раболепие иногда оказывалось наилучшим выходом  из
положения. Когда отец только  отдал  его  под  начало  этому  животному,
Уинтроу пытался с ним говорить, наивно полагая, что перед ним - разумное
существо.  Но  скоро  убедился:  если  Торк  чего  не  понимал   -   это
воспринималось им как  подковырка.  А  попытки  объяснить  казались  ему
жалким увиливанием от прямого ответа. Одним словом, чем больше  молчишь,
тем  меньше  получишь  синяков.  Даже  если  ради  этого   надо   внешне
согласиться с кое-какими заявлениями Торка, которые еще  совсем  недавно
вызвали бы у него самый жгучий протест.  "Нет,  тем  самым  я  не  теряю
достоинства и не утрачиваю нравственных позиций, - внушал себе  Уинтроу.
- Я просто пытаюсь выжить. Выжить - чтобы когда-нибудь убежать..."
   Подумав о побеге, он даже осмелился спросить:
   - А в каких портах мы собираемся останавливаться?
   "Если хоть один из них окажется на Срединном полуострове - помру,  но
сбегу. Буду скитаться, буду нищенствовать.., ноги по колено стопчу -  но
доберусь в монастырь. Расскажу, что со мной случилось, и меня выслушают.
Пусть дадут мне новое имя и отправят.., куда угодно, только  чтобы  отец
больше никогда меня не нашел..."
   - На Срединном ни один из них не расположен, -  с  явным  злорадством
сообщил ему Торк. - Так что ежели хочешь вернуться к  своему  жречеству,
сопляк, придется тебе плыть через море!
   Второй помощник от души расхохотался, а Уинтроу запоздало  сообразил,
что его нарочно подначили задать вопрос о  портах.  Скверно.  Если  даже
тупица Торк настолько легко читал его мысли - дела были воистину  плохи.
А может, он сам виноват? День и ночь грезил о  побеге  и  возвращении  в
монастырь - и до того домечтался, что это начало сквозить в  каждом  его
поступке и слове? Мало хорошего, но Уинтроу  не  видел  для  себя  иного
способа сохранить здравый рассудок. А потому только и делал, что пытался
найти способ потихоньку выбраться  с  корабля.  Каждый  раз,  когда  его
запирали на ночь, он дожидался, пока за дверью стихнут шаги,  и  пытался
открыть ее. Жаль, что он не проявил побольше терпения, когда его  только
привели на корабль.  Несколько  вполне  неуклюжих  попыток  побега  лишь
усилили бдительность команды и капитана: Кайл объявил  во  всеуслышание,
что прозевавший мальчишку будет подвергнут  самому  суровому  наказанию.
Понятно, такая  перспектива  никого  не  обрадовала.  Уинтроу  перестали
оставлять одного, а работавшие рядом с ним на него же еще  и  сердились:
морякам приходилось не только исполнять свои прямые обязанности, но  еще
и за юнгой присматривать.
   - Ну, парни, мне пора. - Торк занес ножищу, обутую в тяжелый  башмак,
и  несильно,  но  чувствительно  ткнул  им  Уинтроу  в  хребет.  -   Дел
невпроворот. Майлд! Остаешься за няньку. Да смотри, чтобы наш  красавчик
сложа ручки не рассиживал!
   Наподдал Уинтроу еще разок - и тяжелым шагом удалился по  палубе.  Ни
один из двоих юнцов, занятых возле кучи веревок, не стал  провожать  его
взглядом. Но, когда Торк отошел уже достаточно далеко и не мог услышать,
Майлд спокойно заметил:
   - Однажды кто-нибудь втихаря  его  пришибет  и  выкинет  за  борт.  И
правильно сделает. - Руки  молодого  матроса  ни  на  миг  не  оставляли
работы. Он весело подмигнул Уинтроу:
   - Кабы я сам это не надумал!
   Уинтроу стало не по себе. Не следует человеку хладнокровно  замышлять
умерщвление ближнего  своего!  -  это  он  знал  твердо.  Сам  он  Торка
ненавидел всей душой и ничего не мог с этим поделать, но убивать  его?..
Такая мысль ему и в голову не приходила.
   А вот Майлду, похоже, пришла.
   - Не надо позволять типам вроде Торка нарушать строй твоих мыслей,  а
с ними и течение жизни, - проговорил он вполголоса.  -  Даже  думать  об
убийстве ради мщения значит разрушать свою  душу.  Нам  не  дано  знать,
почему Са позволяет людям вроде Торка начальствовать над другими, но  мы
не должны еще и дух свой предавать им во власть.  Станем  слушаться  их,
доколе обязаны, но...
   - Я вообще-то на проповеди не  напрашивался,  -  раздраженно  перебил
Майлд. И с отвращением швырнул на палубу конец, который распутывал:
   - Да что ты о себе воображаешь, в самом-то деле? Кто ты такой,  чтобы
мне объяснять, как я должен думать и жить? Ты способен  или  нет  просто
поговорить? Попробуй как-нибудь, может, получится. Возьми да и произнеси
вслух: "Как я рад был бы голову открутить этой вонючей  скотине!"  Сразу
на душе легче станет. Проверено. - Майлд отвернулся и добавил как  бы  в
сторону, обращаясь не к Уинтроу, а к мачте:
   - Ну и дерьмо. Ты к нему как к человеку, а он к тебе - будто ты перед
ним на коленях стоишь и совета вымаливаешь! Святоша несчастный.
   Уинтроу испытал  миг  горькой  обиды,  но  ее  тут  же  смыло  волной
искреннего смущения:
   - Да я совсем не то имел в виду... - Он уж было собрался сказать, что
вовсе не мнит себя выше и лучше Майлда.., но понял, что едва не  солгал.
И, пересилив себя, ответил чистую правду:
   - Нет, не так. Просто я никогда ничего не говорю, сперва не  подумав.
Меня выучили избегать праздных и необдуманных  речей.  И  если,  живя  в
монастыре, мы вдруг  замечали,  что  кто-то  готов  свернуть  на  кривую
дорожку, мы обсуждали с ним это начистоту. Просто чтобы помочь, а не...
   - Ну так ты всяко больше не в  монастыре.  Ты  теперь  живешь  здесь.
Когда уже это до тебя по длинной шее дойдет? Начинай  поступать  не  как
священник, а как  моряк!  Честное  слово,  аж  тошно  смотреть,  как  ты
позволяешь ноги об себя вытирать. Пошевели мозгами - и хоть разок упрись
рогом вместо того, чтобы без конца  про  своего  Са  задвигать!  Возьми,
например, и разок тресни Торка по роже. Все правильно, он  за  это  тебя
поколотит. Ну и что с того? Поверь моему слову - на самом деле  он  куда
трусливей тебя. Если он хоть заподозрит, что ты точишь на него гарпун  и
подумываешь пырнуть - он от тебя мигом отстанет. Нет, правда, неужели ты
сам еще этого не понял?
   Уинтроу попытался собрать остатки достоинства:
   - Если он вынудит меня поступать подобно себе, это будет значить, что
он воистину победил. Или я не прав?
   - Конечно, не прав. По крайней мере пока все  выглядит  так,  что  ты
настолько трусишь побоев,  что  даже  не  отваживаешься  в  этом  страхе
сознаться. Да вот взять хоть тот случаи с твоей рубашкой! Ну, когда Торк
ее вздрючил на мачту, чтобы тебя подразнить? Ты же  знал,  что  в  любом
случае тебе придется доставать ее самому. Так почему ты не слазил  и  не
достал ее? Предпочел дожидаться, чтобы Торк силком загнал тебя на  ванты
<Ванты - растяжки, поддерживающие мачту  с  бортов  судна.  На  парусных
кораблях они состоят из нескольких  очень  прочных  канатов,  сходящихся
наверху и оснащенных  поперечным  плетением,  которое  превращает  их  в
подобие веревочных лестниц.>. Неужто не ясно,  что  тем  самым  ты  даже
дважды ему уступил?
   - Я и одной уступки тут не вижу. Это была грубая  и  жестокая  шутка.
Люди с людьми не должны так поступать, - тихо ответил Уинтроу.
   Майлд вышел из себя окончательно:
   - Вот! Вот оно. Будешь так разговаривать,  я  тебя  сам  когда-нибудь
придушу! Ведь знаешь прекрасно, о чем я толкую,  но  обязательно  должен
все вывернуть наизнанку! Тоже в принцип возвел - "люди с людьми"!  Какие
люди с людьми? Ты и Торк, и никого больше! Ты его умыть мог только одним
способом: притвориться, будто клал на все это  с  прибором.  Изобразить,
будто тебе слазить туда и назад - подумаешь, раз плюнуть. А ты,  дурень,
в такую святость вошел, что предпочел на солнце обгореть, но  никуда  не
полез!.. - Майлд даже захлебнулся от возмущения. Уинтроу не  отвечал,  и
это злило Майлда больше всего. Юный  матрос  перевел  дух  и  попробовал
зайти с другой стороны:
   - Ты в самом деле ничего так и не понял? Самое скверное, что  он  лез
за тобой следом и подгонял. Вот тут ты вправду попал. Теперь вся команда
считает, что у тебя кишка тонка! Что ты трус! -  Майлд,  кажется,  готов
был плюнуть. - Ты и так выглядишь не взрослым парнем, а сосунком.  Ну  и
что, обязательно еще и вести себя точно сосунок?..
   С этими словами Майлд поднялся и ушел,  а  Уинтроу  остался  невидяще
смотреть на груду концов. Ему не хотелось признаваться даже себе самому,
насколько потрясло его услышанное. А ведь это  было  весомое,  грубое  и
зримое свидетельство того, что Уинтроу отныне жил  в  совершенно  другом
мире. Они с Майлдом были, наверное, почти ровесниками. Вот только  Майлд
занялся морским делом по своей собственной воле, причем целых  три  года
назад. И успел стать самым настоящим моряком. Моряком до мозга костей. С
появлением Уинтроу его перевели  из  юнг  в  матросы.  И  он  отнюдь  не
выглядел мальчишкой - был  крепким,  широкоплечим  и  гибким.  На  целую
голову выше Уинтроу. И пушок у него на губах начинал явственно  темнеть,
грозя  скоро  превратиться  в  какие  следует  усы.  Уинтроу  знал:  его
собственную мальчишескую внешность и хрупкое  телосложение  трудно  было
вменить ему в вину. И он бессилен был их изменить, даже если  бы  считал
недостатком. Но.., насколько же легче было в монастыре: среди священства
как бы само собой разумелось, что всякий взрослеет и  вырастает  в  свое
время - кому какое положено...
   Например, ясно было,  что  Са’Греп  никогда  не  приобретет  высокого
роста; он уродился широкотелым коротышкой, и, останься он жить у себя  в
деревне, быть бы ему до  гробовой  доски  мишенью  для  насмешек.  Но  в
монастыре к нему относились с величайшим почтением из-за стихов, которые
он слагал. Никто даже мысленно  не  называл  его  "недомерком".  Он  был
Са’Греп - и все тут. Неумных  и  недобрых  шуточек,  которые  здесь,  на
корабле, составляли едва ли не основу повседневного бытия, ни под  каким
видом не потерпели бы в монастыре. Верно, ребятня, еще не  обжившаяся  в
обители, бывало, вовсю дразнила друг  дружку.  Не  обходилось  даже  без
драк. Но тех, кто обнаруживал склонность к жестокости, к  издевательству
над ближними, без промедления отправляли обратно к родителям. Ибо  таким
людям не место было среди служителей Са.
   Глухая,  ставшая  уже  привычной  тоска   по   монастырю   неожиданно
взорвалась обжигающей болью. Уинтроу подавил ее  усилием  воли.  Еще  не
хватало расплакаться! Ни в  коем  случае  нельзя  плакать  на  глазах  у
команды: его слезы будут истолкованы как очередное проявление  слабости.
Майлд ведь был  по-своему  прав.  В  любом  случае  Уинтроу  застрял  на
"Проказнице" и должен будет здесь находиться, пока не сбежит.., или пока
ему не стукнет пятнадцать. Долгий срок... "Что бы ты посоветовал бы мне,
Бирандол?.. - Ответ пришел сразу.  -  Уж  коли  так  получилось  -  надо
постараться с толком использовать время. Мне приказывают стать  моряком?
Значит, надо им стать, и как можно быстрее. А если мне придется  жить  в
этой  команде  -  а  мне  ведь  придется,  -   значит,   надо   начинать
устанавливать добрые отношения. Надо с кем-нибудь подружиться..."
   Но каким образом?
   Уинтроу имел очень  мало  понятия  о  том,  как  зарождается  дружба.
Особенно со сверстником - но с таким, с  которым  у  него  не  найдется,
пожалуй что, ничего общего.  Он  потянул  из  кучи  обрывок  шкертика  и
принялся высвобождать его, размышляя о дружбе.
   И тут у него за спиной раздался голос Проказницы.
   - А мне, - сказала она, - очень даже понравилось то, что ты говорил.
   "Чудесненько.  Вот  это  приехали.  Бездушная  деревяшка,  оживленная
неведомой силой, происходящей, вполне возможно, совсем даже не от  Са...
И ей, изволите видеть, понравились мои рассуждения!"
   Мысль была недостойная, и  Уинтроу  подавил  ее,  что  называется,  в
зародыше.  Но  все  же  успел  ощутить,  как  вздрогнул   корабль.   Так
вздрагивают от боли. "Какой же я дурак!  Я  только  сию  минуту  говорил
себе, что мне очень не помешало бы обзавестись другом и союзником. И сам
тут же готов злобно оттолкнуть единственное существо, которое  относится
ко мне по-хорошему!"
   - Прости меня, - выговорил он  тихо.  Он  знал,  что  вслух  говорить
совсем даже не  обязательно  -  корабль  все  равно  услышит.  -  Такова
несовершенная человеческая природа: мы  склонны  срывать  свою  боль  на
других. Как будто от того, что причинил другому страдание, самому  может
стать легче!
   -  Я  уже  сталкивалась  с  подобным,   -   безразлично   согласилась
Проказница. - И ты здесь не один, кому плохо. У  всей  команды  на  душе
кошки скребут. Не найдется, пожалуй,  ни  одного,  кто  был  бы  доволен
нынешним положением дел.
   Уинтроу кивнул.
   - Слишком много перемен. И слишком внезапных. Очень многих списали на
берег, а кто остался  -  тем  снизили  жалованье  из-за  возраста.  Зато
приняли уйму новых матросов, и  те  изо  всех  сил  осваиваются.  Немало
времени  пройдет,  прежде  чем  они  снова   почувствуют   себя   единой
командой...
   - Если это вообще произойдет, - ответила Проказница, и в ее голосе не
слыхать было особой надежды. - Пока что они разделены на "старую команду
капитана Вестрита" и "новичков Кайла". Так они сами  о  себе  думают,  и
ведут себя соответственно. А с ними  и  я  надвое  разрываюсь.  Мне  так
трудно  заставить  себя  довериться..,  просто  довериться  уму  и  воле
нашего.., капитана.
   Этот титул в ее устах прозвучал так, как если бы она  толком  еще  не
признала Кайла Хэвена своим капитаном.
   Уинтроу снова кивнул, на сей раз молча. Он и сам чувствовал,  что  на
борту  далеко  не  все  ладно.  Некоторые  из  тех,  кого  выгнал  Кайл,
сопроводили свой уход ядовитыми и  желчными  замечаниями.  Еще  двое  не
пожелали мириться с новыми порядками  и  уволились  сами.  Последняя  по
времени крупная и шумная ссора  разразилась,  когда  Кайл  потребовал  у
одного старого матроса, которого списывали  на  берег,  вернуть  золотую
сережку, которой капитан Вестрит его наградил за многолетнюю  службу  на
"Проказнице". Сережка, выполненная в виде уменьшенного подобия  носового
изваяния корабля, означала, что ее носителя уважают и ценят  в  команде.
Старик отказался отдать ее Кайлу и, поскольку иного выхода не оставалось
- швырнул ее за борт. А потом ушел прочь по причалу, закинув  матросскую
кису на худое плечо. Уинтроу нутром ощутил,  что  идти  старику  было  в
общем-то некуда. В его  возрасте  поди-ка  устройся  на  новый  корабль,
поди-ка посоревнуйся с шустрыми молодыми матросами...
   - Честно тебе  сказать,  никуда  он  ее  не  швырнул,  -  еле  слышно
прошептала Проказница.
   Уинтроу так и вспыхнул любопытством:
   - В самом деле? А откуда ты знаешь?
   Вскочив на ноги, он перегнулся  через  фальшборт  и  посмотрел  вниз.
Носовое изваяние улыбалось ему.
   - Да уж знаю, - сказала Проказница. - Той же ночью он прокрался назад
и отдал ее мне. И сказал: "Мы так долго вместе ходили в море, девочка. И
уж коли не судьба мне выходит на твоей палубе  помереть,  так  прибереги
хоть сережку на память..."
   Уинтроу не сразу справился  с  нахлынувшим  чувством.  Старый  матрос
отдал Проказнице настоящую драгоценность: серьгу из чистого  золота,  да
еще и прекрасной работы. Отдал  добровольно,  хотя  мог  бы  за  немалые
деньги продать... Он спросил:
   - Ну и что ты с ней сделала?
   Проказница виновато моргнула:
   - Я тоже не  сразу  сообразила,  что  с  ней  делать...  И  тогда  он
посоветовал мне ее проглотить. Он сказал  -  многие  живые  корабли  так
делают. То есть мы глотаем не все подряд,  только  памятки,  с  которыми
очень многое связано. Их мы проглатываем и потом всю жизнь храним память
о людях, которые их подарили... - Изумление, написанное на лице Уинтроу,
развеселило ее. - Ну, я так и сделала. Это было нетрудно, хоть  я  и  не
привыкла к такому. И теперь  я  ее..,  некоторым  образом  чувствую.  И,
по-моему, я правильно поступила.
   - Конечно,  правильно,  -  горячо  согласился  Уинтроу.  И  запоздало
спросил себя, откуда бы вдруг такая уверенность.

***

   Наконец-то наступил вечер, и благословенная прохлада сменила  дневную
жару. Казалось, даже обычные корабли  тихо  перешептываются  меж  собой,
негромко поскрипывая у причалов. Ясное  небо  обещало  назавтра  погожий
денек. Альтия стояла в тени Проказницы и молча  ждала.  "Быть  может,  я
спятила? - думалось ей. - Я поставила себе совершенно недостижимую цель.
И единственная соломинка, за  которую  я  цепляюсь,  -  несколько  слов,
вырвавшихся во гневе..."  Но  что  еще  ей  оставалось?  Только  клятва,
неосторожно брошенная Кайлом в миг ярости.  И  чувство  чести,  вероятно
присущее  мальчишке-племяннику.  Надо  было  быть  полной  дурой,  чтобы
строить на подобном  основании  свои  жизненные  планы.  "Но  ведь  мама
пыталась меня разыскать через Проказницу. Значит, возможно, дома у  меня
есть  союзник.  Возможно.  Хотя  не  стоит  с  определенностью  на   это
рассчитывать..."
   Она молча приложила ладонь  к  серебристому  корпусу  Проказницы.  "О
Са..." - начала было она творить  неслышимую  молитву..,  но  так  и  не
смогла найти слов. Доселе она очень редко молилась. В том, что  касалось
исполнения ее желаний, она ни от кого не желала зависеть. Чего  доброго,
Великая Мать всего сущего вовсе не услышит молитву той,  что  так  долго
отказывала ей в поклонении... Но вот ладонь наполнилась  родным  теплом:
ей отвечала Проказница. "Так  кому  же  я  на  самом  деле  молилась?  -
задумалась Альтия. - Похоже, я, как и большинство известных мне моряков,
больше верую в свой добрый корабль, чем в Божество на небесах..."
   - Он идет сюда, - тихо выдохнула Проказница.
   Альтия передвинулась туда, где тень была  всего  гуще,  и  навострила
уши.
   Она терпеть не могла что-либо делать украдкой, ей поперек сердца были
такие вот краткие и сугубо тайные свидания с  собственным  кораблем.  Но
иного пути к победе у нее попросту не было. Если бы Кайлу  удалось  хоть
краем уха прослышать о ее планах, он уж точно не остановился бы ни перед
чем, чтобы ей помешать. И тем не менее она  (ну  не  дура  ли?)  явилась
сюда, чтобы потолковать об этих самых планах с Уинтроу.  С  которым  они
всего один раз, и то мельком, обменялись взглядами... Но в  тот  краткий
миг  она  увидела  в  глазах   мальчишки   незыблемое   чувство   чести,
унаследованное от деда. От ее отца.
   И вот теперь собиралась сделать на него свою последнюю ставку.
   - Эй, юнга, я за тобой наблюдаю! - разорвал  тишину  ненавистный  бас
Торка. Ответа не последовало, и Торк рявкнул:
   - Слышь, юнга! Не молчать! Ну-ка отзовись живо!
   - Но ты ко мне не обращался  ни  с  приказанием,  ни  с  вопросом,  -
спокойно прозвучал голос Уинтроу. Альтия, стоявшая внизу на причале, про
себя восхитилась дерзостью мальчишки. Хотя ему следовало бы  вести  себя
поумнее.
   - Вот только попробуй мне высигнуть с корабля, - предупредил Торк.  -
Я с тебя не только шкуру спущу, но и хребтину сломаю. Усек?
   - Я понял, - устало отозвался Уинтроу. "Как он  все-таки  юн.  И  как
измучен", - подумала Альтия. По палубе прошелестели  босые  ноги.  Потом
кто-то в изнеможении опустился на доски возле фальшборта. - Ох,  -  тихо
проговорил  Уинтроу.  -  Даже  думать  сил  не   осталось.   Тем   более
разговаривать...
   - А слушать? - ласково  поинтересовался  корабль.  Альтия  расслышала
сверху зевок.
   - Только не обижайся, пожалуйста,  если  я  посреди  твоего  рассказа
просто засну...
   - На самом деле это не я собираюсь с тобой говорить, -  тихо  сказала
Проказница. - Внизу, на пристани, стоит Альтия Вестрит. И она хотела  бы
сказать тебе кое-что.
   - Тетя Альтия?.. - изумился мальчик, и  Альтия  увидела  его  голову,
возникшую над бортом. Она молча вышла из тени, давая  себя  рассмотреть.
Сама она лицо Уинтроу так и не смогла рассмотреть - лишь  темный  силуэт
против вечернего неба. Он сказал ей:
   - Все говорят, ты как в воздухе растворилась...
   - Именно так, - кивнула она. И, глубоко вздохнув,  произнесла  первые
рискованные слова:
   - Вот что, Уинтроу