начнут  переустраивать  для  приема
нового.., товара. И она встанет среди  невольничьих  кораблей,  готовясь
принять на  борт  полновесный  груз  отчаяния  и  несчастья.  Проказница
обхватила себя руками за плечи.  Солнце  грело  ее,  но  она  все  равно
дрожала. Змеи...

***

   Роника сидела в кабинете,  который  принадлежал  когда-то  Ефрону,  а
теперь мало-помалу становился  ее  собственным.  Здесь  она  по-прежнему
чувствовала себя всего ближе к нему. И всего более горевала. За  месяцы,
прошедшие со дня его смерти, она постепенно убрала оставшиеся после мужа
мелкие вещи. Их заменили ее собственные  бумаги,  неряшливо  раскиданные
повсюду. Но.., дух Ефрона по-прежнему витал в кабинете. Он проявлялся во
всем, что ни возьми. Письменный стол был для Роники слишком велик,  а  в
мужнином кресле она буквально тонула. И повсюду были диковинки, в разное
время привезенные Ефроном из его странствий. Вот громадный,  выглаженный
волнами  позвонок  какого-то  невообразимого  морского  чудовища  -  его
использовали как скамеечку для ног.  Вот  обширная  стенная  полка,  вся
заставленная  необыкновенными  раковинами,   а   также   статуэтками   и
украшениями - творениями  рук  неведомых  народов  с  отдаленных  концов
света.
   И близость, странная и таинственная, присутствовала  в  том,  что  на
полированной крышке его стола теперь лежали бумаги Роники  и  стояла  ее
чайная чашка, а отложенное вязанье свисало  с  ручки  его  кресла  возле
камина...
   Сталкиваясь с разного рода затруднениями, Роника неизменно  приходила
в эту комнату поразмыслить. Представить,  что  именно  в  той  или  иной
ситуации  ей  посоветовал  бы  Ефрон...  Вот  и  теперь  она  свернулась
калачиком на диване напротив огня,  оставив  сброшенные  с  ног  тапочки
лежать  на  полу.  На  ней  было  мягкое   шерстяное   платье,   изрядно
пообтершееся за два года носки. В нем было очень уютно. Она сама развела
в камине огонь и теперь  наблюдала  за  тем,  как  постепенно  прогорали
дрова, как пламя превращало  их  в  мерцающие,  медленно  тлеющие  угли.
Ронике было хорошо, тепло и покойно.
   Вот только ни к какому решению она покамест так и не пришла.
   Ей как раз пришло в голову, что Ефрон в ответ на ее вопрос, вероятно,
пожал бы плечами и предоставил супруге  разбираться  самой...  И  в  это
самое время в тяжелую резную дверь постучали с другой стороны.
   - Да? - отозвалась она.
   Она думала, что это Рэйч, но вошла  Кефрия.  В  ночной  рубашке  и  с
волосами, заплетенными перед сном в косу. В руках  у  нее,  однако,  был
поднос с дымящимся чайником и тяжелыми толстостенными кружками.  Ноздрей
Роники достиг запах кофе и корицы.
   - А я уже думала, что ты не придешь.
   Кефрия ответила уклончиво:
   - Я просто подумала, что, коли уж мне никак не уснуть, то не лучше ли
бодрствовать. Налить тебе кофе?
   - Спасибо. Не откажусь.
   Вот такого рода мир царил теперь в отношениях матери  и  дочери.  Они
разговаривали между собой разве что о еде и  тому  подобных  безделицах.
Обе   тщательно   избегали   затрагивать   какие-либо   темы,   чреватые
столкновением. Когда Роника пригласила Кефрию зайти сюда, а  та  все  не
шла, Роника именно так и объяснила  себе  ее  отсутствие.  И  с  горечью
сказала себе, что Кайл умудрился отнять у нее обеих дочерей. Одну выгнал
из дома, а вторую заставил отгородиться от матери. Но вот Кефрия все  же
пришла, и Роника неожиданно преисполнилась решимости еще  побороться  за
дочь.  Принимая  у  Кефрии  окутанную  паром  тяжелую   кружку,   Роника
проговорила:
   - Ты сегодня произвела на меня впечатление. Я гордилась тобой.
   Кефрия невесело скривилась.
   - Да уж... Большой  повод  для  гордости.  Я  в  одиночку  разгромила
бессовестный  заговор   хитрой   тринадцатилетней   девчонки...   -   И,
опустившись в отцовское кресло, она стряхнула тапочки и поджала под себя
ноги. - Не пустопорожняя ли победа...
   - Я вырастила двух дочерей, - мягко заметила Роника. - И знаю,  какую
боль порою причиняет победа.
   - Ну, меня  особо  покорять  не  приходилось,  -  проговорила  Кефрия
рассеянно. Кажется, она сама себя презирала за это. - Вряд ли  я  вам  с
папой устроила хоть одну бессонную ночь. Уж такая была  девочка-паинька,
прямо  ходячий  пример...  Никогда  не  перечила  тебе,  соблюдала   все
правила.., и пожинала заслуженные  награды  за  добродетель.  Во  всяком
случае, мне самой так думалось...
   - С тобой было легко, - согласилась Роника. - Должно быть, поэтому  я
и  недооценила  тебя..,  проглядела  тебя.  -  Она  сокрушенно  покачала
головой. - Но в те дни Альтия причиняла мне столько беспокойства..,  где
уж тут задуматься о том, что вроде бы и так шло хорошо!
   Кефрия хмыкнула:
   - Да и ты не ведала и половины того, что она вытворяла!  Вот  я,  как
сестра... Но, собственно, что с  тех  пор  изменилось?  Только  то,  что
теперь из-за нее мы обе переживаем. Пока она была  маленькая,  ходила  у
папы в любимицах. Именно за  своеволие  и  озорной  нрав  он  ее  так  и
любил!.. А теперь, когда его не стало, она сбежала из дому - и уже ты  о
ней только и думаешь. Просто оттого, что ее нет!
   - Кефрия! - Ронику больно ужалили бессердечные слова  старшей  дочки.
Ее сестра пропала неизвестно куда - а она только и могла что ревновать к
ней мать и нянчиться со своей ревностью! Но, хорошенько подумав,  Роника
неуверенно проговорила:
   - Ты и правда думаешь, будто я тебя совсем забросила из-за того,  что
Альтия исчезла?
   - Ты почти со мной не разговариваешь, - заметила Кефрия.  -  Когда  я
перепутала гроссбухи, пытаясь выяснить, что же я все-таки  унаследовала,
ты просто забрала их у меня и все подсчитала сама. Ты  ведешь  дом  так,
словно меня здесь попросту нет. А  когда  сегодня  появился  Сервин,  ты
немедля ринулась в битву, едва не забыв послать Рэйч уведомить меня, что
происходит. Знаешь, мама.., думается, если я  тоже  вдруг  исчезну,  как
Альтия, никто особо и не заметит, а дела пойдут разве что лучше. У  тебя
так здорово  все  получается...  -  Она  задохнулась  и  умолкла.  Потом
добавила:
   - Ты же мне в руки не даешь ничего, в чем я могла бы себя проявить.
   И, торопливо подхватив кружку, от души глотнула дымящегося кофе.  Она
смотрела в камин, где шуршали и потрескивали угли.
   Роника долго не находила слов... И тоже молча потягивала кофе.  Потом
проговорила, ни дать ни взять извиняясь:
   - Я просто всегда ждала, что однажды ты примешь у меня все дела...
   - А сама была до того занята вожжами, что позабыла меня научить,  как
их вообще держат. Я же только и слышала: "Не лезь, будет лучше,  если  я
сделаю это сама". Сколько раз  так  бывало,  не  припоминаешь?  Ты  хоть
представляла себе, какой глупой, беспомощной и никчемной  я  всякий  раз
себя чувствовала?
   Застарелый гнев звучал в ее голосе.
   - Нет, - ответила Роника тихо. - Не представляла. А надо  было  бы...
Ох надо было бы... Мне жаль, Кефрия. Мне очень жаль...
   Кефрия то ли фыркнула, то ли вздохнула.
   - Сейчас это уже не важно, - сказала она. - Забудь. - И она  покачала
головой, словно перебирая  про  себя  все,  что  собиралась  сказать,  и
подыскивая слова. - Я займусь Малтой,  -  проговорила  она  негромко.  И
посмотрела на мать, явно ожидая возражений, но Роника молчала. И  Кефрия
набрала в грудь побольше воздуху:
   - Ты, наверное, сомневаешься, что  смогу.  Я  сама  сомневаюсь...  Но
намерена попробовать. И я хочу попросить  тебя...  Мне  очень  жаль,  но
придется это сказать. Ты только, пожалуйста, не вмешивайся. До  чего  бы
мы с ней ни дошли, каких бы ошибок я ни наделала  -  не  вмешивайся!  Не
пытайся отнять это у меня просто потому, что тебе легче сделать самой...
   Роника едва нашла в себе силы выговорить:
   - Хорошо, Кефрия.., не буду.
   Та по-прежнему смотрела в камин.
   - Будешь. Обязательно вмешаешься и даже сама не заметишь..,  примерно
как сегодня. Сегодня я, как бы выразиться, перехватила у тебя  партию  и
играла фигурами, которые расставила ты. Но если бы  я  с  самого  начала
действовала сама, я бы вообще не стала звать  Малту  в  гостиную.  Я  бы
сказала Сервину с Дейлой, что она занята или больна. Выставила бы их  со
всей вежливостью  вон,  не  дав  Малте  возможности  глупо  улыбаться  и
флиртовать.
   - Может, так было бы лучше, - согласилась  Роника  вполголоса.  Слова
дочери ранили ее. Она-то изо всех сил старалась думать и действовать как
можно быстрее, пытаясь предотвратить катастрофу!.. И тем не  менее  дочь
говорила правду, и не признать ее Роника не могла. Она отпила еще кофе и
спросила:
   - Можно хоть узнать, что ты собираешься делать?
   - Сама не особенно представляю, -  призналась  Кефрия.  -  Малта  уже
далековато зашла.., и я ее уважением не очень-то пользуюсь. Быть  может,
у меня вовсе ничего не получится... Но кое-какие мысли  о  том,  с  чего
начинать, у меня все-таки есть. Во-первых, я уберу от нее  Рэйч.  Больше
никаких уроков этикета и танцев - пока не заслужит. А когда.., если  эти
уроки возобновятся - я потребую, чтобы она относилась к Рэйч с таким  же
уважением, как Сельден - к своему наставнику. И  проходить  уроки  будут
каждый день в одно и то же время, а не тогда, когда на Малту найдет стих
скуку развеять. Вздумает пропустить хоть один - будет отрабатывать  его,
выполняя какие-нибудь поручения... - Кефрия перевела дух.  Роника  молча
слушала. - Если хочет иметь привилегии взрослой, пусть  их  зарабатывает
взрослым трудом. Вот так. - Кефрия помолчала и потом взглянула матери  в
глаза. - И еще я заберу у тебя мои амбарные  книги.  Я  не  хочу,  чтобы
Малта росла в таком же неведении, как я когда-то.  Вот  и  пусть  каждую
неделю  подводит  итоги.  Да,  она  насажает  клякс,  перепортит  немало
страниц, наделает ошибок и не единожды будет все переписывать.  Придется
нам это вытерпеть.., и  нам  с  тобой,  и  ей.  Будет  вписывать  цифры,
складывать и вычитать, пока не научится. И она.., то есть мы.., мы с ней
будем  сопровождать  тебя  на  встречи  с  оценщиками,  надзирателями  и
купцами.  Она  должна  научиться  управлению  земельными  владениями   и
заключению сделок. - И вновь Кефрия на некоторое время  умолкла,  словно
ожидая возражений. Но Роника не сказала ничего, и она продолжала:
   - На таких деловых встречах ей, конечно, придется вести себя  должным
образом. И одеваться, как положено подрастающей девушке. Не  дешево,  не
вызывающе, но и не по-детски. То есть ей понадобится  новая  одежда,  и,
когда мы будем ее шить, я предполагаю заставить ее  принять  участие.  А
еще она должна выучиться готовить. И присматривать за служанками.
   Кефрия называла очередное дело, которому следовало обучить  Малту,  и
всякий раз Роника согласно кивала. Когда же Кефрия наконец высказалась и
умолкла, мать взяла слово.
   - Сдается мне, это разумные планы, - сказала она, -  и  все,  что  ты
думаешь преподать Малте, вне всякого сомнения, пойдет ей на пользу.  Вот
только не думаю, чтобы она взялась за дело по своей воле. Сейчас, знаешь
ли, немодно женщине вникать в подобные вещи, а уж делать их  самой  -  и
вовсе зазорно. По правде говоря,  сейчас  в  Удачном  на  такие  занятия
смотрят как на недостойные  благородных  людей.  Придется  Малте  сильно
поумерить свою гордость, и вряд ли она охотно на это пойдет.
   - Знаю, что не пойдет, - согласилась Кефрия. - И вот что я  по  этому
поводу намерена предпринять. Знаю,  мама,  ты  этого  не  одобришь,  но,
по-моему, это единственный способ подчинить ее  моей  воле.  Так  вот...
Никаких больше карманных денег - кроме тех, что выдам  ей  я  сама.  Дам
знать на рынки и в магазины, что наш семейный кредит на  нее  больше  не
распространяется. Унизительно, конечно, но...  -  Кефрия  призадумалась,
потом кивнула:
   - Да. Это и Сельдена будет точно  так  же  касаться.  Ему  тоже  пора
начинать приучаться к ответственности. Я и так уже  сожалею,  что  Малте
всегда слишком легко доставалось все, чего ни пожелает.
   Роника   ответила   согласным    кивком,    едва    подавив    весьма
прочувствованный вздох облегчения. На столе как раз лежала  целая  горка
счетов с печаткой Малты на них: сладости,  безделушки..,  и  бессовестно
дорогостоящие  духи.  На  самом  деле  Малта   сорила   деньгами   самым
непозволительным образом, но эту  тему  в  своих  разговорах  с  Кефрией
Роника тоже до сих пор старалась не поднимать... Теперь она искренне  не
понимала - почему.
   - Малта - твоя дочь, тебе и решать, - сказала она.  -  Боюсь  только,
нам всем нелегко с ней придется. И вот еще что... - добавила  она  очень
неохотно. - Есть еще кое-какие дела, в которые ее необходимо  ввести.  Я
имею в виду наш договор с семейством Фьестрю.
   Кефрия подняла бровь и заметила:
   - Но ведь я замужем...
   И Роника исполнилась острого сочувствия к дочери.  Стоило  вспомнить,
как она сама впервые осознала, что ее подрастающие дочурки подпадают под
действие договора, заключенного много поколений назад.
   - Верно, ты замужем, - тихо проговорила она. -  А  Альтия  неизвестно
где. А долги наши растут  гораздо  быстрее  доходов...  Кефрия,  вспомни
положения договора Вестритов. Золото или живая жизнь! Как  только  Малту
представят обществу Удачного  как  девицу  на  выданье,  она  становится
заложницей семейства Фьестрю.., если мы не соберем золота для  очередной
выплаты. И... - добавила она нехотя, - в это лето у меня была недостача.
Я пообещала все выплатить в середине зимы - вместе с пенями... -  Ей  не
хватило  мужества  откровенно  сообщить  дочери,   сколь   велики   были
оговоренные пени. - А если мы не заплатим, - трудно  продолжала  она,  -
Каолн Фьестрю будет иметь  полное  право  потребовать  с  нас..,  жизнь.
Альтию, если Альтия к тому времени найдется. Либо же Малту, если  Альтия
не объявится.
   И Роника замолчала, не в силах говорить дальше. До Кефрии  постепенно
дошло, и в глазах появился ужас. А потом - неизбежный гнев.
   - Это несправедливо! Лично я никакого договора не  подписывала!..  Да
как можно притягивать Малту к ответу по договору,  заключенному  прежде,
чем она на свет родилась? Сколько поколений прошло!.. Это  бессмысленно!
Это несправедливо!
   Роника молча позволила ей выкричаться. А потом  произнесла  слова,  с
малолетства знакомые любому сыну или дочери из старинных семейств.
   - Это наш обычай. Мы - торговцы Удачного. Обычай не всегда правилен и
не всегда  справедлив.  Он  даже  иногда  непонятен.  Но  это  -  обычай
торговцев. Ибо что было у нас с собой, когда мы только-только поселились
на Проклятых Берегах? Лишь мы  сами  -  и  цена  нашего  слова.  Данного
мужчиной или женщиной. И мы поклялись в верности друг другу. Не на день,
не на год - на все  поколения,  какие  придут.  Потому-то  мы  и  смогли
обосноваться здесь, где дотоле не мог выжить никто.  А  еще  мы  связали
себя с этой землей.., и со всем, что она  от  нас  может  потребовать...
Подозреваю, что об этом ты с Малтой тоже еще ни  разу  не  заговаривала.
Однако придется, и как можно скорей. Поскольку уж слухи-то точно до  нее
доходили...
   - Но.., но.., но она же еще совсем дитя! -  взмолилась  Кефрия.  Так,
словно от Роники что-то зависело. Так, словно ее согласие или несогласие
могло что-нибудь изменить...
   - Верно, Малта еще дитя, - согласилась мать  осторожно.  -  Но  скоро
распрощается с детством. И она должна быть к этому готова.

ГЛАВА 22
ЗАГОВОРЫ И ОПАСНОСТИ

   - Так-так. Значит, не все так гладко сошло,  как  планировал  Кеннит,
великий пиратский король?
   - Заткнись. - В голосе Кеннита было больше усталости, чем злобы. День
и правда выдался сумасшедший. Утомительный и мучительный.  Они  заметили
живой корабль. Старомодный, пузатый, переваливавшийся по  волнам,  точно
беременная свинья. Мечта морского разбойника, а не торговый корабль! Его
высмотрели издалека: он медленно пробирался, буквально ощупью  отыскивая
фарватер в мелком проливе, весьма  метко  названном  Опятьнетуда.  Судно
глубоко сидело в воде - знать, нагруженное  богатым  товаром.  Следовало
ожидать, что преследователям без большого труда удастся по крайней  мере
посадить  его  на  мель.  На  "Мариетте"  сразу  прибавили   парусов   и
устремились в погоню. И вправду подобрались так близко, что слышно было,
как носовое изваяние выкрикивало глубины и давало указания рулевому. Уже
можно было разглядеть лица людей на борту. Услышать их  возгласы  -  она
заметили и узнали флаг Ворона и пытались подбодрить друг дружку.  Соркор
уже запустил им по мачтам своими любимыми шарами с цепями.., и  что  же?
Корабль в последний миг увернулся, скользнув в сторону. В ярости  Кеннит
велел  заложить  в  катапульты  огненные   заряды,   и   Соркор   нехотя
повиновался. Один из огненных шаров даже попал в цель. И расплескался по
парусу, который немедленно вспыхнул. Но почти так же  стремительно,  как
разбегалось по нему пламя, парус сам собой рухнул вниз  -  и  налетевшие
матросы тотчас затоптали его, залили водой.  После  чего  живой  корабль
начал удаляться от "Мариетты". Это было непостижимо, невероятно, но  это
было так. Он медленно, но верно уходил от погони.
   Тут Кеннит начал орать как безумный,  требуя  поставить  еще  паруса,
вытащить весла - в общем, все что угодно, лишь бы выжать  из  "Мариетты"
еще хоть пол-узла <Пол-узла, узел - принятая в морской практике  единица
скорости судна, равная 1 морской миле (1852,2 м) в час. Название  "узел"
сложилось исторически: в парусном флоте  скорость  определяли  по  числу
узлов лаглиня (размеченного узлами длинного  троса-"линя"  с  деревянным
бруском на конце), выпущенных за борт в течение одной склянки.  Сегодня,
к сожалению, часто приходится слышать и читать в репортажах "из флотской
жизни" безграмотные упоминания об... "узлах  в  час".>  скорости...  Но,
похоже, Боги совсем от него отвернулись, потому что в это время  налетел
зимний шквал. Жуткий островной шквал, когда кажется, что ветер  дует  со
всех сторон разом. Серый дождь  обрушился  непроницаемой  стеной,  слепя
моряков. Кеннит, матерясь, сам взобрался на мачту  в  последней  попытке
хотя бы не потерять живой корабль из виду. И ему  действительно  удалось
увидеть купца еще  несколько  раз.  И  с  каждым  разом  тот  неудержимо
отдалялся от них. Потом обогнул мыс и скрылся за ним... К тому  времени,
когда  туда  добралась  "Мариетта",  живой   корабль   исчез.   Попросту
растворился в море.
   И вот теперь был уже вечер. Ночной ветер надувал  паруса  "Мариетты".
Давно прекратился мерзопакостный дождь...  Команда  ходила  мимо  своего
капитана на цыпочках, не догадываясь, что его бешеное  недовольство  ими
успело выгореть дотла. Кеннит стоял на юте, глядя, как за кормой корабля
светится море, и пытался найти в этом зрелище умиротворение.
   - Похоже, придется  тебе  добыть  еще  работорговца  для  Соркора,  -
любезно заметил все тот же язвительный голосок.
   - Интересно, - сказал Кеннит амулету, - если я срежу тебя с  запястья
да выкину в воду, ты потонешь или поплывешь?
   Деревянное личико заулыбалось:
   - А ты возьми проверь.
   Кеннит тяжко вздохнул:
   - Я ведь тебя  больше  оттого  терплю,  что  ты  мне  очень  недешево
обошелся...
   Его крохотный двойник поджал губы:
   - Своей шлюхе ты тоже спустя время так скажешь?
   Кеннит плотно зажмурился...
   - Послушай! Можешь ты помолчать хоть чуток? Дай мне побыть одному...
   За спиной прозвучали тихие шаги. По палубе прошелестела ткань платья,
и Этта спросила:
   - Ты мне что-то сказал?
   - Нет.
   - А мне показалось... Ты один побыть хочешь? Если  надо,  я  в  каюту
уйду... - Она помолчала и добавила еще тише:
   - Но если ты не очень против, я бы лучше здесь с тобой постояла.
   Его  ноздрей   достиг   запах   ее   духов.   Лаванда...   Кеннит   в
нерешительности обернулся. Она склонилась в низком реверансе перед  ним.
Благородная дама, приветствующая своего повелителя.
   - Да ладно тебе... - пробормотал он, не веря своим глазам.
   - Спасибо, - горячо поблагод