ссортировала их на кучки - точно так, как сделали бабушка, тетя Альтия и мать. Это выглядело как какой-то женский ритуал, а негромкие фразы, которыми они перебрасывались, звучали подобно молитвам. "Вот золото... вот серебро... это слегка старомодно, но камни отменные..." А еще они вслух вспоминали разные коротенькие истории, и без того известные каждой. "Помнится, это было мое самое первое колечко... папа подарил его мне. А теперь оно даже на мизинец не налезает..." Или еще: "Как приятно они по-прежнему пахнут..." - отметила бабушка. А тетя Альтия добавила: "Хорошо помню день, когда папа их для тебя выбирал. Я его спросила, с какой стати он покупает ароматические камни, раз уж он так не любит товары из Дождевых Чащоб, а он ответил, что тебе уж очень хотелось их, и больше для него ничего не имело значения..."
     Вот так они и раскладывали золото, серебро и камушки, ставшие вдруг памятками минувших и гораздо более добрых времен. Однако никто не охал, никто не старался ничего утаить - в том числе слезы. Малта даже хотела принести вещицы, которые подарил ей Рэйн, но все в один голос стали уговаривать ее сохранить их. Потому что, вздумай она все-таки отклонить его сватовство, все подарки необходимо будет вернуть.
     В общем, то утро сияло в ее памяти каким-то суровым величием. Странно, но тогда-то она почувствовала себя взрослой женщиной в большей степени, чем когда-либо прежде...
     Однако все проходит - и душевный подъем сменился унылым зрелищем пустой шкатулки для украшений, одиноко торчавшей на ее туалетном столике. У нее оставалось еще кое-что, что она могла бы носить. Разные детские украшения вроде булавок с эмалью или бус из красивых раковин, а также подарки Рэйна. Однако некий внутренний запрет не позволял ей все это надевать, когда остальные женщины в семье ходили без единого перстенька на руке. Поднявшись наконец, Малта подошла к небольшому письменному столу. Разыскала перо, чернила и листок тонкой бумаги. И принялась быстро писать: Дорогой друг. Спасибо огромное за то, что выразил желание позаботиться обо мне в час нужды. С искренней благодарностью... Ну как тут не вспомнить ужас какие пристойные благодарственные записки, которые она недавно помогала составлять, рассылая тем, кто прислал им цветы! Малта подписалась своими инициалами, сложила записку и запечатала капелькой воска. Отдавая листок Дейле, Малта невольно подивилась себе самой. Всего неделю назад она с величайшей тщательностью подошла бы к сочинению любой записки для Сервина. Уж порасставила бы там тонких намеков на толстые обстоятельства - так, чтобы между строчек читалось бы куда больше, чем в самих строчках! А теперь? Малта выдавила грустную улыбку:
     - Там просто несколько ничего не значащих слов... Ибо чувства мои таковы, что бумаге доверить их я не осмеливаюсь.
     Вот так-то. Пускай все же надеется. Ни на что другое в этот жаркий день у нее сил уже не осталось.
     Дейла взяла записку и спрятала в рукаве. Потом обежала глазами комнату.
     - Ну, - сказала она разочарованно, - пойду я, пожалуй, домой...
     - Верно, сегодня из меня плохая хозяйка, - согласилась Малта. - Я тебя провожу.
     У двери Дейлу ждала коляска, запряженная пони, и при ней кучер. Это было нечто новенькое. Семья Треллов определенно собиралась представить Дейлу взрослому кругу на летнем балу. На том же самом балу собирались представить и Малту. Они с мамой уже потрошили какие-то старые платья, изготовляя ей бальный наряд. Новенькими будут туфельки, шляпка и веер... по крайней мере, она на это надеялась. Надеялась, ибо нынче ни во что твердо верить было нельзя. Еще она заранее представляла, как поедет на этот бал в старой карете Давада Рестара... Очередное унижение, о котором прямо сейчас не хотелось даже и думать.
     Дейла обняла ее на пороге и чмокнула в щечку, причем сделала это так, словно лишь недавно обучилась подобному поведению. "Может, так оно и есть", - с горечью подумала Малта. Многих юных девушек из лучших семей обучали некоторым тонкостям этикета как раз перед официальным введением во взрослую жизнь. Вот вам и еще одна мелочь, которой она, Малта, окажется непоправимо лишена. Она закрыла дверь, когда Дейла еще махала ей на прощание своим новеньким веером. Мелкая месть, однако некоторым образом ей полегчало.
     Она отнесла присланный Сервином кошелечек к себе в комнату и высыпала монетки и перстеньки на покрывало постели. Их было столько же, сколько и в первый раз. Малта смотрела на них и гадала, как бы привнести этот маленький вклад в обеспечение работ на корабле, не объясняя, откуда деньги. Она нахмурилась... Неужели она не способна хоть что-нибудь сделать правильно? Малта ссыпала монетки и побрякушки обратно в кошелек и сунула его в свой сундучок для белья. Улеглась на постель и принялась думать.
     День стоял удушающе жаркий, а работы, между прочим, еще было полно. Надо было пропалывать огород, собирать пряные травы и развешивать их сушиться, связывая в пучки. Да и платье для летнего бала оставалось еще наполовину незавершенным... Что касается этого последнего, то после созерцания очередных обнов Дейлы у Малты попросту опускались руки. Ей казалось, все сразу должны были заметить, что платье перешито из старья, залежавшегося в сундуках. Она поневоле вспомнила, как мечтала о своем появлении на первом в жизни летнем балу. О-о, она должна была войти в зал, облаченная в совершенно невероятное платье, - и непременно под руку с отцом... Она горестно улыбнулась и закрыла глаза. Уж не проклятие ли какое висело у нее над головой? Все прекрасное, заманчивое и волшебное, что она когда-либо себе воображала, неизменно уплывало у нее из рук!
     Уже сонно она принялась перечислять про себя свои последние разочарования. Ни тебе дивного платья, ни своей кареты для бала. Ни великолепного отца-капитана, чтобы сопровождать дочь. А Сервин!.. Как он оплошал перед ней! Не мог даже сообразить, олух, в какой момент следует поцеловать девушку. И Рэйн не подумал откликнуться на ее отчаянный зов... Зачем, спрашивается, нужна такая жизнь? Куда ни кинь - всюду клин. Она обречена на жалкое существование, которого не в силах изменить. И день такой жаркий. Она точно задохнется сегодня, она уже задыхалась. Как душно...
     Она хотела повернуться на бок, но не смогла. Места не было. Недоумевая, она попыталась сесть, но и этого не получилось: голова стукнулась о преграду. Она зашарила вокруг, но под руки попадалось только влажное, изодранное в клочья дерево. Тут до нее дошло, что сырость происходила от ее собственного дыхания. Она открыла глаза: кругом была чернота. Она заперта здесь, заперта, и никому не было до нее дела! Она забилась, пытаясь вырваться из ловушки:
     "Помогите мне! Помогите хоть кто-нибудь!.. Выпустите меня!.."
     Руками, ногами, локтями, коленями она колотила и толкала стенки своей тюрьмы... ничто не поддавалось, зато пространство, в котором она была заключена, сразу стало казаться еще теснее. И воздух, которым приходилось дышать, успел уже неоднократно побывать в ее легких и оттого был влажным и теплым. Малта попробовала завопить, но чуть не задохнулась...
     "Это сон! - сказала она и принудила себя к полной неподвижности. - Это сон. На самом деле я лежу в собственной постели и мне ничто не грозит. А все, что требуется, - это взять и проснуться. Прямо теперь. Взять и проснуться!"
     Она изо всех сил задвигала глазными мышцами, пытаясь поднять веки. Это оказалось невозможно. А поднести руки к лицу - не доставало места. Ее дыхание участилось от страха. Она начала всхлипывать...
     Вот теперь ты понимаешь, почему он должен меня выпустить? Помоги же мне! Заставь его меня выпустить, и я тоже тебе помогу! Я верну тебе и твоего отца, и корабль. Все, что от тебя требуется, - это убедить его выпустить меня...
     Малта узнала голос. Тот самый голос, чье эхо отдавалось во всех ее снах со времени той сновидческой встречи с Рэйном.
     "Отпусти меня! - взмолилась она к драконице. - Дай мне проснуться!"
     А ты сделаешь так, чтобы он помог мне?
     "Он говорит, что не может! - Малте едва хватало дыхания, чтобы произнести это. - Я думаю, он охотно сделал бы это, если мог!"
     Заставь его найти способ!
     "Я не могу!.. - Малта задыхалась, к ней подбиралась темнота еще чернее той первоначальной. Она теряла сознание. Сейчас она так и задохнется прямо во сне. Можно ли упасть в обморок, если спишь?.. - Отпусти меня! - из последних сил слабенько закричала она. - Пожалуйста! У меня все равно нет никакой власти над Рэйном! Я не могу ни к чему принудить его..."
     Драконица рассмеялась глубоким раскатистым смехом.
     Не глупи! Он всего лишь самец. А мы с тобой - мы королевы. Мы рождены для того, чтобы подчинять себе наших самцов. На том зиждется равновесие мира. Подумай об этом! Ты отлично знаешь, как добиться того, чего тебе хочется. Так добейся! Освободи меня!
     На этом Малту внезапно вышвырнуло из тесного узилища в черную пустоту. Стены подевались неизвестно куда. Она замахала руками в поисках опоры, но ухватиться было не за что. Так она и падала какое-то время сквозь непроглядное нигде, только ревел в ушах стремительный ветер...
     А потом неожиданно свалилась на мягкую, податливую поверхность. И открыла глаза в собственной спальне. По-прежнему стоял жаркий день, и яркий свет вливался в распахнутое окно.
     Помни! - произнес кто-то невидимый прямо ей в ухо. Малта явственно расслышала голос. Вот только рядом с ней никого не было.

***

     К вечеру выяснилось, что в этот день они сделали больше, чем за предыдущие два. Брэшен, однако, по-прежнему беспокоился, сколько из числа сегодняшних рабочих вернется сюда назавтра. Винить их было, собственно, не в чем. Он сам толком уже не понимал, чего ради он-то здесь торчит. Речь ведь шла не о спасении его, Брэшена, корабля. Или его племянника. Когда он в очередной раз задавался вопросом: "Так на кой хрен я в это ввязался", - ответ на ум приходил только один, причем не особенно утешительный: "А что лучшего я мог бы для себя придумать?" В самом деле, "Канун весны" тихо свалил из гавани прочь на другую ночь после того, как Брэшен оттуда сбежал. Уж наверное, Финни сообразил: пахнет жареным - и на всякий случай быстренько рванул когти. А значит, у Брэшена теперь все пути к отступлению в ту прежнюю жизнь были отрезаны.
     Он редко и неохотно сознавался себе самому, что нынешнее времяпрепровождение было еще и способом для него быть поближе к Альтии. Гордость мешала ему откровенно заявить об этом даже себе. Альтия уделяла ему гораздо меньше внимания, чем, например, Клефу. Тому она, по крайней мере, улыбалась...
     Брэшен украдкой посмотрел на Альтию. Взмокшие волосы облепили ее голову. Она была одета в свободные белые штаны и просторную рубаху из того же материала. Песок налип на ее одежду и мокрую кожу. Вот она подошла к ведеркам с питьевой водой, промочила горло, потом поплескала себе в лицо и на шею... Брэшену так захотелось немедленно обнять ее, что сперло дыхание. Он строго напомнил себе, что они с Грэйгом Тенирой были без малого просватаны. Что ж... Тенира был славный моряк. А когда-нибудь станет еще и состоятельным человеком. Брэшен попробовал порадоваться за Альтию. Могла бы она распорядиться своей жизнью и похуже. Например, выбрав себе в спутники одного такого лишенного наследства сына торговца...
     Брэшен тряхнул головой и бросил на песок колотушку.
     - Хватит на сегодня! - объявил он коротко.
     Так или иначе, день все равно уже угасал, наступали сумерки.
     Альтия с Янтарь удалились на камбуз, а Брэшен стал расплачиваться с работягами. Когда все они разошлись, он еще посидел над учетной книгой, подбивая цифры и мрачно хмурясь при виде получившегося результата. Роника Вестрит отдала деньги, собранные на восстановление "Совершенного", в его полное распоряжение. Альтия, помнится, еще удивлялась, выяснив, что его познания в кораблестроении гораздо более обширны, чем вроде бы полагалось бывшему старпому. Его подогрело и порадовало ее изумление... вот только предстоявшая ему задача от этого ничуть не сделалась легче. Очень часто ему приходилось мучительно выбирать: покупать самые качественные материалы или приглашать наиболее продвинутых мастеров. А если он выбирал мастеров, те, бывало, еще и отказывались работать. Благо репутация "Совершенного" была общеизвестна и нынешнее поведение корабля лишь подтверждало ее. При этом большинство корабелов утверждали, что сами-то они, дескать, вовсе не суеверны, но вот как бы заказчики не разбежались от них, прознав, на каком судне они поработали!
     Впрочем, их отговорки имели для Брэшена очень мало значения. А вот непрестанные задержки - очень большое. Ибо время работало против них. С каждым днем вероятность выследить "Проказницу", начиная с того места, где Брэшен последний раз видел ее, становилась все более расплывчатой. А кроме того, сроки работы задавал еще и прилив. Тот самый необыкновенно высокий прилив, что ожидался под конец месяца. Брэшен крепко надеялся: у этого прилива должно было хватить силы, чтобы подхватить "Совершенного".
     Но всего более тяготило, что та часть работы, которую они могли выполнить своими руками, должна была осуществляться никак не раньше завершения основных работ, требовавших большого количества людей. Каждое последующее дело зависело от предыдущего. К сожалению.
     Когда Брэшен наконец отложил амбарную книгу и отправился разыскивать женщин, на камбузе их уже не было. Он пошел на голоса и обнаружил их сидящими на накрененной корме корабля. Они сидели рядом, свесив вниз ноги. Издали их можно было бы посчитать юнгами, улучившими передышку. Янтарь повадилась увязывать волосы в медового цвета косу. Новая прическа не слишком ей шла: слишком резкие линии носа и скул никак не подчеркивали ее женственности. Зато Альтия... Даже пятнышко грязной смолы, размазанное по щеке, заставило его сердце гулко подпрыгнуть. И это при том, что ее женственность никто не назвал бы мягкой и кроткой. Напротив, она скорее смахивала на кошку, столь же опасную, сколь привлекательную... И, ко всему прочему, сама о том отнюдь не догадывалась. Брэшен смотрел на нее, страстно желая обратить время вспять и устроить так, чтобы ему никогда не довелось к ней прикоснуться. Некоторым образом он тогда умудрился все настолько испортить, что она теперь даже в глаза ему смотреть не желала. Но самое скверное - он сам не мог смотреть на нее без того, чтобы не вспоминать вкус ее кожи и откровение ее тела...
     Он даже крепко-накрепко зажмурился на мгновение. Потом вновь открыл глаза и продолжил свой путь на корму.
     И Альтия, и Янтарь держали в руках дымящиеся кружки с чаем. Между ними стоял круглый керамический чайник и третья кружка при нем. Брэшен налил себе, прикинул, а не сесть ли между ними, но передумал и остался стоять. Янтарь смотрела в море. Альтия водила пальцем по ободку кружки и рассматривала волны. Их разговор угас при его появлении. Янтарь первой почувствовала неловкость. Она подняла на него глаза:
     - Значит, завтра с утра пораньше?
     - Нет, - сухо ответствовал Брэшен. Отхлебнул чаю и добавил:
     - То есть не думаю, что получится. Скорее, все утро буду отлавливать новых работяг.
     - Ох, - простонала Альтия, - только не это. Тут, похоже, что-то произошло, как раз когда я подошла?
     Брэшен хотел рассказать, но передумал, закрыл рот и только мотнул головой.
     Альтия потерла виски и с надеждой обратилась к Янтарь:
     - Значит, он, по крайней мере, снова стал с вами разговаривать?
     - Не с нами, - вздохнула Янтарь. - Он у нас теперь на работников переключился. Сперва просто гадости нашептывал. Потом начал повествовать, что-де у них дети родятся без ног и без глаз, потому как папаши работали кругом проклятого корабля. - И добавила с невеселым восхищением:
     - Слова-то какие нашел!
     - Ну что ж. Это хоть что-то. По крайней мере, больше бревнами не швырялся!
     - Может, он на завтра силы копит, - заметил Брэшен. Они обескуражено помолчали. Потом Янтарь печально спросила:
     - Ну так что? Значит, сдаемся?
     - Пока еще не совсем. Вот допью эту кружку - и тогда уж сделаю окончательный вывод, насколько безнадежны наши дела, - ответил Брэшен. И, нахмурившись, обратился к Альтии:
     - Кстати, где ты сегодня пропадала все утро?
     Она ответила холодно и не глядя на него:
     - Не то чтобы я должна была отчитываться перед тобой, но скажу. Я ходила повидать Грэйга.
     - А я думал, Тенира еще прячется, - удивился Брэшен. - За его голову награда назначена, ну и все такое...
     Он постарался ничем не выдать своего особого интереса. Он прихлебывал чай, старательно глядя вдаль.
     - Так он и прячется. Просто он сумел передать мне весточку, вот я к нему и сходила.
     Брэшен повел плечом:
     - Стало быть, хоть одним затруднением меньше. Вот кончатся деньги - сразу пойдем и сдадим его сатрапским чиновникам. Получим награду и еще рабочих наймем.
     И Брэшен улыбнулся, показав зубы. Альтия пропустила его слова мимо ушей.
     - Грэйг сказал, - сообщила она Янтарь, - что рад был бы мне всемерно помочь, но у него у самого дела совсем не блестящи. Их семья сумела выручить лишь малую толику от стоимости груза "Офелии". И к тому же они приняли решение не торговать ни в Джамелии, ни в Удачном, пока сатрап не отменит несправедливые поборы.
     Брэшен спросил:
     - Но разве "Офелия" не вышла из гавани несколько дней назад?
     Альтия кивнула:
     - Именно так. Томи счел за лучшее убрать ее из порта, пока не налетели новые галеры. Таможенники сатрапа и так уже грозились наложить на нее лапу. Они теперь уже заявляют, будто сатрап собирается определять, где живым кораблям торговать, а где нет, и что товары из Дождевых Чащоб могут продаваться либо у нас, либо в столице, а больше нигде. Лично я сомневаюсь, чтобы они сумели настоять на своем силой, но Томи решил не нарываться на новые неприятности. Семейство Тенира будет продолжать противостояние, но впутывать в это Офелию он не хочет. Да и правильно делает.
     - Будь я на его месте, - проговорил Брэшен задумчиво, - я увел бы ее вверх по реке Дождевых Чащоб. Туда за ним никто, кроме другого живого корабля, все равно не смог бы последовать. - И он наклонил голову:
     - А что, неплохой план, а? Грэйга небось тайком посадят на другой живой корабль, и там-то они встретятся. Ну? Я прав?
     Альтия покосилась на него и пожала плечами.
     Брэшен изобразил смертельную обиду:
     - Значит, не доверяешь...
     Она по-прежнему смотрела на воду:
     - Я обещала молчать.
     - Ну а я, конечно, сейчас же побегу всем докладывать!
     Теперь он по-настоящему возмутился. Да за кого в самом деле она его держит? Неужели она думает, что в своем соперничестве с Грэйгом он унизится до предательства?
     - Брэшен! - У нее, похоже, стремительно иссякало терпение. - Нет никакой речи о недоверии к тебе. Просто я слово дала, что никому ничего не скажу. И я намерена это слово сдержать.
     - Ясненько. - Ну наконец-то она по крайней мере прямо обратилась к нему. Его снедал один жгучий вопрос, и он проклял себя, но все равно не смог промолчать:
     - Он просил тебя с ним уехать?
     Альтия помедлила.
     - Он знает, что я должна оставаться здесь. Он даже понимает, что мне необходимо будет отправиться в плавание на "Совершенном"... - Альтия почесала подбородок, потом принялась скрести смоляное пятно на щеке. И раздраженно добавила:
     - Вот бы еще моя сестрица Кефрия это уразумела! А то только знай квохчет: "неприлично" да "не подобает". Все уши уже матери прожужжала. Она даже не одобряет, что я сюда-то хожу помогать. Я для этого, видите ли, не так одеваюсь. Интересно, как я должна себя вести, чтобы она меня похвалила? Наверное, сидеть дома и ломать руки в отчаянии?
     Брэшен знал, что она пыталась сменить тему разговора. Он не пожелал пойти у нее на поводу.
     - Конечно, Грэйг понимает, что ты должна отправиться за "Проказницей". Но ведь он все же попросил тебя с ним уехать, не так ли? Он ведь хотел этого? И, может, так тебе и стоило бы поступить. Примириться с потерями и сделать ставку на