показал  кусочек
Альтии и разломил его надвое, пояснив:
   -  Циндин.  Поможет  проснуться..,  и  подбодрит.  Смотри,  как   это
делается.
   И он сунул  катышек  за  губу,  придавив  языком.  Во  рту  разлилась
знакомая горечь. "Да... Если бы не вкус циндина, я бы, может, ту пакость
в пиве и распознал..." Гадать было все равно  без  толку.  Он  отодвинул
циндин подальше от уже полученного и саднившего ожога.
   - Сначала будет очень горько, - предупредил он Альтию.  -  Это  из-за
полыни, которую туда добавляют. Чтоб соки в тебе быстрее бежали...
   Она с большим сомнением взяла предложенный кусочек и положила в  рот.
Сморщилась.., потом стала ждать глядя ему в глаза. И спросила:
   - Жжет.., так и положено?
   Он кивнул:
   - Крепкое зелье попалось. Двигай его во рту, не держи на одном  месте
подолгу.  -  Выражение  ее  лица  начало  постепенно  меняться,   и   он
почувствовал, как по его собственной  физиономии  расползается  ответная
улыбка:
   - Ну как? Ничего?
   Она негромко рассмеялась:
   - И быстро подействовало...
   - Так же быстро и кончится. Честно говоря, я не сталкивался, чтобы он
кому-нибудь навредил... Если только прямо на вахте не начинали жевать.
   Было видно, как неуклюже с непривычки она двигает горький катышек  за
губой.
   - Мой отец всегда говорил, что люди балуются циндином в ущерб сну.  И
потом заступают на вахту, а у самих глаза слипаются.  Если  же  действие
циндина еще  продолжается,  моряки  делаются  слишком  самоуверенными  и
только и делают, что понапрасну рискуют... "Рисковые ребята весь корабль
губят". Он любил это повторять...
   - Я помню, - кивнул Брэшен. - Пока плавал на "Проказнице", Альтия, ни
разу не прикасался к циндину. Я слишком уважал твоего отца и не пробовал
его обмануть.
   Они помолчали. Потом она вздохнула:
   - Ладно... Шей, что ли.
   - Сейчас. - И он снова взял в руки нитку с иголкой. Альтия следила за
ней глазами. Уж не слишком ли пробудил ее циндин?.. - Тесно тут у  меня,
- пожаловался Брэшен. - Вот что, ложись-ка на койку  и  поверни  голову.
Вот так.., очень хорошо... - И он присел на корточки рядом с койкой. Так
действительно было лучше: он мог видеть, что  делает..,  ну,  почти.  Он
снова промокнул  слабо  сочившуюся  кровь  и  вынул  из  раны  несколько
прилипших волосков. - Теперь держи кожу... Нет, не  так,  а  то  я  тебе
пальцы к затылку пришью... Давай покажу. - Он расположил  ее  руки  так,
чтобы было удобнее шить, а его собственное запястье  вовсе  не  случайно
мешало ей подглядывать за его работой. - Ну, терпи. Постараюсь побыстрее
управиться...
   - Лучше шей тщательно, - попросила она. - И туго не затягивай. Просто
чтобы края сошлись. А то потом они знаешь как вспучатся?
   - Попробую... Я, знаешь, никогда прежде не пробовал... Зато много раз
видел, как это делается!
   Она снова передвинула во рту  циндин,  и  он  последовал  ее  благому
примеру. Вот она стиснула челюсти... И он начал  шить.  Он  старался  не
думать о боли, которую поневоле ей причиняет. Лишь о том, чтобы  сделать
все по возможности тщательней. Вот ему удалось наконец проколоть кожу..,
ее пришлось плотно прижимать пальцем к черепу, продергивая  иглу.  Самым
сложным оказалось протащить нить. Звук при этом раздавался такой, словно
она должна была вот-вот рассечь кожу.  Очень  неприятно.  Альтия  крепко
сжимала зубы. Каждый очередной стежок заставлял ее содрогаться,  но  она
так и не вскрикнула.
   Когда все было готово, он завязал последний узелок и обрезал  излишек
нити.
   - Ну вот, - сказал он Альтии  и  бросил  иглу  в  сторону.  -  Можешь
отпускать. Посмотрю хоть, что получилось.
   Ее руки сползли на  койку.  У  нее  все  лицо  было  в  поту.  Брэшен
критически  осмотрел  шов...  Не  шедевр,  конечно,  а   впрочем,   кожа
держалась. Он удовлетворенно кивнул.
   - Спасибо, - тихо поблагодарила она.
   - Это тебе спасибо. - Наконец-то он выговорил то, что давно следовало
сказать. - Я у тебя в долгу... Если б не  ты,  сидел  бы  я  сейчас  как
миленький в трюме "Резвушки"...
   Наклонился и поцеловал Альтию в щеку. Он никак не ждал, что  ее  рука
обовьет его шею, а вместо щеки его рот натолкнется на  ее  губы.  Брэшен
потерял равновесие и вынужден был ухватиться за край койки.., но поцелуя
не оборвал. Ее губы отдавали циндином. Ее рука лежала на его шее, и  это
прикосновение пьянило не менее самого поцелуя.
   Как же долго к нему никто не прикасался вот так...
   Наконец они оторвались один от другого.
   - Так... - проговорил он, чувствуя себя дураком.  -  Давай,  что  ли,
голову тебе перевяжем...
   Она медленно кивнула.
   Он приготовил полоску материи и вновь склонился над ней.
   - Это все циндин... - пробормотал он виновато.
   Она передвинула катышек за губой.
   - Может, и так. Мне лично все равно...
   Койка была очень узкая, но все же она исхитрилась подвинуться  -  она
приглашала его лечь рядом. Вот она вновь коснулась его, и от ее руки шел
такой жар!.. Брэшен вздрогнул и покрылся гусиной кожей. Она звала его...
   Он  кашлянул,  поперхнулся  и  в  последний  раз  попытался  соблюсти
осторожность:
   - Нам не стоило бы... Это небезопасно...
   Она вздохнула:
   - А что на этом свете безопасно?
   Он  стал  неуклюже  расшнуровывать  на  ней  рубашку.  Под   рубашкой
обнаружилась повязка, скрывавшая  груди.  Брэшен  размотал  ее  и  начал
целовать мягкие, острые холмики. Какая все-таки она была худенькая...  И
пахло от нее морской водой, паклей и всем, из чего состоял груз "Жнеца".
Но  при  всем  том  Альтия  оставалась  такой  теплой   и   женственной,
исполненной желания - и желанной... И  он  втиснулся  к  ней  на  узкое,
неудобное и слишком  короткое  ложе.  Ее  темные  глаза  показались  ему
бездонными. От циндина - или просто по природе своей?.. Еще его удивило,
что у такой резкой на язык девушки оказались такие ласковые и податливые
губы. И даже когда взаимное наслаждение достигло предела и она  сомкнула
зубы на его обнаженном плече, удерживая рвущийся крик, - даже  эта  боль
показалась ему сладостной.
   - Альтия... - тихо выдохнул он ей на ушко между их вторым  и  третьим
соитием. - Альтия Вестрит...
   Он не просто назвал  ее  имя.  Он  дал  имя  целому  миру  немыслимых
ощущений, который она открыла ему.

***

   Брэш...  Брэшен  Трелл.  Некая  часть   сознания   все   еще   упорно
отказывалась верить, что она вправду совершала это с  Брэшеном  Треллом.
"Да не может быть, и все  тут!"  А  другая  часть,  привыкшая  язвить  и
дерзить, столь же потрясенно наблюдала за тем, как она млеет и тает, как
наслаждается каждым движением его тела. "Почему  именно  с  ним?  Ничего
худшего  нарочно  придумать  было  нельзя..."  -  "А  плевать.  Уже  все
случилось, так о чем теперь волноваться..." И она притянула Брэшена  еще
ближе к себе.., еще глубже...
   Да, у нее уже был некоторый опыт. И всегда -  если  не  считать  того
самого первого раза - у нее  хватало  здравого  смысла  не  давать  воли
чувствам.  Но  сегодня!..  Она  полностью  отдавалась  и  ему,  и  своей
собственной страсти. И самое потрясающее, что произошло это между нею  и
человеком, которого она знала многие годы.
   Только-только они познали друг  друга  и  он  перевел  дух,  как  она
поманила его к себе снова. Словно изголодавшаяся странница, угодившая на
обильное пиршество... Ее желание только крепло, и она  спрашивала  себя,
не от циндина ли это? Нет, наверное. Ибо ей хотелось не только любовного
угара.  Гораздо  важнее  была  именно  человеческая  близость,  объятия,
прикосновения.., все то, чего она  так  долго  была  начисто  лишена.  В
какой-то миг ей обожгли глаза слезы, она всхлипнула и  уткнулась  в  его
плечо, чтобы не разрыдаться в  голос.  Она  только  сейчас  как  следует
поняла, какую бездну страха и  одиночества  должно  было  заполнить  это
соитие... До сих пор она очень долго и старательно  изображала  из  себя
сильную. Она и теперь  нипочем  не  желала  признаваться  в  слабости  и
чувствительности. И подавно - тому, кто все  доподлинно  про  нее  знал.
Пусть думает, что ее слезы - лишь проявление страсти... Она не хотела ни
о чем думать. Только не сейчас, нет. Сейчас она хотела лишь получить все
то, до чего дорвалась. Ее ладони скользили по твердым мышцам его  рук  и
груди. Посредине груди пальцы натыкались на густую поросль волос.  Всюду
вокруг осязалось нечто вроде щетины: грубая ткань одежды  стерла  волосы
почти под корень. Он целовал ее,  целовал  без  конца.  Его  губы  пахли
циндином. А когда он ласкал ими ее грудь, она  чувствовала,  как  острое
зелье обжигало соски.  Их  тела  отдалялись  одно  от  другого  и  снова
сближались... А еще через мгновение Альтия  ладонью  зажала  собственный
рот: их обоюдная страсть в который раз воспарила над бездной...
   И был нескончаемый миг пустоты. А потом она очнулась, и  возникла  из
ниоткуда залитая потом койка, и тяжесть  его  тела,  и  ощущение  волос,
придавленных его ладонью. Она почувствовала, что у нее ноги замерзли.  А
поясницу свело судорогой.
   - Пусти, - выговорила она. Он не сразу отозвался, и она требовательно
повторила:
   - Задушишь! Пусти!
   Он кое-как передвинулся, и она смогла сесть. Он подогнул ноги,  чтобы
ей было удобнее. Он без улыбки смотрел на нее снизу вверх. Потом  поднял
руку и пальцем обвел одну ее грудь. Она  содрогнулась.  Он  подтянул  их
единственное одеяло и накинул ей на плечи. Нежность, с  которой  он  это
проделал, привела ее в ужас.
   - Альтия... - начал он.
   - Молчи, - взмолилась она. - Только не говори ничего! - Ей  казалось,
начни  он  говорить  о  том,  что  сейчас  между  ними  произошло,  -  и
случившееся окончательно станет реальностью. Частью  ее  жизни,  которую
потом придется учитывать... Теперь, когда утолена была  страсть,  к  ней
начала возвращаться осторожность. Она вдруг сказала ему:
   - Больше ничего такого быть не должно.
   - Я знаю.., знаю... - отозвался он. Но не оторвал глаз от своей руки,
путешествовавшей по  ее  телу  от  горла  до  живота.  Вот  он  коснулся
перстенька-амулета, который  она  носила  в  пупке.  -  Какое  необычное
украшение...
   Кольцо было увенчано крохотным изображением  черепа.  В  колеблющемся
свете фонаря казалось, будто череп подмигивал.
   - Подарок.., от дорогой сестрички, - проговорила Альтия с горечью.
   - Я... - Он помедлил. Устыдился. Но все же докончил:
   - Я думал, только шлюхи носят такие...
   - Мнение моей сестрички, -  кивнула  Альтия,  и  ее  лицо  окаменело.
Старая обида всколыхнулась и ожгла ее с новой силой.
   Неожиданно для себя самой она опять устроилась на тесной койке  рядом
с Брэшеном. Он лег на бок и притянул ее к себе спиной.  Ей  сразу  стало
тепло, а он обнял ее и стал потихоньку щекотать ее грудь. Она знала, что
в любой момент может оттолкнуть его руку. Незачем им  снова..,  заходить
далеко. И вообще самое мудрое, что  она  могла  сейчас  сделать,  -  это
быстренько встать, одеться да убраться подобру-поздорову обратно к  себе
в форпик... Ох, вылезать на  холод  из-под  теплого  одеяла,  натягивать
зябкую сырую одежду... Альтия вздрогнула и теснее прижалась к  нему.  Он
обнял ее  уже  обеими  руками,  и  она  вновь  почувствовала  себя..,  в
безопасности.
   - Так зачем она дала тебе амулет? Да еще из диводрева?
   Умом он понимал, что не надо ему этого  знать.  Но  не  мог  удержать
любопытства.
   - Чтобы я не забеременела и  не  навлекла  позор  на  семью.  Или  не
подхватила дурную болезнь, которая проявится на лице, - и тогда-то  весь
Удачный узнает, какая я жуткая.., б..дь.
   Она намеренно выбрала самое грубое слово и произнесла его так, словно
сама себе в лицо плюнула.
   Брэшен на мгновение  замер,  даже  дышать  перестал.  Потом  принялся
гладить ее ладонью, словно пытаясь  утешить.  Наконец  она  вздохнула  и
вновь прижалась к нему.
   - Я сама была во всем виновата, - услыхала она собственный  голос.  -
Выболтала ей сдуру. Но мне было всего четырнадцать лет... И так хотелось
с кем-нибудь поделиться. А отцу я рассказать не  могла,  потому  что  он
выгнал бы Дейвона.
   - Дейвон... - Брэшен примерился  к  имени,  словно  собирался  задать
вопрос. Но ничего не добавил.
   Альтия вздохнула.
   - Ты тогда еще с нами не плавал...  Да,  его  звали  Дейвон.  Он  был
матрос. Очень красивый. И такой шутник. Всегда подтрунивал и шутил, даже
если случалось несчастье. И он  был  очень  смелый.  Никогда  ничего  не
боялся...
   Она примолкла. И некоторое время думала только о руке Брэша, что  так
нежно  двигалась  вдоль  ее  позвоночника,  разминая  ее  мышцы   такими
движениями, словно расплетала веревку.
   -  В  том,  что  касалось  бесстрашия,  они  с  моим  отцом   здорово
расходились во мнениях. Папа мне как-то даже сказал: "Будь у  него  хоть
капля здравого смысла, был бы он лучшим  матросом  на  корабле.  И  даже
неплохим старшим помощником - если бы не пер напролом..." Но Дейвон  был
совсем  чужд  осторожности.  Вечно  жаловался,  что   парусов   маловато
поставлено. А когда работали наверху - никто за ним угнаться не мог. И я
знала, что имел в виду мой отец. Люди из гордости старались  все  делать
так же быстро, как Дейвон, и работа вправду  двигалась  скорее..,  но  в
итоге оказывалась сделанной не так тщательно, как следовало. Происходили
ошибки, а иногда и несчастные случаи с матросами. По счастью,  не  очень
серьезные... Но ты же помнишь, как на это дело смотрел мой отец. Он  все
напоминал нам, что "Проказница" - не простой  корабль,  а  живой.  И  ей
вредит, если на борту кто-то  получает  увечье,  тем  более  -  умирает.
Слишком сильные высвобождаются чувства...
   - Думаю, он был прав, - тихо сказал Брэшен. И поцеловал ее в шею.
   - Я тоже понимала это, - с легким раздражением отозвалась  Альтия.  И
вдруг вздохнула:
   - Но что ты хочешь? Мне было  четырнадцать!  А  Дейвон  -  храбрец  и
редкий красавец. У него были серые глаза... Сидит, бывало,  после  вахты
на  палубе,  выстругивает  для  меня  что-нибудь  из  деревяшки  и  знай
рассказывает о своих странствиях. Где только он не бывал, чего только не
видел!.. То есть он ни  мне,  ни  другим  матросам  ничего  напрямую  не
говорил, но и так ясно было: он все время полагал,  что  папа  очень  уж
осторожничал. Все время у него в уголках губ  была  этакая  усмешечка...
Папу она, помню, временами бесила, но я.., я  любовалась,  дуреха.  "Ах,
какой смелый, - думала я. - Презирает опасность.., смеется над ней..." -
Она снова вздохнула. - Я была очарована. Я была влюблена...
   -  И  он..,  воспользовался?  Не  посмотрел,  что  тебе  было   всего
четырнадцать? - В голосе Брэшена сквозило  величайшее  осуждение.  -  На
корабле, капитаном которого был твой отец!.. Это уже не  дерзость  и  не
смелость, это глупость кошмарная!
   - Нет. Все было не так,  -  проговорила  Альтия  неохотно.  Зря  она,
конечно, ему все это рассказывала. Но и остановиться уже не могла. - Он,
по-моему, понимал, как я увлечена им. Иногда он  со  мной  как  бы  даже
заигрывал, но только в шутку. И я отлично понимала, что он не всерьез...
Но сама только влюблялась все больше. - И она покачала  головой,  словно
удивляясь собственной глупости. - И вот однажды вечером... Мы  стояли  в
городе Лиссе. Тихий такой, помнится, вечер был... Отец ушел по  делам  в
город, а большую часть команды отпустил развлекаться. Я стояла на вахте.
С утра успела  побывать  в  городе.  Купила  себе  пару  сережек,  духи,
шелковую рубашку и длинную юбку, тоже шелковую... И  все  это  напялила.
Чтобы он сразу увидел, когда вернется из похода по кабакам. И вот, вижу,
возвращается он на корабль. Раньше положенного. И один. Ну,  как  тут  у
меня сердце забилось! Вот, думаю, наконец мой час и настал... А он,  как
всегда, взлетел на борт одним прыжком, точно кот... - Альтия фыркнула  и
невесело засмеялась. - Стали мы с ним разговаривать.., уже и не помню, о
чем. Слово за слово... С каким упоением я ему объяснялась в любви! Прямо
в открытую, потому что подслушать нас все равно было некому. А он  стоял
передо мной и так улыбался.., словно  поверить  не  мог,  какое  великое
счастье ему в руки приплыло... Взял меня за руку и повел... Уложил  меня
на крышку люка, поднял юбку.., да там меня и взял. На крышке люка, точно
мальчишку...
   - Он тебя.., изнасиловал?! - в ужасе выдохнул Брэшен.
   Альтия подавила странный смешок.
   - Нет. Никакого насилия... Зачем насиловать, если я и так была в него
влюблена по уши и считала, что все делаю правильно. Я сама с ним пошла и
старалась.., не дергаться. Он даже груб со мной не  был..,  но  оттрахал
как следует. Весьма даже как следует. А я понятия не имела, что люди при
этом чувствуют, ну и думала, что все как надо.., что именно  так  оно  и
бывает. А потом он очаровательно мне улыбнулся и говорит:  "Надеюсь,  ты
это до самой смерти запомнишь, Альтия.  Я  вот  точно  запомню".  -  Она
перевела дух. - Ушел в кубрик и вернулся со своим сундучком.  И  ушел  с
корабля. Навсегда. Я  его  никогда  больше  не  видела.  -  Она  надолго
умолкла. Но все же докончила:
   - Я все смотрела на берег и ждала, чтобы он  появился.  А  через  два
дня, когда мы вышли в море, выяснила, что папа его, оказывается,  уволил
сразу по прибытии в Лисс...
   - Вот, значит, как... - простонал Брэшен.  -  Это  он,  значит,  отцу
твоему таким образом отомстил?
   Альтия ответила не сразу.
   - Я никогда на это таким образом не смотрела... Думала, что это с его
стороны была просто очередная  дерзкая  выходка.  Он  же  знал,  что  не
попадется. - И заставила себя спросить:
   - А ты правда думаешь, что это была месть?
   - А то что же еще? - Тихий голос Брэшена  стал  зловещим.  -  Честно,
давно уже я про подобную подлость не слыхивал...  Дейвон,  значит.  -  И
приговорил:
   - Увижу - убью.
   Прозвучало это устрашающе искренне.
   - Но самое-то худшее было потом, - сказала Альтия. - Недели через две
мы  возвратились  в  Удачный.  К  тому  времени  я  была  убеждена,  что
беременна. Ну то есть просто уверена. К отцу я  подойти  не  посмела.  К
матери тоже. Дай, думаю, расскажу сестричке Кефрии,  она  ведь  замужем,
она мне подскажет, что делать! Я взяла с нее страшную клятву молчать - и
все рассказала...
   И она передвинула во рту  циндин,  оставивший-таки  ожог.  Вкуса  уже
почти не чувствовалось.
   - И что Кефрия? - спросил Брэшен. Похоже, ему действительно  хотелось
узнать, чем кончилось дело.
   - А что Кефрия... Ударилась  в  слезы.  Сказала  мне,  что  я  теперь
пропащая навсегда. Падшая женщина.  Шлюха-потаскуха  подзаборная.  Пятно
ходячее на чести семьи. Разговаривать со мной перестала... А  дня  через
четыре у меня начались месячные - точно в срок. Я застала Кефрию наедине
и сказала ей. И еще, что, если она вздумает когда-нибудь рассказать папе
с мамой, я буду отпираться и назову ее лгуньей. На самом деле  мне  было
страшно до ужаса. Она мне такого наговорила, что я не сомневалась - если
узнают, они меня из дому вышвырнут и никогда больше не будут любить...
   - А она разве не поклялась молчать?
   - Я не надеялась, что она сдержит слово. Кайлу-то она к тому  времени
точно уже проболталась - судя по тому, как он начал обращаться со  мной.
Но она не стала орать на меня, нет. Просто сунула мне вот это  кольцо  -
для пупка. Сказала, что оно меня предохранит и  от  беременности,  и  от
скверной болезни. Что хотя бы  от  этого  я  обязана  уберечь  фамильную
честь... - Альтия почесала шею, потом задела только что зашитую  рану  и
вздрогнула. - Ты же понимаешь, прежней близости между нами  никогда  уже
не было. Мы не ссорились в открытую, но больше ради того, чтобы родители
с расспросами  не  пристали...  В  общем,  худшее  лето  в  моей  жизни.
Предательство на предательстве...
   - Ну а потом.., ты, верно, время от времени баловалась с мужчинами?..
   Надо было ей предугадать, что ему обязательно  захочется  это  знать.
Мужчинам это было почему-то так важно. Она передернула плечами.  Взя