взять бы их за глотки и с  наслаждением  ощутить,  как
сминается под пальцами плоть, как сипят в раздавленном  горле  последние
предсмертные вздохи...
   Кеннит ограничился тем, что ответил на ухмылки головорезов  медленной
улыбкой, в которой, по-видимому, ясно  прочитывались  его  мысли.  Через
несколько мгновений даже до тупых громил кое-что начало доходить, и  они
подались в стороны, пропуская его внутрь. Когда он проходил, они чуть ли
не вжимались спинами в стену.
   Двери заведения затворились у него за спиной, отсекая грязь и вонючую
духоту Делипая.  Кеннит  ступил  на  ковер,  залитый  приглушенно-желтым
светом. В воздухе витал знакомый запах духов Беттель вперемешку с острым
дымным  душком  жженого  циндина.  Голос  певицы  и  сопровождавший  его
сдержанный рокот  барабанов  слышались  громче.  Перед  Кеннитом  возник
мальчик-слуга и безмолвно указал на его грязные сапоги. Капитан  ответил
кивком,  и  мальчишка  стремительно  припал  на  колени,  чтобы  начерно
пройтись по сапогам Кеннита щеткой, а  затем  старательно  навести  лоск
тряпочкой. После чего подал гостю тазик с прохладной водой и полотенце -
смыть пот и  пыль  тяжкого  дня.  Возвращая  полотенце,  пират  внезапно
расчувствовался до того, что потрепал мальчугана по бритой макушке.  Тот
по-прежнему молча улыбнулся и бросился  открывать  перед  ним  следующую
дверь.
   Белая дверь медленно отворилась... Пение доносилось из комнаты,  куда
вошел капитан. Светловолосая женщина сидела на полу,  скрестив  ноги,  и
наигрывала на трех маленьких барабанах, выводя нескончаемую  балладу  об
отважном возлюбленном, запропастившемся в  морском  путешествии.  Кеннит
едва удостоил ее взглядом. Ему уж всяко нужна была не эта  девица  с  ее
слезливыми песнопениями.  Однако  он  не  успел  испытать  и  намека  на
нетерпение, ибо сама Беттель вспорхнула с мягких подушек своего трона  и
подхватила его под руку.
   - Кеннит! - вскричала  бандерша,  и  ее  голос  был  полон  ласкового
упрека. -  Наконец-то  ты  к  нам  пожаловал,  бессердечный!  "Мариетта"
причалила уже давным-давно, так где ж тебя носило?
   Ее черные от природы волосы были нынче перекрашены в рыжий цвет.  Она
была увешана драгоценностями и обильно надушена. Пышный бюст вздымался в
вырезе платья, точно волны, грозящие перехлестнуть через борт.
   Кеннит пропустил упреки Беттель мимо ушей. Он  знал:  предполагалось,
что внимание бандерши очень ему польстит,  и  оттого  неизменный  ритуал
встречи столь же неизменно  вызывал  у  него  раздражение.  Уж  конечно,
Беттель не забывала его. Потому не забывала, что он ей за это платил. Он
бросил  взгляд  поверх  ее  головы,  обозревая   комнату,   убранную   с
безупречным вкусом. На диванах и в удобных  креслах  посиживали  молодые
люди и красивые женщины. Две девушки улыбнулись капитану. Обе были здесь
новенькими.  Все  прочие  старательно  отводили  глаза.  Капитан   снова
повернулся к Беттель, продолжавшей весело ворковать.
   - Что-то Этты не видно, - сказал он, прерывая  поток  комплиментов  в
свой адрес.
   Хозяйка заведения погрозила ему пальчиком:
   - Ты что себе думаешь, одному тебе она нравится? Не  могла  ж  бедная
девушка до бесконечности тебя  ждать!  Если  опаздываешь,  значит,  будь
готов к тому, что...
   - Позови ее и отошли в комнату наверху.  Хотя  постой.  Пусть  сперва
вымоется - пока я буду есть. Пришли мне чего-нибудь  вкусного..,  только
не рыбу и не свинину, а прочее - на твое усмотрение.  Хлеба  свежего  не
забудь. Теперь что касается вина, Беттель. У меня, чтобы ты знала,  вкус
еще не отшибло. Так что если пришлешь такой же бурды, что в прошлый раз,
моего покровительства этому дому больше не видать. Поняла?
   - Но, сударь мой Кеннит,  ты  что  себе  думаешь,  я  прямо  вот  так
вломлюсь в номер к почтенному клиенту и заявлю - дескать,  Этта  другому
посетителю требуется? Чем, скажи на милость, твои деньги  лучше  чьих-то
еще? Если ты являешься на ночь глядя, так изволь и выбирать из...
   Кеннит уже не слушал ее. В углу комнаты имелась винтовая лестница,  и
капитан направился по ней наверх. На  втором  этаже  он  приостановился.
Звуки, раздававшиеся здесь,  напомнили  ему  возню  крыс  внутри  стены.
Фыркнув от накатившего отвращения, он  открыл  еще  одну  дверь  и  стал
подниматься по скудно освещенной  лестнице  дальше  наверх.  Здесь,  под
самым свесом крыши, имелась комната, не смыкавшаяся стенами ни  с  одной
из остальных. Зато здесь  было  окно,  выходившее  на  лагуну.  Привычка
сработала -  первым  делом  капитан  выглянул  наружу  и  убедился,  что
"Мариетта" спокойно стояла у пристани. На ее  палубе  светился  одинокий
фонарь. Там все было хорошо.
   Он как раз отошел от окошка, когда в дверь постучался слуга.
   - Входи, - буркнул  Кеннит.  Появился  мужичок,  определенно  кое-что
видевший в этой жизни. Широкое лицо украшали  рубцы  -  следы  множества
драк. Тем не менее двигался он не без грации. Первым делом  он  затеплил
камин, потом разжег свечи в двух канделябрах. Комнату залил теплый свет,
и летняя ночь  за  окном  сразу  сделалась  непроглядно  темной.  Кеннит
опустился в кресло возле камина. Не то чтобы ему  хотелось  согреться  -
вечер выдался достаточно теплым. Просто потянуло  насладиться  смолистым
ароматом горящего дерева, полюбоваться пляской огня...
   В дверь снова постучали, и появились еще двое слуг. Один  опустил  на
белоснежную скатерть поднос с приготовленной  снедью,  другой  держал  в
руках  большую  чашу  и  кувшин  горячей  воды.  От  воды  шел   пар   и
распространялся запах лаванды. "Все же Беттель знает, чем мне  угодить",
- умываясь по новой, не без самодовольства подумал пират. По  его  знаку
слуги покинули комнату, и он сел ужинать.
   После  довольно-таки  скудного  корабельного  рациона   почти   любая
береговая еда  сошла  бы  за  деликатес,  однако  ужин,  присланный  ему
бандершей, действительно был превыше всяких похвал.  Мясо,  плававшее  в
густом темном соусе, так и таяло во рту, хлеб еще не остыл после печи, а
смесь пряных фруктов удивительным  образом  подчеркивала  вкус  основных
блюд. Вино,  правда,  особо  богатым  букетом  не  обладало,  но  и  оно
оказалось более чем достойным. Кеннит ел не торопясь, с наслаждением. Он
редко предавался плотским утехам - в  основном  когда  у  него  делалось
темно  на  душе.  Надо  же,  действительно,  утешаться  хотя  бы   такой
малостью... Тут Кеннит вспомнил, как его  матушка,  случалось,  баловала
его, когда он болел. Сравнение показалось ему недостойным, он постарался
забыть о нем и отпихнуть прочь вместе с тарелкой. Налил себе еще  стакан
вина, сбросил сапоги и откинулся в  кресле.  Стал  бездумно  смотреть  в
огонь...
   Легкий стук в дверь оповестил его, что прибыл десерт.
   - Не заперто, - вяло отозвался пират. Вкусная еда  и  вино  на  время
отвлекли его от черных мыслей, но недолгое удовлетворение минуло,  и  он
вновь остался один на один с темнотой. Темнотой бездонной и  безбрежной,
как сама ночь за окном. Перед  лицом  этой  ночи  все  его  усилия  были
прахом. Прахом и тленом. Удачи посещали его лишь на краткое время, тогда
как неудачи...
   - Я принесла тебе теплого яблочного пирога и свежих  сливок,  -  тихо
промолвила Этта.
   Он чуть повернул голову и вполглаза посмотрел на нее.
   - Славно, - сказал он безо всякого выражения.
   Она подошла. "Прямая.., прилизанная..." - подумалось ему, как  всегда
при виде ее. На ней была  лишь  длинная  белая  рубашка.  Она  почти  не
уступала  ему  ростом,  гибкая,  словно   ивовая   ветка,   длинноногая,
длиннорукая. Кеннит молча наблюдал,  как  она  ставит  перед  ним  белое
фарфоровое блюдо с десертом. От пирога пахло яблоками и  корицей,  а  от
женской кожи - жимолостью. Вот она выпрямилась... Кеннит некоторое время
молча разглядывал ее. В темных глазах Этты не было и следа страсти. Губы
ничего не таили...
   Он ощутил внезапную вспышку желания.
   - Раздевайся, - приказал он, -  и  ложись.  Только  сперва  покрывало
откинь.
   Она повиновалась без малейшего промедления. Какое  удовольствие  было
наблюдать, как  она  движется  туда-сюда,  исполняя  его  указания,  как
снимает и  складывает  покрывало,  обнажая  белые  простыни,  как  потом
собирает подол своего одеяния и стягивает его через голову...  Аккуратно
она уложила белую рубашку на низкий комод в изножье постели.  Кеннит  не
сводил глаз с  ее  белых  боков,  нежной  округлости  живота,  небольших
грудей... Волосы у нее были  темные,  блестящие,  обстриженные  коротко,
по-мальчишески. Все в Этте казалось длинным и плоским, даже черты  лица.
Она расположилась в постели  молча,  в  тщательном  соответствии  с  его
вкусом. И стала безмолвно ожидать его.
   Капитан поднялся и начал расстегивать рубаху.
   - Вымылась? - спросил он грубо.
   Этта ответила:
   - Все, что можно смыть мылом и горячей водой, я смыла.
   Она лежала так неподвижно и тихо. Кенниту вдруг пришло в голову,  что
она до ужаса боится его.
   - Боишься меня? - спросил он  прямо.  И,  еще  не  успев  договорить,
сообразил, что вопрос был неточен.
   - Иногда, - ответила женщина. Либо она очень здорово следила за своим
голосом, либо ей действительно было на  все  наплевать.  Кеннит  повесил
камзол на столбик, подпиравший  балдахин  кровати.  Рубаха  и  сложенные
штаны легли на тот же комодик,  где  уже  белело  одеяние  Этты.  Кеннит
испытывал удовольствие, заставляя ее  ждать,  и  нарочно  раздевался  не
спеша, аккуратно складывая одежду. "Отложим десерт..." Вроде как  теплый
пирог и сливки на блюде возле огня. Они тоже подождут.
   Он сел подле женщины на постель, протянул руку и ощутил гладкость  ее
кожи. От его прикосновения на ней возникли легкие мурашки. Она ничего не
сказала, не пошевелилась. Она не первый год встречалась с ним  и  знала,
что  именно  ему  нравится.  И  он  платил  деньги  за  то,  чтобы   все
соответствовало его запросам. Ему не требовались ее ласки и  помощь,  не
требовалось и ее одобрение. Это он собирался  получить  удовольствие,  а
отнюдь не она. Он гладил ладонью ее кожу и  наблюдал  за  выражением  ее
лица. Она не пыталась встретиться с ним взглядом. Его  руки  исследовали
ее тело. Она смотрела в потолок.
   Гладкость ее кожи была нарушена лишь в одной точке. В  пупке  женщины
был укреплен крохотный, не больше яблочного семечка, резной белый череп.
Амулет,  сработанный  из  диводрева,  висел  на  серебряной  проволочке,
пронзавшей кожу пупка. Этта отдавала бандерше  Беттель  половину  своего
заработка за то, что та позволяла ей пользоваться амулетом, - череп  был
взят напрокат. Когда-то, когда они только познакомились, Этта рассказала
Кенниту, что амулет отвращал от нее и дурные  хворобы,  и  беременность.
Тогда-то он в первый раз и услышал про  диводрево..,  и  дело  кончилось
личиной, которую он теперь носил на запястье.
   Вспомнив про свой талисман, Кеннит невольно подумал,  что  деревянная
рожица не двигалась и упорно молчала с тех самых пор, как они  уехали  с
острова Других. Похоже, он вновь сделал ошибку, снова  впустую  потратил
время и деньги, и талисман был тому вещественным свидетельством... Пират
скрипнул зубами, и Этта едва заметно вздрогнула. Тут до него дошло -  он
так стиснул ее бедро, что еще немного, и не миновать бы  синяка.  Кеннит
разжал пальцы, и его руки вновь отправились в путь. "Хватит. Думай лучше
о том, чем занимаешься..."
   Почувствовав, что готов, он раздвинул ей ноги. Дюжина толчков.., и он
опорожнился,  выплеснув  в  податливую  глубину  весь  свой  гнев,   все
разочарование и напряжение. Сделалось лучше. Некоторое время он спокойно
лежал, наслаждаясь покоем. Потом снова взял ее,  на  сей  раз  медленно,
неторопливо. Тут ее руки обняли его плечи,  ее  бедра  ответили  на  его
движения, и он понял: она тоже кое-что получала  от  их  соития.  Он  не
возражал: пусть наслаждается, если только это не  помешает  наслаждаться
ему...
   А вот что было воистину удивительно,  так  это  то,  что  он  взял  и
поцеловал ее напоследок. Этта  вновь  тщательно  хранила  неподвижность.
"Поцеловал. Шлюху". Кеннит откинулся на постели. Ну  и  поцеловал.  Кому
какое дело. Он заплатил за право делать с ней все, что ему вздумается. И
ему было плевать, что именно выделывал нынче вечером этот  рот,  который
он поцеловал. Шлюхин рот...
   В ящике комода лежал просторный шелковый халат. Кеннит накинул его и,
сев у огня, занялся  десертом.  Этта  осталась  в  постели.  Где  ж  еще
находиться жрице  платной  любви?  Пират  успел  прожевать  два  кусочка
пирога, когда она подала голос.
   - Ты задержался сегодня, - проговорила она. - Я уже боялась,  что  ты
не появишься.
   Он поддел вилкой еще кусочек. Хрустящая ломкая корочка,  а  внутри  -
яблоки  с  корицей.  Кеннит  взял  сливок,  не  торопясь  проглотил.   И
поинтересовался:
   - Воображаешь, мне есть дело до твоих страхов? Или  вообще  до  того,
что ты там думаешь?
   Она едва не посмотрела ему в глаза.
   - Я думала, ты все же заметил бы, если бы меня не оказалось на месте.
Я-то ведь переживала, когда ты не приходил. Раньше...
   Он расправился еще с одним кусочком пирога.
   - Дурацкий разговор. Не желаю его продолжать.
   - Как скажешь, - отозвалась она, и он  не  знал,  выполняет  она  его
приказание или же соглашается с ним. А впрочем, не все ли равно? Этта не
сказала больше ни слова, пока он приканчивал пирог. Он  налил  себе  еще
стакан вина. Поудобней устроился в кресле и  начал  мысленно  перебирать
события последних недель, оценивая сделанное и несделанное. "Я дурак,  -
решил он наконец. - И вел себя по-дурацки". Следовало  отложить  поездку
на остров Других. Но  коль  скоро  предсказание  было  получено  -  лишь
последний тупица стал бы  вот  так,  как  он,  вываливать  команде  свои
честолюбивые  планы.  Недоумок.  Дубина...  Теперь  над  ним,  наверное,
хохотал уже весь  Делипай.  Кеннит  без  труда  вообразил,  как  гогочет
пьянствующий по тавернам народ. "Король пиратов?  -  восклицают  они.  -
Ага, только короля нам тут и не хватало. И особенно такого, как он..."
   И они смеются.., смеются...
   Сознание затопило жгучим стыдом. Опять  он  опростоволосился.  Сел  в
галошу. Жидко обделался. И все по собственной вине -  жаловаться  не  на
кого. "Дурак. Дурак. Дурак..." И единственный способ хоть как-то с  этим
прожить - это устроить так, чтобы никто иной о  его  глупости  не  сумел
догадаться. Кеннит крутил надетое на палец кольцо  и  смотрел  в  огонь.
Потом  покосился  на  вырезанный  из  диводрева  талисман  на  запястье,
насмешливо улыбавшийся ему его собственной улыбкой.  Может,  ему  просто
показалось, что на острове талисман разговаривал? Или это была еще  одна
шуточка Других?.. Величайшей ошибкой было то, что он вообще  сунулся  на
их остров. Наверняка его команда уже и об этом  шушукалась.  Их  капитан
ищет пророчества, точно он не пират, а бездетная женщина.  Или  фанатик,
свихнувшийся от благочестия.
   Ну почему, почему самые возвышенные  его  мечты  вечно  оборачивались
горчайшими унижениями...
   - Может, растереть тебе плечи, Кеннит?..
   Он свирепо обернулся. Да как посмела она помешать  его  размышлениям?
Что она вообще о себе вообразила? Он холодно поинтересовался:
   - С чего ты взяла, будто мне это понравится?
   - Мне показалось, что тебе плохо. Ты выглядишь таким встревоженным..,
и усталым...
   В ее голосе не чувствовалось насмешки.
   - А ты, значит, можешь определить это, просто  глядя  на  меня?  Так,
шлюха?
   Ее темные глаза все-таки прямо встретились с его голубыми.
   - Женщина видит многое, скрытое от других, когда смотрит на человека,
который нередко приходит к ней вот уже три года...
   Она поднялась - по-прежнему обнаженная - подошла и встала у  него  за
спиной. Узкие длинные кисти легли на его  плечи  и  принялись  разминать
сведенные внутренним напряжением мышцы сквозь тонкий  шелк  халата.  Это
было приятно.  Какое-то  время  Кеннит  сидел  неподвижно,  позволяя  ей
прикасаться к себе. Потом она заговорила опять.
   - Я так скучаю по тебе, когда ты уходишь в море надолго.  Я  волнуюсь
за тебя и гадаю, все ли в порядке... Иногда мне  становится  страшно,  я
боюсь, что однажды ты не вернешься. И то  сказать,  что  держит  тебя  в
Делипае? На меня тебе наплевать, это я знаю. Ты просто хочешь,  чтобы  я
приходила сюда и делала все так, как тебе нравится.., и все. Я  полагаю,
Беттель меня до сих пор не выгнала единственно потому, что ты всякий раз
меня требуешь. Я ведь не из тех.., кого большинство мужчин  пожелало  бы
для себя. И  уже  это  делает  тебя  такой  важной  частью  моей  жизни,
понимаешь? Без тебя Беттель  в  два  счета  выставит  меня  на  улицу..,
сделает потаскухой подзаборной. А ты приезжаешь снова и снова, и велишь,
чтобы прислали именно меня.., даже имя запомнил.., и лучшую  комнату  на
целую ночь.., и платишь настоящим золотом,  без  обмана...  Знаешь,  как
меня называют другие? Шлюха Кеннита, вот как! -  Она  горько  и  коротко
рассмеялась. - Было время, когда я устыдилась бы подобного  прозвища.  А
теперь оно мне нравится...
   - Это ты о  чем?  -  Голос  Кеннита  рассек  ткань  ее  неторопливого
монолога, словно тупой нож. - Что ты несешь? Я что  тебе,  за  разговоры
плачу?
   Это был вопрос, и она знала - ей позволено отвечать.
   - Нет, - сказала она тихо. - Но мне кажется.., за те деньги,  что  ты
платишь Беттель, я могла бы снять целый  домик..,  для  нас.  Маленький,
чистенький домик.., куда ты всегда мог бы вернуться, когда  пожелаешь..,
и я ждала бы тебя там... И тебе не пришлось бы спрашивать, смыла ли я  с
себя запах чужого дыхания...
   Он презрительно хмыкнул:
   - По-твоему, я сплю и вижу нечто подобное?
   - Я не знаю, - ответила она еще тише прежнего. - Но  ты  велел,  и  я
рассказала о том, чего хотелось бы мне. Вот и все.
   - А мне чхать, что ты там хочешь или не хочешь, - сообщил ей пират. И
стряхнул со своих плеч ее руки. Потом поднялся с  кресла,  повернулся  и
вновь провел ладонями по ее нагой коже, чувствуя, как согрела  эту  кожу
близость огня. Ощущение было удивительно приятным. В сокровенной глубине
тела опять шевельнулось желание...
   Но когда он посмотрел ей в лицо, то был  потрясен  -  по  щекам  Этты
катились слезы.
   Какое безобразие!
   - Марш в постель, - приказал он с отвращением,  и  она  повиновалась,
послушная, как обычно. Он  остался  стоять  у  огня,  вызывая  в  памяти
упругую гладкость теплого  тела.  Он  хотел  пожелать  ее,  но  мысль  о
заплаканных глазах женщины отвращала.
   И для этого он покупал шлюху?
   Он покупал ее как раз для того, чтобы всего этого избежать.
   Проклятие! Он же ЗАПЛАТИЛ!
   Он велел, не оборачиваясь:
   - Перевернись. На живот. Мордой вниз, говорю!
   Простыни тихонько зашелестели - приказ был  исполнен.  Кеннит  быстро
пересек комнату. Взобрался  на  постель  и  вошел  в  женщину  сзади.  В
подобной позе мужеложцы сочетаются с  мальчиками,  но  Кеннит  предпочел
использовать ее естественным образом. Никто - и даже шлюха! - не  сможет
сказать, будто он не понимает различия между мужчиной и женщиной!
   Он отлично отдавал себе отчет, что не причинил ей излишней боли, -  и
все-таки она продолжала плакать даже после того,  как  он  ее  отпустил.
Этта всхлипывала почти  беззвучно,  так  почему  же  ее  слезы  так  его
беспокоили?.. Непонятное чувство наложилось на стыд и отвращение к  себе
самому, которые он испытывал ранее, и усугубило их. "Да  что  с  ней,  в
самом-то деле? Я ей что, разве не заплатил? Чего еще она от меня  хочет?
Она, в  конце  концов,  всего-навсего  потаскуха.  Она  продается,  а  я
покупаю..."
   Резким движением он поднялся и принялся  одеваться.  Спустя  какое-то
время ее всхлипывания прекратились. Этта повернулась в постели.
   - Пожалуйста... - хрипло прошептала она. -  Пожалуйста,  не  уходи...
Прости, если не угодила тебе... Я больше не буду. Я обещаю!
   Отчаяние в ее голосе столкнулось с таким же отчаяние