наталкивался  на  взгляд,  полный
тлеющей злобы. Могучие руки были вечно скрещены на мускулистой груди,  а
челюсти оставались так плотно сжаты, как если бы Совершенный по-прежнему
состоял из одного куска оживленного дерева.  Он,  наверное,  знал  тайну
исчезновения Кабли и всех его людей, - но так ее  никому  и  не  открыл.
Отец  Альтии  как-то  рассказал  ей,  что  в  те   времена   присутствие
"Совершенного" в гавани уже воспринималось почти как должное. Люди  даже
поговаривали,  будто   Седжу   наконец-то   удалось   прервать   цепочку
злосчастии, сопровождавших жизненный путь корабля. Сам  Седж  хвастался,
будто полностью подчинил живой корабль своей воле.  И  даже,  нимало  не
опасаясь, брал с собой  в  море  своего  старшего  сына.  Постепенно  он
выкупил свой заложенный дом и земли и сделал  обеспеченной  жизнь  своей
жены и детей. Зачесали бороды прежние заимодавцы: им стало казаться, что
они слишком опрометчиво отказались от притязаний на плавучее  несчастье,
которым им тогда представлялся корабль...
   Но из восемнадцатого плавания Седж не вернулся.
   Тот год был необыкновенно богат по части жестоких штормов, и  кое-кто
говорил, будто участь Седжа немногим отличалась от участи многих  других
моряков, нашедших свой конец под волнами. Если мачты  и  такелаж  сильно
обледенеют, корабль, знаете ли, может перевернуться. Как обычный, так  и
живой... Вдова Седжа бродила по пристани и пустыми глазами  смотрела  на
горизонт. Но сколько можно ждать? Не двадцать же лет! И она вновь  вышла
замуж и родила новых детей...
   И только тогда Совершенный вернулся.
   И опять - кверху килем. Вопреки всем течениям и ветрам. Медленно,  но
верно придрейфовал он домой...
   В этот раз, едва разглядев серо-серебряное диводрево, люди  мгновенно
поняли, кто это пожаловал в порт. Охотников буксировать его к берегу уже
не нашлось. Равно  как  и  желающих  переворачивать  его  килем  вниз  и
выяснять, что сталось с командой. О нем  старались  даже  не  упоминать,
чтобы случайно не накликать беды. Но, когда его мачта застряла в  донной
грязи гавани, он превратился в плавучее препятствие для  всех  кораблей,
покидавших гавань или входивших в  нее.  Тогда  капитан  порта  <Капитан
порта - должностное лицо, осуществляющее надзор за порядком мореплавания
и  безопасностью  на  территории  порта.   Ему   подчинены   лоцманская,
сигнальная  и  некоторые  другие  службы.  В  частности,  он  организует
спасательные операции в акватории порта,  имея  право  мобилизовать  для
этого все находящиеся  там  корабли.>  был  вынужден  все-таки  заняться
Совершенным. Ругаясь на чем свет стоит, моряки высвободили его мачту  из
ила и, дождавшись прилива помощней, лебедками выволокли Совершенного как
можно дальше на сушу. Тогда-то все и увидели, что не только его  команду
постигла  очень  печальная  участь.  Носовое  изваяние  оказалось  самым
зверским образом изувечено. Кто-то изрубил  Совершенному  лицо  топором,
уничтожив глаза, - теперь на этом месте было лишь  месиво  щепок.  А  на
груди скульптуры оказалась выжжена странная звезда о  семи  концах.  Она
выглядела как только что нанесенная рана.
   И  при  этом  Совершенный  свирепо   щерил   зубы,   продолжая   люто
сквернословить, а мощные  руки  знай  шарили  кругом,  обещая  разорвать
всякого, кто попадется...
   Те, у кого хватило смелости забраться внутрь,  рассказывали,  что  от
хорошо оснащенного корабля осталась, если так можно выразиться, порожняя
скорлупа. От тех, кто ушел на нем в  плавание,  не  осталось  ни  единой
вещественной приметы. Ни ножа, ни ботинка, - вообще ничего. Пропали даже
судовые журналы -  вместилище  памяти  корабля.  Окончательно  спятивший
Совершенный бессвязно бормотал, хохотал и бранился...
   Таким он и был столько, сколько его помнила Альтия. "Отверженный" или
еще "Ушедший", как кое-кто его называл.  Несколько  раз  до  него  почти
добирались особенно сильные приливы, и тогда капитан порта  распорядился
приковать его цепями к утесам. Еще  не  хватало,  чтобы  разбитый  остов
смыло в море, где он сделается опасен для других кораблей!
   Числился  теперь  Совершенный  собственностью  Эми  Ладлак.   Альтия,
впрочем,  весьма  сомневалась,  что  та   вообще   когда-либо   посещала
развалину, валявшуюся на берегу. Оно и понятно. Когда в семье  заводятся
сумасшедшие  родственники,  их  держат  в  дальнем  чулане  и  упоминают
опасливым шепотом. Или вовсе не упоминают.
   Альтия попробовала представить себе Проказницу, дождавшуюся вот такой
участи...
   И содрогнулась.
   - Еще вина? - подскочил к ней мальчик-слуга.
   Альтия покачала головой,  сообразив,  что,  предавшись  размышлениям,
слишком долго засиделась за  столиком.  И,  между  прочим,  если  сидеть
сиднем и перебирать в уме чужие несчастья, изменений к лучшему  в  своей
собственной жизни  еще  долго  можно  не  ждать.  Если  хочешь  получить
результат - действуй!
   И первое, что ей следовало сделать, - это  рассказать  матери,  какой
прискорбный душевный разлад испытывает  семейный  корабль.  Быть  может,
удастся ее убедить, что Альтии просто необходимо быть на борту и плавать
вместе с Проказницей. А во-вторых... "Нет, не во-вторых, а в-главных.  Я
себе никогда и ни под каким видом не позволю ничего, что хоть  отдаленно
можно будет принять за ребяческое нытье. Лучше уж удавиться прямо  здесь
и сейчас!"
   Она покинула чайную и отправилась дальше запруженными улицами  рынка.
Чем больше старалась она  сосредоточиться  на  своих  затруднениях,  тем
больше запутывалась и никак не могла решить, с  чего  же  начать.  Нужно
было найти приют на ночь. Найти пропитание  и  работу.  Ее  возлюбленный
корабль угодил в очень скверные руки, и не  в  ее  силах  было  изменить
такое положение дел. Она подумала о каких-то союзниках,  на  которых  ей
следовало бы опереться в столь тяжелый момент...
   Оставалось лишь запоздало проклинать себя за то, что она  никогда  не
водилась с дочками и сыновьями из других торговых семей. У нее  не  было
ни поклонника, готового примчаться на помощь, ни лучшей подруги, которая
с радостью приютила бы ее на несколько дней. На борту "Проказницы" у нее
было все: отец, с которым  она  вела  серьезные  беседы,  и  матросы,  с
которыми можно было повеселиться и пошутить.  Приезжая  в  Удачный,  она
либо нежилась дома,  наслаждаясь  роскошью  мягкой  постели  и  горячей,
всегда свежей еды.., либо сопровождала отца, когда тот ходил  по  делам.
Она знала Кертиля, его давнего  советника.  Знала  нескольких  менял.  И
кое-каких купцов, из года в год бравших у отца товары.
   Ни к кому из них обратиться теперь она не могла.
   И домой ей  дороги  больше  не  было.  Вздумай  она  там  показаться,
домашние тотчас решат - кончилась гордыня, приползла с поджатым хвостом.
А что надумает в этом случае содеять  Кайл,  и  вовсе  было  предсказать
невозможно. Чего доброго, объявит своей неотъемлемой  собственностью  ее
сандалии и рубашку. С него станется и попробовать запереть ее в комнате,
как нашкодившего младенца.
   И  все-таки  была  на  ней  ответственность  за  Проказницу.  И  этой
ответственности никто с нее не снимал -  хоть  и  было  во  всеуслышание
объявлено, что-де корабль ни в коем разе ей не принадлежит!
   В конце концов она решила утихомирить грызущую совесть  и  остановила
пробегавшую мимо девчонку-посыльную. Получив грошик, та выдала  ей  лист
грубой  толстой  бумаги  и  угольный  карандаш  и  пообещала  до  заката
доставить записку по назначению. Альтия нацарапала  торопливую  записку,
адресованную  матери...  Писать  оказалось  неожиданно  трудно.   Альтия
упомянула  лишь  о  том,  что,  по  ее   мнению,   Проказница   выглядит
обеспокоенной и несчастной. Для себя Альтия ничего не стала просить,  но
матери настоятельно предложила посетить корабль, вызвать  Проказницу  на
откровенность и  попросить  честно  рассказать  ей,  в  чем  причина  ее
расстройства. Предвидя,  что  это  может  быть  воспринято  как  попытка
драматизировать ситуацию, Альтия решилась напомнить матери  о  горестной
участи Совершенного, добавив, впрочем, что она, мол, твердо надеется,  -
их семейный корабль подобная судьба не постигнет.
   Перечитав послание, Альтия недовольно нахмурилась,  -  наверняка  они
там сочтут ее лицемеркой. Ну и шут с ними. Это  лучшее,  что  она  может
сделать. Ну а мать.., она такой человек, что  во  всяком  случае  сходит
посмотреть своими глазами. Альтия запечатала письмо  капелькой  воска  и
все тем же кольцом - и девочка убежала.
   Покончив с этим делом, Альтия подняла повыше голову и как  бы  заново
огляделась вокруг. Она, оказывается стояла на улице Дождевых Чащоб.  Эту
часть города они с отцом всегда очень  любили...  Всякий  раз,  бывая  в
Удачном, они с ним находили время под ручку прогуляться по этой улице, с
восторгом разглядывая и показывая друг другу  умопомрачительные  товары,
выставленные в витринах. Помнится, в  свой  последний  приход  сюда  они
забрались в лавку хрусталя - и провели там чуть  не  полдня...  Торговец
как раз выставлял новый набор ветряных  колокольчиков.  Любое  дуновение
воздуха вызывало к жизни нежную музыку. Колокольчики принимались звонить
- и не абы как, нет, они вызванивали складную, неуловимую и нескончаемую
мелодию. Уста смертного человека были бессильны ее воспроизвести,  но  в
памяти она продолжала звучать. Папа тогда купил ей маленький  полотняный
мешочек с засахаренными фиалками и розовыми лепестками. И еще сережки  в
виде рыб-парусников. А она помогала ему выбирать  ароматные  камешки  ко
дню рождения мамы. И, выбрав, они вмести понесли  их  к  серебряных  дел
мастеру - сделать перстни. Чудесный был  день...  Они  ходили  по  самым
странным лавчонкам, какие себе можно  представить.  И  все  эти  лавочки
торговали разными разностями с реки Дождевых Чащоб...
   Говорят, в той реке  сама  вода  несла  волшебство.  И,  уж  конечно,
товары, которые привозили в город торговавшие там семейства, сплошь были
отмечены соприкосновением с магией. Какие бы темные слухи  ни  ходили  о
первопоселенцах, так и оставшихся у реки, - привозимое оттуда  выглядело
чудесным  и  привлекательным.  Семейство  Верга  торговало   предметами,
наводившими на мысли о древности: дивными коврами с изображенными на них
не вполне человеческими существами с глазами цвета  лаванды  и  топазов;
невиданные   драгоценности,   сработанные   из   металла,   природа    и
происхождение которого оставались никому не  известными;  глиняные  вазы
удивительного  изящества  формы,  к  тому  же  распространявшие  аромат.
Семейство Софронов привозило жемчуг, окрашенный  в  глубокие  оранжевые,
фиолетовые, синие тона, и сосуды из особого  "холодного"  стекла  -  они
никогда не нагревались, и их использовали для охлаждения вина,  фруктов,
взбитых  сливок.  Еще  другие  продавали  плоды  квези:  из  их   шкурки
выдавливали масло, способное обезболить даже серьезную  рану,  а  мякоть
попросту опьяняла, причем на несколько дней...
   Маленькую Альтию всегда с особой силой влекли магазины  игрушек.  Там
можно было обнаружить, к примеру, кукол, чьи  влажные  глаза  и  ощутимо
теплая кожа делали их превосходными подобиями настоящих живых младенцев.
А еще там были заводные  игрушки,  сделанные  так  искусно,  что  одного
завода хватало на несколько часов работы. А  еще  -  подушечки,  набитые
травами,  навевавшими  чудесные  сновидения,  и  что-то  вырезанное   из
гладкого камня, прохладно светившегося изнутри: положи его рядом с собой
на ночь - и можешь не бояться кошмаров.
   Все это даже в Удачном продавалось по ценам совершенно заоблачным,  а
после перевозки в другие города цена на них взлетала уже вовсе до звезд.
Но вовсе не из-за дороговизны Ефрон  Вестрит  этих  игрушек  не  покупал
никогда - даже Малте, безобразно  избалованной  внучке.  Альтия  однажды
попыталась добиться от него,  почему,  но  он  только  покачал  головой:
"Нельзя, - сказал он, - соприкоснуться с магией и  ни  в  коей  мере  не
запачкаться. Наши предки рассудили, что слишком велика  будет  плата,  и
покинули Дождевые Чащобы, чтобы поселиться в Удачном. И мы  с  Дождевыми
Чащобами не торгуем..." Альтия тщетно пыталась выяснить у него, что  это
все значит. Он обещал обсудить это с нею, когда она подрастет.
   Между прочим, несмотря на все свои рассуждения,  он  купил-таки  жене
ароматические камешки, о которых она очень мечтала.
   "Когда я подрасту..."
   Они откладывали и откладывали тот разговор... А теперь он уже никогда
больше не состоится. Эта горькая мысль развеяла приятные воспоминания  и
вернула Альтию к невеселой яви позднего полудня. Покидая улицу  Дождевых
Чащоб, девушка  не  удержалась  и  украдкой  бросила  взгляд  в  витрину
магазина Янтарь на углу. Она почти ждала, что Янтарь будет стоять там  и
таращиться на нее... Но нет. Внутри были  лишь  ее  изделия,  прихотливо
разложенные на куске золотистой парчи.  Дверь  лавки  была  гостеприимно
распахнута, люди входили и  выходили.  Стало  быть,  предприятие  Янтарь
действительно процветало...  Альтия  попробовала  сообразить,  с  какими
семьями из Дождевых Чащоб была связана Янтарь, и как вообще ей  все  это
удалось. У нее ведь, в отличие от  большинства  других,  на  вывеске  не
значилось эмблемы какого-либо семейства торговцев.
   Остановившись в тихом переулке, Альтия отвязала свои  сумочки-карманы
и просмотрела их содержимое. Все оказалось так, как она и  предполагала.
Сегодня можно было снять комнату и как следует поужинать. Либо,  питаясь
впроголодь, протянуть несколько  дней.  Можно  было,  конечно,  попросту
вернуться домой.., но заставить себя сделать это  Альтия  не  могла.  По
крайней мере до тех пор, покуда там Кайл. Вот позже, когда он отправится
в плавание, а она подыщет себе какое-никакое жилье  и  работу..,  тогда,
быть может, она и сходит домой - забрать свою одежду и кое-какие  личные
украшения.  Уж  это-то  она  сможет   себе   вытребовать,   не   потеряв
достоинства.
   Но пока там Кайл - нет. Ни в коем случае.  Альтия  сложила  монеты  и
бумажные деньги назад в кошелек  и  покрепче  завязала  его,  с  горечью
вспоминая все то, что вчера  она  так  бездумно  потратила  на  выпивку.
Вернуть те деньги, конечно, было нельзя, сколько о том ни мечтай.  Лучше
попытаться с умом потратить те, что еще  остались.  Она  убрала  сумочки
назад под одежду, покинула переулок и  решительно  двинулась  вперед  по
улице.
   Ей  необходимо  было  где-то  переночевать..,  и  только  одно  место
приходило на ум.
   Помнится, папа сурово предостерегал ее против его общества, а после и
вовсе  запретил  его  навещать.  Как  давно  она  с  ним  последний  раз
разговаривала! Но пока она была ребенком  и  не  начала  еще  плавать  с
отцом, она обыкновенно проводила с ним чуть не все летние вечера. И  это
при том, что прочая городская ребятня его боялась и  ненавидела.  Альтия
поначалу тоже боялась,  но  быстро  утратила  весь  свой  страх.  Честно
сказать,  ей  было  жалко  его.  Вид  у  него,  это  верно,  был  весьма
страхолюдный.., но, если  на  то  пошло,  страшно  было  сознавать,  что
нашлись люди, сделавшие с ним ТАКОЕ!..
   С тех пор как она это поняла, между ними  начала  зарождаться  робкая
дружба...
   Послеполуденное солнце начало явственно  клониться  к  вечеру,  когда
Альтия покинула пределы Удачного  и  стала  пробираться  по  каменистому
берегу туда, где лежал на песке вытащенный на сушу Совершенный.

ГЛАВА 12
О КОРАБЛЯХ БРОШЕННЫХ И НЕВОЛЬНИЧЬИХ

   Поверхность воды осталась высоко наверху...
   И не на мгновение, не потому, что захлестнула взметнувшаяся волна. Он
висел глубоко в воде вниз головой, и течение  развевало  его  волосы,  и
легкие вбирали воду - не воздух. "Значит, я утонул и умер, -  подумалось
ему. - Утонул и умер. Такое уже было со мной прежде..."
   Перед ним простирался залитый зеленоватым  светом  мир  рыб  и  воды,
воды, воды... Он вытянул руки, потом уронил их и они,  опустившись  ниже
его головы, заполоскались в глубине...
   Он ждал смерти, но она все не наступала и не наступала.
   Потому что все было обманом. Все и всегда. Он хотел  перестать  быть,
но и этого ему не было позволено. И ему не давали покоя даже здесь,  под
водой, несмотря на то что на его палубах больше не раздавались команды и
не слышен был топот матросов, а  в  трюмах,  заполненных  морской  водой
воцарилась мертвенная тишина. Здесь он познал скуку но не покой, нет, не
покой. Хотя его избегали даже косяки рыб.  Случалось,  они  подлетали  к
нему,  точно  стаи  морских  птиц..,  а  потом  чуяли   неблагословенное
диводрево – и отворачивали в сторону все разом, не смешивая рядов.
   Так, в полном одиночестве, двигался он сквозь этот  мир  приглушенных
звуков и смягченных цветов... Не дышащий, не умирающий и не спящий.
   А потом появились морские змеи.
   Что-то влекло их к нему. Насколько он мог судить, то была некая смесь
отвращения и любопытства. Они дразнили его,  разевая  зубастые  пасти  и
стремительно захлопывая их перед самым его лицом, возле рук. Он  пытался
отталкивать самых нахальных, но их было слишком много. Он что было  мочи
лупил их кулаками, но они даже  не  подавали  виду,  что  чувствуют  его
отчаянные удары - как если бы он был безобидной и беспомощной  рыбешкой.
И они разговаривали друг с другом, обсуждая  свою  находку  -  его.  Они
трубили под водой.., и он их почти понимал. Вот это-то его всего более и
пугало - то, что он их почти понимал. Они вглядывались в его  глаза,  их
гибкие тела обвивали и сдавливали его корпус, сжимая в угрожающе могучих
объятиях,  которые,  тем  не  менее,  напоминали  ему..,   что?   Темное
воспоминание  таилось  в  дальнем  уголке  его  покалеченной  памяти   -
подспудный намек на некое родство, намек слишком жуткий, чтобы  решиться
и вытащить его из  потемок.  Змеи  обхватывали  его  и  тащили  вниз,  в
непроглядную пучину, все глубже и глубже, и груз,  еще  сохранявшийся  в
трюмах, бился о  корпус,  пытаясь  разрушить  его  и  всплыть.  Змеи  же
гневались и свирепо требовали от  него  чего-то,  как  будто  их  ярость
способна была заставить его в самом деле понять их язык...
   - Совершенный?..
   Он вздрогнул  и  проснулся,  вывалившись  из  мира  ярких  видений  в
мучительную тьму бодрствования. Попытался открыть  глаза...  Даже  после
всех лет, проведенных  в  темноте  он  еще  пытался  открывать  глаза  и
смотреть на того, кто к нему обращался.  Медленно  он  опустил  воздетые
руки и скрестил на груди, прикрывая постыдный  шрам,  там  находившийся.
Ему показалось, он почти узнал ее голос.
   - Да? - отозвался он осторожно.
   - Это я... Альтия.
   - Смотри, не рассердился бы твой отец, застав тебя тут. Ох  и  наорет
же он на тебя...
   - Ты говоришь о давно прошедших временах, Совершенный. Я  тогда  была
маленькой девочкой. Мы ведь уже встречались с тех пор,  как  я  выросла,
разве не помнишь?
   - Ну.., вроде бы. Хотя не очень-то часто ты меня  навещаешь.  И  я  в
самом деле отчетливей всего помню то, как раскричался твой  папа,  когда
однажды застукал тебя здесь со мной. Помнится, он обзывал меня  "поганой
развалиной" и "самым мерзким злосчастьем, которое может случиться"...
   Она ответила едва ли не пристыженно:
   - Да, я тоже это помню. И тоже очень отчетливо.
   - Наверное, все же не так, как я. С  другой  стороны,  у  тебя  выбор
воспоминаний побольше, чем у меня. - И пожаловался:
   - Трудно, знаешь ли, обзавестись яркими  воспоминаниями,  валяясь  на
берегу...
   - Зато, - предположила Альтия, - в свое время ты,  наверное,  пережил
массу приключений?
   - Все может быть. Если бы я еще и мог хоть что-нибудь вспомнить...
   Она подошла ближе - он понял это по шагам. Прислушался  к  тому,  как
изменилось направление, с которого доносился ее голос, и  рассудил,  что
она, должно быть, уселась на камень.
   - Раньше, - сказала она, - ты часто делился со  мной  воспоминаниями.
Когда я была маленькой девочкой и приходил