очем,  не
мешало ей исправно  запускать  в  них  зубы,  между  тем  как  Сессурия,
превосходивший ее размерами, яростно колошматил могучим хвостом.
   Наконец, улучив момент,  Сессурия  подхватил  истерзанного  вожака  и
стремительным рывком выдернул его из свалки.  И  поспешил  прочь,  унося
Моолкина в своих кольцах. Шривер  только  рада  была  прекратить  бой  и
устремиться за ним. Их никто не преследовал. Излитый в  воду  яд  сделал
свое дело - надышавшиеся им чужаки дрались теперь  между  собой,  только
слышны были проклятия и взаимные оскорбления. Даже не  слова,  а  наборы
механически затверженных звуков, лишенные осознанного  смысла...  Шривер
не оглядывалась назад.
   Некоторое время спустя, когда Шривер усердно выделяла целебную  слизь
и смазывала ею израненного Моолкина, тот подал голос.
   - Они забыли, - проговорил он тихо. - Напрочь забыли, кто мы  и  что.
Слишком много времени прошло, Шривер... Они растеряли последние  обрывки
воспоминаний и утратили цель...  -  Она  осторожно  приладила  на  место
лоскут полуоторванной плоти, и он  вздрогнул  от  боли.  Шривер  обильно
запечатала рану слизью. -  Они,  -  продолжал  Моолкин,  -  то,  чем  со
временем станем и мы...
   -  Тише,  -  ласково  обратилась  к  нему  Шривер.  -  Помолчи  пока.
Отдохни...
   Она осторожно оплела его всем телом и зацепилась  хвостом  за  скалу,
чтобы не относило течением. Сессурия присоединился к ним и сразу  уснул.
А может, просто молчал, замерев в неподвижности,  и  предавался  тем  же
горестным размышлениям, которые снедали и Шривер... Она  надеялась,  что
это не так. Ей самой  едва-едва  хватало  мужества,  чтобы  не  утратить
остаток уверенности. Значит, и Сессурии придется собраться с духом...
   Но более всего ее заботило состояние Моолкина.  Он  сильно  изменился
после встречи с серебряной подательницей.  Другие  податели  -  те,  что
пребывали одновременно в Доброловище и Пустоплесе,  -  были  всего  лишь
кормушками. Но она - нет, она была  совершенно  иной.  Ее  запах  тотчас
начал пробуждать в них воспоминания, они устремились за нею,  уверенные,
что дивное благоухание вот-вот приведет их к Той, Кто  Помнит...  И  что
же? Оказалось, что она даже не принадлежала к их роду! Они  стали  звать
ее, все еще на что-то надеясь, но она им не ответила. И при этом кормила
белого змея, выпрашивавшего у нее еду! Тогда-то Моолкин и отвернулся  от
нее, объявив, что она не может быть  Той,  Кто  Помнит,  а  стало  быть,
незачем за нею и следовать... И  тем  не  менее  с  тех  пор  ее  аромат
постоянно был с ними. Пускай ее не было видно - Шривер хорошо знала: она
рядом. Моолкин по-прежнему двигался за нею. А они -  за  ним,  за  своим
вожаком...
   Он глухо застонал и шевельнулся в ее плотных объятиях.
   - Боюсь, - сказал он, - теперь - последний раз, когда мы  проделываем
этот путь, будучи чем-то большим, нежели просто животными...
   - О чем ты? - неожиданно осведомился Сессурия. И неловко  повернулся,
чтобы встретиться глазами с ними обоими. Неловко оттого, что в драке ему
тоже порядком-таки досталось, хотя ни одна рана  серьезной  и  не  была.
Самым скверным был глубокий прокус возле ядовитой  железы,  как  раз  за
челюстным сочленением. Попади вражьи зубы прямо в железу, Сессурию  убил
бы его собственный  яд.  Покамест,  однако,  удача  хранила  потрепанные
остатки Клубка.
   - Поройтесь в памяти, - пустым голосом велел Моолкин.  -  Вспоминайте
не просто приливы и отдельные дни, но годы и десятилетия... То, что было
много десятилетий назад! Мы  уже  бывали  здесь  прежде,  Сессурия.  Все
Клубки собирались  вместе  и  путешествовали  в  здешние  воды...  И  не
однажды, но великое множество раз. Мы приходили  сюда,  разыскивая  Тех,
Кто Помнит - немногих, наделенных полной  памятью  нашего  племени.  Нам
ясно было обетование... Мы должны были собраться все вместе - и тогда  к
нам вернется  наша  история  и  нас  поведут  в  безопасное  место,  где
совершится наше преображение. Там мы возродимся... Но множество  раз  мы
обманывались в своих ожиданиях. Раз за разом мы собирались и ждали...  А
потом прощались с надеждами, забывали наше предназначение  -  и  наконец
возвращались обратно в теплые южные воды. И всякий раз те из нас, в  ком
уцелели остатки воспоминаний, говорили: "Быть может, мы ошибались.  Быть
может, обновление наступит не в этом году, не в этот сезон". Но на самом
деле все было не так... Это не мы ошибались  -  нас  подводили  те,  кто
должен был выйти навстречу. Они не появлялись тогда... И,  возможно,  не
появятся на сей раз...
   Моолкин умолк. Шривер продолжала поддерживать его, не  давая  течению
унести вожака. Это требовало от нее определенных усилий.  Даже  не  будь
течения - здесь на дне не  было  ласкового  ила,  лишь  жесткие  заросли
водяной травы да обломки камней.  Надо  бы  поискать  лучшее  место  для
отдыха... Тем не менее Шривер не хотелось никуда двигаться отсюда,  пока
Моолкин полностью  не  оправится.  Да  и  куда  им,  собственно,  теперь
отправляться? Они успели вдоль и поперек обследовать это течение, несшее
такие  странные  соли,  и  она  больше  не  верила  в  то,  что  Моолкин
действительно знает, куда ведет их. Интересно, куда бы она поплыла, если
бы должна была сама выбирать себе путь?.. Слишком тягостный  вопрос  для
ее усталого разума. Шривер нынче менее всего была расположена напряженно
раздумывать.
   Она моргнула, очищая выпуклые линзы глаз, и проследила взглядом  свое
тело, переплетенное  с  телами  сотоварищей.  Ее  алые  чешуи  выглядели
блестящими и яркими -  но,  может  быть,  лишь  по  контрасту  с  чешуей
Моолкина,  вконец  потускневшей.  Даже  вереницы  ложных  глаз,  некогда
золотые, превратились в ряды уныло-коричневых пятен. Их рассекали рваные
раны...  Ему  требовалось  обильно  есть,  расти  и  как  можно   скорее
перелинять. Это поможет. И не  только  ему  одному  -  им  всем.  Шривер
позволила себе выразить эту мысль вслух.
   - Нам требуется пища, - сказала она. - А то мы от  голода  становимся
бездеятельными. У меня, например, уже и яда почти  не  осталось.  Может,
стоило бы вернуться на юг, где и вода теплая, и еда всегда в изобилии?
   Моолкин извернулся в ее объятиях и посмотрел на  нее.  Его  громадные
глаза отливали медью: он был весьма озабочен.
   - Ты тратишь на меня слишком много сил, Шривер, - укорил  он  ее.  Он
тряхнул головой, высвобождая и  расправляя  гриву,  и  она  чувствовала,
какого напряжения ему это стоило. Вот он встряхнул головой еще раз...  в
воде заклубилось тонкое облачко яда. Оно  обожгло  и  пробудило  Шривер,
возвращая ей остроту восприятия.  Сессурия  придвинулся  ближе,  обвивая
обоих. Все-таки он  был  гораздо  крупней  Шривер.  Он  жадно  заработал
жабрами, вдыхая яды Моолкина.
   - Все будет хорошо, - попытался  он  утешить  подругу.  -  Ты  просто
измотана. И голодна. Как, впрочем, мы все...
   - Да... Измотаны мы до смерти,  -  устало  подтвердил  Моолкин.  -  И
голодны почти до потери рассудка. Телесные нужды начинают  у  нас  брать
верх над разумом... Но послушайте меня, послушайте оба  -  и  хорошенько
запомните, что я вам скажу. Сохраните это, даже  когда  позабудется  все
остальное. Пока мы еще способны думать, мы  должны  оставаться  здесь  и
разыскивать Ту, Которая Помнит. Я нутром чувствую:  если  обновление  не
произойдет и на сей раз - оно не произойдет уже никогда. Мы  затеряемся,
растворимся, и наш род более никогда не будет помянут ни в  море,  ни  в
небе, ни на земле...
   Он медленно выговорил эти странные последние слова, и на какой-то миг
Шривер  почти  удалось  вспомнить,  что  они   означали...   Не   просто
Доброловище  или  Пустоплес...  Земля.  Небо.  Море.  Три   области   их
владычества, некогда три сферы... чего-то. Но чего?..
   Моолкин еще раз тряхнул гривой.  На  сей  раз  Шривер  и  Сессурия  с
готовностью распахнули жабры, вбирая обжигающий ток его воспоминаний.  И
вот Шривер взглянула вниз, на  куски  камня,  завалившие  в  этом  месте
морское дно, и увидела, что это были обработанные блоки тесаного  камня.
Морские моллюски и водоросли густой пеленой покрывали то,  что  когда-то
называлось Аркой Завоевателя.  Черный,  пронизанный  серебряными  жилами
камень был едва-едва виден. Земля стряхнула его с себя, а море приняло и
поглотило. А ведь когда-то  -  много  жизней  назад  -  она  усаживалась
наверху  этой  арки,  усаживалась,  хлопая  могучими  крыльями  и  затем
складывая их за плечами... Она  окликала  возлюбленного,  делясь  с  ним
радостью, которую дарил ей свежий утренний дождик, и  ярко-синий  дракон
торжествующе трубил ей в ответ... Было время, когда  люди  Старшей  расы
встречали ее появление цветами и приветственными криками... И этот город
гляделся в ясное синее небо...
   Все миновало. Все было бессмысленно.  Картины  невозможного  прошлого
разлетелись, словно обрывки сна в миг пробуждения.
   - Крепитесь, - велел своим товарищам Моолкин. - Наберитесь  мужества.
Если нам не суждено выжить, будем по крайней мере биться до  последнего!
Пусть нас уничтожит веление судьбы, а не собственное малодушие!  Во  имя
нашего племени - сохраним верность себе самим,  таким,  какими  мы  были
когда-то, какими мы должны быть!
   Его грива распахнулась во  всю  длину,  она  дышала  ядом.  Он  опять
выглядел вождем и пророком, тем самым, кому Шривер  давным-давно  отдала
свою верность. Любовь к нему переполняла все ее сердце...
   Дневной свет внезапно померк: Шривер подняла глаза и увидела огромную
тень, проплывавшую наверху.
   - Нет, Моолкин! - сдержанно  протрубила  она.  -  Наша  участь  не  в
забвении и не в смерти! Смотри!
   Наверху, над ними, медленно проходил темный податель. Оказавшись  над
тем местом, где залегли змеи, он сбросил им пищу.  Мертвая  плоть  стала
погружаться, сносимая течением. Это были умершие двуногие. На одном  еще
болталась железная цепь. В этот раз ни с  кем  не  придется  драться  за
пищу. Ее следовало только принять.
   - Идем, - подтолкнула  она  Моолкина.  Сессурия  уже  разомкнул  свои
кольца и проворно поплыл кормиться.  Шривер  ласково  потянула  с  собой
Моолкина вверх, чтобы вместе принять милость подателя...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ВЕСНА

ГЛАВА 1
БЕЗУМНЫЙ КОРАБЛЬ

   Свежий бриз, овевавший его грудь и лицо, был кусаче-холодным,  и  все
же этот ветер нес с собой что-то,  явственно  намекавшее:  скоро  придет
весна. В воздухе пахло йодистой морской солью -  отлив  обнажил  заросли
морской капусты у берега. Крупный песок под килем был еще  влажен  после
вчерашнего ливня. Янтарь развела костерок, и дым щекотал ноздри. Носовое
изваяние отвело в сторону слепое лицо. Потом  подняло  руку  и  почесало
нос.
   - Дивный вечер, не правда ли? - обратилась к  нему  Янтарь.  Говорила
она так, словно продолжала только что прерванный разговор. - Небо совсем
очистилось. Кое-где еще видны облачка, но луна светит вовсю, да и звезды
высыпали. Я набрала мидий и завернула их  в  водоросли...  Когда  костер
прогорит, я испеку их в углях.
   Женщина умолкла, явно ожидая ответа.
   Совершенный промолчал.
   - Может, отведаешь, когда они будут готовы? Я знаю, ты не  нуждаешься
в пище, но хотя бы ради нового ощущения?
   Он зевнул. Потянулся. И скрестил руки на груди. Кое в чем  Янтарь  не
могла с ним равняться. Тридцать лет, что он провел вытащенным на  берег,
научили его истинному терпению. Он знал, что переупрямит ее. "Интересно,
чем у нас сегодня кончится? Она опечалится или рассердится?.."
   - Ну и кому лучше от того, что ты отказываешься говорить со  мной?  -
задала она совершенно справедливый вопрос. Он слышал по голосу,  что  ее
терпение на исходе. Он даже не позаботился передернуть плечами.
   - Совершенный, я начинаю думать, что ты попросту  безнадежен.  Почему
ты не желаешь со мной разговаривать? Неужели ты не понимаешь, что только
я способна спасти тебя?
   "Спасти - от чего?" - мог бы он поинтересоваться.
   Если бы он с нею разговаривал.
   Он услышал, как она поднялась и обошла его форштевень  ,  остановившись  прямо  напротив  него.  Он  не
торопясь отвел изуродованное лицо в сторону.
   - Ну и отлично, - сказала она. - Валяй, притворяйся, будто не слышишь
меня. Мне в общем-то плевать, отвечаешь ты или нет, но  слушать,  что  я
говорю, тебе все равно придется. Тебе грозит  опасность!  Самая  что  ни
есть настоящая! Я знаю, ты был недоволен тем,  что  я  предложила  твоей
семье выкупить тебя у них... Но я все равно сделала им предложение.  Так
вот: они мне отказали.
   Совершенный  позволил  себе  чуть   слышно   презрительно   фыркнуть.
Естественно, они ей отказали! Он был фамильным живым кораблем  семейства
Ладлаков. А значит, как бы ни был он унижен и обесчещен, они нипочем его
не продадут. Да, они целых тридцать лет  продержали  его  вытащенным  на
берег и закованным в цепи, но продать - ни за что! Ни "новым  купчикам",
ни этой Янтарь. Не продадут - и все тут. Он с самого начала знал это.
   - Я напрямую переговорила с Эмис Ладлак, - упрямо продолжала  Янтарь.
- Не так-то легко было добиться с ней встречи... Когда же в конце концов
мы побеседовали, она изо всех сил притворялась, будто  ее  потрясло  мое
предложение. Она всячески настаивала, что  ты  не  продаешься  -  ни  за
какие, мол, деньги. Она говорила прямо как ты: дескать, ни один торговец
Удачного, происходящий из старинного рода, ни за  что  не  продаст  свой
живой корабль. Что-де так у них просто не поступают...
   Совершенный не сумел удержать медленно проявляющейся на лице  улыбки.
"Значит, я до  сих  пор  не  безразличен  им...  Да  как  я  вообще  мог
сомневаться в этом?" Он был в некотором роде даже благодарен  Янтарь  за
то, что она сделала-таки его семье это скандальное предложение.  "Может,
теперь, когда Эмис Ладлак в разговоре с  посторонним  созналась,  что  я
по-прежнему член семьи, она расчувствуется и решит меня навестить?.."  А
коль скоро Эмис решится  прийти  к  нему,  их  свидание  может  возыметь
последствия. Чего доброго, он еще отправится в море,  ведомый  дружеской
рукой на штурвале...
   Воображение  успело  унести  его  весьма  далеко,  но  голос   Янтарь
безжалостно вернул его с неба на землю.
   - Она якобы очень расстроилась оттого, что  вообще  появились  слухи,
будто ты выставлен на продажу. Она сказала - это прямой урон  для  чести
ее семьи. А потом она заявила... - тут голос Янтарь внезапно осел то  ли
от страха, то ли от гнева, -  ...заявила,  что  наняла  каких-то  людей,
которые должны отбуксировать тебя прочь из Удачного.  Так  сказать  -  с
глаз долой, из сердца вон. Это, мол, будет лучше для всех...
   И Янтарь весьма многозначительно замолчала. Совершенный ощутил, как в
его  груди,  изваянной  из  диводрева,  что-то  мучительно   сжалось   и
напряглось...
   - Ну, - продолжала Янтарь,  -  я  и  поинтересовалась,  кого  же  она
наняла.
   Он быстро поднял руки и заткнул пальцами  уши.  Он  не  желал  ничего
слушать и слышать! Он не позволит ей сыграть на  его  тайных  страхах!..
"Значит, моя семья намерена меня переместить...  Но  это  же  ничего  не
значит. Даже интересно будет оказаться  где-нибудь  в  другом  месте..."
Может, хоть в этот раз, вытаскивая его снова на берег, они установят его
на ровный киль. Уж как ему надоел этот постоянный крен на один борт...
   - Она ответила, что это не мое дело! - повысила голос Янтарь. - Тогда
я спросила  ее,  являются  ли  эти  люди  торговцами  из  Удачного.  Она
наградила меня таким  злым  взглядом!  А  я  спросила,  куда  же  именно
Мингслей потащит тебя на разборку...
   Совершенный в отчаянии принялся напевать. Поначалу без слов, но  зато
громко. Янтарь продолжала говорить. Он не мог и не желал слушать ее.  Он
покрепче всунул пальцы в уши и запел что было мочи:

   Грошик за сладкую булочку,
   Еще один - за чернослив,
   Еще один грошик -
   На быструю лошадь,
   Чтоб сто принесла, победив...

   - ...Она велела выставить меня за дверь! -  прокричала  Янтарь.  -  А
когда, стоя перед воротами, я пообещала выступить  по  этому  поводу  на
Совете Торговцев, она спустила на меня собак. Я от них еле спаслась!

   Несите, качели, меня высоко,
   Несите меня в небеса... -

   Изо всех сил горланил Совершенный детскую песенку. Янтарь была кругом
не права! Потому что она просто не могла, не смела быть права! Его семья
собиралась  только  отбуксировать  его  на  новое  место.   В   хорошее,
безопасное место. И все!!! И какая разница, кого они для  этого  наняли!
Он на все согласен, только бы опять оказаться на плаву. Он  покажет  им,
как на самом деле легко и просто с ним управляться. Он покажет  им,  как
он раскаивается  во  всем  том  скверном,  что  его  когда-то  заставили
совершить...
   Янтарь умолкла. Осознав это,  Совершенный  сперва  понизил  голос,  а
потом, убедившись, что более ничто не нарушало тишины, и вовсе  перестал
петь. И наконец даже вытащил  из  ушей  пальцы.  По-прежнему  вокруг  не
раздавалось ни звука - только приглушенно бормотали волны,  да  шелестел
под ветром береговой песок, да потрескивал костерок, разведенный Янтарь.
Совершенному захотелось  кое-что  знать,  и  он  спросил  вслух,  совсем
позабыв, что не разговаривает с ней:
   - Когда  меня  переправят  на  новое  место,  ты  по-прежнему  будешь
навещать меня там?
   - Ох, Совершенный...  Хватит  уже  обманывать  себя!  Если  они  тебя
стронут  отсюда,  то  только  затем,  чтобы  разобрать  на   кусочки   и
использовать твое диводрево!
   - А мне наплевать, - заявило корабельное изваяние. -  Я  не  возражаю
против того, чтобы умереть.
   - Я что-то не уверена, что ты умрешь, - тихо, устало ответила Янтарь.
- Боюсь, они первым делом отъединят тебя от корабля. Если  это  тебя  не
убьет, они тебя, скорее всего, отвезут в Джамелию  и  там  продадут  как
диковинку. Или поднесут в дар государю  сатрапу...  в  обмен  на  разные
милости и привилегии. И почем знать, как там с тобой будут обращаться...
   - Будет больно? - поинтересовался Совершенный.
   - Не знаю. О  твоей  природе  мне  слишком  мало  известно.  Ну  вот,
например, было ли... было ли больно, когда тебе изрубили лицо?
   Он снова отвернул изуродованную голову прочь... Потом поднял  руки  и
прошелся пальцами по торчащему месиву щепок на том месте,  где  когда-то
были глаза.
   - Да, - сказал он, и его лоб собрался морщинами. Но тут же добавил:
   - Нет, толком не помню. Я, знаешь ли, очень многое  позабыл.  У  меня
ведь все бортжурналы пропали.
   - Не помнить - это иногда проще всего...
   - Думаешь, я вру, да? Думаешь, я все помню, просто  признавать  этого
не хочу? - завелся он, надеясь на хорошую ссору.
   - Послушай, Совершенный. Вчерашний день  мы  все  равно  не  в  силах
изменить. Мы с тобой говорим о том, что будет завтра.
   - Так они прямо завтра придут?
   - Откуда я знаю!  Я  просто  так  выразилась!  -  Она  вдруг  подошла
вплотную к нему, дотянулась и прижала к его  корпусу  обе  ладони.  Ночь
стояла прохладная, на руках у нее оказались перчатки...  и  все  же  это
было прикосновение. Совершенный ощутил ее руки как два пятнышка  теплоты
на своей обшивке. - Мне невыносима сама мысль о том,  что  тебя  куда-то
уволокут и разрежут, - сказала она. - Даже если это не причинит  боли  и
не убьет тебя... Все равно не могу!
   - Но ты ничего не можешь  поделать,  -  заметил  корабль.  Подумал  и
сказал такое, чего ни разу еще не говорил:
   - Мы оба ничего не можем поделать.
   - Ты еще на судьбу ссылаться начни, - рассердилась Янтарь. -  Что  за
бред! Мы очень даже многое можем  сделать!  А  если  ничего  другого  не
останется - клянусь, я встану прямо здесь и буду с ними сражаться!
   - Ну и проиграешь,  -  сказал  Совершенный.  -  Глупо  драться,  если
заранее знаешь, что не победишь.
   - А будь что будет, - сказала Янтарь.  -  Надеюсь,  впрочем,  что  до
этого не дойдет. Вернее,  не  собираюсь  этого  дожидаться.  Я  хочу  их
опередить. Нам нужна помощь, Совершенный. Нам нужен кто-то,  кто