. Если я сейчас откровенно расскажу тебе о том, что
намерена сделать, сможешь ли ты сохранить услышанное в секрете?
   Его ответ был ответом жреца.
   - А ты собираешься сделать.., что-нибудь не правильное?
   Альтия чуть не расхохоталась.
   - Ни в коем  случае.  Я  не  собираюсь  втихомолку  прирезать  твоего
папеньку или еще что-нибудь этакое выкинуть.  -  Она  помолчала,  заново
взвешивая все то, что ей было известно  о  юном  племяннике.  Проказница
утверждала, что ему вполне можно верить. Хорошо  бы  корабль  в  нем  не
ошибся... - Я подумываю не прирезать  его,  а  перехитрить.  Но  у  меня
ничего не выйдет, если он догадается. Вот я и хочу  доверить  эту  тайну
тебе.
   - Зачем же вообще кому-то говорить? "Если тайну знают двое, ее  знает
и свинья", - напомнил он тетке.
   Вот тут он был полностью прав. Альтия собралась с духом...
   - Потому что от тебя зависит, получится у меня или нет.  Если  ты  не
дашь  слова  помочь  мне,  бессмысленно  будет  даже  пытаться  что-либо
сделать.
   Уинтроу некоторое время молчал...
   - Тогда, в тот день.., когда он ударил меня.  Ты,  наверное,  решила,
что теперь я его ненавижу.., желаю ему погибели. Это не  так.  Я  просто
хочу, чтобы он сдержал обещание.
   - И я хочу точно того же, - быстро ответила Альтия. - Я  не  потребую
от тебя ничего бесчестного, Уинтроу. Клянусь тебе в этом. Но прежде, чем
я еще что-либо скажу, и ты мне поклянись, что не выболтаешь секрета!
   Ей показалось - мальчик бесконечно долго размышлял  над  ее  словами.
"Неужели все жрецы так же осторожно взвешивают каждое слово?.."
   - Я сохраню твою тайну, - ответил он наконец. Вот это  ей  в  нем  до
глубины души нравилось. Никаких цветистых обетов. Просто слово и все. Ее
ладонь ощутила знакомый трепет. Проказница  тихо  радовалась  тому,  что
Альтии нравился Уинтроу. "Ей-то что за дело до этого. Вот интересно..."
   - Спасибо, - тихо произнесла она вслух. Собрала в  единый  кулак  все
свое мужество. "Только бы он не посчитал меня за дуру непроходимую..." -
Уинтроу, ты ясно помнишь тот день? Когда он сшиб  тебя  с  ног  в  нашей
столовой?
   - Помню.., по большей части. В смысле, кроме того времени,  пока  был
без сознания.
   - Значит, ты помнишь, что сказал твой отец? Он  поклялся  именем  Са:
если, мол, хоть  один  заслуживающий  доброго  слова  капитан  даст  мне
рекомендацию как моряку, он вернет мне мой корабль. Помнишь ты это?
   Альтия затаила дыхание.
   - Помню, - тихо отозвался Уинтроу.
   Она приложила к корпусу корабля уже обе ладони:
   - А сможешь ты поклясться именем Са, что слышал, как он произнес  эти
слова?
   - Нет.
   Альтия воочию увидела, как рушатся все ее воздушные замки. Надо  было
предвидеть это заранее. Да как она подумать-то могла, будто у  мальчишки
хватит мужества пойти в таком важном деле против  отца?..  "Дура,  дура,
дура безмозглая..."
   - Я засвидетельствую сказанное  им  в  тот  день,  -  тихо  продолжал
Уинтроу. - Но поклясться не могу. Жрец Са не может клясться именем Са.
   Сердце Альтии птицей воспарило  из  пропасти,  в  которую  обрушилось
мгновение назад. "Вот и достаточно. Если есть  на  свете  хоть  какая-то
справедливость, этого должно быть достаточно..."
   - Стало быть, - все-таки нажала она, - ты  поручишься  своим  словом,
словом мужчины, в том, что слышал от него эти слова?
   - Конечно. Ведь это только правда. Но  только...  -  тут  он  покачал
головой, глядя на нее сверху вниз, -  думаю,  что  ничего  хорошего  все
равно не получится. Если уж мой отец не пожелал сдержать обет, данный Са
в том, чтобы отдать меня в жрецы.., с какой стати ему исполнять  клятву,
к тому же данную в гневе? Речь ведь идет о корабле,  а  корабль,  думаю,
ему гораздо дороже, чем я... Жаль мне разубеждать тебя, Альтия, но.., ты
лучше не очень рассчитывай на то, что вправду отвоюешь Проказницу.
   - А уж об этом  ты  предоставь  мне  самой  волноваться,  -  ответила
Альтия, и голос ее дрожал. Ее так и трясло  от  облегчения  и  восторга.
Итак, один свидетель у нее уже был. И она  чувствовала,  что  сможет  на
него положиться.  Нет,  она  не  станет  говорить  мальчугану  о  Совете
Торговцев и о том, как велика была его власть. Она  и  без  того  вполне
достаточно ему рассказала. Незачем еще больше отягощать его. - Покуда  я
знаю, что ты засвидетельствуешь правду выговорила она, -  у  меня  будет
надежда.
   Он молча воспринял эти слова. Некоторое время  Альтия  просто  стояла
внизу и молчала, касаясь ладонями притихшего корабля. Ей  почти  удалось
дотянуться через Проказницу к мальчику. Ощутить его горе и одиночество.
   - Завтра мы отчаливаем, - сказал он наконец. Радости в его голосе  не
было никакой.
   - Как же я, - отозвалась Альтия, - тебе завидую…
   - Знаю. И я ничего так не хотел бы, как местами с тобой поменяться.
   - Твои бы слова да Са в  уши.  -  Альтия  постаралась  отрешиться  от
снедавшей ее ревности.  -  Уинтроу..,  ты  доверяй  кораблю.  Проказница
станет заботиться о тебе, а ты, уж пожалуйста, хорошенько  позаботься  о
ней.  Я  очень  рассчитываю,  что  вы  уж  как-нибудь  друг  за  дружкой
присмотрите! - Она почувствовала, что помимо своей воли заговорила тоном
этакой любящей родственницы; она с детства ненавидела  такую  манеру.  И
обратилась к Уинтроу  так,  как  пристало  обращаться  к  мальчику-юнге,
уходящему в свое первое плавание:
   - Я верю, что ты полюбишь и моряцкую жизнь, и этот  славный  корабль.
Это ведь у тебя в крови, не  забывай.  И  если  у  тебя  получится...  -
дальнейшие слова дались ей тяжелее, но она справилась,  -  если  у  тебя
получится, если ты окажешься достоин нашего корабля, то, когда  я  снова
назову ее своей, для тебя всегда найдется на борту  место.  Это  я  тебе
обещаю.
   - Спасибо, тетя, только что-то  плохо  верится  мне,  чтобы  я  таким
правом воспользовался. Я не то чтобы не люблю корабль, просто плохо себе
представляю, как...
   - Это с кем это ты там так весело болтаешь, юнга? - рявкнул с другого
конца  палубы  Торк.  Тяжелые  шаги  прогромыхали  над  головой.  Альтия
мгновенно растворилась в непроглядной тени и перестала дышать.  "Уинтроу
не сможет сказать Торку не правду. Не такой он человек. Ну а я не  смогу
просто так стоять и смотреть, как его из-за  меня  лупцуют.  Как  бы  не
вышло, что Торк меня в результате сграбастает и к Кайлу отволочет..."
   Но тут подала голос Проказница.
   -  По-моему,  нам  с  Уинтроу  дозволено  было  беседовать,  -  резко
проговорила она. - А что, Торк, тебе уже что-то мерещится?
   - Есть там кто внизу, на причале? - требовательно рычал Торк.  Альтия
увидела,  как  возникла  над  фальшбортом   его   всклокоченная   башка.
Нависающий борт Проказницы  и  глубокая  тень  под  ним  не  дали  Торку
что-либо рассмотреть. Тем не менее Альтия по-прежнему боялась дышать.
   Проказница ядовито поинтересовалась:
   - Тогда почему бы тебе не пошевелить своей жирной жопой и  самому  не
проверить?
   Альтия явственно расслышала потрясенное аханье  Уинтроу  и  сама  еле
удержалась от смеха: Проказница  заговорила  точь-в-точь  как  нахальный
бывший юнга Майлд, когда на него нападал стих кому-нибудь нагрубить.
   - Что?.. - оторопел Торк. - А вот сейчас возьму и схожу!
   - Только смотри впотьмах не споткнись, - промурлыкал корабль. - А  то
еще свалишься в  воду  да  и  утонешь  прямо  у  пристани.  То-то  будет
стыдобища...
   Тихое  покачивание  судна  неожиданно  усилилось..,  чуть-чуть,   еле
заметно. Но это движение придало юношеской дерзости Проказницы темный  и
опасный оттенок. У Альтии зашевелились волосы...
   - Ах ты поганая калоша!.. - зашипел  Торк.  -  Только  не  воображай,
будто напугала меня! Я спущусь! И посмотрю!
   И он тяжеловесно затопал по палубе. Альтия, впрочем,  не  взялась  бы
точно сказать, вправду ли он направился к  трапу  -  или  просто  удирал
подальше от разгневанного изваяния.
   - Беги! Живо! - шепнула Проказница.
   - Бегу. Счастливо тебе. Я буду с тобой сердцем...
   Альтия еле слышно выдохнула эти слова, но кому как не ей было знать -
пока она касается его ладонями, корабль и без  слов  расслышит  ее.  Она
скользнула прочь от Проказницы, стараясь держаться как  можно  глубже  в
тени. "Да сохранит Са их обоих... Да оградит.., и в особенности - от них
самих же..."
   На сей раз это была самая настоящая молитва, обращенная к Небесам.  И
необыкновенно прочувствованная притом.

***

   Роника  Вестрит  в  одиночестве  сидела  на   кухне...   За   окошком
царствовала летняя ночь: трещали цикады, сквозь ветви  деревьев  мерцали
яркие звезды. Совсем скоро прозвучит гонг  на  краю  поля...  Эта  мысль
заставила ее подумать о бабочках. Нет, не о тех,  пестрых.  О  мохнатых,
ночных... Они куда лучше подходили к этой ночи и тем  встречам,  которые
должны были произойти до утра.
   С вечера она отпустила всех  слуг.  Ей  пришлось  отдельно  объяснять
Рэйч, что она желала бы остаться одна. Последнее время рабыня прониклась
к ней такой благодарностью, что хозяйка прямо-таки не знала, куда деться
от ее печальных преданных  глаз.  Кефрия  приставила  ее  обучать  Малту
танцам, и еще как правильно держать  веер  и  вести  светские  беседы  с
мужчинами. Роника поначалу возмутилась, узнав, что Кефрия  вознамерилась
поручить столь важную часть образования дочери в  общем-то  чужестранке.
Потом поняла, что в последнее время Кефрия с Малтой  не  вполне  ладили.
Полностью о природе их  ссор  ей,  впрочем,  не  рассказывали..,  и  она
трепетно надеялась - не  расскажут.  У  нее  и  своих  проблем  хватало.
Больших и серьезных. Так что без пристального внимания к разборкам дочки
с внучкой она уж как-нибудь обойдется. Спасибо и на  том,  что  возня  с
Малтой вполне занимала Рэйч, и та не путалась у нее  под  ногами...  Ну,
почти совсем не путалась.
   Давад уже дважды прозрачно намекал Ронике, что, мол,  рабыню-то  пора
бы и возвернуть. Всякий раз Кефрия  столь  многословно  принималась  его
благодарить за всю ту помощь, которую Рэйч им оказывала  ("Право  слово,
даже не знаем, как бы мы без нее обошлись..."), что у Давала попросту не
оставалось   возможности   более-менее    вежливо    вытребовать    свою
собственность обратно. Роника же про  себя  гадала,  сколько  еще  можно
будет пользоваться подобной тактикой. И что они будут делать, когда  она
перестанет  срабатывать.  Купить  девушку?..  И  таким   образом   самим
превратиться в рабовладельцев?.. От одной мысли об этом Ронику  начинало
тошнить. Но, с другой  стороны,  бедняжка  удивительным  образом  к  ней
привязалась, и с этим тоже нельзя было не считаться. Если только Рэйч не
отвлекали иные обязанности,  она  неизменно  торчала  под  дверью  любой
комнаты, в которой на данный момент пребывала ее возлюбленная госпожа, с
тем чтобы мгновенно  броситься  исполнять  любое  ее  пожелание.  Роника
искренне желала, чтобы Рэйч каким-то образом заново нашла себя в  жизни.
Но  тут  же  задавалась  вопросом:  разве  может  что-либо  заменить  ту
счастливую прежнюю жизнь, которую отняло у нее рабство?..
   Издали, смягченный и ослабленный расстоянием, долетел звук гонга.
   Роника нервно поднялась на ноги и обошла кухню. Лишь для того,  чтобы
вновь вернуться за стол. За стол, который она собственноручно накрыла. В
честь гостьи она собиралась зажечь две длинные свечи отменнейшего белого
воска. На стол была постелена скатерть - сплошное плотное кружево  цвета
сливок, и на эту скатерть Роника выставила свой лучший фарфор и столовое
серебро.  Подносики  изысканных  пирожных  соседствовали   с   обширными
блюдами, где горками  лежали  подкопченные  устрицы  и  свежие  овощи  в
горьком соусе. Была приготовлена и  бутылочка  дивного  старого  вина...
Великолепное  угощение  должно  было  показать,  как  она  уважала  свою
посетительницу. А подчеркнуто домашняя  обстановка  -  ибо  нет  в  доме
уголка укромнее кухни - должна была напоминать им обеим о давнем уговоре
защищать и оберегать друг дружку. Нервными движениями  Роника  принялась
перекладывать   серебряные   ложечки,   и   без   того   разложенные   в
безукоризненном порядке... Ах,  глупость  какая.  Она  ведь  не  впервые
принимала  у  себя  представителя  торговцев  из  Дождевых  Чащоб.   Они
приходили к ней дважды в год все то  время,  что  она  была  замужем  за
Ефроном. Сегодня просто был самый первый раз со дня его смерти. И все. И
все!
   ...И первый раз, когда она не сумела целиком собрать потребную плату.
   В небольшой, но тяжеленькой шкатулке с золотом недоставало двух  мер.
Целых двух мер. Роника собиралась сама заявить  об  этом,  не  дожидаясь
вгоняющих в краску расспросов. Заявить - и предложить включить эти  меры
в свою следующую выплату. С процентами, конечно. Что,  в  конце  концов,
она могла еще сделать? И что могла сделать ее посетительница?  Частичная
выплата все же лучше, чем вообще никакой. И торговцам из Чащоб ее золото
было много нужнее всего прочего, что она способна была предложить.
   Так она, по крайней мере, надеялась...
   Она ждала стука в дверь - и все равно вздрогнула, когда он прозвучал.
   - Добро пожаловать! - откликнулась она, не  вставая,  впрочем,  чтобы
открыть. Зато быстро задула все, кроме одной, свечи, озарявшие  комнату.
Этой последней свечой она растеплила свечи  на  столе  -  и  потом  тоже
погасила ее. А потом накрыла  язычки  пламени  нарядными  колпачками  из
чеканной латуни. В них были прорезаны отверстия в форме листочков  -  по
стенам комнаты заплясали фигурные отсветы.
   И только тогда, удовлетворенно кивнув, Роника отворила дверь.
   - Добро пожаловать под мой кров, - сказала она. - Входи и будь  здесь
как дома.
   Эта формула приветствия была данью старой традиции, но  голос  Роники
согревала ненаигранная приязнь.
   - Благодарю,  -  отвечала  женщина  из  Дождевых  Чащоб.  Войдя,  она
огляделась и явно одобрила интимную обстановку и приглушенный свет.  Она
стащила с рук мягкие кожаные перчатки и отдала их Ронике. Потом откинула
капюшон, прикрывавший ее  волосы  и  лицо.  Роника  прямо  встретила  ее
взгляд. Ни единый мускул не дрогнул у нее на лице.
   - Тебе следует подкрепиться после долгого путешествия. Не откажешь ли
разделить со мной угощение?
   - Премного благодарна, - ответила новопришедшая.
   Две женщины церемонно присели во взаимном поклоне.
   - Я Роника Вестрит из семьи торговцев Удачного,  рекомых  Вестритами,
ныне говорю: добро пожаловать в мой дом и за мой стол. Я помню и чту как
древнейшие уговоры, некогда связавшие Удачный с Дождевыми Чащобами,  так
и наше частное  соглашение,  касающееся  живого  корабля  под  названием
"Проказница" - детища обеих наших семей.
   - А я, Каолн Фьестрю из семейства торговцев Дождевых  Чащоб,  рекомых
Фьестрю, принимаю твое гостеприимство. Я  помню  и  чту  как  древнейшие
уговоры, некогда связавшие Дождевые Чащобы с Удачным, так и наше частное
соглашение, касающееся  живого  корабля  под  названием  "Проказница"  -
детища обеих наших семей.
   Гостья    и    хозяйка     выпрямились,     и     Каолн     испустила
шуточно-преувеличенный  вздох:  ну  наконец-то  с  формальностями   было
покончено. Что до Роники... "Какое счастье, что при  встрече  приходится
отдавать дань традициям и произносить это приветствие. Иначе  я  нипочем
не узнала бы Каолн..."
   - Что за чудесный стол ты приготовила, Роника. Хотя, сколько уже  лет
мы встречаемся, и по-другому ни разу еще не бывало!
   - Спасибо на добром слове, Каолн. - Роника немного помялась,  но  все
же сказала то, что собиралась сказать, ибо смолчать означало сфальшивить
из жалости:
   - В этом году я ожидала увидеть Нелин...
   - Моей дочери, - тихо ответила Каолн, - больше нет.
   - Мне так жаль, - с искренним сочувствием отозвалась Роника.
   - В Дождевых Чащобах женщинам приходится нелегко...  Впрочем,  как  и
мужчинам.
   - Пережить собственное дитя.., я знаю, как это тяжко.
   - Да. По счастью, прежде своего ухода из жизни Нелин осчастливила нас
тремя детьми. За это мы будем долго помнить ее. И  воздадим  ей  должную
славу.
   Роника медленно  кивнула.  Покойница  была  единственным  ребенком  в
семье. Большинство жительниц Дождевых Чащоб и единственного-то выжившего
ребенка почитали за великое счастье. Так что Нелин  со  своими  тремя  в
самом деле должна была в святцы войти.
   - Я приготовила вино для Нелин, - сказала Роника.  -  Ты,  сколь  мне
помнится, предпочитаешь чай. Сейчас я поставлю чайник, а вино..,  возьми
его, пожалуйста, с собой.
   - Ты слишком добра, Роника.
   - Нет. Нет. Пускай твои близкие выпьют в память о Нелин и  припомнят,
как она радовалась доброму напитку.
   Каолн опустила голову... Висячие выросты на ее лице всколыхнулись, но
Роника  заметила   слезы,   неожиданно   увлажнившие   фиалковые   глаза
собеседницы. Каолн покачала головой и тяжко вздохнула.
   - Знаешь, Роника, с  очень  многими  здесь,  в  Удачном,  нас  только
формальности и связывают. Их гостеприимство натужно и оттого  неприятно.
Но с тех пор, как ты  вошла  в  семейство  Вестритов  и  взяла  на  себя
обязанность принимать нас, ты в самом  деле  заставила  нас  чувствовать
себя как дома. Как мне тебя за это отблагодарить?
   Кто-нибудь другой на месте Роники поддался  бы  искушению  и  тут  же
заговорил о недостающих двух мерах золота.  Кто-нибудь  другой,  не  так
свято веривший в нерушимость старинных обещаний и соглашений...
   Кто-нибудь другой. Но не Роника.
   - Какие благодарности, - отмахнулась она.  -  Я  лишь  исполняю  свой
долг. - Ей показалось, что это прозвучало холодновато, и она добавила:
   - Впрочем, я полагаю, что мы с тобой и  безо  всяких  договоренностей
сделались бы подругами.
   - И я так полагаю.
   - Ну, значит, я чайник поставлю. - Роника поднялась,  и  знакомое  до
мелочей домашнее дело неожиданно прибавило ей уверенности. Она наполнила
чайник водой и, раздувая в очаге угли, добавила:
   - Угощайся, не жди меня. Как тебе копченые устрицы?  Я  купила  их  у
Слека, как и всегда, но с этого года коптильней ведает его сын. Слек его
ругает ругательски, но мне, право же, его способ копчения нравится  даже
больше...
   Каолн отведала и согласилась. Роника заварила чай, принесла чайник на
стол и выставила две чашки. Усевшись друг против друга, две женщины ели,
пили и разговаривали ни о чем. О погоде,  о  своих  огородах,  о  личных
горестях вроде утраты Ефрона или Нелин и  о  том,  что  грозило  скверно
аукнуться сразу всему краю - о распутстве молодого сатрапа и  расцветшей
пышным цветом работорговле (что могло быть, а могло и не быть связано со
смехотворным налогом на торговлю невольниками). Они долго  и  с  любовью
вспоминали членов своих семей, во всех деталях обсуждали  обстоятельства
пробуждения "Проказницы", как если бы она  была  их  общей  внучкой.  Не
оказалась обойденной и проблема  наплыва  в  Удачный  новых  поселенцев,
требовавших себе землю - а  с  нею  и  места  в  Совете  Торговцев.  Это
последнее грозило затронуть не только торговцев Удачного, но и все связи
города с купцами из Дождевых Чащоб  -  связи,  благодаря  которым  те  и
другие чувствовали себя в безопасности.
   Об этом единении редко упоминали  всуе.  Горожане  не  обсуждали  его
между собой, как не  обсуждают  необходимость  дышать  или  неизбежность
смерти. Что толку рассуждать о неизменном и неотвратимом? Точно  так  же
Каолн не стала ахать по поводу морщин, которыми  горе  избороздило  лицо
Роники, или седины в ее волосах, хотя беспощадное время успело  обтянуть
кожей скулы прежней красавицы и собрать складками  некогда  скульптурную
шею.  А  Роника  старалась  не  слишком  присматриваться  к   чешуйчатым
наростам, нависавшим над глазами Каолн, и к  странным  мясистым  буграм,
видневшимся между ее густыми бронзовыми локонами. Все  это  были  шрамы,
которые приглушенный свет милосердно смягчал, но полностью  спрятать  не
мог. Это были зримые раны, которые достались им обеим по праву рождения.
   Как и их договор.
   Они