х  ветвях,  пахло  смолой.  Где-то
запел зяблик. В траве пестрели поздние колокольчики, над  белым  ежевичным
цветом порхали маленькие голубые мотыльки.  Под  стропилами  часовни  было
гнездо диких пчел, и теперь их  гудение  наполнило  воздух  тихим  напевом
уходящего лета.
     На нашем жизненном пути  расставлены  верстовые  столбы,  знаменующие
наиболее важные события, которые мы помним до смертного часа. Видит бог, у
меня есть немало ярких воспоминаний, больше, чем у иных людей: как жили  и
умирали короли, приходили новые боги и уходили старые, как  создавались  и
гибли королевства. Но в памяти иногда остаются и не великие дела;  сейчас,
в моей последней тьме, мне  особенно  живо  вспоминаются  мелочи,  мирные,
заурядные,  минуты,  которые  охотно  пережил  бы  снова,  а  не  огненные
мгновения власти. Я вижу словно сейчас - и  как  отчетливо!  -  то  золото
послеполуденного  солнца.  Журчит  источник,  переливчато   звенит   песня
зяблика, гудят дикие пчелы, белый пес вдруг принимается вычесывать блох из
своей  лохматой  шубы;  у  костра  стоит  на  коленях  Артур   и   упоенно
переворачивает форель на ореховом  прутике,  лицо  у  него  торжественное,
сосредоточенное,  спокойное,   высвеченное   изнутри   тем   светом,   что
проблескивает только на лицах вот таких людей. Сегодня - его начало, и  он
об этом знает.
     Он почти ни о чем меня  не  спрашивал,  хотя  с  губ  его,  наверное,
рвались сотни вопросов. Я думаю, он знал, сам не сознавая откуда,  что  мы
на пороге событий, слишком важных для слов. Не все можно выразить словами.
Слова  искажают  смысл   своими   слишком   четкими   значениями,   своими
множественными связями с миром обыденного.
     Мы поели в молчании. Я размышлял о том, как сказать ему,  не  нарушая
слова, данного Утеру, что я собираюсь взять его с собою к королю.  На  мой
взгляд, Ральф ошибался: мальчик отнюдь ни о чем не догадывался; но  должен
же он как-то заинтересоваться событиями этого дня - не только мечом, но  и
беседой, которая состоялась между мной  и  Кадором,  и  его  обращением  с
Ральфом. Но он молчал, не спросил даже, почему Ральф уехал и  оставил  его
со мной одного. С него словно было довольно того, что есть. А та стычка на
берегу как будто бы никогда и не существовала.
     Мы ели под открытым небом, и,  когда  кончили,  Артур,  ни  слова  не
говоря, убрал  посуду  и  принес  в  миске  воды  мне  умыться.  Потом  он
примостился у моих ног на ступенях часовни, сплетя пальцы на одном колене.
Зяблик все еще распевал. Окутанные синей тенью, туманные, задумчивые  горы
расселись вокруг, поджав колени. Я чувствовал, как тайные  силы  обступают
меня со всех сторон.
     - Этот меч, - проговорил Артур. - Ты ведь, конечно, знал, что он там.
     - Да, знал.
     - Он сказал... он назвал тебя колдуном? - В его  тоне  прозвучал  еле
слышный вопрос. На меня он не смотрел. Он сидел на  ступеньку  ниже  меня,
опустив голову и разглядывая пальцы, сплетенные на колене.
     - Ты же знаешь. Ты сам видел, как я колдую.
     - Да. В первый раз, когда я сюда  приехал,  ты  показал  мне  меч  на
каменном алтаре, и он был прямо  как  настоящий...  -  Он  осекся,  поднял
голову, словно вдруг сделал открытие. Голос у него зазвенел: -  Он  и  был
настоящий! Вот этот самый меч, верно? Его изображение в камне! Верно ведь?
Верно?
     - Верно.
     - Что же это за меч, Мирддин?
     - Помнишь, я рассказывал тебе и Бедуиру про Максена Вледига?
     - Да, отлично помню. Ты еще  сказал,  что  это  его  меч  высечен  на
алтаре. - И снова открытие: - Так этот он самый и есть? Его меч?
     - Да.
     - Как же он попал на остров?
     Я ответил:
     - Я положил его там. Несколько лет назад. Я привез его сюда из одного
места, где он был спрятан.
     Тут он совсем ко мне обернулся и заглянул мне в лицо долгим взглядом.
     - То есть ты его нашел? Значит, это твой меч?
     - Этого я не сказал.
     - Ты нашел его с помощью колдовства? Где же?
     - Я не могу открыть этого,  Эмрис.  Когда-нибудь  тебе,  быть  может,
самому придется искать это место.
     - Зачем?
     - Не знаю. Но первая потребность  мужчины  -  меч.  Чтобы  воевать  с
жизнью и одолеть ее. Потом, когда он одолеет и  станет  старше,  тогда  он
испытывает другую потребность - в пище для духа...
     Немного спустя я услышал его тихий вопрос:
     - Что ты сейчас видишь, Мирддин?
     - Я видел  процветающую  страну,  тучные  хлеба  по  долинам,  мирных
пахарей за работой, как в старые римские времена. Я видел меч, праздный  и
скучающий,  и  долгие  дни  мира,  сменившиеся  постепенно  днями  драк  и
раздоров, и нужду в подвиге для праздных мечей и несытого духа. Вот зачем,
наверное, бог отнял у меня Грааль и копье и спрятал под землю  -  чтобы  в
один прекрасный день ты мог  отправиться  на  розыски  остальных  сокровищ
Максена. То есть нет, не ты, а Бедуир... это его дух, а не твой возалчет и
возжаждет и устремится за утолением к ложным источникам...
     Словно издалека я услышал, как голос мой замер  и  наступила  тишина.
Зяблик улетел, пчелы затихли. Я увидел, что мальчик  стоит  и  смотрит  на
меня широко раскрытыми глазами.
     Он спросил со всей силой своего простодушия:
     - Кто ты?
     - Мое имя Мирддин Эмрис, но я известен как маг Мерлин.
     - Мерлин?! Но тогда, значит,  ты...  ты  и  есть...  -  Он  осекся  и
сглотнул.
     - Мерлин Амброзий, сын Амброзия, верховного короля... Да.
     Он  долго  молчал.  Я  видел,  как  мысль  его   пробирается   назад,
вспоминает, прикидывает. Но про себя он по-прежнему не  догадывался  -  он
слишком сжился со своей ролью Экторова безымянного выкормыша. И, как все в
королевстве, твердо верил, что принц воспитывается в  пышности  где-то  на
заморском дворе.
     Наконец он прервал молчание, и в тихом голосе  его  прозвучала  такая
внутренняя сила и радость, что  непонятно  было,  как  он  может  все  это
вместить. Но то, что он сказал, изумило меня:
     - Значит, меч этот - твой. Ты нашел его, а  не  я.  Мне  было  только
назначено доставить его тебе. Он твой. Сейчас я тебе его принесу.
     - Нет, Эмрис, погоди...
     Но он уже ушел. И тут же возвратился бегом и протянул мне меч.
     - Вот. Возьми. - Он задохнулся. - Я должен был догадаться, кто  ты...
Не за морем, в Бретани, рядом  с  принцем,  как  утверждали  некоторые,  а
здесь,  в  своей  стране,  ждешь,  когда  надо  будет  оказать   поддержку
верховному королю. Ты - Амброзиево семя. И найти этот меч мог только ты. Я
же обнаружил его только потому, что ты меня туда  послал.  Он  принадлежит
тебе. Возьми его.
     - Нет. Не мне. Не побочному отпрыску.
     - Разве это так важно?
     - Да, - мягко сказал я.
     Он молчал. Меч у него под боком скрыла тень. Я неправильно истолковал
тогда его  молчание:  помню,  я  только  обрадовался,  что  кончился  этот
неприятный разговор.
     Я встал на ступени.
     - Поди отнеси его в часовню. Пусть лежит, как  назначено,  на  божьем
алтаре. И бог,  который  властвует  в  этом  месте,  посторожит  его.  Ему
предназначено лежать здесь до той поры, покуда перед лицом всех  людей  за
ним не явится законный наследник престола.
     - Ах,  так.  Ты  потому  и  послал  меня?  Чтобы  я  принес  меч  для
наследника?
     - Да. Придет срок, и меч достанется ему.
     К моему удивлению, Артур улыбнулся, вполне довольный.  И  кивнул.  Мы
вместе внесли меч в часовню. Он  положил  его  на  алтарь  прямо  над  его
высеченным в камне изображением.  Это  был  один  и  тот  же  меч.  Артур,
помедлив, разжал рукоять, отступил от алтаря и встал рядом со мною.
     - Ну а теперь, - начал я, - мне нужно тебе кое-что  сообщить.  Герцог
Корнуолл принес известие...
     Договорить мне не  пришлось.  Из  лесу  донесся  приближающийся  стук
копыт, Кабаль вскочил, ощетинившись, и  зарычал,  Артур  резко  обернулся.
Голос его прозвучал встревоженно:
     - Слышишь? Это Корнуолл возвращается  со  своими  ратниками?  Что-то,
должно быть, случилось... Ты уверен, что они не замышляют против тебя зла?
     Я положил ладонь ему на плечо, и он замолчал, потом, видя волнение  в
моем лице, спросил:
     - Тогда в чем же дело? Ты этого ждал?
     - Нет. Да. Сам не знаю. Повремени еще немного,  Эмрис.  Да,  да,  это
должно было произойти. Я так и думал. День еще не кончен, Эмрис!
     - Что это все значит?..
     Я покачал головой.
     - Идем со мной им навстречу.
     Конники, на полном скаку выехавшие на поляну,  были  не  корнуолльцы.
Красный на золоте рдел дракон. Люди короля.  Командир  остановил  отряд  и
выехал вперед. Его взгляд обвел  поляну,  замшелую  часовню,  мои  простые
одежды; он скользнул по отроку, стоявшему рядом со мною, скользнул  совсем
мельком и остановился на моем лице. Приветствуя меня, офицер низко склонил
голову.
     Он произнес слова формального  приветствия  от  имени  короля.  Затем
последовали известия, которые я уже слышал от  Кадора:  король  с  войском
идет на север и намеревается стать под Лугуваллиумом, дабы встретить лицом
к лицу силы Колгрима. Далее командир с тревожным видом сообщил мне, что  в
последнее время недуг короля заметно усилился,  случаются  дни,  когда  он
совсем не может держаться в седле, но готов в случае нужды ехать  на  бой,
лежа в повозке.
     - И вот что  мне  поручено  сказать  тебе,  мой  господин.  Верховный
король, памятуя о той помощи и подмоге, что ты оказывал войску  его  брата
Аврелия Амброзия, просит тебя теперь покинуть здешнее убежище и приехать к
нему туда, где он поджидает врагов. -  Все  это  произнесено  было  единым
духом, на память. В заключение же он произнес:  -  Сударь,  еще  я  должен
сказать тебе, что это - призыв, которого ты дожидаешься.
     Я склонил голову.
     - Да, я ждал его. Я уже и сам послал предупредить короля, что  еду  к
нему, и Эмрис из Галавы - со мною. Тебе поручено сопровождать нас? В таком
случае ты, конечно, будешь  столь  любезен,  что  повременишь,  покуда  мы
соберемся. Эмрис,  -  обратился  он  к  Артуру,  стоявшему  подле  меня  в
оцепенении восторга, - идем.
     Он вошел вслед за мной в часовню. И лишь  только  мы  остались  одни,
ухватил меня за рукав.
     - Ты возьмешь меня с собой? Это не шутка? И если дойдет  до  боя,  то
я...
     - То ты будешь сражаться.
     - Но мой отец граф Эктор... Что, если он запретит?
     - Тебе предстоит сражаться не при графе Экторе. Ведь это люди короля,
и ты едешь со мною. Тебе предстоит сражаться при короле.
     - Я знал! - весело воскликнул Артур. - Знал, что сегодня день  чудес!
Сначала я думал, белый олень привел меня к мечу и меч этот - для меня.  Но
теперь я понимаю: это был просто знак, что сегодня - мой первый бой...  Но
что это ты делаешь?
     - Смотри, - ответил я. - Я  сказал  тебе,  что  мы  оставим  меч  под
охраной бога. Он слишком долго пролежал во тьме.  Оставим  же  его  теперь
залитым светом.
     Я вытянул руки. Из  воздуха  возникло  белое  пламя  и  пробежало  по
клинку, задрожала, задымилась в огне неразборчивая руническая вязь.  Пламя
разрослось, охватило алтарь и, вспыхнув ярким факелом,  опало  -  осталась
одна  светлая  каменная  плита,  и  на  ней  -  ничего,  только   выпуклое
изображение меча.
     Артур никогда прежде не видел, как я занимаюсь  магией,  он  стоял  с
разинутым ртом, глядя на вспыхнувшее в воздухе пламя, от которого  занялся
камень. Потрясенный, даже слегка испуганный, он сделал шаг назад, и слабый
отсвет огня упал на его бледное, без кровинки на щеках, лицо.
     Все было кончено. Он молча облизнул губы. Я улыбнулся ему.
     - Ну что ты? Ты же и прежде видал мое искусство.
     - Да. Но не такие вещи... Все это время, что мы с Бедуиром  ездили  к
тебе, ты даже не намекнул мне, что ты за человек на  самом  деле...  Такой
могущественный. Я и понятия не имел. Ты нам ничего не говорил.
     -  Нечего  было  и  говорить.  Мне  не   было   нужды   прибегать   к
могущественным чарам, а научить этому вас с Бедуиром я  все  равно  бы  не
мог. В вашем распоряжении другие искусства.  А  понадобится  тебе  это,  я
всегда буду к твоим услугам.
     - Правда? Всегда-всегда? Хорошо бы.
     - Так и будет.
     - Откуда ты знаешь?
     - Знаю, - ответил я.
     Он еще минуту разглядывал мое лицо, и в его взгляде  я  увидел  целый
мир неуверенности, смятения и тревоги. Это был взгляд мальчика, незрелого,
растерянного, но он тут же исчез за броней  его  неизменной  блистательной
отваги. Артур улыбнулся, и все сделалось как раньше.
     - Смотри, как бы тебе не пожалеть потом! Ведь Бедуир  -  единственный
человек на свете, способный меня долго выносить!
     Я рассмеялся.
     - Уж я  постараюсь.  А  теперь,  если  можешь,  ступай  скажи,  чтобы
подавали наших лошадей.
     Потом я собрался и  вышел  на  порог  часовни.  Артур  вопреки  моему
ожиданию не топтался на коне, исходя нетерпением, -  он  ждал,  держа  под
уздцы  мою  лошадь  кротко,  как  слуга.  При  виде  меня  глаза  у   него
округлились: я облачился  в  лучшие  мои  одежды,  и  моя  черная  мантия,
подбитая пурпуром, была сколота на плече фибулой с  королевским  драконом.
Он увидел мою усмешку, понял, что я разгадал его мысли, и улыбнулся мне  в
ответ, вскакивая на спину своему белому жеребцу. Я же постарался скрыть от
него мелькнувшую у меня в эту минуту мысль: что юноша в простом плаще,  но
с гордым, ясным взглядом не нуждается в королевском значке -  и  без  того
видно, что он - из рода Пендрагонов. Но он скромно направил белого жеребца
следом за моей чалой кобылой, и все глаза были устремлены на меня.
     Так мы оставили Зеленую часовню на попечение того божества,  которому
она была посвящена, и поехали вниз к Галаве.




                         КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ. КОРОЛЬ


                                    1

     Опасность со стороны саксов была еще серьезнее, чем можно было понять
из рассказов Кадора. Колгрим быстро продвинулся в глубь страны. Когда мы с
Артуром в  сопровождении  нашего  эскорта  достигли  Лугуваллиума,  войска
короля  и  Кадора  вместе  с  регедскими  ратниками  занимали  позиции   у
юго-восточной  окраины  города  фронтом  к  противнику,  уже   накопившему
несчетные силы для предстоящего сражения.
     Британские военачальники собрались в шатре у короля на  совет.  Шатер
его  был  разбит  на  вершине  небольшого  холма  в  дальнем  конце  поля,
предназначенного для сражения. Здесь в прошлом стояла  возведенная  кем-то
крепость, сохранились развалившиеся стены и обрушившаяся башня, а ниже  по
склону виднелись груды камней и замуравевшие нивы - все, что  осталось  от
покинутой  деревни.  Здесь  буйно  разрослась  ежевика  и  крапива,  среди
поваленных камней возвышались  старые  развесистые  яблони,  в  их  листве
золотились спелые плоды. К подножию холма,  скрипя  колесами,  сворачивали
обозы;  а  под  прикрытием  деревьев  и  полуобрушенных  стен   готовились
расположиться полевые лазареты. Кажущаяся неразбериха  должна  была  скоро
кончиться; королевская армия все еще строилась по римскому образцу, как во
времена Амброзия. Разглядывая огромное войско  врага,  целое  море  копий,
топоров и конских грив, вздымаемых ветром, точно пена прибоя, я  размышлял
о том, что в этой битве нам понадобится - до последней крупицы - вся  наша
сила и отвага. Как-то покажет себя король?
     Утеров шатер стоял на ровной площадке у подножия  бывшей  башни.  Наш
маленький отряд пробирался туда через шумные  порядки  строящихся  полков,
люди смотрели нам вслед, и даже  сквозь  крики  команды  и  звон  доспехов
слышно было, как солдаты передавали друг другу: "Это Мерлин.  Мерлин.  Маг
Мерлин приехал. Мерлин с нами".  Они  оборачивались,  указывали  на  меня,
кричали, и глухое ликование распространилось по  полю.  Один  здоровяк  со
значком Дифеда крикнул мне на моем родном языке, когда я проезжал мимо:
     - Ты, стало быть, нынче с нами, Мирддин Эмрис? Уж  не  увидел  ли  ты
нашу падучую звезду?
     Я ответил ему громко и внятно, чтобы слышали и другие:
     - Нынче наша звезда  восходит!  Глядите  зорче  и  увидите,  как  она
взойдет над нашей победой!
     Вместе с Артуром и Ральфом я спешился за холмом и пешком  поднялся  к
Утерову шатру, а у нас за спиной мое  слово  пробежало  по  полкам,  точно
ветер по полю спелой ржи. Был ясный сентябрьский  день,  солнце  сияло.  У
входа в королевский шатер  реял  штандарт:  алый  по  желтому  дракон.  Не
мешкая, я вошел, за мною - Артур. Он успел в Галаве облачиться в доспехи и
выглядел настоящим молодым воином. Я думал, что он явится с  гербом  графа
Эктора, но на нем не было никакого значка, а плащ и  рубаха  -  из  чистой
белой шерсти. "Это мой цвет, - сказал он мне в ответ на мой вопросительный
взгляд. - Белая лошадь, белый пес, и щит у меня тоже будет белый.  У  меня
нет имени, значит, я сам начертаю свое имя на щите. И герб  у  меня  будет
свой, когда я заслужу его". В тот раз я ему ничего не сказал,  но  теперь,
когда он шел рядом со мной через большой  королевский  шатер,  я  подумал,
что, захоти он нарочно привлечь к себе все взоры на поле боя, он не мог бы
облачиться удачнее. Ослепительно белые одежды и сияющая, рвущаяся  в  дело
молодость выделялись в то  утро  среди  всеобщей  пестроты,  как  если  бы
фанфары уже протрубили о его королевском достоинстве.  И  ту  же  мысль  я
прочел в тревожном, ищущем взгляде Утера, устремленном на Артура.
     Наружность короля меня поразила.  Я  удостоверился  в  справедливости
рассказов о том, что Утер "совсем сдал, словно хворь снедает его изнутри и
точит в нем последние силы". Он  исхудал,  стал  бледен  лицом  и,  как  я
заметил, то и дело подносил руку к груди, будто ему трудно  вздохнуть.  Он
был в роскошном  облачении  -  доспехи  сверкали  золотом  и  драгоценными
каменьями,  мантия  из  золотой  парчи  вся   расшита   алыми   драконами.
Величественно и прямо восседал он на большом королевском  троне.  В  рыжей
его бороде уже засеребрилась седина, но глаза в глубоких глазницах  горели
прежним живым огнем. Профиль заострился по-ястребиному,  отчего  лицо  его
стало словно  бы  еще  более  царственным,  чем  раньше.  Блеск  золота  и
драгоценностей и тяжелые складки мантии скрадывали худобу его тела, только
по костлявым кистям и запястьям было  заметно,  как  высушила  его  долгая
болезнь.
     - Артур и Ральф остались ждать в некотором  отдалении,  я  же  прошел
вперед. Граф Эктор стоял подле короля, а также Коэль  Регедский,  Кадор  и
еще с десяток военачальников Утера, чьи лица мне были знакомы. Я  заметил,
как Эктор изумленно взглянул на Артура. Лота нигде не было видно.
     Утер приветствовал меня с любезностью, плохо  скрывавшей  нетерпение.
Должно быть, он намеревался прямо сейчас  представить  полководцам  своего
сына, однако не успел. Снаружи заиграли трубы. Утер поколебался мгновение,
потом сделал торопливый знак Эктору, и тот,  выступив  вперед,  представил
Артура  королю  как  своего  приемного  сына  Эмриса.  Артур  по-взрослому
собранно и чинно опустился на колено и поцеловал руку короля. Я видел, как
Утер сжал его пальцы, и подумал, что вот сейчас он все объявит, но  в  это
время  опять,  еще  громче  и  ближе,  заиграли  трубы,  и   двери   шатра
распахнулись. Артур отошел в сторону.  Утер  с  заметным  усилием  оторвал
взгляд от его  лица  и  произнес  слова  команды.  Военачальники,  отдавая
приветствие, торопливо разошлись, чтобы вскочить  на  коней  и  скакать  к
своим полкам. От топора  копыт  содрогнулась  земля,  воздух  зазвенел  от
возгласов и булатного звона. Вбежали четверо здоровых мужчин с шестами,  и
я увидел, что трон Утера - на самом  деле  своего  рода  носилки,  большое
кресло, в котором его понесут на поле боя. Слуга бегом поднес  королевский
меч и вложил ему в руку,  что-то  шепнув  при  этом,  четверо  носильщиков
пригнулись к шестам в ожидании королевского слова.
     Я шагнул в сторону. Если  в  эту  минуту  мне  и  вспомнился  м