е теле. От этого ее гнев только возрастал.
     - Чего ты от меня хочешь? - спросил он, пытаясь изобразить властность. Он даже приподнялся, но тут же со стоном рухнул обратно на постель. И захныкал, уже не в силах приказывать:
     - За что ты так меня ненавидишь?..
     Кажется, он искренне не понимал, что произошло. Это так поразило Сериллу, что она решила ответить:
     - Ты отдал меня грубому скоту, который без конца бил меня и насиловал. Ты сделал это намеренно. Ты знал, какие мучения я терплю, но и пальцем не пошевелил ради меня. Пока тебя самого как следует не припекло, ты и не вспоминал обо мне, не задумывался, что же со мной сталось! Тебя, верно, только забавляла моя участь!
     - Да ну тебя, - надулся Касго. - Не очень-то похоже, чтобы ты так уж сильно пострадала. Ты ходишь и разговариваешь как ни в чем не бывало... и жестока ко мне в точности как и раньше! Вы, бабы, вечно такой шум поднимаете из-за пустяков! Как будто не это же самое мужчины по самой природе своей все время делают с женщинами!.. Ты мне отказывала в том, для чего на свет появилась! - Он капризно мял одеяло. - Насилие - это чушь, которую придумали женщины. Вам нравится притворяться, будто мужчина украл у вас нечто такое, чего на самом деле у вас бездонный запас! Ничего с тобой не случилось! Верно, шутка вышла чуточку грубоватая... Ладно, признаю... Но я не заслужил, чтобы из-за нее умирать! - И Касго отвернулся к переборке. - Вот умру, - сказал он с каким-то детским удовлетворением, - и тогда-то тебе вправду достанется...
     В этот миг Серилла не задушила его своими руками только потому, что доля истины в его последних словах все же имелась. Она ощутила беспредельное презрение к этому человеку. Он не только не имел ни малейшего понятия о том, что сделал с ней, - хуже, он вообще не был способен этого постичь. И это - родной сын мудрого и обходительного сатрапа, некогда сделавшего ее своей Сердечной Подругой?! Немыслимо... Однако делать нечего - Серилла задумалась о том, что следует предпринять, дабы упрочить свое положение. Ныне и в будущем. Как остаться в живых. А может быть, и освободиться. Сам того не желая, сатрап подсказал ей ответ.
     - Наверное, - сказал он и жалобно шмыгнул носом, - я должен сделать тебе подарки и всякие почетные пожалования... и тогда ты позаботишься обо мне, так?
     - Вот именно, - холодно отвечала она. А про себя подумала: "Раз ты сделал меня шлюхой - получи же самую дорогостоящую шлюху, какие только бывают..." Она подошла к письменному столу, надежно приделанному к переборке. Сбросила в него грязную одежду и тарелку с заплесневелыми деликатесами. Разыскала лист пергамента, перо и чернила. Положила их на стол, подтащила стул и уселась. Перемена позы породила в измученном теле новую боль. Серилла помедлила, хмуря брови. Потом подошла к двери и резко распахнула ее. Торчавший снаружи матрос вопросительно посмотрел на нее.
     - Сатрапу необходимо принять горячую ванну! - сказала она непререкаемым тоном. - Пусть сюда принесут лохань, чистые полотенца и несколько ведер горячей воды. Быстро!
     И она захлопнула дверь прежде, чем матрос успел что-либо сказать. Потом вернулась к письменному столу и взялась за перо.
     - Не нужна мне горячая ванна, - снова заныл Касго. - Я слишком устал! Может, прямо здесь, на постели, меня как-нибудь оботрешь?..
     "Может, и оботру. Когда сама мыться закончу..."
     - Помолчи. Я думать пытаюсь, - сказала она вслух. И с пером наготове принялась приводить свои мысли в порядок.
     - Что ты там делаешь? - спросил сатрап.
     - Сочиняю документ, который ты немедля подпишешь. Помолчи!
     Нужные формулировки не сразу являлись на ум. Не так-то просто в одночасье изобрести новую должность, причем для себя лично. Сатрапу предстояло назначить ее в Удачный своим постоянным послом. С соответствующим жалованьем, с домом и слугами, достойными ее высокого положения... Серилла прикинула денежное выражение и остановилась на щедрой, но не чрезмерной сумме. Теперь что касается полномочий... Послушное перо так и летало над пергаментом, выплетая каллиграфическую вязь.
     - Пить... - хрипло прошептал Касго.
     - Потерпишь, - ответила она. - Вот докончу, подпишешь - тогда и воды дам.
     Честно говоря, таким уж опасно больным он ей не казался. Ну, то есть присутствовало некое нездоровье, но в основном поработала простая морская болезнь, усугубленная дурманными травками и вином. Добавить к этому отсутствие слуг и обожательниц, раньше неизменно находившихся при его особе, - и он вправду поверил, будто умирает.
     Ну и отлично. И пускай себе верит. Это ей только на руку... Перо Сериллы ненадолго прервало свой стремительный бег, она склонила голову к плечу и задумалась. Среди лекарских припасов, взятых им в путешествие, имелось и рвотное, и слабительное... Следовательно, "ухаживая" за ним, она вполне может позаботиться, чтобы он подольше не "выздоравливал". А в остальном - пусть живет. Пока. После Удачного он уже не будет ей нужен.
     Наконец документ был составлен, и она отложила перо.
     - Пожалуй, - сказала она, - пойду лекарство тебе приготовлю...



ГЛАВА 24
КОРАБЛЬ "ЗОЛОТЫЕ СЕРЕЖКИ"

     Моолкин, похоже, радовался и гордился, глядя на то, как разросся его Клубок. Шривер испытывала более сложные чувства. Численность змей, ныне путешествовавших с ними вместе, сулила более надежную защиту от любого врага. Но она означала также и то, что раздобытым съестным надо было делиться. Еще Шривер предпочла бы, чтобы побольше змеев были разумны. Увы - слишком многие из следовавших за Клубком были всего лишь безмозглыми пожирателями пищи. Они тянулись к собратьям лишь потому, что так велел им инстинкт.
     Моолкин же во время переходов и совместной охоты внимательно приглядывался к неразумным. Любого, кто подавал хоть какие-то надежды, хватали в объятия, как только Клубок останавливался на отдых. Дело обычно происходило так: Киларо с Сессурией ловили выбранного вожаком, тащили его на дно и предоставляли ему извиваться и биться в их могучих кольцах, пока он не начинал задыхаться. Тогда к ним присоединялся Моолкин. Он выпускал яд и вился вьюном в танце воспоминаний, пока они громко требовали от новичка, чтобы он вспомнил и вслух назвал свое имя. Иногда они добивались успеха, иногда нет. Не каждый из тех, у кого всплывало в памяти собственное имя, надолго удерживал качества личности. Кто-то так и оставался полу разумным простачком, кто-то ко времени следующего прилива вновь скатывался в животное состояние. Однако иные полностью приходили в себя и крепко держались за вновь обретенную способность к мышлению. Были и такие, кто по несколько дней бесцельно тащился за Клубком... а потом вдруг заново обретал и забытое имя, и привычку к достойному обхождению. Так что разумная сердцевина Клубка со временем разрослась до двадцати трех змеев. И еще два раза по столько, если не больше, клубилось поодаль. Это было крупное сообщество. Даже самый щедрый Податель не мог досыта накормить всех.
     Каждый раз, сворачиваясь для отдыха, они размышляли о будущем. Ответы Моолкина их не удовлетворяли. Он выражался со всей доступной ему ясностью, но его слова только смущали умы. Шривер чувствовала за пророчествами Моолкина недоумение и растерянность самого прорицателя, и всю ее переполняло сочувствие к вожаку. Иногда она даже боялась, как бы остальные не накинулись на него, вымещая разочарование, и поневоле тосковала о минувших днях, когда их было всего-то трое - она сама да Сессурия с Моолкином. Однажды вечером она шепнула об этом вожаку, но тот в ответ упрекнул ее:
     - Наш народ сделался малочислен. К тому же обстоятельства нашей жизни таковы, что поневоле приводят в смятение. Если мы вообще намерены выжить, надо нам собирать к себе всех, кого только можно. Это первейший закон Доброловища. Нужно породить множество, чтобы дать возможность выжить хоть горстке... Породить?..
     - Порождение новых жизней есть перерождение прежних. Это и есть тот зов, которому мы теперь внимаем. Минул срок нам быть змеями. Мы должны найти Ту, Кто Помнит, и она поведет нас туда, где мы возродимся в обличье новых существ.
     От его слов по всей длине ее тела пробежал озноб, но был он вызван предвкушением или ужасом - она сама не взялась бы сказать. Другие змеи придвинулись ближе, слушая Моолкина. Вопросы пошли густым косяком:
     - Какие такие новые существа?
     - Переродиться - это как?..
     - А почему наш срок миновал?
     - И кто Та, что даст нам воспоминания?..
     Громадные глаза Моолкина налились медью и медленно замерцали. Чешуя засияла яркими красками. Он боролся - Шривер ясно чувствовала это и гадала, сумели ли другие почувствовать. Он изо всех сил тянулся за пределы собственного разума к некоему высшему знанию... но доставались ему лишь разрозненные обрывки. Зато утомляло это похлеще, чем целый день спешного плавания.
     Еще Шривер понимала, что собственные невнятные ответы его самого удовлетворяют столь же мало, как и слушателей.
     - Мы станем такими же, - сказал он наконец, - какими были когда-то. Оттуда наши воспоминания, которых мы сами не можем понять, и пугающие сновидения. Не пытайтесь отделаться от них, не гоните их, а размышляйте над ними. Старайтесь вытащить их на поверхность и разделить с ближними... - Он помолчал, а потом продолжал несколько медленней и менее уверенно:
     - Мы опаздываем с перерождением. Так сильно опаздываем, что я уже боюсь - что-то пошло не так. Но все же придет кто-то, кто вернет нам память. Придут те, кто поведет и защитит нас. И мы сразу узнаем их. А они - нас...
     - Та серебристая Подательница... - тихо напомнил Сессурия. - Мы последовали было за ней, но она нас не узнала...
     Силик осторожно вплелся в самую сердцевину отдыхающего Клубка.
     - Серебро... серебристо-серое, - прошипел он. - Помнишь, Киларо, как Ксекрис разыскал то громадное серебристо-серое существо и пригласил его с нами?
     - Плохо помню... - негромко протрубил Киларо. Открыл и закрыл круглые глаза, отливавшие серебром. Они вспыхивали изменчивыми радужными цветами. - Разве что как сон. Очень скверный сон...
     - Мы собрались кругом него, а оно напало на нас. Оно стало метать в нас такие длинные зубы! - Силик свернулся узлом, потом узел стал перемещаться по его телу, пока не достиг глубокого шрама. Чешуи на месте старой раны были толстые и неровные. - Вот сюда он меня укусил! - хрипло прошептал красный змей. - Укусил, но есть не стал! - И он глубоко заглянул Киларо в глаза, словно ища подтверждения. - Помнишь, как ты вытащил из моего тела тот зуб? А го он застрял, и рана начала загнивать... Киларо опустил веки.
     - Не помню... - проговорил он с сожалением.
     По чешуям Моолкина волной прокатилась рябь. Золотые глазчатые пятна сверкнули ярче, чем им доводилось в течение очень долгого времени.
     - Что?.. - спросил он, не в силах поверить. - Серебряное создание напало на вас? Напало!.. - В голосе вожака зазвучал гнев. - Да как такое возможно, чтобы тот, кто источает аромат воспоминаний, напал на тех, кто к нему обратился за помощью?.. - Он мотал громадной головой туда и сюда, грива налилась ядами и поднялась дыбом. - Не понимаю!.. - вдруг взревел он. - О подобном не сохранилось не то что памяти - даже запаха памяти! Да как могло такое произойти?.. Где же Та, Кто Помнит?..
     - Может, серебряные тоже все позабыли, - мрачно пошутил Теллар, зеленый певец. Его разум не обрел особой силы с того времени, когда он сумел вспомнить свое имя. Все, что удавалось Теллару, - это удерживать свою личность. И никто не мог рассказать, каким он был до того, как утратил память. Теперь это был всего лишь тонкий, как хлыст, змей, склонный к черному юмору и колким замечаниям. И при всем том, что он сумел вспомнить себя, пел он нечасто.
     Моолкин крутанулся к Теллару. Его грива жестко торчала во все сторону, чешуя блистала яркими красками.
     - Забыли?! - проревел он с возмущением и изумлением. - Это ты увидел в памяти о сне? Или песня какая-нибудь рассказывает о временах, когда все всё позабудут?
     Теллар прижал гриву к шее, подчеркивая тем самым свою малость и незначительность.
     - Я всего лишь пошутил, о великий... Прости мрачному менестрелю злую шутку, вожак. Прости меня...
     - Однако было в твоей шутке и зерно истины, - смягчился Моолкин. - Слишком многие из нас утратили память... Неужели случилось так, что и те, кто должен бы помнить... наши хранители памяти... что, и они оплошали?
     Унылое молчание сопроводило его слова. Если все действительно обстояло именно так, это значило, что они были покинуты. А стало быть, у них не было будущего - лишь бесцельные скитания, в то время как одна за другой будут гаснуть присущие им искры сознания... пока последнюю не поглотит мрак. Змеи невольно переплелись теснее, прижимаясь друг к другу, словно это могло помочь им подольше не расставаться с надеждой... сколь бы призрачной она ни была.
     Моолкин неожиданно высвободился из недр Клубка. Очертил громадный круг возле них и заплясал, свиваясь медленными петлями.
     - Думайте! - призвал он своих спутников. - Давайте думать все вместе! Давайте предположим, что это воистину так, и поразмыслим, что из этого следует. Получается, что можно многое объяснить. Мы со Шривер и Сессурией видели серебряное существо, и оно пахло как Та, Кто Помнит. Но оно не обратило на нас никакого внимания. Киларо с Силиком видели кого-то серо-серебряного. Но когда Ксекрис, предводитель их Клубка, попробовал достучаться до его памяти, серо-серебряный на них напал. - Моолкин извернулся, поворачиваясь к остальным. - А разве не так вели себя вы сами, когда утратили память? Вы отворачивались друг от дружки и не отвечали, когда я вас спрашивал. И вы даже нападали на собратьев, споря с ними из-за добычи! - Он выгнулся назад, показывая белое подбрюшье, и стремительно пронесся мимо. - Вот теперь все ясно! - протрубил он. - Наш менестрель провидел истину! Они забыли! Значит, мы должны заставить их вспомнить нас!
     Клубок молчал, благоговея и ужасаясь. И даже неразумные, собравшиеся для отдыха в разрозненные клубки, расцепляли свои петли, чтобы понаблюдать за торжествующим танцем Моолкина. Ожидание чуда, светившееся во множестве глаз, заставило Шривер устыдиться собственных сомнений, но отделаться от них она все равно не могла.
     - Каким образом? - спросила она. Каким образом мы заставим их вспомнить нас?
     Моолкин внезапно понесся прямо на нее. Обвил кольцами, крепко стиснул и выдернул из Клубка, вовлекая в свой танец. Она двигалась вместе с ним, дыша его ядами. Они были напоены сумасшедшей, освобождающей радостью.
     - Да так же, как мы пробудили своих соплеменников! Мы найдем кого-нибудь из серебристых, загородим ему путь и потребуем, чтобы он назвал свое имя!
     Как легко было поверить, танцуя вместе с Моолкином, что такое вправду возможно... Да, они разыщут серебряное создание, источающее запах воспоминаний, заставят его вспомнить свое предназначение и поделиться с ними памятью, и тогда...
     Тогда они будут спасены. Неведомо как - но спасены...
     ...И вот она смотрела на тень, скользившую между ними и светом из Пустоплеса. И недоумевала. Вот уже много дней они разыскивали серебристого. Потом наконец они уловили запах и Моолкин погнал их вперед, редко-редко позволяя остановиться на отдых. Отчаянная погоня довела некоторых из них почти до полного истощения. Стройный Теллар утратил яркость окраски и совсем отощал. Многие из неразумных и вовсе отстали, не умея или не желая выдерживать заданную Моолкином скорость. Может, они догонят их позже, а может, так и затеряются позади... Так или иначе, покамест Шривер была способна думать только о большом существе, которое двигалось над ними, словно стремясь к какой-то цели.
     Клубок неприметно двигался в отбрасываемой им тени. Теперь, когда все сбылось и они догнали серебристого, казалось, даже Моолкина стало смущать предстоявшее им деяние. Хотя бы уже потому, что толщиной своей это создание превосходило всех змеев Клубка, вместе взятых. А по длине равнялось даже великану Киларо.
     - Ну и что нам теперь делать? - напрямик спросил Теллар. - Обвить такое существо и утащить его вниз нам не под силу. Это все равно что с китом драться!
     - Вообще-то кита одолеть - дело не такое уж и невозможное... - заметил Киларо с уверенностью, происходившей от осознания своих размеров и силы. Его грива начала подниматься:
     - Драка, конечно, была бы еще та, но нас же много! Какой кит уйдет от Клубка?
     - Не стоит начинать с нападения, - проговорил Моолкин. Шривер смотрела на него и видела, как он собирается с силами. Эти силы были не телесного свойства. Даже наоборот: чем ярче разгорался его дух, тем слабее делалась плоть. Иногда ей хотелось убедить его поберечь себя хоть немного, но она знала, что подобный спор не стоило и затевать.
     Вот их провидец вытянулся во всю длину, его чешуя вздыбилась и опала, ложные глаза на боках вспыхнули золотом. Грива начала дыбиться, и вот наконец каждый шип предельно напрягся, полный жгучего яда. Медные глаза целеустремленно сверкнули.
     - Ждите, пока не позову, - предупредил он собратьев.
     Они повиновались ему, он же устремился наверх, навстречу огромной серебряной тени.
     Это существо не было Подателем. От него не разило застарелой кровью и дерьмом, как от тех, кто снабжал их съедобной мертвечиной. Да и двигалось оно гораздо быстрее Подателей, хотя Шривер сколько ни смотрела, так и не смогла обнаружить у него ни плавников, ни хвоста. В задней части округлого брюха имелся, правда, какой-то плоский отросток, но серебряный не пользовался им при движении. Он без усилия скользил по поверхности Доброловища, грея спину под солнцем Пустоплеса. Казалось, у него нет ни гривы, ни чешуи... И тем не менее Моолкин окликнул его:
     - Клубок Моолкина приветствует тебя, собрат! Мы явились издалека, разыскивая Того, Кто Помнит. Не тебя ли нам случилось искать?
     Серебряный не подал ни малейшего знака, что вообще слышал Моолкина. Его скорость ни на йоту не переменилась. Он вел себя так, словно попросту не замечал присутствия змея. Моолкин некоторое время держался с ним вровень, терпеливо дожидаясь ответа. Потом снова окликнул его... Все понапрасну. Тогда Моолкин рывком устремился вперед, обгоняя серебряного, и мощно тряхнул гривой, высвобождая ошеломляющее облако ядов.
     Существо прошло сквозь это облако так, словно его там не было вовсе! Оно даже не замедлило хода! Яд совсем не подействовал на него... Лишь когда серебряный оставил облако позади, Шривер сумела кое-что уловить. Легкую дрожь блестящего тела, как если бы незнакомцу стало самую малость не по себе. Это был отклик настолько слабый, что его откликом-то грешно было называть, но все же Шривер воспрянула духом. "Пусть сколько угодно притворяется, будто ему нет до нас дела, - сказала она себе. - Он все же заметил нас, и это уже что-то!"
     Моолкин, видимо, почувствовал то же, что и она. Еще бросок - и он перекрыл серебряному дорогу. Теперь тому оставалось либо столкнуться с ним, либо придержать свой бег.
     Я - Моолкин, вожак Клубка Моолкина! И я требую, чтобы ты назвал свое имя!
     Серебряный ударил Моолкина и прошел по нему так, словно ему на пути встретилось скопище водорослей. Но Моолкин был далеко не водорослью. От него оказалось не так-то легко отмахнуться.
     - Назови свое имя! - проревел он. И со всего маху бросился на серебряного, и Клубок последовал за вожаком. Обвить серебряного они так и не смогли, сколько ни пробовали. Оставалось бить его и толкать. Темно-синий Киларо даже с разгона протаранил его, нанеся удар, от которого сам чуть не лишился сознания, Сессурия же знай хватал существо за его единственный плавник. При этом каждый испускал свои самые сильные яды, так что все успели надышаться ими с избытком.
     Их нападение замедлило ход серебряного существа и, похоже, сбило его с толку. Шривер услышала тонкий, пронзительный крик... Неужели серебряный пел в Пустоплесе? При солнечном-то свете?..
     Она успела вдохнуть столько бестолково намешанных ядов, что у нее самой голова шла кр