енным  сыном  Гентри  еще   не
доводилось. И то, что он сделал это  сейчас,  означало:  отныне  старпом
числил Уинтроу полноправным членом команды -  а  вовсе  не  избалованным
папенькиным сынком, взятым на борт исправления и вразумления ради.
   Майлд остался ждать Уинтроу, пытаясь при  этом  сделаться  как  можно
меньше и незаметнее. Миновало несколько долгих секунд, и капитан  Хэвен,
молча повернувшись, отбыл к себе.  Майлд  проводил  его  глазами,  потом
торопливо отвел взгляд, словно совершал нечто постыдное.
   - И, Майлд, - неожиданно заговорил Гентри, как бы напрямую  продолжая
свое недавнее распоряжение, - помоги Уинтроу перенести вещи и постель  в
форпик. Отныне он будет жить не в канатном рундуке, а вместе с командой.
Когда устроишь его,  дай  ему  вот  это  снадобье.  Не  больше  ложечки.
Остальное сразу принесешь мне. Это настойка опия, -  пояснил  он  больше
для Уинтроу. - Парню надо поспать. Так заживление пойдет быстрее.
   Передал юноше пузатый коричневый пузырек,  поднялся  и  сунул  прочие
принадлежности под мышку. И ушел, ничего более не добавив.
   - Слушаюсь, господин старпом... - проговорил Майлд  запоздало.  И  не
без робости приблизился к Уинтроу. Тот не счел нужным обратить  на  него
внимание, и Майлд заставил себя потянуть его за рукав. - Слышал, что ли,
что старпом сказал, - выговорил он неловко.
   - Я здесь лучше  побуду,  -  отозвался  Уинтроу.  Голос  у  него  был
неверный и какой-то сонный. "Боль", - сообразила  Проказница.  Рано  или
поздно за нее приходится расплачиваться.  Он  не  позволил  своему  телу
должным  образом  отреагировать  на  нее,  и   вот   результат.   Полное
изнеможение.
   - Я знаю, - почти ласково проговорил Майлд. - Но старпом приказал...
   - Уинтроу тяжело вздохнул и повернулся.
   - Да. Приказал...
   И с кротостью, присущей смертельно усталым, отправился с бывшим юнгой
на нижнюю палубу.
   Вскоре Проказница ощутила,  как  ее  прежний  рулевой  уступил  место
другому: у штурвала встал Гентри. Так он всегда  поступал,  когда  нечто
выводило его из равновесия и ему требовалось подумать.  "А  ты  неплохой
старпом, - подумалось Проказнице. - Брэшен, правда, был лучше. Но  он  и
дольше плавал со  мной..."  Ей,  впрочем,  нравилось,  как  управлял  ею
Гентри. Ровно, уверенно и спокойно. Его рука на штурвале и  подбадривала
ее, и в то же время излучала доверие.
   Убедившись, что никто на нее не смотрит, Проказница поглядела вниз  и
раскрыла сжатый кулак... У нее на ладони лежал палец  Уинтроу.  Кажется,
никто не видел, как она поймала его. Она сама не  знала,  зачем  ей  это
понадобилось. Быть может, она подхватила палец просто потому, что он был
частичкой Уинтроу, а ей не хотелось  утрачивать  даже  столь  малую  его
часть?..
   Насколько же он выглядел крохотным рядом с ее пальцами,  так  намного
превосходившими человеческие!  Тонкие  веточки-кости,  одетые  плотью  и
кожей, а на конце - ноготок, покрытый едва заметными бороздками...  Даже
изуродованный,  даже  перемазанный  кровью,  он  все  равно  завораживал
Проказницу своей хрупкостью и совершенством. Она приложила этот палец  к
своему... Резчик, изваявший ее, потрудился  на  славу:  должным  образом
проработал и морщинки на суставах, и ногти, и  сухожилия  на  внутренней
стороне запястья. Но не было ни тонкого узора на подушечках пальцев,  ни
крохотных волосков на тыльной их стороне.
   "Я  -  лишь  подобие  истинно  живых  существ  из  плоти   и   крови.
Искусственное подобие", - подумала Проказница с грустью.
   Она еще долго разглядывала свое нечаянное сокровище.  Потом  воровато
огляделась по сторонам - и поднесла палец ко рту. Выкинуть его она  была
не в состоянии, а сохранить могла.., только в одном месте. Внутри  себя.
Она положила палец Уинтроу себе в рог - и проглотила. Вкус был  тот  же,
что и у его крови. Соль, медь.., и некоторым образом - море.  И  вот  он
стал частью се. Проказница даже задумалась, что станется с  ним  там,  в
глубине ее тела, сработанного из  диводрева.  Потом  почувствовала,  как
он..,  всасывается.  Примерно  так  же,  как  палубные  доски  всасывали
разлитую кровь.
   Никогда раньше Проказница не пробовала мяса. Голод и  жажда  были  ей
доселе неведомы. И тем не менее, приняв в себя толику плоти Уинтроу, она
утолила некое невыразимое словами влечение.
   - Теперь мы - одно, - шепнула она про себя.
   А Уинтроу беспокойно ворочался на  койке  в  форпике.  Настойка  опия
смягчила боль, пульсировавшую в руке, но начисто  снять  ее  не  смогла.
Кожа, ставшая сухой и горячей, казалось, была натянута  прямо  на  кости
рук и лица.
   - Воссоединиться с Са... - ломким голосом  пробормотал  он  словесную
формулу высшей цели, привлекавшей духовные помыслы  любого  жреца.  -  Я
буду един с Са, - повторил Уинтроу уже тверже.  -  Вот  судьба,  которая
меня ждет...
   И Проказница не нашла в себе решимости ему возразить.

***

   Шел дождь. Нескончаемый проливной дождь - вернейшая примета того, что
в Удачном наступила зима. Вода сбегала по волосам Совершенного и текла с
бороды на голую грудь. Когда он  тряс  головой,  в  стороны  разлетались
полновесные капли. Было холодно.
   Ощущение  холода  он  почерпнул  и  постиг   из   унаследованных   им
человеческих воспоминаний. И теперь тщетно повторял себе, что  на  самом
деле ему не может быть  холодно,  ибо  древесине  не  дано  мерзнуть.  А
впрочем - нет. Дело было вовсе не в холоде или тепле. Просто не очень-то
это приятно, когда по тебе струится вода. Раздражает.
   Он утер ладонью лицо и отряхнул руку.
   - Ты, кажется, говорил, что оно мертвое!
   Хрипловатое  контральто  прозвучало  неожиданно  близко.   Еще   одна
каверза, подстроенная ему дождем! За шумом падающих капель ровно  ничего
невозможно было расслышать. Даже нечто столь важное, как людские шаги по
мокрому песку!
   - Кто здесь? - поинтересовался он хмуро и  зло.  Совершенный  слишком
хорошо знал; лучше уж лишний раз показать  людям  гнев,  но  ни  в  коем
случае не страх. Если обнаружить страх, они только осмелеют.
   Ему никто не ответил. Да он, если честно, ответа особо и не ждал. Они
ведь отлично понимали его слепоту. Могли сколько угодно лазать и ползать
кругом.., а потом прилетит камень - и, конечно же, с  самой  неожиданной
стороны.  Совершенный  весь  обратился  в   слух,   пытаясь   расслышать
крадущиеся шаги... Но когда прозвучал второй голос, он раздался примерно
оттуда же, откуда и первый.  Совершенный  мигом  распознал  джамелийский
акцент... Мингслей!
   - Но я правда думал, что оно мертвое. Сколько я сюда приходил, оно ни
разу не двигалось и  не  говорило!  Дава..,  то  есть  мой  посредник..,
божился, что оно живое-преживое, но я не очень верил  ему.  Что  ж,  это
обстоятельство придает всему делу новый оттенок! - Мужчина прокашлялся -
Теперь я понимаю, почему Ладлаки шли на сделку так неохотно. Я-то думал,
я мертвое дерево выторговываю! Стало  быть,  я  слишком  мало  денег  им
предложил. Надо будет совершить новый заход...
   - А вот я, по-моему, передумала. - Женщина говорила очень негромко, и
Совершенный тщился понять, что за чувство  она  старалась  не  показать.
Отвращение? Страх?.. Он ни в чем не был уверен. - Не думаю, - продолжала
она, - что мне по-прежнему хочется иметь дело.., с этим.
   - Но раньше мне казалось, что ты очень заинтересована! -  всполошился
Мишелей. - Что это на тебя вдруг такая брезгливость напала? Да,  носовое
изваяние  живое,  ну  и  что  с  того?  Это  только  новые   возможности
открывает...
   - Да, диводрево заинтересовало меня, - согласилась  она  неохотно.  -
Один человек некогда принес мне кусочек и заказал вырезать птичку. Я  на
это сказала ему, что моя работа с деревом определяется его  природой,  а
не капризом заказчика. Он принялся уговаривать меня сделать попытку.  Но
когда я взяла в руки принесенный им кусочек, то ощутила.., зло! Если  мы
допустим, что дерево возможно напитать чувством,  то  из  этого  кусочка
чуть только не капала злоба! Какая там работа - я в руках-то его держать
не могла. Я сказала тому человеку, чтобы унес его немедленно прочь...
   Мингслей хихикнул, как будто поведанное женщиной  было  необыкновенно
забавно.
   - А я, - проговорил он так, будто речь шла  о  многолетних  жизненных
наблюдениях,  -  давно  открыл  для  себя,  что  обостренное  восприятие
художника великолепно умасливается перезвоном монет. Так  что  уверен  -
сообща мы сумеем преодолеть все твои предрассудки. Обещаю: оплата твоего
труда превзойдет все ожидания.  Ты  и  сейчас  своей  возней  с  обычным
деревом зарабатываешь, по-моему, очень пристойно. Но когда ты  примешься
делать  бусы  из  диводрева,  мы  сможем  заламывать  цену..,  какую  ни
пожелаем. Я серьезно! Мы предложим покупателям то, что им никто ни  разу
не предлагал! Мы с тобой - два сапога пара. Мы  в  этом  городе  чужаки.
Зато разглядели то, чего у себя под носом не видели местные...
   - Два сапога?.. А по-моему, нам вообще разговаривать не о чем.
   Судя по голосу, женщина не думала  идти  на  какие-либо  уступки.  Но
Мингслей точно не слышал.
   - Да ты, - ликовал он, - приглядись только,  каков  материал!  Тонкие
прямые волокна! А цвет! Чистое серебро! Уйма досок, и  ни  на  одной  ни
сучка! Ни на одной! Какое дерево! - и полностью  в  твоем  распоряжении.
Чего только из него можно наделать!  Даже  если  снять  носовую  фигуру,
привести в порядок и продать отдельно, диводрева останется еще  столько,
что не одну мастерскую - целую промышленность хватит основать. И  мы  не
будем ограничиваться твоими обычными бусами да амулетами. Шире  надо  на
вещи  смотреть,  шире!  Стулья,  спинки  кроватей,  столики,  украшенные
резьбой... И, естественно,  колыбельки.  Вообрази  только,  каков  будет
престиж!  Укачивать  первенца  в  колыбельке,  целиком   вырезанной   из
диводрева!.. А что будет, - увлекся Мингслей, - если увенчать  изголовье
такой колыбельки женскими лицами? Да еще  разузнать,  каким  образом  их
оживляют? Мы обучили  бы  их  распевать  колыбельные.  Ничего  себе,  а?
Люлька, которая сама качает младенца и сама ему песни поет...
   - Жуть, - ответила женщина. - В дрожь бросает, как только подумаю.
   - Значит, боишься диводрева? - Мингслей разразился лающим  смехом,  -
Неужели местные суеверия и до тебя добрались?
   Женщина огрызнулась:
   - Дерева бояться мне незачем. Вот людей вроде тебя - это  да.  Вы  же
лезете в  воду,  не  зная  броду.  Погоди  немного,  подумай!  Купцы  из
старинных семейств Удачного - самые ушлые торговцы, каких только  видели
здешние края. И, если они не покупают и не продают  диводрево  -  должна
быть причина, и очень веская. Ты своими глазами  видел:  носовая  фигура
живая. Но ты не спросил себя, как и  почему,  а  сразу  собрался  засуча
рукава сколачивать стулья  и  столы  из  того  же  самого  материала.  И
вообще... Стоять перед лицом  живого  существа  и  весело  рассуждать  о
мебели, которую можно сделать из его тела...
   Мингслей хмыкнул:
   - Не стал бы спешить  с  утверждением,  что  это  существо  взаправду
живое. Ну да, один раз оно шевельнулось и подало голос, так что с  того?
Куклы-марионетки тоже двигаются, когда их за ниточки дергают. А попугаи,
случается, разговаривают. И  что  же,  ты  их  всех  предлагаешь  людьми
считать?
   Похоже, ему было смешно.
   - Чего ради ты мелешь всякую чепуху? -  поинтересовалась  женщина.  -
Думаешь таким образом заставить меня  переменить  свое  мнение?  Я  ведь
бывала у северной стены, где причаливают живые  корабли.  Спорю  на  что
угодно, что и ты туда приходил... Так вот, живые корабли, которые я  там
видела, называются живыми бесспорно не зря. Больше того, каждый из них -
личность! Так что вот так, Мингслей. Сам себе ты  можешь  врать  сколько
угодно и убеждать себя в чем только хочешь. Но меня - уволь. Отговорками
и полуправдой ты меня на себя работать не вынудишь. Нет  уж.  Я  вправду
заинтересовалась, когда ты мне рассказал, будто здесь  валяется  умерший
живой корабль и есть возможность использовать его диводрево. Но  даже  и
тут ты солгал мне. Поэтому не вижу больше причин торчать тут с тобой под
дождем. Дело, которое ты предлагаешь, не праведно, и я в нем участвовать
не собираюсь.
   Совершенный слышал, как удалялись ее  шаги,  как  Мингслей  продолжал
кричать:
   - Это глупо! Ты отказываешься от таких денег, которые  и  представить
не можешь!
   Женщина остановилась... Совершенный навострил уши,  как  только  мог:
"Неужели вернется?.." Но вернулся  только  и  ее  голос.  Она  не  стала
кричать, но слышно было очень хорошо и отчетливо.
   - Ты, Мингслей, - холодно проговорила она, - совсем  перестал  видеть
разницу между выгодным - невыгодным и добром  -  злом.  Ты  окончательно
запутался. А я - пока еще нет.
   И она  снова  двинулась  прочь.  Походка  была  по-мужски  твердая  и
явственно гневная. Потом дождь еще больше усилился;  капли  лупили  так,
что, должно быть, причиняли боль человеческой коже. Совершенный  услышал
ворчание Мингслея, недовольного ливнем.
   - Уж эти мне художественные натуры! - фыркнул тот  вслух.  -  Ничего,
никуда не денется, обратно придет... - Он  помолчал  и  вдруг  обратился
прямо к Совершенному:
   - Корабль! Эй ты, корабль! Ты что там, вправду живой?
   Совершенный не стал отвечать.
   - Если ты живой, то глупо  с  твоей  стороны  делать  вид,  будто  не
замечаешь меня. Я ведь твой будущий хозяин. Это лишь вопрос времени. Так
что в твоих собственных интересах мне заранее сообщить то,  что  я  хочу
знать. Ты сам по себе - или ты неотъемлемая часть корабля?
   Совершенный молчал, подставляя лицо хлещущему дождю.
   - Если отпилить тебя от корабля - это тебя убьет?  -  понизив  голос,
осведомился Мингслей. - Я, знаешь ли,  именно  так  и  намерен  с  тобой
поступить...
   Убьет это его или нет  -  Совершенный  не  знал.  Поэтому  он  просто
предложил Мингслею:
   - А ты подойди сюда да попробуй.
   После этого тот почему-то очень быстро собрался и куда-то ушел.
   Корабль снова остался один под  изматывающим  дождем...  Когда  рядом
снова зазвучал женский голос, он не вздрогнул,  лишь  медленно  повернул
голову, чтобы лучше слышать.
   - Корабль, - сказала она. - Можно мне подойти?
   Он ответил:
   - Мое имя - Совершенный.
   - Совершенный, можно мне подойти?
   Он задумался.
   - А свое имя ты мне не хочешь сказать?
   Женщина чуть помедлила.
   - Меня зовут Янтарь...
   - Это не твое настоящее имя.
   - У меня было много имен, - ответила она помолчав. -  Я  назвала  то,
которой мне подходит всего болеет? - здесь и сейчас.
   "А ведь могла бы просто солгать мне. Не солгала...
   Он протянул раскрытую ладонь в направлении ее голоса:
   - Янтарь...
   Это была своего рода "проверка на вшивость". Он знал,  как  выглядела
его громадная лапища  в  сравнении  с  человеческой.  Когда  его  пальцы
сомкнутся на ее кисти, он ей с легкостью руку выдернет из плеча...  Если
захочет, конечно.
   Он слушал ее дыхание и частые  шлепки  дождевых  капель  по  плотному
береговому песку... Вот она сделала два быстрых шага  и  вложила  ему  в
ладонь затянутую  в  перчатку  левую  руку.  Огромная  горсть  осторожно
сомкнулась...
   - Совершенный... - задохнулась она.
   - Зачем ты вернулась?
   Прозвучал нервный смешок.
   - Как верно заметил Мингслей, ты  меня  необычайно  заинтересовал.  -
Корабль ничего на это не сказал, и она продолжала:
   - Любопытства у меня всегда было с избытком.., в отличие от мудрости.
Правда,  всю  свою  невеликую  мудрость  я  собрала   именно   благодаря
любопытству. И оттого привыкла доверять его зову.
   - Ясно, - протянул Совершенный, - Может, расскажешь мне о себе? Ты же
видишь - я слеп.
   - Вижу. Даже слишком хорошо вижу, - В ее голосе  мешались  жалость  и
сожаление. Мингслей тебя называет уродом, но.., не знаю уж,  кто  изваял
твой лоб и нижнюю часть лица, знаю только,  что  это  был  замечательный
мастер. Жаль, что  твои  глаза  оказались  уничтожены...  У  кого  могла
подняться рука погубить подобную красоту?
   Ее  слова  очень  растрогали  Совершенного...  Но  в  то   же   время
всколыхнули в его памяти нечто такое,  о  чем  он  не  мог  и  не  хотел
вспоминать.
   - Какие комплименты, - буркнул он грубовато. - Это вместо того, чтобы
исполнить мою просьбу и рассказать о себе?
   И он выпустил ее руку.
   - Нет. Ни в коем случае. Я... Янтарь. Я работаю  по  дереву.  Вырезаю
всякие украшения,  бусы  там,  гребни,  колечки...  Иногда  делаю  более
крупные вещи: чаши, бокалы.., даже стулья  и  колыбельки.  Но  не  очень
много. У меня, как кажется, лучше получаются  небольшие  изделия.  Можно
мне коснуться твоего лица?
   Вопрос прозвучал так неожиданно,  что  Совершенный  сначала  согласно
кивнул и потом только поинтересовался:
   - Зачем тебе?
   Она подошла ближе. Он ощутил тепло  ее  тела,  особенно  заметное  во
вселенной, заполненной холодным дождем. Вот ее пальцы легонько коснулись
его бороды... Едва заметное прикосновение,  но  Совершенного  заколотила
дрожь. Совсем так, как если бы он был человеком.  Если  бы  он  мог,  то
непременно бы отшатнулся.
   - Не могу дотянуться, - сказала Янтарь. - Ты меня не поднимешь?
   Такое сокрушительное доверие мигом заставило его позабыть,  что  она,
собственно, так на его вопрос  и  не  ответила.  Он  счел  своим  долгом
напомнить ей:
   - Я же одной рукой могу тебя раздавить...
   - Но ты же не станешь, - сказала она. - Ну пожалуйста, подними меня.
   Что-то в этой доверчивой просьбе откровенно напугало его.
   - А с чего ты взяла, - рявкнул он, - что не стану? Ты же знаешь,  что
мне случалось убивать людей! Целыми командами!..  И  всему  Удачному  об
этом известно! Да кто ты такая вообще, чтобы меня не бояться?
   Вместо ответа она положила мокрую голую ладонь ему на плечо. Ее тепло
разбежалось  по  волокнам  его  диводрева,  и  голова   у   Совершенного
закружилась. "А ведь с ней то же самое", -  сообразил  он  чуть  погодя.
Проникновение было обоюдным. Янтарь воспринимала его с той же  остротой,
что и он ее!.. Ощущение человеческой природы захлестнуло его. Он испытал
блаженство, чувствуя все то, что  чувствовала  она.  Дождь  промочил  ее
волосы, одежда липла к телу. Ее кожу обдавал холод, но тело  согревалось
внутренним жаром. Движение воздуха в  ее  легких  было  подобно  дыханию
ветра, некогда раздувавшего его паруса.  А  ток  крови  по  жилам  столь
сильно напоминал кипение моря под его килем...
   - Да ты - не просто дерево! - вырвалось у нее вслух. В ее голосе  был
восторг удивительного открытия, а  Совершенного  внезапно  охватил  ужас
предательства. В миг их слияния она слишком много увидела  и  поняла.  И
теперь будила все то, от чего он так старательно отгораживался...
   ...Он вовсе не имел в виду настолько грубо отталкивать ее прочь - все
получилось само собой, и Янтарь вскрикнула в голос, свалившись на камни.
Он слышал, как она силилась отдышаться. Дождь лил  с  небес  бесконечным
потоком.
   - Ушиблась? -  мрачно  осведомился  он  некоторое  время  спустя.  Он
постепенно успокаивался и сам чувствовал это.
   - Нет, не ушиблась, - ответила она  тихо.  И  прежде,  чем  он  успел
извиниться, сказала:
   - Прости  меня.  Я-то  думала,  что  ты..,  деревянный.  У  меня,  ты
понимаешь, дар чувствовать дерево. Я только прикасаюсь к нему -  и  могу
сразу сказать, как в нем изгибается волокно, где оно тоньше, где  толще.
Вот я и решила, что, прикоснувшись к твоему лицу, сумею угадать,  какими
были твои глаза. Касаясь тебя, я думала, что обнаружу просто  дерево,  а
ты... Мне не следовало... Прости меня. Пожалуйста, прости.
   - Да ладно, - отозвался он вполне серьезно. - Я.., тоже не со зла так
тебя отшвырнул. Я совсем не хотел сбивать тебя с ног...
   - Я сама виновата. Ты правильно сделал, что меня оттолкнул. Я... -  И
она опять замолчала, и единственным звуком  в  целом  мире  остался  шум
дождевых капель. К нему  примешивался  только  плеск  в