хий  голос  в  трюмных  потемках  и  руки,
протягивавшие  влажную  тряпку.  Иные  же  видели   в   нем   никчемного
капитанского сынка, вздумавшего поиграть в  сострадание,  но  ничего  не
сделавшего  для  их  освобождения  -  пока  они  сами  не  вернули  себе
свободу... Те и другие сторонились Уинтроу,  и  он  не  мог  их  за  это
винить. Он тоже держался особняком, проводя  большую  часть  времени  на
баке ,  рядом  с
Проказницей. Пираты там появлялись только по  необходимости,  если  того
требовало управление парусами. Как  и  бывшие  невольники  они  суеверно
избегали приближаться к живому изваянию. Их пугала движущаяся, говорящая
статуя. Возможно, это глупое шараханье  раздражало  Проказницу,  но  она
ничем этого не показывала. А  Уинтроу  только  радовался,  что  было  на
корабле местечко, где он мог найти хотя бы относительное уединение.
   Он садился на палубу, прислонялся спиной к поручням и  пытался  найти
тему для размышлений, которая была бы не слишком болезненной.
   Дома, наверное, почти уже наступила весна... В монастырских садах  на
деревьях налились почки... Вот бы  знать,  как  продвигаются  занятия  у
Бирандола?  Скучает  ли  наставник  по  своему  запропавшему  ученику?..
Уинтроу пытался думать о том, что мог бы изучать сейчас он сам, будь  он
по-прежнему в монастыре, - и печалился. Потом он опускал глаза и смотрел
на  свои  руки.  Когда-то  они  переписывали  старинные  манускрипты   и
составляли витражи из кусочков цветного стекла... Это были руки мальчика
- ловкие, но еще по-детски тонкие и нежные. А теперь его ладони  оделись
плотной коркой мозолей, и на одной руке  не  хватало  пальца.  Это  были
загрубелые руки матроса. И пальца недоставало того  самого,  на  котором
полагалось бы носить жреческое кольцо...
   Здесь тоже постепенно приближалась весна, но совсем иначе, чем  дома.
Парусина хлопала на стылом ветру. Над головой с бередящими душу  криками
проносились  стаи  перелетных   птиц.   Острова,   обрамлявшие   пролив,
покрывались пышной новой зеленью. Там кишели кишмя  и  отчаянно  галдели
приморские птицы, спорившие из-за места для гнезд...
   Что-то прервало его размышления.
   - Твой отец тебя зовет, - тихо подала голос Проказница.
   Да. Он и сам это уже ощутил -  через  нее.  Приснопамятная  штормовая
ночь усилила и укрепила чувственную и духовную связь мальчика и корабля.
Он более не сопротивлялся этой связи, как раньше, Проказница же утратила
былое свое трепетное к ней отношение. "Чего доброго, - подумал  Уинтроу,
- на этом мы с ней сойдемся. Посередине..." Со времени шторма Проказница
была добра к нему. Но не более. "Мы с ней прямо как вечно занятая мамаша
и требующее заботы дитя..."
   - В некотором смысле, - заметила она вслух, - с начала плавания мы  с
тобой поменялись ролями, ты не находишь?
   Он кивнул, не чувствуя ни сил, ни желания отрицать  очевидное.  Потом
расправил плечи, провел рукой по волосам и крепко сжал  челюсти.  Он  не
собирался показывать отцу свою неуверенность и душевный разлад.
   С высоко поднятой головой проследовал он по палубам корабля, обходя и
группки  рабов,  и  работающих  матросов.  Никто  не  окликнул  его,  не
попытался встретиться взглядами. "А в самом-то деле, что  им  наблюдать,
куда я пошел? Они одержали свою победу. Какая  им  теперь  разница,  чем
занят единственный выживший член команды?.."
   Уинтроу шел вперед, и никто не трогал его. А вот  "Проказница"  несла
на  себе  отметины,  оставленные  бунтом.  На  палубах  еще  можно  было
различить кровяные натеки. Их пытались оттереть, в том числе пемзой,  но
не очень-то удавалось. И воняло на  судне  по-прежнему  работорговлей  -
хотя Брик и распорядился беспрерывно чистить и отмывать трюмы. Шторм  же
немилосердно прошелся по парусам; пираты залатали их на скорую руку,  но
зрелище торопливой  починки  попросту  ранило  глаз.  В  кормовой  части
корабля были выбиты все двери  -  восставшие  выломали  их,  гоняясь  по
каютам за начальствующими. Чудесная плотницкая работа была  разворочена,
разбита в щепки... Во что превратилось ладное  и  аккуратное  судно,  на
которое он взошел когда-то в Удачном!.. Уинтроу окатило внезапным стыдом
оттого, что его фамильный корабль дошел, что называется, до ручки, -  он
как будто увидел собственную сестру, превратившуюся  в  портовую  шлюху.
Сердце Уинтроу сжалось, и он внезапно подумал: "А как могло бы все быть,
если бы я попросился на корабль... сам, по собственной воле...  юнгой...
и стал служить под началом у деда?"
   Но потом ему пришлось  отставить  все  лишние  мысли.  Он  подошел  к
запертой двери, которую караулили двое хмурых "расписных" (так  называли
неуживчивых и опасных рабов, которые часто переходили из рук в  руки,  и
оттого их лица покрывались все новыми хозяйскими татуировками).  Уинтроу
миновал бывших невольников, точно  пустое  место,  и  постучал  в  дверь
каюты, где до своей смерти обитал Гентри,  старпом.  Теперь  эта  каюта,
ободранная и дочиста разграбленная, служила местом заточения  его  отцу.
Уинтроу переступил порог, не дожидаясь, пока тот отзовется.
   Его отец сидел на краешке голой койки.  Он  посмотрел  на  Уинтроу  в
полтора глаза: один белок был сплошь покрыт кровавыми жилками,  разбитое
лицо безобразно опухло. Поза Кайла Хэвена  свидетельствовала  о  боли  и
отчаянии, но, когда он заговорил, в голосе прозвучал лишь едкий сарказм:
   - Как мило, что ты удосужился обо мне вспомнить. Я уж думал,  у  тебя
теперь только и дела, что перед новыми хозяевами на брюхе ползать...
   Уинтроу подавил вздох.
   - Я уже приходил тебя навестить, но тогда ты спал. Я и  подумал,  что
лучшего лекарства, чем сон, все равно предложить тебе не смогу. Как твои
ребра?
   - Горят. И в голове каждый удар сердца отдается. И от жажды и  голода
умираю. - Кайл Хэвен осторожно шевельнул головой,  указывая  подбородком
на дверь:
   - Эти двое меня даже воздухом подышать не пускают...
   - Я тебе в тот раз оставил воды и пищи. Разве ты не...
   - Да, я все это нашел. Глоточек воды и две черствые корки.
   В голосе отца прозвучал сдавленный гнев.
   - Это все, что я сумел  для  тебя  раздобыть.  На  борту  очень  мало
съестного и пресной воды. Во  время  шторма  много  припасов  уничтожило
забортной водой...
   - Скажи лучше - рабы все сожрали! - Кайл с отвращением мотнул головой
и сразу вздрогнул от боли. - У них даже ума не хватило  сообразить,  что
еду надо расходовать бережливо! Сперва они убивают  всех,  кто  способен
управляться с кораблем  в  бурю,  потом  сжирают  половину  припасов,  а
оставшиеся  уничтожают.  Стая  кур  и  то  лучше  смогла   бы   о   себе
позаботиться!.. Надеюсь, тебя радует свобода, которую они благодаря тебе
получили? Может, они останутся жить, а может, все погибнут...
   Уинтроу упрямо ответил:
   - Они освободились сами, отец.
   - Но ты ничего не сделал, чтобы остановить их!
   - Я ничего не сделал и для того, чтобы помешать тебе доставить их  на
борт в цепях. - Уинтроу поглубже  вдохнул,  собираясь  продолжать...  но
передумал. Как бы ни пытался он разумно  обосновать  свои  действия  или
бездействие, отец никогда не прислушается  к  его  доводам.  Зато  слова
Кайла были попросту солью на душевные раны  Уинтроу.  Следовало  ли  ему
винить себя в смерти команды - ведь он в самом деле ничего не предпринял
для прекращения бунта?.. Но если так, значит, на его совести и все рабы,
погибшие на борту до восстания?.. Слишком больно даже думать об  этом...
И Уинтроу продолжал совсем другим тоном:
   - Ты хочешь, чтобы я посмотрел твои  раны?  Или  еще  еды  попробовал
раздобыть?
   Кайл спросил:
   - Ты нашел лекарские припасы?
   Уинтроу покачал головой:
   - Пока еще нет. Никто не признается, что взял их. Может, их во  время
шторма за борт унесло.
   - В таком случае ты и правда мало что  можешь  для  меня  сделать,  -
сказал ему отец не без цинизма. - А вот поесть было бы не худо.
   Уинтроу отказал себе в праве на раздражение.
   - Посмотрю, что можно сделать, - ответил он тихо.
   - Посмотри, посмотри, - хмыкнул отец. И, внезапно  понизив  голос  до
шепота, спросил:
   - Так что именно ты собираешься сделать с пиратом?
   - Не знаю, - честно сознался Уинтроу. Прямо посмотрел в глаза отцу  и
добавил:
   - Мне страшно. Я знаю, что должен попытаться  его  исцелить.  Беда  в
том,  что  я  не  знаю,  какой  исход  хуже:  он  остается  в  живых   и
распоряжается нами как пленниками - или мы все  умираем  с  ним  вместе,
покидая корабль в одиночестве...
   Отец Уинтроу плюнул на пол каюты. Это было до такой степени  на  него
не похоже, что произвело эффект полновесной пощечины. Его глаза  холодно
заблестели, как два синих камня.
   - Я тебя презираю, - прорычал он. - Твоя мать, должно быть, пустила к
себе в  постель  морского  змея,  иначе  у  нее  не  родилось  бы  нечто
подобное!..  Мне  стыдно,  что  люди  называют  тебя  моим  отпрыском!..
Посмотри на себя, несчастье ходячее!.. Пираты захватывают твой фамильный
корабль, источник пропитания твоей матери, сестер и младшего  брата.  Их
жизнь или смерть зависит от того, сумеешь ли ты  отбить  "Проказницу"  у
разбойников!.. Но тебе даже и мысль об этом в голову  не  приходила!  Ты
только и думаешь о том, удастся ли тебе вылечить  пиратского  вожака,  у
которого ты и без того оказался под сапогом!.. А о том, как бы раздобыть
нам оружие, как бы уговорить корабль оказать пиратскому капитану  то  же
неповиновение, которое видел от нее  я,  -  не-ет,  это  не  для  нашего
Уинтроу. Вспомни-ка, сколько времени ты потратил, ухаживая за  двуногими
скотами по трюмам! Ты добился, чтобы хоть кто-нибудь из них теперь помог
тебе? Нет! Ты скачешь на  задних  лапках  перед  пиратом,  укравшим  наш
корабль, да еще помогаешь ему его удержать...
   Уинтроу, опечаленный и изумленный, только покачал головой.
   - Не очень понимаю, - сказал он, - о чем ты говоришь. Каких деяний ты
ждал бы от достойного сына? Я должен в одиночку отбить корабль у Кеннита
и его команды головорезов, подчинить рабов, загнать их назад в  трюмы  и
благополучно доставить в Калсиду? Так, что ли?
   - Смогли же вы на пару с этим хреновым  кораблем,  свергнуть  меня  и
уничтожить мою команду! Так почему бы тебе не напустить "Проказницу"  на
него,  как  ты  напустил  ее  на  меня?   Почему   бы   тебе   хотя   бы
один-единственный раз  в  жизни  не  поступить  так,  как  того  требуют
интересы семьи?..
   Отец поднялся на ноги, сжав кулаки, как  если  бы  собирался  вот-вот
наброситься на Уинтроу. Резкое движение, впрочем, тотчас  заставило  его
ахнуть от боли и схватиться за помятые ребра. Лицо  из  багрового  почти
мгновенно сделалось белым, он покачнулся.
   Уинтроу шагнул вперед, чтобы поддержать его...
   - Не смей прикасаться ко мне!.. - зарычал Кайл угрожающе. И неверными
движениями вернулся к койке. Осторожно опустился  на  нее  -  и  остался
сидеть, зло глядя на сына.
   "Знать бы, что он видит, когда вот так на меня смотрит?"  -  невольно
спросил себя Уинтроу. Наверное, этот высокий светловолосый мужчина видел
перед собой сущее разочарование: Уинтроу удался (вернее,  не  удался)  в
мать - малорослым, черноволосым и тонким  в  кости.  Он  сам  знал,  что
никогда не сравняется с отцом ни ростом, ни  физической  силой.  В  свои
четырнадцать лет  он  все  еще  оставался  в  телесном  отношении  более
мальчиком, нежели мужчиной. Но великое разочарование Кайла Хэвена  имело
отношение не только и не столько к  плотской  стороне  дела.  Уинтроу  и
духовно был совершенно иным, чем его родитель.
   - Я никогда не подговаривал корабль против тебя, отец, - тихо  сказал
Уинтроу. - Ты сам, своим обращением с нею, восстановил ее против себя. И
я не вижу, каким бы  образом  я  мог  прямо  теперь  вернуть  ее.  Самое
большее, на что я рассчитываю, - это сохранить жизнь тебе и себе.
   Кайл Хэвен отвел глаза и уставился в стену.
   - В таком случае ступай отсюда и принеси мне поесть!
   Он пролаял команду так, словно по-прежнему повелевал кораблем.
   - Попробую, - холодно отозвался Уинтроу. Повернулся и вышел из каюты.
   Когда он закрывал за собой перекошенную, плохо державшуюся  дверь,  к
нему обратился один из "расписных". У него на  физиономии  было  столько
наколок от разных хозяев, что при движении лицевых мышц  они,  казалось,
шевелились и ползали.
   Он спросил:
   - С какой стати ты от него все это терпишь?
   - Что?.. - удивился Уинтроу.
   - Да он же с тобой обращается хуже, чем с собакой!
   - Он мой отец, - ответил  Уинтроу,  только  пытаясь  не  выдать  свой
испуг: они, оказывается, неплохо слышали разговор, происходивший внутри!
"Знать бы, много ли они успели подслушать?.."
   - Жопа он вонючая, а не отец, - высказался второй стражник. -  А  ты,
коли терпишь, получаешься, стало быть, жопиным сыном...
   - Заткнись! - рыкнул на него первый. - Парнишка  не  заслужил,  чтобы
еще и ты его скипидарил! Если ты сам запамятовал, кто был добр  к  тебе,
пока ты  валялся  в  цепях,  так  я  живо  напомню!  -  И  темные  глаза
"расписного" вновь обратились на Уинтроу. Он мотнул  головой  в  сторону
двери:
   - Будет сильно доставать, парень, ты мне только скажи. Я его за  тебя
живо раком поставлю.
   - Нет! - четко и недвусмысленно выговорил Уинтроу. - Я  совсем  этого
не хочу. Не надо ради меня никого раком  ставить.  -  И  добавил,  чтобы
бывший раб, привычный к грубому обращению, вернее понял его:
   - Пожалуйста, не обижай отца.
   - Тебе видней, - "расписной" передернул плечами. - Я, знаешь  ли,  из
опыта говорю. С такими типами,  как  твой  батька,  разговаривать  можно
только одним способом - мордой об стол. Либо он  тебя  на  четыре  кости
поставит, либо ты его. Люди вроде него другого не разумеют...
   - Может, ты и прав, - неохотно согласился  Уинтроу.  Хотел  уже  идти
прочь, но остановился:
   - Как тебя звать?
   - Вилья. А ты Уинтроу, верно?
   - Да, я Уинтроу. Приятно познакомиться, Вилья.
   И мальчик  посмотрел  на  второго  стража.  Тот  нахмурился,  неловко
переступил с ноги на ногу... Но в конце концов назвался:
   - Диккен.
   - Диккен, - повторил Уинтроу, накрепко фиксируя в памяти  новое  имя.
Он поймал взгляд Диккена и кивнул ему, прежде чем уйти.  Он  чувствовал,
что их короткий разговор позабавил Вилью и  вызвал  его  одобрение.  Вот
так. Вроде бы чепуха - но в этой ерундовой стычке он сумел  настоять  на
своем... и от этого чувствовал себя некоторым образом лучше.
   Потом он вышел на верхнюю палубу, моргая от яркого солнечного  света,
- и немедленно оказался носом  к  носу  с  Са'Адаром.  Рослый  жрец  еще
выглядел осунувшимся и изможденным после долгого заточения в трюме, а на
запястьях и лодыжках красовались багровые следы. Их называли  "поцелуями
кандалов".
   - А я тебя повсюду ищу, - сказал он Уинтроу.
   Еще двое "расписных" следовали за ним по  пятам,  ни  дать  ни  взять
верные цепные псы.
   - В самом деле? -  отозвался  Уинтроу.  Он  только  что  не  позволил
Диккену сесть себе на голову и  решил  продолжать  в  том  же  духе.  Он
расправил плечи и прямо посмотрел Са'Адару в глаза. - Это ты, -  спросил
он, - поставил тех двоих при дверях каюты, где сидит мой отец?
   - Я, - невозмутимо ответствовал жрец. - Этот человек должен пребывать
под стражей до тех пор, пока не предстанет перед судом и  справедливость
не будет совершена над ним. - Он  смотрел  на  Уинтроу  сверху  вниз,  с
высоты своего роста и прожитых лет. - Уж не собираешься ли  ты  оспорить
мое распоряжение?
   - Я? - Уинтроу притворился, будто всерьез над  этим  задумался.  -  А
что, неужели ты беспокоишься, как бы я не взялся тебе противиться? Право
же, на твоем месте я менее всего волновался бы о  том,  что  там  думает
какой-то Уинтроу Вестрит. Я бы спросил себя,  а  как  посмотрит  капитан
Кеннит на то, что я такую власть себе присвоил...
   - Кеннит лежит при смерти, - отвечал Са'Адар самонадеянно.  -  Не  он
распоряжается здесь, а Брик. И его, как я  понимаю,  вполне  устраивает,
что я взялся командовать рабами. Если он хочет что-нибудь приказать  им,
то делает это через меня. И он не возражал, когда я приставил к капитану
Хэвену стражу.
   - Рабы, говоришь?.. Я-то думал, теперь они свободные люди!  -  Говоря
так, Уинтроу улыбнулся,  старательно  притворяясь,  будто  не  замечает,
насколько пристально "расписные" вслушиваются в их разговор.  Он  видел:
другие  освобожденные,  болтавшиеся  на  палубе,  тоже  навострили  уши.
Кое-кто придвинулся ближе...
   -  Ты  прекрасно  знаешь,  что  я  имею  в  виду!  -  бросил  Са'Адар
раздраженно.
   - Человек обычно говорит именно то, что имеет в виду...  -  задумчиво
проговорил Уинтроу. Выдержал паузу - и продолжал как ни в чем не бывало:
   - Так, значит, ты меня зачем-то искал?
   - Да. Ты сегодня осматривал Кеннита?
   Уинтроу ответил вопросом на вопрос, негромко:
   - А с какой стати ты спрашиваешь?
   - С такой, что я желаю доподлинно  знать,  каковы  его  намерения!  -
Са'Адар, обученный жрец, хорошо владел своим голосом и постарался, чтобы
его слышало как можно больше народа. Татуированные лица и в  самом  деле
начали поворачиваться к ним одно за другим. - В  Джамелии  ходят  слухи,
будто, когда капитан Кеннит захватывает работорговый корабль, он предает
смерти команду, а судно отдает тем, кого на нем везли  продавать,  чтобы
они тоже стали пиратами и участвовали в его войне против рабства. Именно
в  это  мы  верили,  когда  радостно  приветствовали   его   помощь   по
обслуживанию  захваченного  нами  корабля.  Мы  полагали,  что   корабль
останется нам и для каждого из нас станет ступенькой к  новым  жизненным
начинаниям. А теперь похоже на то, что капитан Кеннит надумал  присвоить
наше судно себе! Памятуя все, что мы о нем слышали, нам трудно поверить,
что он способен отнять у нас единственную ценность, которой мы обладаем.
А потому мы и хотим, чтобы он ответил нам честно и без утайки: кому,  по
его мнению, принадлежит этот корабль?
   Уинтроу смотрел на него, не отводя взгляда.
   - Если ты в самом деле желаешь спросить об этом  капитана  Кеннита  -
поди и спроси. Его мнения по данному поводу никто  за  него  не  властен
высказывать. Если же ты спрашиваешь меня, то услышишь не мнение, а сущую
правду.
   Уинтроу намеренно говорил много тише,  чем  Са'Адар:  пусть  те,  кто
действительно  хотел  слышать,  придвинутся  ближе.   И   люди   вправду
придвинулись, причем не только бывшие рабы, но и многие из пиратов.  Вид
у этих последних был очень опасный.
   Са'Адар снисходительно улыбнулся:
   - Твоя правда, я полагаю, заключается в том, что корабль  принадлежит
тебе...
   Уинтроу покачал головой и улыбнулся в ответ.
   - Корабль, - сказал он, - принадлежит себе  самому,  и  только  себе.
Проказница - живое и свободное  существо,  у  которого  никто  не  волен
отнять право распоряжаться собственной жизнью. Или, может быть, ты,  сам
носивший тяжелые цепи невольника, пожелаешь  сотворить  над  нею  ту  же
несправедливость, которая была так жестоко учинена над тобой?
   Разговаривая как бы с одним Са'Адаром, Уинтроу тем не менее, даже  не
оглядываясь, ощущал, какое  впечатление  произвели  его  слова  на  всех
остальных. Мальчик умолк, ожидая ответа. И получил его: после мгновенной
заминки Са'Адар фыркнул и презрительно рассмеялся.
   - Только не воспринимайте эту болтовню за чистую монету, -  обратился
он к толпе. - Да, носовая фигура наделена речью...  благодаря  какому-то
колдовству. Подозреваю, у них в  Удачном  и  не  такие  диковинки  есть.
Корабль есть корабль! Это вещь, а не  личность!  И  эта  вещь  по  праву
принадлежит нам!
   Лишь немногие из рабов согласно  забормотали.  Зато  перед  Са'Адаром
немедля встал один из пиратов.
   - Это ты что тут, насчет мятежа  договариваешься?  -  поинтересовался
просоленный, поседевший в битвах  морской  волк.  -  Давай-ка  выражайся
определеннее. Потому как если вправду  насчет  мятежа  -  вмиг  за  борт
полетишь и пикнуть не успе