вместе наслаждались дымящимся чаем и  несравненными  лакомствами.
Серебряные вилки и ложки позвякивали о тонкий фарфор, а  за  окном  тихо
дышал ночной бриз. Он тревожил ветряные колокольчики  Роники,  заставляя
их перекликаться хрустальными голосами. За едой  гость  и  хозяйка  были
просто соседками, собравшимися для угощения и  приятной  беседы.  И  это
тоже было частью их договора. Несмотря на  расстояние,  пролегшее  между
ними, невзирая на все разногласия и  различия,  копившиеся  поколениями,
все - и старинные семьи Удачного, и торговцы из Дождевых Чащоб -  вовеки
не позабудут, что они  когда-то  вместе  явились  на  Проклятые  Берега.
Явились как деловые партнеры,  родственники  и  друзья.  И  таковыми  им
суждено было остаться навеки.
   И потому время обсудить основную цель прихода  Каолн  настало  только
тогда, когда они насытились яствами, когда из чайника выцедили последнюю
чашку остывшего чая, а разговор исчерпал  себя  и  иссяк.  Только  тогда
Каолн со вздохом приступила к  надлежащим  формальностям.  Ибо  торговцы
Удачного давным-давно пришли к выводу, что именно формальность  помогала
наилучшим образом отъединить личные отношения  от  деловых.  Переход  от
непринужденного разговора к казенному языку никоим образом не  влиял  на
давнюю дружбу двух женщин. Просто в  замкнутом  мирке,  где,  хочешь  не
хочешь, родственники и друзья зачастую оказывались  в  делах  по  разные
стороны, не было иного способа обойтись без лишних обид.
   И Каолн начала:
   - Живой корабль Проказница познал пробуждение. Что,  кроме  нее,  вам
было обещано?
   Несмотря на еще не отболевшее горе, Роника искренне улыбнулась:
   - Нам не было обещано ничего, кроме нее, и мы по доброй воле признаем
это.
   - Тогда и мы с радостью принимаем то, что было обещано нам взамен.
   - А мы с радостью отдаем. - Роника  на  какой-то  миг  пожалела,  что
гораздо раньше не заговорила о недостаче. "Нет. Не правильно и  нечестно
было бы вмешивать дела в нашу  дружескую  беседу!"  Но  теперь,  как  ни
тяжело ей это  давалось,  она  вынуждена  была  сказать.  Ситуация  была
необычной, и она с трудом подбирала слова. - Мы признаем, также,  что  в
этот раз задолжали вам больше, нежели сумели собрать. - Роника  вынудила
себя держаться прямо и не дрогнув принять  изумление,  промелькнувшее  в
фиалковых глазах Каолн. - В нашей сегодняшней выплате  не  хватает  двух
мер. Мы просим  присовокупить  эту  сумму  к  нашей  следующей  выплате,
которую мы  всенепременно  отсчитаем  сполна,  включая  сегодняшние  две
меры.., и к ним еще четверть меры добавочного процента.
   Воцарилось долгое молчание: Каолн размышляла. Обеим собеседницам было
известно: законы Удачного оставляли ей изрядную свободу маневра  в  том,
что касалось пеней за просроченную выплату. Роника готова  была  даже  к
тому, что злополучную недостачу потребуют выплатить в удвоенном  размере
и надеялась сторговаться на несколько меньшем  проценте.  Вероятно,  для
этого потребуется вся ее смекалка  и  опыт...  Но  когда  Каолн  наконец
заговорила, то от звуков ее негромкого голоса у  Роники  кровь  в  жилах
застыла.
   - Долг платежом красен, - произнесла Каолн старинную формулу. -  Если
не звонким золотом, то живой жизнью.
   Сердце Роники сперва споткнулось, потом понеслось вскачь.  Что  могли
означать эти слова?.. Она сурово напомнила себе, что торг есть  торг,  а
стало быть, всегда можно столковаться на чем-то  взаимоприемлемом..,  и,
постаравшись, чтобы голос не очень дрожал, начала с наименее  вероятного
предположения.
   - Я только что овдовела, - сказала она. - Но и  будь  мои  траур  уже
завершен, вряд ли я могу подпасть под  подобный  залог.  Я  уже  слишком
стара, чтобы от кого бы то ни было рожать здоровых детей, Каолн.  Я  уже
много лет назад потеряла надежду родить Ефрону нового сына...
   Каолн осторожно заметила:
   - У тебя есть две дочери.
   - Одна замужем, а вторая сбежала из дому, - кивнула Роника. - Могу ли
я пообещать тебе то, чем не в силах распорядиться?
   - Так Альтия ушла из семьи?
   Роника снова  кивнула,  ощутив  знакомую  боль.  Боль  неизвестности.
Величайшее  проклятие  любой  семьи,  в  которой  есть  моряки.  Однажды
кто-нибудь из них попросту  пропадает,  и  домашние  так  и  остаются  в
неведении, что за судьба его постигла...
   - Я обязана задать этот  вопрос...  -  Голос  Каолн  прозвучал  почти
виновато. - Того требует мой долг перед семейством. Не станет ли  Альтия
скрываться, не пустится ли  в  бега,  дабы  избежать  исполнения  нашего
договора?
   - Ты в самом деле должна была спросить, и потому  я  не  стану  таить
обиды. - Как бы то ни  было,  Роника  с  большим  трудом  удержалась  от
леденящего тона. - Моя дочь Альтия - до мозга костей уроженка  Удачного.
Она пойдет на смерть, но не допустит нарушения семейного слова.  Где  бы
она теперь не была, коли она жива - это значит, она связана договором. И
она знает об этом. Если ты сочтешь нужным истребовать залог,  и  она  об
этом прослышит - она явится во исполнение клятвы.
   - Так я и предполагала. - Голос Каолн вновь потеплел.  Но  дело  есть
дело, и она продолжала:
   - Еще у тебя есть два внука и внучка, и они связаны договором  ничуть
не в меньшей степени, нежели она. У меня у самой два внука и  внучка.  И
брачный возраст для них уже не за горами.
   Роника тряхнула головой и выдавила смешок:
   - Мои внуки еще слишком  малы.  Придется  ждать  годы,  пока  девочка
станет  невестой,  а  мальчики  -  женихами.  Единственный,  кто   скоро
повзрослеет, ушел в море с отцом. И к тому же он  посвящен  Са  согласно
обету, - добавила она. - Вновь повторяю: могу и я пообещать тебе то, чем
не в силах распорядиться?
   Каолн возразила:
   - Совсем недавно ты с готовностью предлагала мне золото,  которого  у
тебя покамест нет и в помине. Но будь то звонкая монета или живая  жизнь
- все дело в сроках, когда этот долг необходимо  выплатить.  И  если  мы
изъявим  желание  обождать  и  позволить  тебе  самой  установить  время
выплаты, ты, возможно, скорее придешь с нами к согласию  о  том,  какова
должна быть эта плата?
   Роника взяла свою чашку. Та  была  пуста.  Она  поднялась  и  вежливо
спросила:
   - Согреть еще чаю?
   - Если только он закипит быстро, - ответила Каолн. - Ибо  рассвет  не
станет ждать, пока мы окончим  наш  торг,  Роника.  Сделка  должна  быть
заключена - и как можно скорее. Совсем ни к  чему,  чтобы  меня  застали
разгуливающей по  Удачному  средь  бела  дня.  Слишком  много  развелось
невежественного   люда,   который   понятия   не   имеет   о   старинных
договоренностях, связывающих нас воедино.
   - Конечно. Конечно. - Роника вновь опустилась на стул.  И  мстительно
пожелала, чтобы рядом с ней вдруг оказалась Кефрия. Воистину ей по праву
можно было здесь быть, ведь  это  она  теперь  распоряжалась  достоянием
Вестритов, а  вовсе  не  Роника.  Пусть-ка  попробовала  бы  справиться,
интересно, что бы у нее получилось... Подумав так, Роника ощутила  новую
волну холода, прокатившуюся по спине. В глубине души она заранее  знала,
как именно поступила бы ее дочь. Спихнула бы принятие решения  Кайлу.  А
тот ни малейшего понятия не имел, какие на кону были ставки. Он знать не
знал о древних заветах, но даже если бы ему  все  рассказали,  -  Роника
весьма сомневалась, что он проникся бы их значимостью. Не-ет, он  увидел
бы тут всего лишь самую обычную сделку. Он из тех, кто брезгует жителями
Дождевых Чащоб и согласен иметь с  ними  дело,  только  если  оно  сулит
изрядные барыши.  Ему  все  равно,  чем  в  действительности  им  обязан
Удачный. В общем, Кефрия отдаст Кайлу в руки судьбу всей семьи... А  тот
поведет себя так, словно по мелочи на рынке торгуется.
   Осознав это, Роника перешагнула некую черту. Непростым был этот  шаг,
ибо она собиралась принести в жертву честь. Но  что  такое  честь,  если
надо защитить свою семью и сдержать слово? Если  для  этого  понадобится
обмануть и солгать - значит, и быть по  сему.  Кажется,  еще  никогда  в
жизни она столь хладнокровно не обдумывала поступок,  который  внутренне
воспринимала как не праведный. Но ведь и  перед  лицом  столь  жестокого
выбора она никогда еще не оказывалась... Она испытала миг самого черного
отчаяния, когда ее душа воззвала к Ефрону - к тому, кто всегда  стоял  у
нее за спиной, поддерживая решения, которые она принимала, к  тому,  чья
вера в ее разум придавала ей столько сил и отваги. Ах, как же ей  сейчас
его не хватало!..
   Она подняла взгляд и всмотрелась в полускрытые чешуями глаза Каолн.
   - Можно ли и  мне  слегка  сманеврировать?  -  просто  спросила  она.
Чуть-чуть  помолчала..,  и  принялась  поднимать   ставки,   рассчитывая
соблазнить свою гостью:
   - Следующая выплата у нас в середине зимы, так ведь?
   Каолн молча кивнула.
   - В качестве обычной выплаты я должна отсчитать тебе  двенадцать  мер
золота...
   И  вновь  -  согласный  кивок.  Роника  воспользовалась   излюбленной
тактикой Ефрона при заключении сделок. Кто согласится с тобой  сто  раз,
скажет "да" и на сто первый. Причем еще прежде,  чем  сообразит,  что  к
чему.
   - А еще я должна буду выплатить две меры, которые задолжала  сегодня.
И к ним еще две как пени за эту задержку.
   Роника постаралась, чтобы голос остался ровным и безразличным,  когда
она называла невероятную сумму. И улыбнулась Каолн.
   Та улыбнулась в ответ:
   -  И  если  у  тебя  их  не  будет,  мы  вернемся  к  первоначальному
установлению, - сказала она. - Гласящему: "долг платежом красен, будь то
звонкое золото или живая жизнь". И тогда в мою семью из  твоей  перейдет
либо твоя дочь, либо кто-то из внуков.
   Вот и  все.  Дальше  торговаться  было  бессмысленно.  Все  уже  было
обговорено годы назад, еще при бабушке  Ефрона.  Ни  одному  купеческому
семейству и в страшном сне не приснилось бы пересматривать залог, данный
кем-либо из предков. Роника лишь чопорно кивнула. И спросила,  тщательно
подбирая слова, ибо они в свою очередь должны были связать ее гостью:
   - Стало быть, если в следующем году я соберу шестнадцать  полновесных
мер золота, это будет принято в качестве платы?
   Каолн протянула ей раскрытую ладонь - знак заключения сделки.  Бугры,
борозды и  наросты,  покрывавшие  ее  пальцы  и  тыльную  сторону  кисти
показались Ронике губчатой резиной.  Женщины  пожали  руки  друг  другу,
скрепляя свое новое соглашение. Каолн поднялась.
   - Роника из торгового семейства Вестрит, я еще раз благодарю тебя  за
праведность в ремесле. И за гостеприимство, которое ты мне оказала.
   - Каолн из семейства Фьестрю, что из Дождевых Чащоб, я рада, что  мне
довелось принимать тебя в своем доме и  вести  с  тобою  дела.  Семья  к
семье, кровь с кровью. Попрощаемся же до новой встречи.
   - Семья к семье, кровь с кровью. Всего тебе доброго.
   Древняя формула прощания завершила и переговоры, и сам  визит.  Каолн
вновь надела летний плащ, снятый  ею  при  входе.  И  глубоко  надвинула
капюшон  -  так,  что  черты  лица  невозможно  было  разглядеть,   лишь
бледно-лиловые огоньки глаз. Потом и их скрыла кружевная  вуаль.  Настал
черед свободно скроенных  перчаток,  призванных  спрятать  изуродованные
руки Каолн. И тут она позволила себе отступить от традиции.
   - Судьба, - проговорила она, опустив глаза, - которая может  ждать  у
нас твоего отпрыска, не так уж страшна,  как  думают  некоторые.  Любого
Вестрита, вошедшего под мой кров, я стану оберегать  столь  же  бережно,
как оберегаю нашу с тобой дружбу. Я ведь сама, как ты знаешь, родилась в
Удачном. Быть может, я и переменилась таким образом, что ни один мужчина
ваших кровей больше не посмотрит на меня без содрогания.., но  ты  знай,
что несчастна я не была.  У  меня  был  муж,  который  не  мог  на  меня
надышаться, и я родила дитя, которое в свою очередь подарило  мне  троих
внуков. Что же касается уродств плоти... Думается  мне,  многие  женщины
Удачного платят гораздо большую  цену  за  гладкую  кожу  и  "нормальный
человеческий" цвет глаз и волос. А посему... Если все же твои молитвы не
будут  услышаны  и  зимой  я  заберу   у   тебя   кого-то   из   младших
родственников... Знай, что его или ее буду всячески баловать и любить. И
не в последнюю очередь оттого, что  он  или  она  будет  происходить  из
благородного рода Вестритов. Свежая кровь, которую они нам  принесут,  -
это важно, но это не главное.
   - Спасибо, Каолн, - с колоссальным трудом  выдавила  Роника.  Она  не
сомневалась, что Каолн говорила вполне искренне.  Вот  только  внутри  у
Роники от этих слов все так и переворачивалось. Догадывалась ли об  этом
сама  Каолн?  Не  исключено,  что  догадывалась.  Потому  что   огоньки,
мерцавшие под капюшоном, дважды моргнули. Каолн повернулась  к  двери  и
подняла тяжелую шкатулку, дожидавшуюся ее у порога. Роника отперла дверь
перед гостьей. Она не стала предлагать  Каолн  ни  лампу,  ни  свечу.  В
летнюю ночь вроде нынешней людям с реки Дождевых Чащоб не было  нужды  в
светильниках.
   Стоя в проеме двери, Роника  провожала  глазами  Каолн,  уходившую  в
темноту. Вот из  кустов  возник  ее  спутник-мужчина  -  единоплеменник,
конечно. Он взял шкатулку и без усилия понес ее под мышкой. Оба  подняли
руки, прощаясь с Роникой. Она поахала в ответ... Она  знала:  где-то  на
берегу их ждет лодка. А на рейде в гавани - корабль,  на  котором  горит
один-единственный огонек. Про себя Роника пожелала им  доброго  пути.  А
потом горячо обратилась к Са: "Да не доведется мне  вот  так  же  стоять
здесь, провожая родича, уходящего с ними во мрак...."

***

   - Кайл? - тихо позвала Кефрия в темноте спальни.
   -  М-м-м?  -  отозвался  он  размягченно.   Его   голос   был   полон
удовлетворения.
   Она поплотнее прижалась к  нему.  Там,  где  их  тела  соприкасались,
гнездилось тепло. А  там,  где  их  овевал  ночной  бриз,  залетавший  в
раскрытое окно, они покрывались гусиной кожей, но и это было приятно. От
Кайла замечательно пахло мужественностью. Его телесная сила, его крепкие
мышцы были очень по-земному основательны  и  казались  надежным  оплотом
против всяких ночных страхов. "О Са молча вопросила Кефрия, - ну  почему
вся жизнь не может быть такой же простой и хорошей?.."
   Сегодня вечером он пришел домой попрощаться. Они вместе  поужинали  и
выпили вина. А потом пришли сюда, чтобы подарить друг  другу  страсть  и
любовь. Завтра  он  правится  в  море  и  будет  отсутствовать  неведомо
сколько. Столько, сколько потребуется для должного оборота товаров. Ну и
надо ли портить их последнюю ночь новым разговором о Малте?..  "Надо,  -
твердо сказала она себе. - Потому что надо раз и  навсегда  решить  этот
вопрос. Надо, чтобы он со мной согласился, прежде чем отправится в путь.
Я ведь не стану ничего делать у него за спиной, пока его не будет  дома.
Ибо  это  непоправимо  разрушит  доверие,  которое  всегда  между   нами
водилось..."
   И вот она собралась с духом и произнесла-таки слова, которые, как она
понимала, ни ему, ни ей удовольствия не доставляли.
   - Насчет Малты...
   Он даже застонал:
   - Нет, Кефрия, пожалуйста, только не это. Еще несколько часов, и  мне
бежать на корабль. Давай их проведем мирно...
   - Кайл, это роскошь, которую мы себе позволить не можем.  Потому  что
Малта знает, что мы из-за нее ссорились. И она  будет  использовать  это
против меня все время, пока тебя не  будет.  Я  попробую  ей  что-нибудь
запретить, а она обязательно заявит: "Но ведь папа сказал, что я  теперь
взрослая женщина!" Я же с ней замучаюсь!
   Кайл испустил вздох безвинного мученика и  откатился  от  нее  прочь,
благо широкая кровать позволяла. В супружеской постели  сразу  сделалось
холодно и неуютно.
   - Значит, я должен взять назад обещание, которое ей дал, просто из-за
того, чтобы тебе не пришлось  цапаться  с  нею?  Ох,  Кефрия.  А  ты  не
пробовала представить, что она после этого будет обо мне думать?  И  что
ты на пустом месте сложности нагромождаешь?.. Да пусть  разок  выйдет  в
свет нарядная, всего-то делов!
   - Нет. - Кефрии понадобилось все ее мужество, что бы  напрямую  пойти
против его воли. Но ею двигало отчаяние, ибо Кайл попросту не понимал, о
чем шла речь. Он не понимал,  а  она,  дура,  до  последнего  оттягивала
объяснение. Придется ей каким угодно образом  в  этот  единственный  раз
заставить его уступить. - Дело не в том, чтобы надеть бальное  платье  и
пойти в нем потанцевать. Все гораздо серьезней.  Сейчас  она  занимается
танцами с Рэйч. И я хочу, чтобы этим она пока и удовольствовалась.  Хочу
внушить ей: для того, чтобы  быть  представленной  обществу  в  качестве
взрослой женщины, ей надо готовиться еще не менее года. И больше всего я
хочу, чтобы в этом деле мы  были  с  тобой  заодно.  Скажи  ей,  что  ты
хорошенько подумал и пересмотрел свое решение пустить ее на бал...
   Кайл уперся:
   - Ничего я не пересматривал.
   Он лежал на спине и смотрел в потолок,  сплетя  пальцы  под  головой.
"Если бы он сейчас стоял -  непременно  сложил  бы  руки  на  груди",  -
подумала Кефрия.
   - И вообще я думаю, - продолжал Кайл, - что ты делаешь из мухи слона.
И потом.., я это говорю не затем,  чтобы  тебя  ущемить,  просто  я  это
последнее время все больше за тобой замечаю.., сдается мне, ты просто не
хочешь дать Малте никакой самостоятельности. Ты хотела бы, чтобы она всю
жизнь оставалась маленькой девочкой и была при тебе.  Дорогая  моя,  это
даже смахивает на ревность. Ты ревнуешь ее и ко мне,  и  к  тем  молодым
людям, которые могут обратить на нее внимание. Я  такое,  знаешь  ли,  в
жизни уже повидал. Ни  одна  мать  не  хочет,  чтобы  дочь  затмила  ее.
Выросшая дочь - это как бы напоминание женщине, что сама-то она  уже  не
так молода. Я полагаю, Кефрия, что  это  недостойно  тебя.  Пусть  дочка
растет и  становится  лучшим  твоим  украшением.  Ты  же  все  равно  не
заставишь ее вечно заплетать волосы и надевать короткие юбочки.
   Кефрия молчала, и в ее молчании отчетливо  ощущались  гнев  и  обида.
Кайл по-своему истолковал ее чувства и повернул к жене голову:
   - Нам с тобой небеса надо благодарить за  то,  что  она  непохожа  на
Уинтроу. Вот кто с радостью на всю жизнь остался бы  в  детстве.  Я  тут
днями наткнулся на него на корабле: самый солнцепек, а он  работает  без
рубашки. Весь красный, как вареный рак, да еще и  дуется,  точно  сопляк
пятилетний. Кто-то, оказывается,  стащил  его  рубашонку  и  шутки  ради
подвесил на верхних снастях. Так он, видите ли, боялся  слазить  туда  и
достать. Я вызвал его к себе в каюту и попытался наедине объяснить  ему,
что, если он не достанет рубашку, команда будет его за труса держать.  И
знаешь, что он мне заявил? Его, дескать, удерживает не боязнь, а чувство
собственного  достоинства.  Целую  проповедь   мне   прочитал,   святоша
недоделанный. Такую мораль развернул - дело,  мол,  не  в  мужестве  или
трусости, а просто он не хочет рисковать им на потеху. Я  ему  объяснил,
что риска почти никакого, просто надо помнить, чему его учили. А он  мне
на это - человек не должен человека  забавы  ради  подталкивать  даже  к
самомалейшей опасности.., и тому  подобную  чушь.  Ну,  в  конце  концов
терпение у меня лопнуло, я позвал Торка и  велел  ему  сгонять  паршивца
вверх за  рубашкой  и  обратно.  Да,  боюсь,  команда  утратила  к  нему
последнее уважение...
   - А почему ты позволяешь этой команде развлекаться глупыми  выходками
вместо работы? - Сердце Кефрии обливалось кровью за  Уинтроу,  хотя  она
тоже считала, что самое лучшее для него было бы - сразу полезть за  этой
несчастной рубашкой. Прими он их вызов, и они стали бы  считать  его  за
своего А так он для них - чужак, над которым при случае  и  поиздеваться
не грех. Кефрия понимала это нутром. Почему же сам Уинтроу не понял?..
   -  Здорово  ты  испортила  ему  жизнь,  отослав  тогда  к  жрецам,  -
проговорил Кайл почти со злорадством, а до Кефрии  внезапно  дошло,  как
ловко он полностью сменил те