ем же соображениям  я  никого не оповещал о
том, что  я лекарь,  людям  хватало выше головы  и Бельтана, в  мою  сторону
просто не смотрели. Я думаю, меня принимали  за бедного писца. Ульфин часами
толкался  у городских  ворот,  собирая слухи и дожидаясь  вестей о  прибытии
Лота. А простодушный, ничего не подозревающий Бельтан занимался своим делом.
Он установил неподалеку  от таверны на  рыночной площади плавильную печку  и
начал обучать Кассо паяльным и починочным работам. Этим он вызвал интерес, а
вслед  за интересом  пришли заказы, и скоро  у золотых дел мастера отбою  не
стало от покупателей.
     И  это  на  третий   день  привело  к   последствиям,  на   которые  мы
рассчитывали.  Служанка  королевы Линд, проходя рыночной  площадью, заметила
Бельтана, подошла и  напомнила ему о  себе. А  Бельтан  отослал  ее  домой с
поклоном ее госпоже  и с  новой  пряжкой на  пояске  и за  эту  щедрость был
вознагражден. Назавтра  за ним прислали из  замка, и он,  ликуя,  отправился
туда в сопровождении нагруженного Кассо.
     Даже не будь Кассо немым, от него бы я все равно ничего не узнал.  Едва
они вошли через задние ворота,  как Кассо задержали и  оставили дожидаться в
будке привратника.  Золотых  дел  мастера  придворные  слуги препроводили  к
королеве одного.
     Вернулся он в таверну в  сумерки,  распираемый избытком впечатлений. Он
хотя и любил прихвастнуть знакомством  с великими людьми, но  на самом  деле
впервые  побывал  в  королевском  замке и  Моргауза  была  первой королевой,
которая  пожелала надеть  его украшения. Допущенный в Йорке  пред королевины
очи, он  с тех  пор всегда  отзывался о ней  восторженно, но  теперь восторг
перерос  в настоящее  поклонение: ее розово-золотистая  краса даже  на  него
вблизи  оказала  свое магическое  действие.  За ужином  возбужденный Бельтан
рассказывал  нам  во  всех подробностях,  как все происходило, не допуская и
мысли, что мне это  может, быть неинтересно. Он повторил нам с Кассо (Ульфин
по-прежнему отсутствовал) слово  в  слово все, что было сказано во время его
посещения королевы, и  как она была  хороша, и как хвалила его работу, какую
выказала щедрость,  купив три  украшения и  приняв в дар  четвертое, и  даже
какими  духами от нее пахло. Он постарался описать и роскошь  ее туалета,  и
богатое  убранство зала, в котором она его  принимала, но здесь нам пришлось
довольствоваться  лишь  самыми общими  впечатлениями  - пронизанная  пестрым
светом благоухающая дымка,  прохладное  сияние  дня,  падающее  из  окон  на
переливчато  -янтарную  парчу и на розовое  золото  волос, шуршание  шелка и
горячее потрескивание  поленьев в очаге, с утра растопленном ввиду пасмурной
погоды. И музыка - девичий голосок, напевающий колыбельную песню.
     - Значит, и дитя тоже было там?
     - А  как же. Спало в высокой колыбели вблизи очага. Я ясно видел против
пламени. И  тут  же девушка, что  качала  колыбель и пела. А  сверху  свисал
шелковый  кисейный  полог  и  в  нем  колокольчик,  он  отсвечивал  огнем  и
позвякивал   при   каждом   колыхании.   Настоящая   королевская   колыбель.
Восхитительно! Вот когда я подосадовал на мои старые глаза.
     - А дитя ты тоже видел?
     Оказалось, что дитяти он не видел. Оно проснулось и заплакало тихонько,
но нянюшка  его  успокоила,  не  беря  на  руки. Королева как раз  примеряла
ожерелье,  она, не оглядываясь, взяла,  зеркальце из рук  девушки и повелела
той спеть младенцу песенку.
     -  Прелестный  голосок, -  рассказывал Бельтан, -  но  песенка  до того
печальная. Я бы и певицу не признал,  не обратись она ко мне давеча на рынке
сама и не назовись по имени. Исхудала и осунулась, как мышка, и голосок тоже
тоненький, словно тоской исходит. А  зовут ее Линд, говорил я тебе? Странное
имя для девушки, ведь верно? Кажется, оно означает "змея"?
     - Да. А имя младенца ты не слышал?
     - Они называли его Мордред.
     Тут  Бельтан попытался  было  снова вернуться  к  описанию  королевской
колыбели  и  прелестной нянюшки, которая  ее раскачивала  и  напевала,  но я
вернул его к тому, что интересовало меня.
     - А не говорилось ли чего о предстоящем возвращении короля Лота?
     Бельтан, увлеченный художник, даже  не заметил, к чему я клоню.  Короля
ждут  домой со дня на  день, ответил он мне радостно.  Королева взволнована,
совсем как юная дева. Ни о чем другом не говорит. Понравится ли ее господину
новое ожерелье? Ярче ли блестят ее  глаза при серьгах?  Право, половиной  из
того,  что  он  наторговал,  заключил Бельтан, он обязан  ожидаемому приезду
короля.
     - И совсем незаметно было, чтобы она боялась?
     -  Боялась? - недоумевающе переспросил  он. - Это еще почему? Она  была
весела и взволнованна. "Вот погодите, -  говорила, она придворным дамам, как
всякая  молодая мать, чей муж возвращается  с  войны, -  скоро мой  господин
увидит, какого замечательного сына я ему родила и до чего похож на отца! Как
волчонок на волка". И ну смеяться, ну хохотать. Это она так пошутила, мастер
Эмрис. Лота в здешних краях почитают героем, и прозвище у него - Волк, такой
здесь  на  севере народ живет дикий.  Вот она  и  пошутила. А  с чего бы  ей
бояться?
     -  Просто  я вспомнил слухи, о которых  ты мне  раньше рассказывал.  Ты
говорил,  что  в  Йорке люди шептались  кое о  чем, и здесь  на базаре среди
простого люда тоже ходят толки.
     -  А-а, ты об этом.  Ну,  мало ли что  люди болтают.  Это  все  злобные
наговоры,  мастер  Эмрис.  Сам  знаешь,  всегда   начинают  шептаться,  если
случаются преждевременные роды, а  уж  в королевском доме тем более,  потому
как тут больше, как бы это сказать, поставлено на карту.
     - Значит, все же младенец родился прежде времени?
     - Да, я слышал, что так.  Никто не думал,  не гадал. Король отправил на
север к королеве своих лекарей, а  они опоздали - пока прибыли, дело было уж
кончено. Ей  помогали  в  родах женщины, но все, милостью  божией,  обошлось
благополучно. Помнишь, люди говорили,  что дитя  родилось хилое?  Так оно  и
есть, я слышал по голоску, когда оно заплакало. Да только оно выправляется и
растет. Так сказала девушка  Линд, когда провожала меня  до  ворот. Я  у нее
спрашиваю,  а правда  ли, что  мальчик так необыкновенно  походит на  короля
Лота?  Она,  посмотрела  на меня так,  что,  мол, вот теперь все злые  языки
замолчат. Но ответила только: "Да, так походит, что уж дальше некуда".
     Бельтан наклонился над столом и, довольный, закивал головой.
     -  Так что  все  это враки, мастер  Эмрис. Достаточно поговорить  с ней
самой.  Чтобы  такое  прелестное  создание  и  обмануло  мужа?  Да  она  вся
светилась, словно невеста, в ожидании супруга. И смеялась  своим  мелодичным
смехом, как звон серебряного колокольчика над королевской колыбелью.
     Можешь не сомневаться, все  это враки.  Пустили слух,  надо полагать, в
Йорке, там было кому маяться завистью... Ну, да ты меня понимаешь. И  притом
еще дитя - вылитый отец. Они там все время твердили:
     "Король  Лот приедет,  посмотрит  -  и  увидит  самого  себя,  словно в
зеркале, вот как ты, госпожа, смотришься в зеркало и видишь свое  отражение.
Ну вылитый король, младенчик ты наш!.." Знаешь это женское сюсюканье, мастер
Эмрис. "Вылитый венценосный папенька!"
     Так он  болтал  без  устали,  а  Кассо,  занятый  наведением блеска  на
какие-то медные  бляшки, улыбался, прислушиваясь;  и я тоже помалкивал, лишь
изредка вставлял слово-другое, а на самом деле думал свои думы.
     Походит, стало быть, на отца? Темные волосы,  темные глаза -  это может
относиться и к Лоту, и к Артуру. Возможно  ли, что  рок все же был  к Артуру
милосерден?  Что  она  зачала  от Лота,  а потом  соблазнила Артура, надеясь
привязать его к себе?
     Если  бы  так! Но я  отбросил  эту возможность.  Тогда, в Лугуваллиуме,
когда я ощутил грозное дыхание беды, сила моя еще  оставалась при мне. Но  и
без этого сегодня ясно, что следует остерегаться коварства Моргаузы.  Я ради
того и прибыл  на север, чтобы держать ее под наблюдением, и теперь  рассказ
Бельтана мог подсказать мне, чего именно я должен опасаться.
     Тут  возвратился Ульфин  и  остановился  за порогом, стряхивая с  плаща
мелкие  дождевые капли.  Он нашарил меня глазами в таверне и  сделал мне еле
заметный знак. Я встал и, извинившись перед Бельтаном, подошел к порогу.
     -  Есть  новости, - шепнул мне Ульфин. - Только что  прискакал в  город
королевин гонец.  Я сам его видел.  Конь в мыле, загнан  чуть не  насмерть Я
говорил тебе, что подружился с одним из  привратников? Так вот, он  говорит,
что король Лот уже близко. Он продвигается быстро и будет дома  нынче в ночь
или к утру.
     - Спасибо, -  поблагодарил я  его. -  Ты весь день провел под  открытым
небом,  ступай  теперь переоденься  и  поешь. В  рассказе  Бельтана  кое-что
подсказывает мне, что  надо  сторожить у  задних, ворот замка.  Когда поешь,
приходи, я буду там. Я постараюсь отыскать укрытие, чтобы нам не вымокнуть и
остаться незамеченными.
     Мы вернулись к столу, и я спросил у Бельтана:
     - Ты не отпустишь ли со мной Кассо на полчаса?
     - Разумеется! Но позже он мне понадобится. Мне ведено завтра снова быть
в замке и возвратить распорядителю двора вот эту пряжку. Чтобы ее  починить,
мне потребуется помощь Кассо.
     - Я его не задержу. Кассо!
     Раб был уже на ногах.
     Ульфин спросил с легкой тенью недоверчивости:
     - А ты точно знаешь, что теперь надо делать?
     - Догадываюсь, - ответил я. - Моя сила, как я  тебе говорил, мне  здесь
не в помощь.
     Я произнес это тихо, в шуме таверны Бельтан не мог меня услышать. А вот
Кассо  услышал  и  быстро  перевел взгляд  с меня на  Ульфина  и  обратно. Я
улыбнулся ему.
     - Не беспокойся, Кассо. У нас с Ульфином  тут есть дела, которые  никак
не затрагивают тебя и твоего хозяина. А теперь идем со мной.
     - Я мог бы сам с тобой пойти, - торопливо предложил Ульфин.
     - Нет. Делай, как я сказал, сначала поешь. Наша  стража может оказаться
долгой. Кассо...
     И мы пошли по лабиринту грязных улиц. Дождь лил теперь ровно и сильно и
разливался топкими,  зловонными лужами.  В домах если где и  мерцал свет, то
лишь слабый, дымный отблеск  очага, да и  тот просачивался  сквозь шкуры или
мешковину,  которыми были затянуты все  окна  по случаю плохой погоды. Скоро
наши  глаза  привыкли  к  темноте,  и  мы  могли  успешно  перебираться,  не
замочившись,  через черные потоки. Но вот над головой  у нас замаячил черный
склон замковой горы. Вверху, над задними воротами, среди тьмы горел фонарь.
     Кассо, шедший за мной по пятам, тронул меня за локоть и указал на узкий
проулок, больше похожий сейчас на канаву для стока воды. В прошлый раз я шел
другим путем. Снизу, сквозь плеск дождя, доносился шум реки.
     -  Этот  проулок  ведет напрямую к пешеходному мостику?  - спросил я  у
Кассо.
     Он старательно закивал.
     Мы стали осторожно спускаться по скользким булыжникам. Река  ревела все
громче. Я уже видел пену под водосбросом и большое мельничное колесо. Дальше
в отсветах от белой пены угадывался мостик.
     Вокруг не было  ни души. Мельница не работала. Мельник, возможно, жил в
верхнем помещении, но держал свои ворота на запоре, и света  в окнах тоже не
было заметно. По-над  берегом  среди мокрых трав, мимо запертой мельницы шла
топкая дорожка к мосту.
     Я  даже подосадовал на Кассо за то, что он  выбрал  этот спуск.  Верно,
сообразил,  что надо подойти к мосту тайно; хотя,  право, в такую непогоду и
на главной  улице никого  не  встретишь: Но мысли  мои были прерваны  звуком
человеческих голосов и светом качающегося фонаря - я  едва успел укрыться  в
воротах мельницы.
     Мимо нас  тем  же  путем,  что  и  мы, спускались  трое.  Они  спешили,
переговаривались вполголоса  и передавали  из рук в  руки  бутылку. Замковые
слуги,  надо  полагать,  возвращаются  восвояси  из  таверны.  У  моста  они
остановились, оглянулись через плечо. Облик их и замашки были заговорщицкие.
Один что-то сказал, послышался смех, тут же пресекшийся. Потом они двинулись
дальше,  но  я уже успел разглядеть их в  свете фонаря: они были вооружены и
трезвы.
     Кассо стоял рядом со мною,  вжавшись  в темную нишу  ворот. Трое прошли
мимо, не посмотрев в нашу сторону, и, гулко топоча по мокрому мосту, перешли
на другой берег.
     Но бегучий свет  их фонаря на миг осветил для меня и еще кое-что. Рядом
с  мельничными на  углу были еще  одни  ворота, и они стояли распахнутые. На
заросшем травой  дворе лежали сложенные  чурбаки  и ободья, и  я понял,  что
здесь работает колесных дел мастер. Ночью мастерская пустовала, но в глубине
под навесом еще тлели непрогоревшие угли. Спрятавшись в темной мастерской, я
смогу слышать и видеть всякого, кто приблизится к мосту.
     Кассо первым добежал до теплого укрытия и схватил охапку прутьев, чтобы
положить на горячую золу.
     - Больше одного не клади. Вот так, молодец, - сказал я. - Теперь ступай
назад  и приведи  сюда Ульфина,  а  после этого можешь вернуться  в таверну,
обсушиться, обогреться и больше о нас не думать.
     Он  закивал, заулыбался, как видно желая мне  показать, что моя  тайна,
какова бы она ни была, умрет у него в груди. Бог знает, что  он предполагал:
свиданье, может быть, или же шпионство. Если уж на то пошло, я и сам знал не
многим более, чем он.
     - Кассо, ты хотел бы научиться читать и писать?
     Никакого ответа. Улыбка сошла с его лица. В свете разгорающегося язычка
огня я увидел, что он замер,  расширив  глаза, не веря  самому  себе, словно
заплутавший,  отчаявшийся в спасении путник, которому вдруг показали дорогу.
Потом один раз, резко, кивнул.
     - Я позабочусь о твоем  обучении.  А  теперь  ступай, и спасибо. Доброй
ночи.
     Он помчался со всех  ног вверх по зловонному переулку, словно не ночью,
а средь бела  дня. Я увидел, как  он подпрыгивает и  пританцовывает на бегу,
как молодой барашек, выпущенный на пастбище  погожим утром.  А я вернулся  в
мастерскую под навесом, обойдя яму с дегтем и большой молот,  прислоненный к
штабелю  колесных спиц.  У очага я приметил скамеечку, на которой днем сидел
подмастерье,  раздувавший мехи, и  уселся ждать и  сушить у огня свой мокрый
плащ.
     Снаружи, под ровный шорох дождя, грохотала вода, скатываясь по желобу в
запруде и обрушиваясь на ступицы мельничного колеса. Пробежали  два голодных
бездомных пса,  огрызаясь друг на друга из-за каких-то отбросов. У колесника
в мастерской пахло свежей древесиной, высыхающей смолой, обкуренным вязом. И
в теплой темноте, не заглушенные шумами близкой воды, отчетливо потрескивали
маленькие язычки моего огня. Время шла
     Однажды  я уже сидел так у огня  в одиночестве,  устремленный  мыслью к
родильным покоям. И тогда бог  открыл мне судьбу новорожденного младенца. То
была ночь звезд и  ветра, дующего над  чистым  морем, и великой  королевской
звезды, воссиявшей на  небосводе. Я был тогда молод и  полон веры в себя и в
моего бога,  который  меня  вел. Теперь  же я ни в чем  не был уверен, кроме
того, что  злу, задуманному Моргаузой, смогу  противостоять не  больше,  чем
сухой сучок может задержать пенную струю, бегущую по водосбросу плотины.
     Однако знание  -  это  тоже  оружие.  Сюда  меня  привела  обыкновенная
человеческая догадка, теперь посмотрим, правильно ли я разгадал замыслы этой
рыжекудрой ведьмы. И притом, пусть  бог меня  и  оставил, все равно  на моей
стороне сила, какой может располагать редко кто из  смертных: к  моему слову
прислушивается король.
     А вот и Ульфин, он пришел разделить  со мной одиночество ночной стражи,
как некогда в Тинтагеле. Мой слух не  уловил ни звука, покуда вдруг его тень
не заслонила мне небо.
     - Сюда, - позвал я, и он ощупью пробрался к моему огню.
     - Никаких новостей, милорд?
     - Пока нет.
     - А чего ты ожидаешь?
     -  Я  не  вполне  уверен,  но  мне  кажется, что  кто-то,  посланный от
королевы, должен здесь сегодня ночью проехать.
     Я почувствовал, что он повернул голову и в темноте посмотрел на меня.
     - В связи с ожидаемым приездом короля Лота?
     - Да. Что-нибудь слышно о нем?
     - Только то, что я уже тебе говорил.  Предполагают, что он будет  гнать
во весь опор. И должен прибыть совсем скоро.
     -  Я  тоже  так  думаю.  Во всяком  случае,  Моргаузе  надо действовать
наверняка.
     - О чем ты, милорд?
     - О сыне Верховного короля.
     Ульфин помолчал. Потом спросил:
     - Ты думаешь, они захотят его тайно вывезти, чтобы Лот, поверив слухам,
не вздумал его убить? Но в таком случае...
     - Да? Что в таком случае?
     - Ничего, милорд  Мне просто  подумалось  ... Ты полагаешь, его вывезут
этим путем?
     - Нет. Я полагаю, что его уже вывезли.
     - Уже? И ты видел куда?
     -  До того, как я здесь расположился. Я убежден, что дитя в замке - это
не Артурово дитя. Его подменили.
     В темноте Ульфин шумно выдохнул воздух.
     - Из страха перед Лотом?
     - Разумеется. Подумай сам, Ульфин. Что бы там Моргауза ни наплела Лоту,
он не мог не знать  слухов, которые пошли сразу, как стало известно, что она
в тягости. Она  попыталась его убедить, что  ребенок - его, но рожден прежде
времени;  и возможно,  что  убедила. Но неужто же он допустит даже  малейший
риск того, что в королевской колыбели все-таки  лежит сын другого, тем более
сын Артура, и чужое дитя вырастет  наследником Лотиана? Убедила  она его или
нет, все равно велика опасность, что  он убьет  мальчика в случае  обмана. И
Моргауза это понимает.
     - Ты полагаешь, до него дошли разговоры, что это сын Верховного короля?
     - Это  было неизбежно.  Артур  не  прятался  в  ту ночь,  когда  был  у
Моргаузы. И  она тоже не  делала из этого тайны,  наоборот.  Позже,  когда я
угрозами вынудил ее отказаться от ее намерений, она, может быть, и уговорила
или  застращала своих женщин, чтобы они хранили тайну; но стража видела его,
и к утру об этом знал  весь  Лугуваллиум. Что же остается  Лоту? Он бы так и
так не потерпел у себя чужого ребенка, Артуров же может быть опасен.
     Ульфин опять помолчал.
     - Мне приходит  на память ночь в Тинтагеле. Не та, когда мы проводили в
замок  короля Утера, а вторая, когда королева Игрейна  передала тебе Артура,
чтобы спрятать от Утеровых глаз.
     - Да.
     -  Милорд, ты намерен взять и этого младенца, дабы спасти его от Лотова
гнева?
     Его голос, тихий до шепота, тем  не менее  зазвенел от напряжения. Но я
не слушал:  где-то далеко в ночи сквозь шум  плотины я  различил стук копыт,
это был даже не звук, а легкое колебание земли у нас под ногами.  Затем  это
биение стихло, и снова зазвучал шум падающей воды.
     - Что ты сказал?
     - Я спросил, милорд, твердо ли тебе все известно про этого младенца?
     - Мне известно только то же, что  и тебе. Посуди сам. Она лгала о сроке
родин,  так чтобы  можно  было  объявить роды преждевременными. Хорошо,  это
могло быть  всего  лишь заботой о  приличиях,  так  часто  делается.  Но  ты
посмотри, как проделала это она. Подстроила, чтобы не было никого из врачей,
потому, видите  ли, что роды произошли неожиданно, и притом так  быстро, что
ни одного свидетеля не успели пригласить в родильные покои,  как обычно  при
родах в королевском доме. Присутствовали только ее женщины, а они преданы ей
телом и душой.
     - Да, но зачем все это, милорд? Что она благодаря этому получила?
     -  Только одно: младенца,  которого можно будет показать Лоту, чтобы он
его убил, если пожелает, между тем как ее ребенок, ребенок Артура, останется
невредим.
     Ульфин беззвучно охнул.
     - Тогда выходит, что...
     - Вот именно. Она, наверно, загодя сговорилась с какой-нибудь женщиной,
чье время подходило тогда  же. С  какой-нибудь  беднячкой,  которая  возьмет
деньги  и  будет держать язык  за  зубами и только обрадуется  случаю  стать
приемной матерью королевскому дитяти. Что ей наговорила Моргауза, об этом мы
можем толь