правильно сделал, что унес, - рассказывали потом гребцы своим товарищам на корабле. - Как там наш капитан командовал морским дивом, не знаем, но те слова уж точно были не для людских ушей предназначены..."
     Тогда змея уперлась широченным лбом в корму гички и стала осторожно подталкивать ее навстречу "Проказнице". Кеннит, вконец измотанный подобным явлением власти, вновь опустился на свое носовое сиденье. Этта не смела даже смотреть на него. Его лицо сияло каким-то неведомым чувством, разделять которое, быть может, дано было лишь тем, кто отмечен Богами...
     Позади нее транец <Транец - плоский поперечный срез кормы судна. В морском жаргоне этим словом иногда заменяют человеческую "пятую точку".> лодки начал вонять и дымиться: в него въедалась змеиная слизь. Этта поняла, что с ее стороны было бы просто бессовестно пугаться действий змеи, ведь та пришла на зов Кеннита и выполняла его волю. Она лишь нагнулась над телом Уинтроу, поддерживая его как можно бережней. Змея продолжала толкать гичку сквозь волны. Гребцы побросали весла и скорчились между скамьями, замерев в благоговейном ужасе.
     "Проказница" упрямо пробивалась им навстречу. И настал момент, когда два океана сошлись вместе. Ветер и волны утратили всякий порядок. Дыхание миров хлестало по ним, грозя изорвать одежду, выдрать все волосы из головы. Этта ослепла и оглохла: такого разгула стихий она никогда еще не переживала. А змея все толкала шлюпку вперед.
     А потом их вдруг подхватил тот же ветер и то же течение, что окружали "Проказницу". Родной ветер и родное море приняли их и - вкупе со змеей - потащили друг к другу. Течение и ветер, против которых с такой страстью ломилась Проказница, мигом принесли маленькую гичку прямо ей в объятия. В это время кораблю дала оплеуху очередная волна. Матросы, стоявшие на баке с канатами, приготовленными для метания, что было сил вцепились в фальшборт, иначе их неминуемо унесло бы и смыло...
     Но когда носовое изваяние вновь выросло из шипящей воды, все увидели, что она держала на руках маленькую беззащитную гичку. Этта ни разу еще не подбиралась настолько близко к Проказнице... Когда они все вместе вознеслись над водой, огромный голос статуи прогремел над ними:
     - Спасибо, спасибо тебе! Будь тысячу раз благословенна, морская сестра!.. Спасибо тебе!..
     По резному деревянному лицу серебристым потоком катились слезы радости и падали в воду, словно драгоценные бриллианты.
     Матросы, едва не свихнувшиеся от пережитого страха, скорее полезли через фальшборт к своим товарищам. Кеннит же не торопился покидать гичку и хохотал, хохотал без конца. И, если даже его веселье малость и отдавало безумием, это было еще далеко не самым страшным в нем отныне. Когда матросы потянулись к нему сверху, чтобы подхватить капитана и вытащить на палубу, из штормовой пучины снова выросла зелено-золотая змея и внимательно посмотрела на Кеннита. Этту так и пригвоздил к месту пристальный взгляд мерцающих золотых глаз. Она смотрела в их глубину и почти понимала... что-то...
     А потом чудовище проревело в последний раз и погрузилось в бездну моря, неожиданно начавшего успокаиваться.
     Несчастная гичка разваливалась буквально на глазах. Транец рассыпался окончательно, и бортовые доски отходили одна от другой. Вот они осыпались вниз, и Этта обнаружила, что Проказница держит их с Уинтроу просто на руках. Громадные деревянные ладони подняли их на самую палубу и там передали в нетерпеливые руки матросов.
     - Осторожнее там! - предупредила Этта, когда у нее принимали Уинтроу. - Скорее принесите пресной воды. Срежьте с него одежду и хорошенько полейте водой и вином. После чего...
     Договорить ей не удалось.
     - Я узнала тебя!!! - изумленно закричала Проказница. Она стискивала дымящиеся от слизи ладони, словно в молитве. - Я узнала тебя!.. Узнала!!!
     Кеннит потянулся к Этте, стоявшей на палубе на четвереньках. Его рука с длинными пальцами легла на ее щеку.
     - Я сам позабочусь о тебе, милая, - сказал он ей. Его рука касалась ее кожи, та самая рука, что недавно повелевала морской змеей и самим океаном...
     Этта рухнула на палубу и лишилась чувств.

***

     Что касается ухода за Уинтроу, Кеннит последовал совету Этты. За неимением лучшего. Теперь мальчик спал, неплотно обернутый льняной тканью, в собственной постели капитана. Дыхание свистело у него в горле. Выглядел он жутко. Его тело раздулось почти до полной бесформенности. Вся кожа покрылась волдырями, казалось, поднимавшимися откуда-то изнутри. Слизь сожрала на нем всю одежду, а потом перемешала кожу и ткань. Когда его обмывали, все это отваливалось лоскутьями, оставляя обширные участки голого красного мяса. Кеннит подозревал, что мальчишке лучше было оставаться пока без сознания. Как иначе он вынес бы невероятную боль?
     Кеннит поднялся, разминая одеревеневшие суставы. Он все время сидел в ногах постели. Теперь, когда утих шторм, у него появилось время поразмыслить и кое-что сопоставить. Заниматься этим, однако, ему совсем не хотелось. Кое во что определенно не следовало слишком вникать. Так, он не собирался расспрашивать Проказницу, каким это образом она догадалась оставить свою стоянку в Обманной бухте и отправиться на его поиски. И в деяниях морской змеи он разбираться не будет. Команда и так чуть не ниц перед ним падала. Пусть все идет, как идет...
     В дверь легонько постучали, и вошла Этта. Она сразу посмотрела на Уинтроу, потом снова на Кеннита.
     - Я тебе ванну приготовила... - начала она. И осеклась. Кажется, она не знала, каким титулом его теперь величать. Ему пришлось улыбнуться ее смущению.
     - Очень хорошо, - сказал он. - Посиди с ним пока. Если тебе покажется, что можно чем-нибудь облегчить его состояние, - делай, не сомневайся. Как только пошевелится - пои. Я скоро вернусь. Сам вымоюсь, не беспокойся...
     - Я там тебе свежую одежду положила... - робко выговорила она. - И еще... ты бы поел горячего... Соркор на борт прибыл, хочет видеть тебя... А я и не знала, что ему сказать. Впередсмотрящий с "Мариетты" все видел... Соркор хотел было выпороть его за вранье, но я объяснила ему, что матрос не соврал...
     Она замолчала, более не находя слов.
     Кеннит посмотрел на нее. Она переоделась в шерстяное платье свободного кроя. Мокрые волосы приглажены. Она сложила перед грудью ошпаренные ладони. Она неглубоко и часто дышала.
     - Что-то еще? - подсказал Кеннит. Она облизнула губы и протянула ладонь.
     - Я нашла это у себя в сапоге... когда переодевалась. Должно быть, на острове подхватила...
     У нее на ладони лежал младенец. С перепелиное яичко размером. Он спал, свернувшись калачиком. Глазки закрыты, ресницы разметались по щекам, круглые коленочки подтянуты к самой груди... Из чего он был вырезан, неизвестно, но материал в точности передавал свежую розовость младенческой кожи.
     А кругом ребеночка обвивался крохотный хвостик змеи.
     - Что это значит?.. - с трудом выдавила Этта. Ее голос неверно дрожал.
     Кеннит коснулся младенца пальцем. Рядом с этой нежной розовостью собственная продубленная кожа показалась ему до невозможности темной и грубой. Он торжественно проговорил:
     - Думается, мы с тобой оба знаем ответ...

ГЛАВА 35
ТРЕХОГ

     - А мне тут нравится! Целый город и весь из домиков на деревьях!
     Сельден сидел в конце дивана, на котором лежала Малта, и сосредоточенно подпрыгивал на мягкой подушке. И откуда только у него такая резвость бралась?..
     Больше всего Малте хотелось, чтобы пришла мама и куда-нибудь его увела.
     - Мне всегда казалось, что тебе самое место на дереве, - вяло поддразнила она младшего братца. - Может, пойдешь поиграешь где-нибудь?..
     Он посмотрел на нее, словно совенок, потом нерешительно улыбнулся. Оглядел гостиную, потом перебрался по дивану ближе к сестре. При этом он уселся ей на ногу, и Малта, вздрогнув, поспешно выдернула ее. У нее по-прежнему болело все тело.
     Сельден же нагнулся к ней вплотную и прошептал прямо в лицо:
     - Малта! Обещай, что кое-что сделаешь!
     Она отодвинулась прочь, насколько могла. Сельден недавно поел пряного мяса.
     - Сделаю что? - спросила она. Он еще раз огляделся:
     - А когда вы с Рэйном поженитесь, можно я останусь жить с вами здесь, в Трехоге?
     Малта не стала ему объяснять, что виды на свадьбу с Рэйном стали очень, очень туманными. Лишь поинтересовалась:
     - Почему тебе этого хочется?
     Сельден выпрямился и начал болтать ногами.
     - Да потому, что тут хорошо. Тут есть мальчишки, с которыми можно играть. И на уроки я хожу с младшими Хупрусами. И тут уйма подвесных мостиков, которые мне ужас как нравятся! Они так здорово раскачиваются!.. Мама все боится, что когда-нибудь я упаду, но почти под каждым внизу натянуты сетки. И мне нравится смотреть за огненными птицами, как они пьют и купаются на речных отмелях... - Он помолчал и добавил смелее:
     - А еще тут не как у нас, где все без конца о чем-то беспокоятся... - Снова таинственно пригнулся к Малте и добавил:
     - И старый город мне ужас как нравится! Мы пробрались туда вчера ночью с Уайли, когда все уже спать легли. Жутко было - страсть! Здорово!..
     - Вы что, были в старом городе во время ночного толчка?..
     - Вот это было самое здоровское! - Его глаза разгорелись.
     - Не делай так больше. И маме не говори, - привычно предупредила Малта.
     - Я что, выгляжу глупеньким? - поинтересовался Сельден, изображая взрослое высокомерие.
     - Выглядишь, - подтвердила она. Сельден заулыбался.
     - Пойду разыщу Уайли. Он пообещал взять меня покататься на одной из тех толстых лодок, если удастся увести хоть одну!
     - Только смотрите оба, а то как бы река ее не разъела прямо под вами!
     Теперь у Сельдена стал вид всезнайки:
     - Это все небылицы! Ну, то есть, если случится трясение и вода станет белой, тогда она вправду все разъедает. Но Уайли говорит, что в обычное время толстые лодки выдерживают дней по десять, не меньше. А то и больше, особенно если на ночь их вытаскивают, переворачивают вверх дном... и писают на них!
     - Фу, - сказала Малта. - Вот это-то, скорей всего, как раз небылица. Тебе ее рассказали, чтобы ты выглядел дурачком, когда ее повторять станешь.
     - А вот и нет! Мы с Уайли сами видели, как мужчины писали на свои лодки! Позапрошлым вечером, вот!
     - Иди отсюда, писун. - Малта вытянула из-под него покрывало.
     Сельден поднялся.
     - Так можно я останусь с тобой, когда ты женишься с Рэйном? Я совсем не хочу обратно в Удачный!
     Она твердо ответила:
     - Там видно будет.
     "Вернуться в Удачный... Легко сказать. Откуда нам знать, существует он вообще или нет?.." Со времени их приезда сюда от бабушки не было никакой весточки. И будет навряд ли. Обученные птицы носили туда-сюда лишь короткие сообщения, касавшиеся войны. "Кендри", переправивший их сюда, был единственным живым кораблем, ходившим вверх и вниз по реке. Остальные охраняли устье реки и вход в гавань Удачного. Они старались отгонять не только калсидийские галеры, но и морских змей, которых в водах возле устья с некоторых пор была тьма-тьмущая.
     Сельден, резвый, как птичка, спрыгнул с дивана и умчался из комнаты. Малта покачала головой, глядя ему вслед. Как быстро он оправился. И даже более того. Он стал личностью. Может, именно об этом говорили родители, отмечая, как быстро растут дети?.. Подумав так, Малта едва не расчувствовалась по поводу надоедливого братишки. И мысленно усмехнувшись, спросила себя, а не означает ли это, что и она тоже растет?..
     Она вновь откинулась на диване и прикрыла глаза. Окна были открыты, по комнате вольно гулял свежий воздух с реки. У реки был свой запах, но Малта к нему уже привыкла. Почти...
     Кто-то легонько поскребся в дверь, потом вошел.
     - Сегодня ты выглядишь получше! - сказала ей лекарка. Она неизменно старалась подбодрить ее.
     - Спасибо, - поблагодарила Малта, не открывая глаз.
     Лекарка не носила вуали. Лицо у нее было бугристое, как оладья, а кожа на руках - грубая, словно у собаки на подушечках лап. От ее прикосновения у Малты непроизвольно бежали по телу мурашки.
     - Я думаю, - сказала Малта с некоторой надеждой, что ее оставят в покое, - мне особо ничего не нужно, только отдых...
     - Сейчас тебе как раз очень вредно неподвижно лежать. Ты сама говорила, что стала видеть не хуже прежнего. У тебя действительно больше не двоится в глазах?
     - Все в порядке, - заверила ее Малта.
     - И ты ешь с аппетитом, и живот все переваривает?
     - Да.
     - И голова больше не кружится?
     - Иногда... Только при резких движениях.
     - Тогда тебе надо начинать вставать и ходить! - Женщина прокашлялась, в горле у нее заклокотало. Малта постаралась не содрогнуться. Женщина шмыгнула носом и продолжала:
     - Сломанных костей мы у тебя не обнаружили. Значит, пора подниматься, пока твои руки-ноги не позабыли, как двигаться! Если слишком долго лежать, тело, знаешь ли, забывает... Так недолго и калекой стать!
     Малта знала: если начать возражать, лекарка только станет настойчивей.
     - Быть может, к вечеру соберусь с силами... - сказала она.
     - Ни к чему ждать так долго. Я найду кого-нибудь, кто выведет тебя на прогулку. Помни, теперь тебе пора лечиться движением. Я свое дело сделала. Теперь очередь за тобой!
     - Спасибо тебе, - повторила Малта.
     Лекарка была ужасно несимпатичной для представительницы своего ремесла. Малта решила, что, когда явится обещанный помощник, она обязательно будет спать. Вряд ли кто-нибудь побеспокоит ее тогда. Это было единственной выгодой от ранения - с тех самых пор она вновь обрела способность спать спокойно, без мучительных снов. Сон снова предоставлял ей возможность убежать от действительности. Засыпая, она забывала и обидное недоверие Рэйна, и то, что ее отец был в плену либо вовсе погиб... и даже запах пожаров в Удачном. Забывалось и то, что ее домашние были теперь нищими, а сама она - заложницей договора, заключенного еще до ее рождения. Забывались все неприятности и неудачи...
     Слушая шорох удаляющихся шагов лекарки, Малта уже звала к себе сон. Ничего не получалось: сегодня все только и делали, что лишали ее покоя. Для начала утром пришла мама. Она была сама не своя от горя и беспокойства, но старалась вести себя так, словно Малта была, есть и будет ее единственной заботой. Потом принесло Сельдена. Потом лекарку... Как тут заснешь?
     Оставив бесплодные попытки, она открыла глаза и стала смотреть на высокий купольный потолок. Он был плетеным, что навевало мысль о корзине. Трехог оказался совсем не таким, как она себе представляла. Воображение рисовало ей великолепный мраморный дворец Хупрусов, а кругом - величественный город с широкими улицами и прекрасными зданиями. Во дворце должны были быть роскошные покои, изукрашенные темным деревом и дорогим камнем, дивные бальные залы и длинные галереи. А вместо всего этого... Трехог в точности соответствовал выражению Сельдена: город из домиков на деревьях. Легкие жилища покоились на верхних сучьях деревьев, росших по берегу реки. Их соединяли шаткие мостики. Здесь, в верхних, пронизанных солнцем "этажах" леса, все старались делать по возможности нетяжелым. Некоторые жилища поменьше представляли собой самые настоящие корзины, хотя и очень большие. Они раскачивались на сильном ветру, словно клетки для птиц. Дети спали в гамаках и пользовались вместо стульев плетеными петлями. Все, что вообще можно было сплести из веток и стеблей, именно так и изготовлялось...
     То есть на верхних ярусах Трехога не было почти ничего основательного, существенного. Не город, а какой-то призрак города - того, древнего, который они раскапывали. Который они грабили.
     Но если спускаться с верхушек деревьев в, так сказать, глубины Трехога, облик города начинал разительно меняться. По крайней мере, так говорил Сельден. Малта-то так и не выходила из комнаты, в которой ей довелось очнуться. Однако знала, что солнечные комнаты вроде этой располагались на самых макушках, тогда как в нижней части стволов помещались мастерские, таверны, склады и лавки. Там было царство теней, там царили вечные сумерки. А посередине между теми и другими находились наиболее капитальные строения - собственно жилые дома торговцев из Дождевых Чащоб. Их строили из бревен и досок. Там были кухни, трапезные, гостиные, залы д