вство.  Уж  больно  многому
пришел сегодня конец. В том числе и порядочному куску его  жизни.  Опять
он был на плаву и дрейфовал по течению: выплывет или нет? И  завтра  ему
не придется вскакивать в ранний час по свистку и сразу мчаться  куда-то.
Не надо будет присматривать за командой, принимать на борт  или  сдавать
груз... И отвечать он будет только за себя самого. Так ли уж плохо, если
поразмыслить как следует?..
   Особняк Вестритов стоял поодаль от проезжей дороги. В саду стрекотали
насекомые и лягушки, к их голосам примешивался скрип башмаков Брэшена  -
и это были единственные звуки, сопровождавшие их с Альтией, пока они шли
по каменной вымостке к дому. Вот и  дверь,  перед  которой,  бывало,  он
прежде  так  часто  стоял,  явившись  зачем-либо  с  корабля  к   своему
капитану... Горе с новой силой стиснуло ему горло. "Никогда  больше  мне
здесь не бывать, - подумалось Брэшену. - Вот сейчас я в самый  последний
раз тут стою..."
   Он сглотнул и заметил, что Альтия не торопилась выпускать  его  руку.
Он словно заново увидел ее в ярком свете луны.  Ох,  на  кого  она  была
похожа!.. Босые ноги в грязи, платье ободрано.  Волосы  вконец  выбились
из-под той кружевной штуковины на голове... Она наконец убрала пальцы  с
его локтя и глубоко, судорожно вздохнула.
   - Спасибо, что проводил.
   Она выговорила это так, словно он чин чином отвез ее домой  в  конной
коляске после бала торговых семейств.
   - Всегда пожалуйста, - ответил он тихо.  И  раскланялся,  словно  эти
простые слова совершили волшебство и под личиной  грубого  моряка  снова
оказался знатный юноша,  которого  строгая  мать  натаскивала  по  части
правил благородного обхождения. Еще немного, и  Брэшен  поднес  бы  руку
Альтии к губам.., зрелище собственных заскорузлых башмаков и потрепанных
матросских штанов остановило его, вовремя напомнив, кем он был нынче.  -
У тебя все в порядке? - сказал он, и это  было  наполовину  утверждение,
наполовину вопрос.
   - Пожалуй... - ответила она неопределенно. И взялась за ручку двери -
но тут дверь отворилась сама, распахнутая резким рывком.
   На  пороге  стоял  Кайл.  Он  был  в  ночной   рубашке   и   босиком,
всклокоченные  светлые  волосы  стояли  дыбом.  Однако  его  переполняло
бешенство  такого  накала,  что  вся  нелепость  его  облика   мгновенно
переставала замечаться.
   - Эт-то что здесь происходит?!
   Он заговорил как бы вполголоса, чтобы не потревожить обитателей дома,
но все та же ярость превратила полушепот едва ли не в рев. Брэшен помимо
собственной воли вытянулся перед человеком, который совсем  недавно  был
как-никак его капитаном. Альтия испуганно шарахнулась прочь, но столь же
быстро совладала с собой.
   - Не твое дело! - заявила она. И попыталась было, минуя его, пройти в
дом, но Кайл схватил ее за руку  и  силой  развернул  лицом  к  себе.  -
Проклятье! - заорала она, даже не пытаясь умерить голос. -  Убери  руки,
ты!..
   Кайл и не подумал ее отпускать. Наоборот, он что было мочи  встряхнул
ее, словно тряпочную куклу.
   - Все, что делается в этой семье, - мое дело! - прорычал он.  -  Меня
очень даже касается ее репутация  и  доброе  имя!  И  тебе  не  грех  бы
поразмыслить о том же!.. Посмотри на себя, дурища!..  Босая!  Пахнешь  и
выглядишь, как дешевая потаскуха!.. И этот бродяга, который  тащится  за
тобой, как привык таскаться за портовыми шлюхами!.. На кой ляд  ты  сюда
его притащила? Да как ты могла, дрянь!.. В дом своего отца!.. В день его
смерти!.. Ты понимаешь хоть, какой грязью ты нас всех поливаешь?..
   В ответ  на  эти  дикие  обвинения  Альтия  бешено  ощерила  зубы.  И
принялась царапать его руки, вырваться из которых было превыше ее сил.
   - Ничего я никому не сделала! - выкрикнула она, и, увы, в  ее  голосе
отчетливо слышался хмель. - Никто меня не должен стыдиться! Это ты сам -
позор нашей семьи! Ты -  вор!  Ты  украл  мой  корабль!..  Украл!..  Мой
корабль!..
   Брэшен в ужасе замер на расстоянии какого-то шага от них. Вот и  влип
он, кажется, в самое скверное, во что вообще можно было влипнуть. Что бы
он ни сделал теперь, ему не миновать поношений - либо с  одной  стороны,
либо с другой. "Ну и плевать. Хуже всего,  если  я  просто  буду  стоять
столбом..."
   - Капитан... Кайл! Слышишь, Кайл, отпусти ее, она действительно ничем
не провинилась, разве что перебрала немножко...  Да  и  то  извинительно
после всего, что она сегодня перенесла! Отпусти  ее,  ты  же  ей  больно
делаешь!
   Говоря так, Брэшен не замахивался на Кайла, он, что называется,  даже
пальцем не пошевельнул. Тем  не  менее  тот  отшвырнул  Альтию  прочь  и
угрожающе двинулся к моряку:
   - Это для тебя - извинительно! Но не для нас!..
   Брэшен увидел, как за спиной Кайла, в темноте дома,  зажегся  огонек.
Раздался женский голос, встревоженно спрашивавший, что  случилось.  Кайл
собрался было сграбастать Брэшена за грудки, но  тот  проворно  отступил
прочь. Альтия, сбитая с ног, кое-как поднялась. Она плакала -  горько  и
безутешно, точно потерявшийся ребенок. Стояла, сгорбившись,  держась  за
дверной косяк, и волосы падали на лицо.
   - Да, у таких, как ты, - первое дело напиться! Кобелина вонючий!..  -
продолжал орать Кайл. - И притащился следом за ней, рассчитывая еще  кое
на что, верно? А то я не видел, как ты за ней увивался на корабле!  Знаю
я, что там у тебя на уме, знаю!.. Не мог дождаться, пока  тело  ее  отца
как следует остынет! Как есть кобелина вшивый!..
   Кайл  продолжал  надвигаться,  и  Брэшен  обнаружил,   что   пятится.
Физически Кайл был крупней молодого матроса, но не в  том  дело.  Шут  с
ними с кулаками, Брэшен не очень-то их боялся, но за Кайлом был  немалый
авторитет старинного семейства торговцев. Убей он Брэшена прямо здесь  и
сейчас - и, что бы он ни рассказал позже о ночном происшествии,  немного
найдется таких, кто ему не поверит. Поэтому Брэшен продолжал  отступать,
до последнего пытаясь умиротворить разошедшегося капитана:
   - Да не так все, не так! Я просто на всякий  случай  ее  проводил!  И
ничего больше!
   Кайл размахнулся, но Брэшен легко ушел от удара, успев заодно оценить
боевые способности капитана. Хэвен определенно не отличался проворством.
Да и с чувством равновесия у него явно был непорядок. И хотя он был выше
ростом, тяжелее и, может, даже сильнее - Брэшен уже знал, что  в  случае
чего "сделает" капитана. Даже и без большого труда.
   Но  пока  он  соображал,  придется  ли  драться,  из  дверей  властно
прозвучал голос женщины.
   - Кайл! Брэшен! - Несмотря на возраст, несмотря на постигшее ее  горе
(а может, наоборот, как  раз  из-за  этих  двух  обстоятельств?)  Роника
Вестрит говорила  таким  тоном,  словно  урезонивала  двоих  непослушных
мальчишек. - А  ну-ка,  прекратите!  Прекратите  немедленно!  -  Пожилая
женщина стояла в дверях. Ее волосы были заплетены на ночь в косу. -  Что
вообще случилось? Я требую, чтобы мне объяснили, что у вас случилось!
   - Этот сукин сын... - начал было Кайл, но низкий, ровный голос Альтии
некоторым образом заставил разъяренного  капитана  закрыть  рот.  Альтия
говорила хрипло из-за  недавних  слез,  но  в  остальном  она  полностью
владела собой.
   - Я была очень расстроена, - сказала она. -  И  действительно  выпила
многовато. В дверях таверны случайно  налетела  на  Брэшена  Трелла.  Он
настоял на том, чтобы проводить меня до порога  моего  дома.  Так  он  и
поступил, и на том все и кончилось бы, но навстречу выскочил Кайл. И, ни
в чем не разобравшись, принялся оскорблять нас обоих!
   Тут Альтия вскинула голову. Ее глаза горели, и она прямо смотрела  на
Кайла. Дескать, возрази! Если посмеешь!
   - Так все и было, - сказал Брэшен.
   - Посмотри на нее! Только посмотри на нее! - воздет руки Кайл.
   Брэшен так и не понял, кому из  них  Роника  Вестрит  на  самом  деле
поверила. Ясно было только, что железный характер, которым она славилась
прежде, никуда не исчез.
   - Кайл, Альтия, - просто сказала она. - Ступайте  в  постель.  А  ты,
Брэшен, отправляйся домой. Я слишком устала, чтобы разбираться  со  всем
этим прямо сейчас... - Кайл открыл рот, намереваясь возражать  и  что-то
доказывать, но Роника мгновенно его урезонила:
   - Завтрашнего дня ждать недолго. А если мы сейчас не  угомонимся,  то
неминуемо разбудим слуг, и уж они-то мигом  разнесут  новости  по  всему
рынку. Я думаю, и сейчас-то немало окрестной прислуги  уже  подслушивает
под дверьми. Так что давайте пока все прекратим. Незачем выносить сор из
дому.., как говорил Ефрон. - И повернулась к Брэшену:
   - Спасибо и спокойной ночи, молодой человек.
   Это было как бы милостивое позволение уйти, и Брэшен только  рад  был
поскорее сбежать. Он даже ни с кем не попрощался, просто  быстрым  шагом
ушел в темноту. Когда его ушей достиг звук плотно закрывшейся  двери,  у
него было ощущение, что это перевернулась,  завершая  главу  его  жизни,
страница в книге судьбы.
   Скоро ноги принесли его назад в  гавань.  Спускаясь  к  морю  улицами
Удачного, он слышал, как начали робко перекликаться просыпавшиеся птицы.
Он посмотрел на восток, увидел, что небо  начало  наливаться  светом,  и
почувствовал, как на плечи опустилась усталость. Брэшен подумал о смятой
койке, ждущей его на борту... Ох, Проказница  больше  его  не  ждала.  И
вообще его не ждал никто и нигде...
   Брэшен прикинул про себя, а не заплатить ли за номер в  гостинице.  В
приличном месте с мягкой постелью и чистыми простынями,  и  чтобы  утром
подали свежую теплую воду для умывания... На  его  лице  возникло  нечто
среднее между ухмылкой и оскалом. Мысль  неплохая,  вот  только  денежки
очень быстро закончатся... Быть может, он и позволит себе нечто  в  этом
духе - но только один раз и только сегодня  вечером,  когда  возможность
сладко выспаться превратится поистине в высшее наслаждение. Прямо сейчас
ему если и удастся вздремнуть, то всего на час  или  два  -  после  чего
городской шум и жара вновь неминуемо поднимут его на ноги... Так  что  -
решено. Нечего тратить деньги на роскошную постель, если  все  равно  не
удастся ею попользоваться как следует.
   Многолетняя привычка упрямо вела его к причалам. Покачав головой,  он
свернул прочь и скоро уже шагал прочь из города по Владельческой  дороге
- туда, где берега делались скалистыми и где приставали только беднейшие
рыбацкие лодчонки. Авось Совершенный его приютит. Да  еще  и  обрадуется
его обществу... "А вечером заберу кису с  барахлом  и  займусь  поисками
работы, да заодно и жилья. Но прежде надо поспать. Причем по возможности
дальше и от Хэвенов, и от Вестритов..."

***

   ...Неутомимо мчавшийся Моолкин наконец-то  остановился.  Его  челюсти
распахивались и смыкались - вожак пробовал воду, ибо  здесь  у  нее  был
новый вкус. Его Клубок устало  опустился  в  гостеприимный  ил,  радуясь
передышке Шривер почти с любовью наблюдала за  предводителем,  вкушавшим
соль здешнего Доброловища. Его грива стояла дыбом на шее и горле: то  ли
вопрошание, то ли угроза. Кое-кому из других змей, в отличие от  Шривер,
это  не  нравилось,  и  они  раздраженно  ворчали,  беспокойно  свиваясь
кольцами и взбаламучивая ил.
   - Никто здесь нам не грозит, - буркнул Сессурия. - Он  что,  пузырьки
взялся ловить?
   - Нет, -  ответила  Шривер  спокойно.  -  Воспоминания.  Он  пытается
поймать ускользающие воспоминания. Он сам мне рассказывал. Они  мелькают
и сверкают перед его мысленным оком, словно гигантский  косяк  рыбы.  Их
множество, но ни одно по  отдельности  не  ухватить.  И  тогда  он,  как
надлежит  мудрому  рыболову,  бросается  в  середину  косяка  с   широко
разинутой пастью, полагая, что во рту у него  непременно  что-нибудь  да
останется.
   - Чешуя, например, - фыркнул Сессурия непочтительно.
   Шривер возмущенно вскинула гребень, и он поспешно  отвернулся  прочь,
уткнувшись носом в собственный хвост, словно бы наводя  красоту.  Шривер
же, напротив, роскошно вытянулась, показывая всем своим  видом,  что  ни
капельки его не боится.
   - Донные черви, - ни к кому не обращаясь, заметила она,  -  неизменно
довольны видом, который открывается из их норки.
   Она знала: другие змеи из их Клубка подумывали о том  чтобы  оспорить
старшинство Моолкина. Но Шривер подобных настроений не разделяла. Правду
сказать, в последнее время ей тоже казалось, что мысли у Моолкина  текли
еще более вразброд, чем обычно. Верно было и то, что  во  время  кратких
привалов, которые он позволял соплеменникам, он  порою  издавал  во  сне
очень странный клич. Да и  разговаривал  чаще  не  с  ними,  а  с  собою
самим...
   Но те самые обстоятельства, которые вызывали такое смятение у других,
были для Шривер знаками, что Моолкин ведет их именно  туда,  куда  надо.
Чем дальше они забирались на север, тем яснее делалось ей  -  Моолкин  в
самом деле один из тех, кто хранит древние воспоминания.  Вот  и  теперь
Шривер пристально за ним наблюдала. Его громадные глаза цвета меди  были
прикрыты молочными пленками век, он свил свое гибкое тело сложным  узлом
и, танцуя, растирал собственную кожу, пока вереница пятен  на  боках  не
начала разгораться золотом. Кое-кто с неодобрением следил за  действиями
вожака: им казалось, будто Моолкин растравляет  свое  восприятие  просто
удовольствия ради. И только Шривер не отводила от него алчного  взгляда.
Если бы не пристальное внимание остальных, она,  возможно,  решилась  бы
даже присоединиться к его пляске. Их тела сплелись бы  единым  узлом,  и
она попыталась бы разделить с ним воспоминания, которые  он  так  упорно
пытался поймать...
   Но вместо этого Шривер  лишь  набрала  в  пасть  морского  рассола  и
медленно выпустила сквозь жабры. Вкус в самом деле был  странный.  Здесь
была совсем другая соль, нежели та, к которой они  привыкли,  она  почти
обжигала.  А  еще  больше  обжигали  ее  вкус  соли,  источаемые   телом
стремительно извивавшегося Моолкина. Веки Шривер  невольно  взметнулись,
затуманивая ее взор. Пока длилось  это  мгновение,  она  успела  увидеть
целый сон. Ей приснилось, будто Пустоплёс сделался Доброловищем,  и  она
то ли плыла в нем, то ли парила...
   Не  успев  спохватиться,  Шривер  откинула  голову   и   торжествующе
протрубила:
   - Путь свободен! Свободен!
   И осеклась, изумленная собственным криком. Зато остальные  уставились
на нее почти так же, как недавно на Моолкина. Смутившись, Шривер уложила
вставшую дыбом гриву и плотно закутала ею горло...
   И тут к ней метнулся вожак. И  обхватил  ее  плотными  кольцами.  Его
грива дико торчала во все стороны, словно от ярости, его яд ошеломлял  и
завораживал Шривер. Моолкин стиснул ее  с  немыслимой  силой,  буквально
втирая свою слизь в ее  чешую,  затопляя  ее  сознание  месивом  неясных
картин, которые, тем не менее, столь властно вели вперед  его  самого...
Объятия распались так же внезапно,  как  и  возникли.  Моолкин  выпустил
Шривер и стремительно, как  удар  бича,  рванулся  прочь.  Она  медленно
опустилась на дно - задыхающаяся, обмякшая, потрясенная...
   - Она тоже видит, - объявил Моолкин  Клубку.  -  Она  помазана  моими
воспоминаниями. Нашими воспоминаниями... Вперед, Шривер! Восстань со дна
- и следуй за мной! Близится время  сбора,  так  следуй  же  за  мной  к
возрождению!..

ГЛАВА 9
ПЕРЕМЕНЧИВЫЕ ВЕТРЫ СУДЬБЫ

   Хруст гальки и песка под чьими-то  башмаками  привлек  его  внимание.
Несмотря на все годы слепоты, он поднял голову и повернулся лицом  туда,
откуда донесся звук. Подходивший не подавал  голоса;  оставалось  судить
только по шагам. Это определенно был не мальчишка.  У  детей  шаги  куда
более легкие, и к тому  же  ребятня  появлялась  обычно  стайками  и  не
ходила, а бегала мимо. Дети выкрикивали в его адрес  оскорбления,  брали
друг дружку на "слабо" Когда-то им нравилось швыряться в  него  камнями,
но потом он придумал способ их  отвадить  Он  перестал  уворачиваться  и
закрываться руками, вообще перестал  как-либо  реагировать,  и  жестоким
мальчишкам скоро становилось неинтересно. Они оставляли его  в  покое  и
отправлялись ловить крабов и морских звезд - над  ними  издеваться  было
занятней. А он обнаружил, что камни не причиняли ему особенной  боли.  К
тому же в большинстве своем они пролетали мимо. Да. В большинстве...
   Вот и теперь он  попросту  скрестил  руки  на  изборожденной  рубцами
груди. Это простое движение потребовало усилия воли. Когда боишься удара
и не знаешь, с какой стороны его ждать, трудно заставить себя отрешиться
от попытки закрыть лицо.., хотя бы от этого самого лица нынче оставалось
немногое: рот, да нос - да мешанина щепок в том месте, где когда-то были
глаза. Топор - это не камешек, запущенный детской рукой...
   Минувшей ночью до него почти дотянулся прилив...  Иногда  ему  снился
чудовищный шторм, который снял бы его с камней и унес в море. Хотя  нет.
Куда лучше, если бы шторм никуда его не унес, а, наоборот,  с  неистовой
силой крушил о прибрежные скалы,  разнося  все  еще  прочный  корпус  на
доски, брусья и паклю - и разметал бы все это куда придется.  Интересно,
смогло бы это наконец принести ему забвение? Или он  продолжал  бы  жить
даже  в  виде  измочаленного  куска  диводрева,  вечно  качающегося   на
волнах?.. Такие размышления будили в нем глубоко запрятанное безумие.
   Он лежал на берегу, слегка накренившись на правый борт, и ощущал, как
черви-древоточцы и морские моллюски вгрызаются в его древесину.  Вернее,
в те его части, что были сработаны из обычного дерева. Диводрево было им
неподвластно. В том-то и состояла его прелесть, что море ничего не могло
с ним поделать. Прелесть.., и вечное проклятие.
   Он слыхал только об одном живом корабле, который по-настоящему  умер.
Бедняга Тинестер сгинул в огне,  охватившем  его  грузовые  трюмы,  -  а
перевозил он горючее масло и  высушенные  кожи.  Пламя  распространялось
неудержимо и быстро и пожрало его в  считанные  часы.  И  все  эти  часы
корабль страшно кричал, взывая о помощи, но кто был способен что-то  для
него сделать?.. Как на грех, было еще и время отлива. Страшное  пламя  в
конце концов наделало в корпусе дыр, и Тинестер опустился на  дно.  Вода
залила пылающие трюмы, но  глубина  оказалась  недостаточной,  и  палуба
продолжала гореть. Диводрево горело медленно и чадно, по синему небу над
гаванью тянулся хвост черного дыма... Пока все не сгорело дотла.
   Может, это и был единственный конец, возможный  для  живого  корабля.
Медленное, чадное пламя... И почему это никогда не  приходило  в  головы
мальчишкам, швырявшим в него камнями? Давно  могли  бы  попробовать  его
подпалить. Может, стоит при случае их надоумить?..
   Шаги между тем приблизились. Человек остановился. Песок,  покрывавший
скалы, осыпался и шуршал под ногами.
   - Привет, Совершенный.
   Голос  был  мужским.  Кораблю  понадобилось  мгновение..,  потом   он
вспомнил.
   - Брэшен. Сколько лет, сколько зим...
   - Да уж, побольше года будет, - легко согласился мужчина. -  Если  не
целых два!
   Он подошел совсем  близко,  и  локтя  Совершенного  коснулась  теплая
человеческая ладонь. Он расплел сложенные руки и протянул  правую  вниз.
Ладонь Брэшена, крохотная по сравнению  с  его  собственной,  попыталась
изобразить рукопожатие.
   - Год, - проговорил Совершенный задумчиво. - Смена всех сезонов. Вам,
людям, это время кажется долгим?
   - Ох, не знаю, - вздохнул человек. - Пока был мальчишкой, казалось  -
ну очень. А  сейчас  каждый  год  кажется  короче  предыдущего...  -  Он
помолчал. Потом спросил:
   - Ну и как ты тут?
   Совершенный ухмыльнулся в бороду:
   - Занятный вопрос... Попробуй-ка сам ответить.  Я  ведь  не  меняюсь.
Нисколько не изменился за все.., сколько их было? Лет тридцать по вашему
счету?.. Никак не меньше, я думаю. Время, знаешь ли, для  меня  большого
значения не имеет... - Настал его черед помолчать, а потом спросить:
   - Так что тебя заставило прийти  проведать  такую  старую,  брошенную
калошу?
   Искренний,  а  потому  слегка  раздраженный  ответ