нькой. Такой несчастной.  Проказница
рада была бы утешить ее. Но солгать не могла.
   - Нет, - сказала она. - Боюсь, это мне недоступно. Да, я знаю и помню
все, что было известно ему.., но это так перемешано со всем остальным...
И тем не менее, когда я гляжу на тебя, я люблю тебя его любовью, Роника.
Может ли тебе быть от этого легче?..
   - Не особенно, - столь же честно ответила  Роника.  -  В  этом  можно
найти какое-то утешение.., но его сильные руки никогда  уже  не  обнимут
меня, и его мудрый совет не поможет  мне  сделать  правильный  выбор.  О
корабль мой, как мне поступить? Скажи, что же мне делать?
   - Я не знаю, - сказала Проказница. Страдание Роники пробуждало в  ней
ответное беспокойство, и она попыталась выразить свое чувство словами:
   - Мне страшно оттого, что ты  мне  задаешь  подобный  вопрос.  Ты  же
наверняка знаешь, что делать. Ефрон, во всяком случае, всегда верил - ты
знаешь... - И Проказница задумчиво добавила:
   - Ты знаешь, он себя  считал  простым  мореплавателем,  и  не  более.
Человеком,  который  умел  здорово  управляться  на  судне.  А  ты  была
мудростью семьи. Ты видела дальше и глубже, и он на это рассчитывал.
   - В самом деле?..
   - Ну конечно. Иначе как бы он уходил в свои плавания,  оставляя  тебя
одну на хозяйстве?
   Роника помолчала некоторое время. Потом глубоко и протяжно вздохнула.
Проказница же негромко добавила:
   - Я думаю, он сказал бы тебе: "Подумай сама".
   Роника устало покачала головой:
   - Боюсь, ты права. Скажи, Проказница... Где Альтия? Ты не знаешь?
   - Где она сейчас? Нет, не знаю. А ты?
   Роника неохотно ответила:
   - Я ее не видела с того первого утра после смерти Ефрона.
   - А я видела. Несколько  раз.  В  последний  раз,  когда  она  пришла
проведать меня, Торк сбежал по  трапу  и  на  нее  чуть  не  с  кулаками
накинулся. Она его спихнула с причала и  ушла  прочь,  а  все  остальные
смеялись.
   - Она была.., в порядке?
   Проказница поразмыслила:
   - Вряд ли она чувствует себя  лучше,  чем  ты  или  я.  То  есть  она
обижена, расстроена и растеряна. Но  она  мне  велела  быть  терпеливой.
Сказала, что все  со  временем  выправится.  Еще  сказала,  чтобы  я  не
пыталась сама что-то предпринимать.
   Роника очень серьезно кивнула.
   - Именно об этом и я собиралась тебя попросить. Затем и пришла.  Как,
сумеешь ты последовать нашим советам?
   - Я?.. - Корабль чуть не расхохотался. - Роника, да ведь я.., да ведь
я трижды Вестрит. И долготерпения во мне уж никак не больше, чем у  моих
предков!
   -  Честный  ответ,  -  согласилась  Роника.  -  Тогда  я  скажу  так:
попытайся. Пожалуйста, попытайся. И вот еще что... Если Альтия  появится
здесь прежде, чем ты уйдешь в  море,  передай  ей  от  меня  два  слова,
хорошо? Мне никак больше с ней не связаться, кроме как через тебя...
   - Конечно. И я обещаю, что никто, кроме нее,  твоих  "двух  слов"  не
подслушает.
   - Хорошо. Очень хорошо... Так вот - я просто прошу, чтобы  она  зашла
домой и со мной повидалась. Мы с ней  не  до  такой  степени  по  разные
стороны, как ей самой представляется... В подробности входить,  впрочем,
не буду. Просто шепни ей потихонечку, чтобы заглянула домой.
   - Обязательно. Только не знаю, послушается ли она.
   - И я не знаю, кораблик. И я тоже не знаю...

ГЛАВА 14
СЕМЕЙНОЕ ДЕЛО

   Кеннит не повел захваченный корабль в Делипай. Еще не хватало,  чтобы
неуклюжая посудина застряла где-нибудь в узком проливе  или  уселась  на
одну из песчаных мелей которыми изобиловали подходы к пиратскому городу.
Вместо этого они с Соркором решили  отвести  ее  в  порт  под  названием
Кривохожий. Решение было принято после напряженного  обсуждения.  "Ну  и
чем тебе не нравится это местечко? - насмешливо спросил Соркора капитан.
- Кривохожий, насколько мне помнится, и основали-то беглые  рабы,  когда
однажды невольничий корабль укрылся от  бури  в  извилистом  проливе,  и
тут-то  "груз"  взбунтовался,  причем  успешно..."  -  "Истинно  так,  -
упирался Соркор, - но  ведь  там  ничего  нет,  кроме  песка  и  утесов,
обросших ракушками! Какая будущность ожидает там наших  бедняг?"  -  "Уж
всяко получше, чем если бы они так и остались у хозяев.  Ты  сам  о  том
говорил", - поддел его Кеннит. Соркор надулся,  но  капитан  настоял  на
своем
   До Кривохожего они добирались тихим ходом шесть дней.  До  него  было
куда ближе, чем до Делипая, но так или иначе, с  точки  зрения  Кеннита,
время оказалось потрачено с толком.
   Сколько-то спасенных рабов так и умерло прямо у  Соркора  на  глазах;
увы, ни болезни, ни последствия голодовки никуда не девались оттого, что
человек провозглашал себя свободным. Зато следовало отдать должное  Рафо
и его подопечным: они рьяно взялись за дело  и  выскребли  свой  корабль
буквально от киля до клотика  <Клотик  -  деревянное  или  металлическое
навершие мачты. "От киля до клотика"  -  морское  выражение,  означающее
"снизу  доверху,  весь  целиком".>.  После  генеральной   уборки   судно
перестало  источать  характерную  вонь.  Кеннит,   однако,   по-прежнему
настаивал, чтобы "Мариетта" неизменно держалась с  наветренной  стороны.
Он не собирался допускать на свое судно заразу  и  не  желал  рисковать.
Соответственно, ни один из бывших рабов так и не побывал на  "Мариетте":
"Устраивать бардак у себя на палубах только ради того, чтобы  разгрузить
переполненные трюмы "Счастливчика"?..  Ну  нет,  не  позволю!"  Пришлось
бывшим рабам размещаться на палубах своего корабля и  занимать  кубрики,
прежние  обитатели  которых  были  скормлены  змеям.  Те,  кто  сохранил
достаточно сил, начали помогать матросам, поскольку команду Рафо с собой
привел  очень  немногочисленную.  Доходяги,  пытавшиеся   справиться   с
непривычной работой, являли собой жалкое зрелище.
   Как ни странно, несмотря на все тяготы  и  на  продолжавшиеся  смерти
больных,  люди  на  "Счастливчике"  отнюдь  не  падали   духом.   Бывшие
невольники трогательно радовались свежему воздуху, солонине  из  запасов
погибшей команды и какой-никакой  рыбешке,  которую  удавалось  поймать.
Соркор даже умудрился отогнать змей, следовавших за кораблями. Для этого
понадобилось несколько выстрелов из баллист "Мариетты". Зато теперь тела
умерших рабов,  которые  по-прежнему  приходилось  выкидывать  за  борт,
упокаивались в волнах, а  не  попадали  в  пасть  жадного  чудища.  Рабы
ликовали. "Да чтоб я сдох, - думал Кеннит, -  если  когда-нибудь  пойму:
мертвому-то какая разница?.."
   Они вошли в Кривохожий с высоким приливом: только так  и  можно  было
проникнуть по  донельзя  заиленной  протоке  в  довольно-таки  пакостную
лагуну, в мелководном конце  которой  еще  и  торчал  деревянный  скелет
потерпевшего крушение корабля. Сама деревушка являла собой разношерстный
ряд хижин  и  домиков,  растянувшийся  по  берегу.  Убогие  жилища  были
выстроены из обломков корабельных досок, камня и плавника,  выброшенного
морем. Над  крышами  вились  жиденькие  дымки.  У  облупленного  причала
дремали два рыболовных суденышка,  а  на  береговом  песке  покоилось  с
полдюжины деревянных и кожаных лодок. Сразу было видно, что  жили  здесь
небогато.
   "Мариетта"  шла  первой,  и  Кенниту  приходилось  признать  (не  без
гордости, кстати), что сборная команда из моряков и бывших  невольников,
управлявшаяся на "Счастливчике", отнюдь не посрамила его. Люди работали,
может, и не особенно умело, зато со всей душой.  Так  что  "Счастливчик"
благополучно проник в лагуну и бросил якоря. А на мачте  его  развивался
флаг  Вoрона  -  эмблема  капитана  Кеннита,  хорошо   известная   всему
пиратскому архипелагу. К тому времени когда с кораблей  начали  спускать
шлюпки, на  причалах  собралась  немалая  толпа  любопытных.  У  местных
жителей - а здесь обитали бывшие невольники и  иной  беглый  люд  самого
разного свойства - не было  своего  корабля,  разве  что  вышеупомянутые
рыбачьи суденышки А тут вдруг сразу  два  больших  парусника  соизволили
посетить их гавань. Что они им привезли? Если не товары на продажу,  так
новости - уж точно!
   Кеннит отправил Соркора на берег с поручением  передать  горожанам  -
дескать, желающие купить "Счастливчика" могут  это  сделать  хоть  прямо
сейчас. Капитан, правду сказать, весьма  сомневался,  что  в  несчастном
клоповнике отыщется хоть кто-то с деньгами, и, значит, усилия по захвату
корабля хоть  как-то  окупятся.  Нет,  глупо  было  бы  рассчитывать  на
подобное. Кеннит собирался попросту принять самое выгодное предложение -
и сбыть вонючую посудину с рук. А с нею и рабов, теснившихся  в  трюмах.
Про себя он старался даже не думать о том, сколько удалось  бы  выручить
за этот живой груз, согласись упрямец Соркор признать его мудрость  -  и
отогнать захваченное судно в Калсиду, на  ближайший  невольничий  рынок.
Что толку гадать, если все равно возможность безвозвратно упущена?
   Его внимание привлекла пестрая флотилия гребных  лодок,  отделившаяся
от пристани и буквально ринувшаяся к "Счастливчику": там уже  висели  на
фальшборте бывшие рабы, которым не терпелось скорее расстаться со  своей
плавучей тюрьмой. Кеннит нахмурился. Он никак не ожидал,  чтобы  здешние
жители вот так с распростертыми  объятиями  кинулись  принимать  к  себе
новую порцию сброда. "Что ж, - сказал он себе, - оно и  к  лучшему.  Чем
скорее  мы  разгрузим  и  сбагрим  "Счастливчика",  тем  быстрее  сможем
вернуться в море  и  добыть  что-нибудь  более  выгодное..."  И  капитан
отвернулся, мимоходом приказав  юнге  проследить,  чтобы  никто  его  не
беспокоил. Он не собирался в ближайшее  время  ехать  на  берег.  Пускай
сначала туда отправятся рабы. И Соркор. Посмотрим, какое  гостеприимство
им там окажут...
   Сам капитан провел первые несколько часов стоянки за  более  полезным
занятием.  Он   вновь   просмотрел   несколько   превосходнейших   карт,
захваченных на "Счастливчике". Карты и другие  бумаги  были  спрятаны  в
потайном  шкафчике  в  капитанской  каюте,  и  Соркор  благополучно   их
прохлопал. Их обнаружил сам Кеннит, когда  наконец  решил  удовлетворить
свое любопытство и  побывать-таки  на  борту  пленного  корабля.  Бумаги
капитана,  посвященные  денежным  и  торговым  вопросам,  его  не  очень
заинтересовали, он лишь отметил про себя, что  жене  и  детям  покойного
бедствовать не придется. Но карты!.. Чем внимательней Кеннит их  изучал,
тем более убеждался, что первое впечатление его не обмануло.
   Карты среди моряков считались настоящим сокровищем.  Бывало,  за  них
отдавали  целые  состояния.  Купцы  и  морские  капитаны  очень  ревниво
оберегали свои секреты. Ибо добывались они тяжелым и опасным трудом...
   Так вот, карты работорговца являли  собой  ценность  несколько  иного
рода, ибо давали хорошую пищу для размышлений. Они содержали лишь  самые
общие представления о Внутреннем Проходе и о том, как  обойти  Пиратские
острова. Кое-какие проливы были нанесены  с  пометкой:  "по  слухам".  О
протоках между островами и тем более о реках сведений почти не  имелось.
Карта показывала расположение семи пиратских селений, из  них  два  были
помечены совершенно не правильно, а третье оказалось  давно  покинуто  -
как раз из-за того, что было слишком  легко  достижимо  для  проходивших
мимо невольничьих кораблей. А  те,  уж  конечно,  не  упускали  удобного
случая пополнить свой груз - чем, в частности, и  снискали  непреходящую
ненависть Соркора.
   Тем не менее карта была очень тщательно вырисована, и ее, со всеми ее
неточностями и прямыми огрехами, явно ценили и берегли как зеницу ока...
   Кеннит откинулся  в  кресле  и  некоторое  время  задумчиво  созерцал
облака, проплывавшие высоко в небе. Похоже
   Доставшаяся  ему  карта  была  далеко  не  худшей  из   тех,   какими
пользовались работорговцы. Так-так... "Вот что, стало быть, им  известно
о наших островах и о том,  как  их  обходить.  Значит..,  если  оседлать
основной пролив, тут и конец невольничьей торговле.  Благо  им,  видимо,
недосуг исследовать берега и прокладывать новые пути... А что если то же
самое можно сказать и о капитанах живых кораблей?" Подумав  так,  Кеннит
позволил себе слегка размечтаться, но вынужден был скоро  отказаться  от
столь соблазнительной мысли. Живые корабли со своими  семьями  познавали
здешние воды задолго до того, как тут появились работорговцы  (а  следом
за ними, кстати, и пираты со своими тайными гнездами).  Нет,  купеческие
семейства наверняка знают острова и проливы намного  лучше  калсидийских
капитанов, перевозящих живой товар... И  карты  у  них  наверняка  не  в
пример точнее вот этой, захваченной, только хороших  карт  работорговцам
взять неоткуда, потому что сами они их не составляют, а купцы с ними  не
делятся. Какой торговец в своем уме будет делиться  сведениями,  которые
могут дать ему прибыток?..
   Кеннит вздохнул. "Итак. Что я выяснил такого, чего раньше не знал? Да
почти ничего. И без того ясно, что работорговца поймать куда проще,  чем
живой  корабль.  Это,  впрочем,  вовсе  не  значит,  что  живой  корабль
захватить совсем  невозможно.  Просто  придется  хорошенько  пораскинуть
мозгами..."
   Потом он снова стал думать о "Счастливчике". Когда он его посетил, на
нем  уже  три  дня  как  хозяйничали  освобожденные  люди.  И  вонь  еще
держалась, но с прежней ее уже невозможно было сравнить. И Рафо... Когда
Кеннит отправлял его на трофейный корабль, он никак не думал и не  ждал,
что парень настолько рьяно возьмется за  его  поручение.  Сколько  сотен
ведер воды они подняли из-за борта, чтобы вылить на палубы?.. Там ведь в
самом деле продолжало вонять только из распахнутых трюмных люков,  да  и
то лишь потому, что на корабле оказалось скучено больно уж много народу.
Люди кучками сидели на палубах - костлявые тела, облаченные в немыслимое
рванье. Кое-кто пытался помочь морякам, остальные  просто  старались  не
попадаться под ноги. Иные же были всецело заняты одним важным делом: они
умирали. И вообще ни на что уже не обращали внимания.
   Кеннит шел по кораблю, прикрывая платком ноздри и рот и  отовсюду  на
него  смотрели  спасенные  рабы.  Каждый  пытался  что-то  тихо  сказать
пиратскому капитану. Глаза наполнялись  слезами,  а  головы  низко-низко
склонялись... Сперва он решил, что внушает им ужас. Потом до него дошло,
что людская толпа вполголоса благодарит и благословляет его. И он не мог
решить, забавляло это его или  раздражало.  Ни  с  чем  подобным  Кеннит
раньше не сталкивался и, не зная  толком,  как  себя  вести,  на  всякий
случай изобразил свою обычную полуулыбку. И с нею скрылся в  каюте,  где
раньше помещался начальствующий состав.
   Как выяснилось, перекупщики рабов жили на широкую ногу. Это  особенно
бросалось в глаза  по  сравнению  с  тем,  в  каком  скотском  состоянии
пребывал их живой товар. Кеннит даже согласился с той  оценкой,  которую
Соркор, помнится, дал  капитанскому  гардеробу.  Поддавшись  мимолетному
капризу, он велел раздать выморочные  шмотки  рабам:  может,  найдут  им
применение. Еще у капитана обнаружились солидные запасы благовонных трав
для курения. "Наверное, чтобы смрада не чувствовать",  -  решил  Кеннит.
Сам он этой привычке никогда не был подвержен и потому опять-таки  велел
раздать курево невольникам. А следующей  его  находкой  стали  бумаги  и
карты съеденного змеями капитана, и уж их-то он забрал  себе.  Больше  в
каюте его ничто  не  заинтересовало.  "А  ведь  Соркора  небось  здорово
потрясла обычность обстановки и капитанского барахла, - сказал он  себе.
- Каково ему было обнаружить, что здесь обитало не чудовище, которое  он
себе выдумал, а самый обыкновенный мореплаватель и барышник!"
   В первоначальные намерения Кеннита входил  осмотр  нижних  палуб:  он
хотел выяснить, в каком состоянии пребывает корабль, а если повезет,  то
и найти еще что-нибудь ценное, пропущенное  Соркором.  Он  спустился  по
трапу в трюм и огляделся заслезившимися глазами... Повсюду были  мужчины
и женщины. И даже несколько ребятишек. Со всех  сторон  смотрели  глаза,
слишком большие на исхудалых лицах.  Ему  показалось  -  перед  ним  был
сплошной ком рук, ног и тел, уходивший в неосвещенную глубь  трюма.  Все
лица сразу повернулись к Кенниту... Рафо высоко поднял фонарь,  и  огонь
отразился во множестве глаз.  Кенниту  увиденное  напомнило  стаю  крыс,
собравшихся в ночи у мусорной кучи.
   - Почему они так истощены? - неожиданно для себя обратился он к Рафо.
- Джамелия отсюда не настолько уж далеко, а от них успели остаться  кожа
да кости. Их что, совсем не кормили?
   Он был ошарашен жалостью, стоявшей в глазах заскорузлого пирата.
   - Большинство из них попало на корабль из долговых ям, - ответствовал
Рафо. - Некоторые тут целыми деревнями. Сатрап,  видишь  ли,  за  что-то
прогневался и взвинтил налоги в целой долине. Никто не  смог  заплатить.
Тогда всех собрали вместе  и  увели  продавать.  Всю  деревню!..  И  они
говорят, что подобное уже не в первый  раз  происходит.  Их  перекупили,
засадили в кутузку и кормили впроголодь, чтобы лишних денег не  тратить,
пока не набралась полная загрузка для корабля. За простых крестьян вроде
них большой цены  не  дают,  потому  их  и  стараются  продавать  целыми
партиями. И набивают трюм под завязку, чтобы плавание окупилось.
   Он повыше  поднял  фонарь...  Опустевшие  кандалы  свисали  наподобие
разорванных паутин и валялись на полу,  похожие  на  раздавленных  змей.
Сколько же здесь было народу!.. Кеннит понял, что поначалу увидел далеко
не всех. Люди сидели и лежали повсюду. А  кроме  них  в  трюме  не  было
совершенно ничего. Голые доски. Лишь по углам жалкие  клочки  подгнившей
соломы... Здесь тоже пытались наводить чистоту, но моча и дерьмо слишком
глубоко впитались в корабельное дерево, к тому же  несчастные  обитатели
трюма поневоле продолжали справлять нужду прямо здесь же. То бишь  запах
был  такой,  что  у  Кеннита  ручьями  катились  непроизвольные   слезы.
Оставалось только надеяться, что в полутьме они были не слишком заметны.
Он старался дышать как можно реже и, видимо, только поэтому не погиб  от
удушья. Ему смертельно хотелось как можно скорее выбраться наружу, но он
сделал над собой усилие и прошелся по всему трюму.
   Он шел, а полуживые люди старались как можно ближе нему подползти.  У
него слегка зашевелились волосы на  затылке,  но  он  не  позволил  себе
оглянуться и проверить, сомкнулась или нет толпа у него за спиной. Потом
у него на пути встала женщина. Не то самая храбрая, не то самая  глупая.
И неожиданно протянула ему сверток тряпья, который  прижимала  к  груди.
Помимо воли Кеннит вгляделся - и увидел младенца.
   "Он родился тут, на корабле, - хрипло выговорила женщина. - Родился в
рабстве. Но ты пришел и освободил. - И она коснулась пальцем  синеватого
"X",  которое   прилежные   надсмотрщики   успели   наколоть   на   лице
новорожденного, на щеке около  носа.  Женщина  вновь  подняла  глаза  на
пиратского капитана, и в ее взгляде было нечто напоминавшее ярость:
   - Какой мерой мне тебя отблагодарить?.."
   Кеннит понял: еще немного, и его вырвет. В особенности  его  замутило
при мысли о единственной награде,  которую  она,  по-видимому,  способна
была ему предложить. У нее отвратительно  пахло  изо  рта:  в  цинготных
деснах шатались гнилые зубы. Кеннит только и смог оскалиться  в  подобии
улыбки.
   "Назови сына Соркором..."
   Она не уловила насмешки в его голосе. И проводила его благословляющим
жестом, сияя и держа у груди свое тощенькое сокровище.  Остальная  толпа
придвинулась еще ближе, обдавая волнами зловония.
   "Капитан Кеннит... Слава капитану Кенниту!.."
   Ему понадобилась немалая выдержка, чтобы не пуститься наутек. Он лишь
кивнул моряку, следовавшему за ним с фонарем, и сипло приказал:
   "Довольно. Я увидел все, что хотел".
   Снова  прикрыл  надушенным  платочком  лицо  -  и  как  можно  скорей
взобрался обратно по трапу. Уже на  палубе  ему  понадобилось  некоторое
время, чтобы усил