слые темноволосые люди, холода и лишения выдубили
кожу на их хмурых, насупленных лицах до цвета старой, корявой древесины  и
провели по ней глубокие складки. Одежду  их  составляли  плохо  выделанные
шкуры и штаны из толстого, грубо тканного сукна, выкрашенного  коричневой,
зеленой или рыжей краской, добываемой из горных  растений.  Вооружены  они
были кто как  -  дубинами,  ножами,  каменными  топорами,  заточенными  до
блеска, а один - тот, что командовал до появления Ллида, - держал  в  руке
мой меч.
     Ллид сказал:
     - Они ушли на север. Никто в лесах не увидит  и  не  услышит.  Выньте
кляп.
     - Что толку? - возразил тот, у которого был мой меч.  -  Он  ведь  не
знает нашего языка. Взгляни на него. Он  ничего  не  понимает.  Мы  сейчас
говорим, что его надо убить, а он даже не испугался.
     - Что же это доказывает? Только что он смел, а это мы  и  так  знаем.
Человек, которого вот так схватили и связали, понимает, что  ему  угрожает
смерть. Однако в его глазах нет  страха.  Делайте,  что  я  велю.  Я  знаю
довольно, чтобы спросить имя и куда он держит путь.  Выньте  кляп.  А  ты,
Пвул, и ты, Арет, поищите сухого валежника. Мне нужно побольше огня, чтобы
разглядеть его хорошенько.
     Один из моих стражей развязал узел и вынул тряпичный кляп. У меня был
разорван угол рта, и тряпка пропиталась слюной и кровью, но житель  холмов
упрятал ее к себе  в  карман.  При  такой  нищете,  как  у  них,  вещи  не
выкидывают. Интересно, подумалось мне, дорого ли "они" посулили  за  меня?
Если это Кринас с товарищами напали на мой след и подрядили  лесных  людей
высмотреть, куда я пробираюсь, то поспешные действия Квилла спутали им все
карты. Но и мои  замыслы  тоже  рухнули.  Даже  надумай  они  теперь  меня
отпустить, чтобы тайно последовать за мною, разве могу я  продолжать  свой
путь? Я не сумею уйти от слежки, хоть и буду о ней знать. Эти люди видят в
лесу любую тварь и умеют доставлять вести быстрее пчел. Отправляясь в  это
путешествие, я знал, что в лесу мне не укрыться  от  любопытных  глаз,  но
обычно лесные жители никому не показываются и ни во  что  не  вмешиваются.
Теперь же у меня оставался только один способ добраться  до  Галавы  и  не
привести за собой врагов: я должен переманить этих людей на свою  сторону.
Я ждал вопросов их вожака. Он спросил, медленно, с трудом подбирая ломаные
валлийские слова:
     - Ты - кто?
     - Путник. Еду на север, где живет один мой старый друг.
     - Зимой?
     - В этом есть нужда.
     - Где... - он искал слово, - откуда ты едешь?
     - Из Маридунума.
     Это, по-видимому, совпадало со сведениями, полученными от  "них".  Он
кивнул.
     - Ты - гонец?
     - Нет. Твои люди видели все, что я с собой везу.
     Один из них скороговоркой сказал на древнем языке:
     - Он везет золото. Мы видели. Оно у него в поясе, и еще есть  зашитое
в подпруге на кобыле.
     Вожак разглядывал меня. Угадать его мысли по лицу я не мог, оно  было
не прозрачнее дубовой коры.
     Он спросил через плечо, не отрывая взгляда от моего лица.
     - Обыскивали? - Это он произнес на своем языке.
     - Нет. Мы видели, что у него в карманах, когда отбирали оружие.
     - Обыщите теперь.
     Они повиновались и действовали достаточно грубо. А  затем  пропустили
его вперед и сами тоже сгрудились над добычей, рассматривая ее  при  свете
тусклого факела.
     - Золото. Смотрите, как много.  Пряжка  с  королевским  драконом.  Не
значок, попробуйте на вес, это настоящее золото. Клеймо - ворон  Митры.  И
он едет из Маридунума на север, притом тайно. - Квилл  снова  запахнул  на
мне плащ и закрыл клеймо. Он выпрямился. - Ясно, что это он самый,  о  ком
говорили солдаты. Он лжет. Он гонец. Надо его отпустить и выследить.
     Но Ллид медленно проговорил, глядя на меня:
     - Гонец, везущий арфу и знак Дракона, и с  клеймом  ворона  Митры?  И
едущий в одиночку из Маридунума? Нет. Это может быть только один  человек:
чародей из Брин Мирддина.
     - Вот этот? - переспросил человек, который держал мой меч.  Меч  чуть
не выпал у него из руки, но он сделал над собой видимое усилие, сглотнул и
сжал его крепче прежнего. - Это он-то чародей? Да он молод еще! И потом, я
слышал про того чародея. Он, говорят, ростом великан, и взгляд его леденит
до мозга костей. А этого  отпусти,  Ллид,  и  пойдем  по  его  следу,  как
подрядились с солдатами.
     Квилл встревоженно поддержал его:
     - Да, давай его отпустим. Королей мы знать  не  знаем,  но  повредить
чародею - это не к добру.
     Остальные, испуганно переглядываясь, сгрудились еще ближе.
     - Чародей? Об этом речи не было. Мы никогда бы не тронули чародея.
     - Никакой он не чародей, взгляните, как он бедно одет. И потом,  если
б он владел магией, он бы не дал себя схватить.
     - Он же спал. И чародеи нуждаются в сне.
     - Нет, он не спал. Он нас видел. И ничего нам не сделал.
     - Мы успели заткнуть ему рот.
     - Сейчас у него рот не заткнут, а он молчит.
     - Право, Ллид, отпустим его и получим у солдат обещанные деньги.  Они
сказали, что хорошо заплатят.
     И снова бормотанье, кивки. Потом один из них рассудительно заметил:
     - При нем есть больше, чем дадут солдаты.
     Ллид все это время молчал, но тут сердито вмешался:
     - Разве мы грабители? Или платные доносчики? Я же говорил вам: мы  не
будем слепо выполнять то, что велели солдаты, какую бы награду они нам  ни
посулили. Кто они такие, чтобы мы, древний  народ,  работали  на  них?  Мы
работаем сами на себя. Тут есть кое-что интересное для  нас.  Солдаты  нам
ничего не объяснили.  Быть  может,  объяснит  этот  человек.  Похоже,  что
свершаются важные дела. Посмотрите на него,  такой  человек  не  ездит  по
чужому поручению. Такие люди среди других пользуются  почтением.  Развяжем
его и попробуем с ним побеседовать. Разведи костер, Арет.
     Во время этого разговора двое по  его  слову  натаскали  валежника  и
сучьев, сложили костер и стояли наготове. Но в ту ночь  во  всем  лесу  не
сыскать было сухой ветки. Ледяной дождь лишь недавно  перестал,  отовсюду,
со всех деревьев, текло и капало, почва под ногами поддавалась, как губка,
точно пропитанная влагой до самого центра земли.
     Ллид сделал знак моим стражам:
     - Развяжите ему руки. И один из  вас  пусть  сходит  принесет  еды  и
питья.
     Один  страж  сразу  отошел,  но  другой  не  сдвинулся  с   места   и
нерешительно теребил нож. Остальные теснились тут же, продолжая спор.  Как
видно, у Ллида не было королевского единовластия, он был только  вождь,  и
товарищи могли оспорить и  опровергнуть  его  суждения.  Я  разобрал  лишь
обрывки их речей, но потом Ллид внятно произнес:
     - Есть вещи, которые нам нужно  знать.  Знание  -  наша  единственная
сила. Если он не скажет нам своей волей, придется его заставить...
     Арет запалил сырой валежник, костер затлел, не  давая  ни  тепла,  ни
света, а только испуская клубы черного, едкого дыма - попеременно  во  все
стороны света, как кружил ветер.  У  всех  запершило  в  горле,  слезились
глаза.
     Я решал, что, пожалуй, пора положить конец недоразумениям.  И  внятно
произнес на древнем языке:
     - Отойди от костра, Арет.
     Сразу воцарилась полная тишина. Я ни на кого  не  глядел.  Мои  глаза
были  устремлены  на  тлеющие  ветки.  Заставив   себя   забыть   веревку,
перетянувшую мне запястья, и боль от ушибов и ран и  промокшую  одежду,  я
смотрел на костер. И вот,  легко,  как  дыхание,  пришла  сила,  ровная  и
свободная, и пробежала по жилам.  Что-то  упало  сверху,  пролетев  сквозь
тьму, - то ли огненная стрела, то ли низвергнутая с небес звезда; дрова  в
костре вспыхнули, рассыпались снопами белых искр, огненным дождем и  жарко
разгорелись.  Пламя  струилось  в  потоках  искр,  опадало,  ухало,  снова
взвивалось, золотое, красное, колеблющееся,  дышащее  живительным  теплом.
Ледяной дождь шипел на дровах и, словно масло, только добавлял огню  силы.
Пламя загудело. Шум  его  наполнил  весь  лес,  отдаваясь  стократ,  будто
конский скок.
     Наконец я отвел глаза от костра и огляделся.  Около  меня  никого  не
было. Они исчезли, словно и впрямь были не люди, а  духи  холмов.  Один  в
диком лесу, я лежал на груде камней, от мокрой моей одежды уже шел пар,  и
веревки глубоко врезались мне в запястья.
     Что-то  прикоснулось  ко  мне  сзади.  Лезвие  каменного  ножа.   Оно
протиснулось между кожей и веревкой и пилило мои путы. Веревка лопнула.  Я
с трудом пошевелил затекшими плечами и стал растирать наболевшие запястья.
На одном был кровоточащий порез - нож  задел  кожу.  Назад  я  нарочно  не
смотрел и ничего не говорил, а просто сидел и разминал себе руки.
     Из-за спины у  меня  раздался  голос.  Голос  принадлежал  Ллиду.  Он
спросил меня на древнем языке:
     - Ты - Мирддин, прозываемый Эмрисом или Амброзием, сын Амброзия,  сын
Констанция из рода Максена Вледига?
     - Я Мирддин Эмрис.
     - Мои люди схватили тебя по ошибке. Они не знали.
     - Но теперь знают. Как вы намерены со мной поступить?
     - Отпустим тебя, чтобы ты отправился своей дорогой, когда пожелаешь.
     - А до той поры вы допросите меня и силой принудите  открыть  вам  то
важное, что мне известно?
     - Ты сам знаешь, что мы ни к чему не можем тебя принудить. И  никогда
не станем пытаться. Ты откроешь нам, что сочтешь нужным, и  уедешь,  когда
вздумаешь. Но мы могли бы посторожить тебя, пока ты будешь спать, и у  нас
есть еда и питье. Всем, что  можем  предложить,  мы  будем  рады  с  тобой
поделиться.
     - В таком случае я принимаю ваше предложение. И  благодарю.  Мое  имя
вам известно. Твое я слышал, но ты должен сам мне его назвать.
     - Я - Ллид. Мой предок был  Ллид,  бог  леса.  У  нас  тут  все  люди
происходят от богов.
     - Значит, вам нет нужды бояться человека,  который  происходит  всего
лишь от короля. Я буду рад разделить твой ужин  и  побеседовать  с  тобой.
Приблизься же и насладись теплом костра.
     Их запасы состояли из холодной жареной зайчатины  и  буханки  черного
хлеба. У них было  мясо  свежеубитого  оленя,  добыча  сегодняшней  охоты,
однако оно предназначалось для племени. Но в костер сунули жарить потроха,
а заодно битую черную курицу и несколько плоских сырых лепешек, как  можно
было судить  по  запаху  и  вкусу,  замешанных  на  крови.  Нетрудно  было
догадаться, откуда все это взялось: в тех  краях  приношения  из  подобных
яств можно увидеть на любом перекрестке дорог. И эти люди забирают  их  не
из святотатства; как объяснил мне Ллид, они считают себя потомками  богов,
поэтому дары как бы принадлежат им по праву; и худа в том  я  не  вижу.  Я
принял от них хлеб, кусок оленьего сердца и рог крепкого сладкого напитка,
который они варят из трав и дикого меда.
     Мы с Ллидом сидели чуть в стороне и  беседовали,  а  прочие  десятеро
расположились вокруг костра.
     - Эти солдаты, - спросил я, - что послали вас следом за  мной,  много
ли их было?
     - Пятеро. Солдаты при полном вооружении, но без значков.
     - Пятеро? Из них один  рыжеволосый,  в  коричневом  панцире  и  синем
плаще? А другой на пегой лошади? - Это единственное, что мог сообщить  мне
об их конях Стилико, разглядевший сквозь чащу белые пятна. А пятый, должно
быть, оставался в дозоре внизу. - Что же они вам говорили?
     Но Ллид только покачал головой:
     - Нет, среди них не было такого человека, как ты описываешь, и  такой
лошади тоже. Вожак у них светловолосый,  тощий,  как  рукоятка  вил,  и  с
бородой. Они сказали, чтобы мы выследили одинокого путника  на  рыже-чалой
кобыле; по какому делу  он  едет,  они  не  знают,  но  их  хозяин  хорошо
заплатит, если мы выследим, куда лежит его путь.
     Он бросил за спину дочиста обглоданную кость, утерся и посмотрел  мае
в глаза.
     - Я сказал, что не буду спрашивать, что за дела у тебя в наших краях.
Одно только  скажи  мне,  Мирддин  Эмрис:  почему  сын  верховного  короля
Амброзия и родич короля Утера Пендрагона находится один в диком лесу, а за
ним охотятся люди Уриена и желают ему зла?
     - Люди Уриена?
     - Ага, - сказал он с глубочайшим удовлетворением  в  голосе.  -  Есть
вещи, которых не смогла открыть тебе твоя магия. Но в этих краях тайно  от
нас никто не сделает и шагу. Кто ни появится, мы сразу берем на заметку  и
не выпускаем из виду, покуда не выясним, что ему надо. Уриена Горского  мы
знаем. Те солдаты были его люди и говорили на языке его страны.
     - Тогда расскажи мне про Уриена, - попросил я. - Мне  лишь  известно,
что он малый властитель малого королевства и приходится зятем Лоту, королю
Лотианскому. Что за причина ему охотиться за  мною,  не  знаю.  Я  еду  по
королевскому делу, а Уриен не враждует ни со мной, ни с королем. Наоборот,
он и король Лотиана - союзники Регеда и короля Утера.  Может  быть,  Уриен
стал вассалом кого-нибудь другого? Герцога Кадора?
     - Нет. Только короля Лота.
     Я молчал. Гудел костер, лес над нашими головами качался  и  шелестел.
Ветер начал стихать. Я лихорадочно соображал. Что Кринас  с  товарищами  -
люди Кадора, не вызывало сомнения. Но значит, с севера  засланы  и  другие
соглядатаи, и им каким-то образом удалось  напасть  на  мой  след.  Уриен,
шакал Лота. И Кадор. Два самых могущественных союзника Утера, его правая и
левая рука, но стоило только ему пошатнуться,  и  сразу  же  они  высылают
шпионов на поиски принца...  Картина  распалась  и  сложилась  снова,  как
отражение в пруду, после того как в него бросят камень; но это уже  другая
картина, в середине ее - камень, и от этого все переменилось. Король  Лот,
суженый Моргианы, дочери верховного короля. Король Лот.
     Наконец я проговорил:
     - Ты, кажется, сказал, что эти люди отправились на север? Они что же,
торопились с докладом к Уриену или по-прежнему будут стараться разыскать и
выследить меня?
     - Будут искать тебя. Они сказали, что поищут севернее, не обнаружится
ли твой след. А если нет, то в условном месте встретятся с нами.
     - И вы там появитесь?
     Он сплюнул в сторону, не дав себе труда ответить.
     Я улыбнулся.
     -  Я  завтра  поеду  дальше.  Вы  выведете  меня  на  тропу,  которая
неизвестна солдатам?
     - Охотно. Но для этого я должен знать, куда тебе надо поехать.
     - Я следую за своим сном, - ответил я. Он кивнул. Для жителей  холмов
это  убедительное  объяснение.  Они   руководствуются   инстинктами,   как
животные, а также читают по звездам и ждут знамений.  Я  помолчал  минуту,
потом спросил:
     - Ты упоминал  Максена  Вледига.  Когда  он  покинул  эти  острова  и
отправился обратно в Рим, был с ним кто-нибудь из ваших людей?
     - Да. Мой собственный прадед вел их отряд.
     - И вернулся обратно?
     - Конечно.
     - Я сказал тебе, что иду следом за своим сном. Мне приснилось,  будто
бы со мной говорил умерший король, и он велел мне отправиться в странствие
и исполнить подвиг, а потом возвести на престол нового короля. Ты  никогда
не слышал, что сталось с мечом Максена Вледига?
     Он вскинул руку и осенил себя знаком, которого я  никогда  прежде  не
видел, но понял,  что  это  -  могущественный  охранительный  знак  против
могущественных чар. Потом он пробормотал себе под нос какие-то  непонятные
мне заклинания и проговорил охрипшим голосом, обращаясь ко мне:
     - Итак, свершилось. Слава Арауну, и Билису, и Мирддину, богу  холмов.
Я знал, что это важные дела. Чувствовал кожей, как чувствуют капли  дождя.
Стало быть, вот что ты разыскиваешь, Мирддин Эмрис?
     - Да. Я был на Востоке  и  там  узнал,  что  меч  вместе  с  главными
императорскими сокровищами вернулся на Запад. Я думаю,  что  меня  привело
сюда высшее произволение. Не направишь ли ты меня дальше?
     Он медленно покачал головой.
     - Нет. Об этом мне ничего не известно. Но в наших  лесах  есть  люди,
которые тебе помогут. Предание дошло до нынешних дней. Это все, что я могу
тебе сообщить.
     - Неужели твой прадед ничего не рассказывал?
     - Этого я не говорил. Я повторю тебе его рассказ.  -  Он  перешел  на
распев, которым пользуются сказители. Я знал, что он приведет мне  древний
рассказ дословно - здешние люди передают слова из  поколения  в  поколение
неизмененными и четкими, как резные узоры на  чаше.  -  Мертвый  император
опустил меч - живой император те подымет. По воде  и  по  суше,  кровью  и
огнем был он доставлен в отчий край - по воде и по суше лежит его  путь  -
родину, и оставаться  ему  скрытым  в  плавучем  камне,  покуда  огнем  не
подымется  вновь.  И  поднимет  его  лишь  муж,  рожденный  по  закону  от
британского семени.
     Ллид умолк.  Сидевшие  вокруг  костра  затаили  дыхание  и  безмолвно
слушали его распев. Я видел, как  блестели  глаза,  как  пальцы  сотворяли
древний охранительный знак. Ллид прокашлялся, сплюнул и коротко заключил:
     - Вот и все. Я ведь сказал, что тебе это не поможет.
     - Если мне суждено отыскать меч, то и  помощь  объявится,  можешь  не
сомневаться.  Я  знаю  теперь,  что  он  близко.  Где  сохранилась  песня,
неподалеку должен быть и меч. Ну, а когда я отыщу его... Ты верно, знаешь,
куда я держу путь?
     - Куда же еще ехать Мирддину Эмрису, тайно, в зимнюю пору, как  не  к
принцу?
     Я кивнул.
     - Он за пределами ваших владений,  но  не  за  пределами,  доступными
слуху и глазу вашего народа. Известно вам его местонахождение?
     - Нет. Но мы узнаем.
     - Меня это не пугает. Проследите за  мной,  если  хотите,  до  самого
места, а потом возьмите принца под свою охрану. Это будет король, Ллид,  у
которого для Древнего народа  холмов  та  же  справедливость,  что  и  для
королей и епископов на Винчестерском соборе.
     - Мы будем охранять его!
     - Тогда я поеду дальше, на север, и буду рассчитывать на вашу помощь.
А теперь, с твоего разрешения, я хотел бы поспать.
     - Мы посторожим тебя, - сказал Ллид. - И с первым светом  проводим  в
дорогу.



                                    9

     Дальнейший путь, который они мне указали, представлял собою такую  же
малоезженую тропу, как и та, что привела меня к ним, но двигаться  по  ней
было легче благодаря тайным зарубкам, и притом ближе, чем по  дороге.  Там
были внезапные повороты, отвесные подъемы, узкие проходы - никогда  бы  не
подумал, что можно проехать, не будь  этих  путеводных  знаков.  Едешь  по
такому тесному, заросшему оврагу, видишь  впереди  глухую  стену  горы,  и
грохот падающей по ее уступам воды отдается в теснине, но всегда  в  конце
концов, уже у самого подножия, обнаруживается проход,  пусть  опасный,  но
сквозной, через невидимую до последней минуты расщелину, и сразу же за ней
- обрывистый спуск  вниз.  Так  ехал  я  еще  двое  суток,  ни  с  кем  не
встречаясь, почти не отдыхая, кормясь сам и кормя кобылу тем, что нам дали
в дорогу Древние.
     Наутро  третьего  дня  у  кобылы  отпала  подкова.  По  счастью,  это
случилось на ровной дороге - мы  двигались  по  травянистой  бровке  между
двумя долинами, где в это время года не встретишь ни живой души. Я слез  с
седла и повел Ягодку в поводу, поглядывая вправо и влево, не покажется  ли
дорога или дым селения. В целом я представлял себе, где нахожусь;  правда,
туманы и метели скрыли от глаз вершины, но все-таки  я  успел  заметить  в
минуту просветления белую макушку Снежной горы, на  которой  держится  все
зимнее небо. Я уже однажды ехал здесь, только внизу, по дороге, я  узнавал
очертания ближних холмов. Было ясно, что  скоро  я  найду  дорогу,  а  при
дороге - кузню.
     Я хотел было сам содрать у Ягодки остальные три подковы, но земля  на
тропе была тверже железа, и без подков лошадь давно бы уже  обезножела.  К
тому же у нас кончались припасы, а на  зимней  дороге  пополнить  их  было
негде. Оставалось только спуститься в долину,  не  боясь  того,  что  меня
увидят и узнают.
     День стоял тихий и ясный, с морозцем. Около  полудня  я  заметил  дым
селения, а еще немно