ва перед ним?..
     Он был в отчаянии. Он изо всех сил пытался понять.
     Альтия поднялась из-за стола и подошла к нему. И тоже стала смотреть в лесную чащу, окутанную темнотой. Тени ветвей, сучьев и стволов переплетались, сливаясь.
     - Он меня не насиловал, - сказала она. - Уж в этом-то я должна сознаться тебе. Да, мы с ним сделали глупость. Но насилия не было. Так что я виновата нисколько не меньше, чем Брэшен.
     - Но он же - мужчина! - бескомпромиссно выговорил Грэйг. Он стоял, сложив на груди руки. - Значит, виноват он. Он должен был всемерно защищать тебя, а не слабостью твоей пользоваться. Мужчина обязан держать в узде свою похоть. Ему положено быть сильней!
     Вот тут Альтия попросту онемела. Так вот, значит, какой он ее видел? Беспомощным, слабым созданием, нуждающимся в водительстве и защите всякого мужчины, которому случится быть с нею рядом?.. Сперва Альтия явственно ощутила пролегшую между ними трещину. Потом пришел гнев, ей захотелось разразиться страстной обвинительной речью. Он должен был увидеть - свой жизнью она распоряжалась сама!
     Но гнев улегся так же быстро, как и возник. Дело было безнадежное. Она-то видела свою мимолетную связь с Брэшеном как некое событие личной жизни, касавшееся только их двоих. Грэйгу же мерещилось нечто, что было над нею сотворено, нечто, что изломало всю ее дальнейшую жизнь. Нечто, что противоречило его понятию об общественных устоях. Ее чувство вины и стыда проистекало не из сознания преступности собственного поступка - она больше боялась последствий для своей семьи, в случае если все обнаружится... А значит, взгляды, которых они с Грэйгом придерживались, были прямо противоположными. В этот момент Альтия поняла со всей определенностью: вместе они ничего не смогут построить. Даже если она навсегда распрощается с мечтами о собственном корабле, даже если решит вдруг, что ей жизненно необходим дом и куча детей - этот его образ слабой и беззащитной женщины всю жизнь будет ее унижать.
     - Поеду, пожалуй, - проговорила она.
     - Темно совсем! - всполошился он. - Куда ты поедешь?
     - Гостиница недалеко, надо только мост переехать. Я поеду медленно, не волнуйся. Да и лошадка, похоже, не из пугливых.
     Он наконец повернулся и снова посмотрел на нее. Его глаза были широко распахнуты, на лице - выражение мольбы:
     - Останься. Пожалуйста. Мы поговорим еще... Все можно решить!
     - Нет, Грэйг. Не думаю, что это возможно. - Какой-нибудь час назад она непременно дотронулась бы до его руки, по крайней мере поцеловала бы его на прощание. Но теперь она знала, что преград, выросших между ними, им не преодолеть никогда. - Ты хороший человек, Грэйг, - сказала она. - Ты еще встретишь женщину, которая тебе подойдет. А когда вновь увидишь Офелию, передай ей, пожалуйста, мои самые теплые пожелания...
     Он последовал за нею в пляшущий круг света, отбрасываемый жестяным фонарем. Альтия взяла со стола свой стакан с вином и допила последний глоток. Огляделась - и поняла, что больше ей здесь нечего делать. Пора ехать назад.
     - Альтия...
     Голос у него был совершенно несчастный. Она оглянулась, и Грэйг показался ей совершеннейшим мальчишкой. Он смело посмотрел ей в глаза, не пытаясь скрыть свою боль. Он сказал:
     - Мое предложение остается в силе. Я буду ждать, чтобы ты вернулась ко мне. Будь моей женой, Альтия. Мне безразлично, что там было у тебя в прошлом. Я тебя люблю!
     Она попыталась найти какие-то слова истины, которые может сказать ему. И наконец выговорила:
     - Доброе у тебя сердце, Грэйг Тенира... Прощай.

ГЛАВА 23
ПОСЛЕДСТВИЯ

     Серилла так ни разу и не покидала капитанской каюты с тех самых пор, как ее сюда притащили. Она провела руками по волосам, пребывавшим в полнейшем беспорядке, и попробовала сообразить, сколько же минуло времени. Она попыталась вспомнить все, что было, по порядку, но воспоминания ни под каким видом не желали выстраиваться в правильный ряд. Они неслись беспорядочным роем, накладываясь одно на другое, и каждое мгновение боли и ужаса смущало ее разум, хотя она и запрещала себе заново углубляться в переживания.
     Она пыталась сопротивляться матросу, присланному за ней в каюту сатрапа. Серилла думала, что пойдет сама, причем сохраняя достоинство, но это оказалось свыше ее сил. Она пятилась и упиралась, и в конце концов он поволок ее силой. Она попробовала ударить его, и тогда матрос попросту вскинул ее на здоровенное плечо и понес как куль. От него воняло. Ее попытки лягаться только забавляли и его, и других членов команды, видевших ее унижение. Она звала на помощь, но тщетно: никто не обращал внимания. Вельможи, спутники сатрапа, не ударили палец о палец. Они пряталась обратно за двери кают, из которых было выглянули на шум, а если не могли спрятаться, то стирали с лиц всякое выражение и делали вид, будто не замечали ее бедственного положения. Но вот что решительно невозможно было забыть, так это лица Касго и Кикки, когда Сериллу волокли прочь. Сатрап улыбался с самодовольным видом победителя. А Кикки даже очнулась от дурманного ступора и заворожено следила за происходившим. Рука ее при этом лежала у Касго на бедре...
     Матрос тем временем приволок ее в такую часть корабля, где она ни разу еще не бывала. Впихнул ее в темноту капитанской каюты и запер дверь с той стороны. Серилла до сих пор не знала, долго ли ей пришлось дожидаться. Казалось, многие часы, но кого в подобных обстоятельствах не подведет ощущение времени?.. Ее охватывала то ярость, то отчаяние, то ужас - и так по кругу. И все время разъедал душу страх. К тому времени, когда вправду появился капитан, Серилла уже выбилась из сил, устав тщетно плакать, кричать и колотить в дверь. Как только он протянул руку и коснулся ее, она просто рухнула на пол, едва не лишившись чувств. Ни ученые занятия, ни жизнь искушенного царедворца ни к чему подобному ее не подготовили... Он едва ли заметил, как она пыталась его оттолкнуть. По сравнению с ним она была вроде отбивающегося котенка. Капитан изнасиловал ее - без лишней, впрочем, жестокости, этак по-деловому. Обнаружив препятствие девственности, он издал удивленное восклицание, потом выругался на своем языке. Но даже и не подумал остановиться.
     Сколько дней назад все это произошло?.. Она не знала. Она ни разу не выходила из каюты. Ее время делилось на неравные периоды присутствия или отсутствия капитана. Иногда он использовал Сериллу. Иногда просто не обращал на нее никакого внимания. Его обращение с нею не несло в себе ничего личного, еще и в том смысле, что ее личность для него не существовала. Он не испытывал к ней ни малейшей привязанности и не делал попыток понравиться ей. Она была вещью для пользования, чем-то вроде плевательницы или ночного горшка. Понадобилась - вынь да положь. Если она создавала какие-то неудобства сопротивлением или мольбами, капитан ее бил. Причем бил даже не в четверть силы, по его меркам это были скорее шлепки, но Серилла понимала, на что он был способен, если бы как следует разозлился. От одного такого шлепка у нее зашатались два зуба и в левом ухе потом несколько часов стоял звон. Это-то отсутствие злобы и было, пожалуй, страшнее всего. Ему было попросту безразлично, искалечит он ее или нет.
     Поначалу она задумывалась о возмездии. Она перерыла всю каюту, разыскивая хоть что-нибудь, что могло бы послужить ей оружием. Но она попалась не какому-нибудь доверчивому простачку. Все сундуки и шкафы были заперты, и откупорить их ей так и не удалось. Однако на столе у него она нашла документы, которые укрепили ее прежние подозрения. К примеру, там был подробный чертеж гавани Удачного. И карта земель вокруг устья реки Дождевых Чащоб. Как и все когда-либо виденные ею карты, они изобиловали крупными белыми пятнами. Еще на столе были письма, но читать по-калсидийски Серилла не умела. Она только разобрала, что в некоторых случаях речь шла о деньгах. И еще упоминались две фамилии из числа высших джамелийских вельмож. Возможно, письма содержали сведения о взятках. Но, быть может, это были просто счета за перевезенные грузы. Она все уложила назад в прежнем порядке, но, похоже, что-то все-таки упустила - в тот вечер капитан здорово поколотил ее. Впрочем, неизвестно, за что именно. Может, ему просто что-то не понравилось... Как бы то ни было, она похоронила последние мысли и о сопротивлении, и об отмщении. Она больше не думала даже о том, как бы остаться в живых. Ее разум спрятался в некую скорлупу, оставив тело само заботиться о своих нуждах.
     Спустя время она выучилась питаться объедками с тарелок капитана. Он не так уж часто ел у себя, но никакой иной еды или питья на долю Сериллы не оставалось. Не было у нее и никакой свежей или хотя бы целой одежды. Поэтому большую часть времени она проводила, съежившись в уголке его постели. Она больше не думала. Старалась не думать. Потому что, с какой стороны ни посмотри, возможности перед нею открывались одна мрачнее другой. Страх прочно поселился в ее душе. От него не было избавления. Вот возьмет и убьет ее прямо сегодня. Или до гробовой доски будет держать здесь, в этой каюте... Или, что, пожалуй, было бы еще хуже, вернет ее сатрапу, как сломанную игрушку, переставшую его забавлять. И уж в любом случае она рано или поздно понесет от него. И тогда, спрашивается, что?..
     Мучительное настоящее, которое приходилось терпеть, непоправимо перечеркнуло все виды на будущее, которые у нее когда-либо имелись. Нет. Уж лучше не думать...
     Иногда она смотрела в иллюминатор. Смотреть, правда, было особо не на что. Вода. Острова вдали. Птицы летают... Корабли сопровождения качаются на волнах... Иногда эти корабли исчезали из виду, чтобы снова показаться на другой день. Порою в таких случаях было сразу заметно, что они побывали в переделке. Следы огня на бортах, порванные паруса, закованные в цепи люди на палубах.
     Они нападали на мелкие незаконные поселения на островах Внутреннего Прохода, захватывая пленников и добычу. И получалось у них это, похоже, очень неплохо.
     Настанет день, когда они прибудут в Удачный... Эта мысль была для Сериллы поистине лучом света во тьме. Если бы в Удачном ей удалось сбежать с корабля и добраться до берега, она сумела бы скрыть, кто она такая была раньше и что с нею случилось. Это было необыкновенно важно для нее. Ее отвращала сама мысль о том, чтобы продолжать прежнюю жизнь. Она больше не желала быть Сериллой. Той прежней Сериллой, мягкотелым кабинетным ученым, привыкшим к вежливому обращению и видевшим жизнь в основном из окошка дворца. Придворным, оратором и мыслителем... Нет, ту Сериллу она теперь презирала. Она оказалась слишком слаба, чтобы противостоять этому мужчине. Слишком по-глупому гордой, чтобы лечь под сатрапа и не оказаться таким образом в руках калсидийца. И слишком трусливой, чтобы изловчиться и убить капитана... да что там - даже убить себя самое. И даже теперь, отлично зная, что Удачный - ее последняя жизненная надежда, она не могла собраться с мыслями и придумать план побега. Некая жизненно важная часть ее существа... нет, не то чтобы умерла, скорее замерла. Та, что сидела в каюте, как могла отстранялась от Сериллы, презирая ее вместе со всем остальным миром...
     Заточение кончилось так же внезапно, как и началось. Настал день, когда пришел какой-то матрос, отпер дверь и жестом велел ей следовать за собой.
     Она скорчилась на капитанской кровати, вцепившись в одеяло. И, заранее приготовившись к затрещине, все же отважилась спросить:
     - Куда ты ведешь меня?
     - Сатрап! - был односложный ответ. То ли он всего лишь настолько владел языком ее родины, то ли решил, что одного слова достаточно. И вновь мотнул головой в сторону двери.
     Она знала: необходимо повиноваться. Когда Серилла поднялась, кутаясь в одеяло, матрос не стал его отнимать.
     Она ощутила такую благодарность, что слезы подступили к глазам. Уверившись, что пленница следует за ним, калсидиец двинулся вперед. Серилла шла опасливо и осторожно, точно выходя в новый, неведомый мир. Крепко держа обеими руками одеяло, она шагнула через порог... Она торопилась за матросом, не поднимая глаз. Серилла хотела было зайти в свою прежнюю каюту, но окрик провожатого заставил его вздрогнуть и съежиться. Она вновь засеменила прямо за ним, и он привел ее в покои сатрапа.
     Серилла ждала, что матрос, по крайней мере, постучит в дверь. Это дало бы ей хоть несколько мгновений, чтобы приготовиться. Ничуть не бывало! Калсидиец попросту распахнул дверь и нетерпеливым жестом велел ей входить.
     В лицо ударила волна перегретого воздуха. Погода стояла теплая, отчего неизбежно усиливались все корабельные запахи, но здесь смердело еще и болезнью, и человеческим потом. Серилла даже попятилась, но матрос не ведал пощады. Он схватил ее за плечо и впихнул в каюту.
     - Сатрап! - повторил он. И захлопнул дверь.
     Серилла прошла в удушающе-жаркий чертог. Там было тихо и темновато. Похоже, там даже наводили порядок, но весьма небрежно: брошенная одежда, прежде валявшаяся на полу, теперь висела по спинкам кресел. Курильницы, в которых жгли для сатрапа травы, были вытряхнуты, но не вычищены. Запах остывшего дыма не давал свободно дышать. Посуда со стола была убрана, но на столешнице виднелись круглые пятна, оставленные липкими донышками. Из-за тяжелых занавесей, прикрывавших огромное окно, доносилось гудение одинокой мухи, упорно старавшейся расшибить лоб о стекло.
     Сатрапский чертог выглядел таким знакомым, и это было не правильно. Серилла медленно моргнула. Она точно пробуждалась от очень скверного сна. Какое право имела эта каюта с ее обжитым беспорядком оставаться прежней после того, через что прошла она сама?.. Она огляделась. Затуманенное состояние понемногу проходило. Пока ее держали взаперти и насиловали в нескольких шагах от этого места, для сатрапа и его присных жизнь шла своим чередом. Ее отсутствие не внесло в их жизнь никаких перемен. Они жрали от пуза и напивались, слушали музыку и резались в азартные игры. Словом, с жиру бесились. Сериллу вдруг взбесила неряшливая защищенность их жизней. Яростная сила переполнила все ее существо. Еще немного - и она начала бы крушить стулья о стены, расколошматила бы столиком огромное цветное окно и принялась бы швырять в море вазы, статуи и картины...
     Она ничего этого не сделала. Она просто стояла, наслаждаясь собственной яростью, впитывая ее, как живительный бальзам. Это была не настоящая сила, но ничего - хватит, чтобы продержаться...
     Сперва ей показалось, будто в огромной каюте совсем никого не было. Но нет - из недр выпотрошенной кровати раздался жалобный стон. Серилла плотнее закуталась в одеяло и подошла.
     Среди смятого белья на постели распростерся сатрап. Его лицо было очень бледно, волосы прилипли ко лбу. От него пахло тяжким нездоровьем. Одеяло, валявшееся на полу подле постели, провоняло блевотиной и желчью. Он почувствовал взгляд Сериллы и открыл глаза. Моргнул слипшимися ресницами... потом увидел ее.
     - Серилла... - прошептал он. - Ты вернулась, благодарение Са! А я, боюсь, умираю...
     - Очень надеюсь, что так оно и есть.
     Серилла выговорила это очень раздельно, глядя на него в упор. Он сжался под ее взглядом. Глаза у него глубоко запали, белки - сплошь в кровавых прожилках. Руки, цеплявшиеся за край покрывала, зримо дрожали. "Столько дней прожить в страхе, - подумалось ей, - и вдруг обнаружить, что человек, отдавший меня на расправу, лежит пластом, больной и изможденный! Какая ирония!.." Зрелище вправду было не из приятных, и самое скверное, что в исхудавшем лице молодого сатрапа наконец-то проявилось явственное сходство с покойным отцом. Мучительно было видеть это сходство, но некоторым образом оно еще больше укрепило дух Сериллы. Не-ет, она не станет тем, во что Касго намеревался ее превратить. Не получится!
     Она отшвырнула одеяло, которым прикрывала наготу. Подошла к шкафу с одеждой и настежь распахнула его створки. Сатрап, кажется, смотрел на нее. Ну и пусть смотрит. Отныне ей было все равно, и в этом заключалась еще одна сторона ее мести. Она принялась вытаскивать и бросать на пол его одежду, разыскивая что-нибудь более-менее чистое, во что она могла бы облачиться. Большинство нарядов неистребимо провоняло дурманными курениями и приторными духами, но наконец Серилла откопала пару свободных белых панталон и красную шелковую рубашку. Штаны оказались широковаты ей, и она перепоясала их тончайшим черным шарфом. Потом взяла одну из его щеток для ухода за волосами. С отвращением вычистила из нее волосы Касго и принялась так усердно расчесывать и приглаживать свои каштановые пряди, как будто тем самым стирала с них следы прикосновения калсидийца. Касго наблюдал за нею с тупым недоумением на лице.
     - Я послал за тобой, - заметил он наконец, - после того как Кикки слегла и никого не осталось, чтобы за мной поухаживать. Мы тут так славно веселились... и вдруг эта хвороба. Все разболелись, да так внезапно! Вельможа Дарден просто взял да и помер как-то вечером прямо за картами... А потом и остальные свалились... - Он понизил голос:
     - Подозреваю, нас отравили... Никто из команды не заболел... Только я и мои верные спутники... И к тому же капитану, похоже, плевать! Они присылают сюда слуг, чтобы ухаживали, но те либо сами больны, либо просто дураки... Я перепробовал все лекарства, но ни одно мне не помогло... Пожалуйста, Серилла, не оставляй меня здесь одного умирать! Не хочу, чтобы меня выкинули за борт, как Дардена...
     Серилла как раз заплетала волосы в косу: чтобы они не лезли в глаза. Потом повернулась туда и сюда, разглядывая свое отражение в зеркале. Ее кожу покрывала желтоватая бледность. На одной щеке были еще видны не до конца рассосавшиеся синяки, возле ноздри запеклась кровь. Она подняла с пола одну из рубашек Касго и высморкалась в нее. Потом встретилась глазами со своим отражением... и с трудом узнала себя. У нее был взгляд запуганного, но притом и обозленного зверя. "Я стала опасной... - подумалось ей. - Вот в чем вся разница..." Она повернулась к сатрапу.
     - А мне-то какое до тебя дело? - усмехнулась она. - Ты отдал меня ему. Бросил, как собаке косточку. А теперь хочешь, чтобы я заботилась о тебе? - Она посмотрела ему прямо в глаза. - Всей душой надеюсь, что ты так и подохнешь!
     Ей очень хотелось, чтобы до него дошло каждое ее слово. И чтобы он со всей очевидностью понял, насколько она была далека от того, чтобы шутить.
     - Да как ты можешь так говорить! - заныл он. - Я же сатрап! Если я умру, не оставив наследника, Джамелия низвергнется в хаос! Жемчужный Трон никогда не оставался незанятым... ни разу в течение семнадцати поколений...
     Она улыбнулась в ответ:
     - Трон уже пуст. На нем никого нет уже сейчас. Не знаю, как там управляются твои придворные, но все то же самое они будут делать и после твоей смерти. Быть может, они даже и не заметят ее...
     Она вновь пересекла каюту, направляясь туда, где стояли его шкатулки и сундучки с драгоценностями. Все лучшее, решила она, наверняка лежит в тех из них, что крепче всего заперты! Небрежным движением она подхватила шкатулку, покрытую изысканной резьбой, подняла ее над головой и шарахнула об пол. Но пол был покрыт толстым ковром, и ящичек не разбился. Серилла не стала унижаться, делая вторую попытку. Ладно, она удовольствуется и простым серебром-золотишком... Она взялась за один из незапертых сундучков и наугад прошлась по его выдвижным ящичкам. Выбрала себе серьги и ожерелье. Касго выставил ее вон, точно принадлежавшую ему шлюху, которой он имел право распоряжаться. Теперь он мог и должен был расплатиться с нею за это, причем множеством способов. А кроме того, то, чем она сейчас завладеет, станет, быть может, ее единственным богатством после того, как она покинет его в Удачном... Серилла унизала свои пальцы дорогими перстнями. Обвила себе лодыжку толстой золотой цепью. Ей никогда не нравились подобные украшения, но теперь она ощущала их как некое подобие доспеха. Раньше она считала своей броней и богатством совсем другие ценности - ум, ученость, положение при дворе... Теперь все то, чего она стоила, было на е