ь светило во всем своем
летнем великолепии.  Позади  шатров  и  штандартов  Мордреда  поднимался
величественный холм Каэр Кэмел, а на его плоской вершине  на  фоне  неба
сияли коронованные золотом башни Камелота.
   - Да. У меня на то три причины. Во-первых,  наши  люди  устали  и  им
нужен отдых; прямо перед ними  -  дома,  которых  они  не  видели  много
недель, и чем дольше они  тут  простоят,  тем  больше  будут  стремиться
вернуться туда. Во-вторых, мне нужно время и подкрепление.
   - А в-третьих?
   - Ну, быть может, Мордреду есть что сказать. Он не только  залег  меж
моими людьми и их очагами и женами, но между мной и тем, что принадлежит
мне. А это требует объяснений больше, чем способен дать даже меч.
   И так две армии настороженно стали лагерем друг против друга, и между
ними с должным почетом и эскортом засновали гонцы.  Из  Артурова  лагеря
тайно и спешно выехали еще три  гонца:  один  в  Каэрлеон  с  письмом  к
королеве, другой - в Корнуолл с посланием, в  котором  Верховный  король
приказывал Константину  присоединиться  к  нему,  и  третий  -  в  Малую
Британию с  просьбой  к  Бедуиру  о  помощи  и,  буде  возможно,  личном
присутствии.
   Скорее, чем думалось, появился высматриваемый  гонец.  Бедуир,  хотя?
еще и не совсем оправился от раны, уже в пути, а с ним его  великолепная
кавалерия, и к Камелоту они подойдут уже  через  несколько  дней.  Ветер
попутный, и Узкое море они пересекут быстро и без затруднений.
   И в то же самое время до сведения короля дошло, что
   Некоторые из малых королей с дальних пределов Британии собирают  силы
для выступленья на юг. И саксы по всему Саксонскому берегу, как доносили
лазутчики, стягивают силы для вторжения в глубь острова.
   Ни то, ни другое не было делом рук Мордреда, и в действительности  он
бы даже предотвратил  это,  будь  на  этой  стадии  такое  возможно;  но
Мордреда, как и Артура, без его желания, без всякой  на  то  причины,  с
каждым часом судьба все ближе подталкивала к тому краю, от  которого  ни
один из них уже не сможет сделать ни шагу назад.

***

   В далеком северном замке у окна, где среди берез пели утренние птицы,
чародейка Нимуэ, откинув покрывала, села в постели.
   - Я должна ехать в Яблоневый сад.
   Пеллеас, ее супруг, лениво выпростал руку из  теплой  постели,  чтобы
затянуть чародейку назад.
   - На расстояние полета ворона от поля битвы?
   - Кто сказал, что это будет поле битвы?
   - Ты, моя дорогая. Во сне прошлой ночью. Она приподнялась  на  локте;
роба сползла у нее с плеч, а расширенные  глаза  были  мутны  со  сна  и
трагичны.
   - Прости, милая, - мягко сказал он, - это тяжкий дар, но к  сему  дню
ты к нему уж привыкла. Ты говорила об этом и ждала  этого  давным-давно.
Нет ничего, что ты могла бы сделать.
   - Только предостерегать, и снова предостерегать.
   - Ты предостерегла их обоих. А до тебя то  же  предостережение  изрек
Мерлин. Мордред станет Артуровой погибелью. Теперь это грядет, и хотя ты
говоришь,  что  Мордред  в  сердце  своем   не   предатель,   люди   или
обстоятельства вынудили его действовать так, что в глазах  всего  света,
и, уж конечно, в глазах короля, его поступки - деянья предателя.
   - Но я знаю богов. Я говорю с ними. Я хожу их путями. Они не положили
нам переставать действовать только потому, что мы полагаем, что действия
наши опасны. Угрозы они всегда скрывают за улыбкой, и за каждым  облаком
притаилась честь и удача. Возможно, иногда мы и слышим их речи,  но  кто
способен толковать их без тени сомнений?
   - Но Мордред...
   - Мерлин желал бы, чтобы он был убит при рождении, и король тоже.  Но
через него уже произошло немало добра. Если сейчас их можно  свести  для
беседы, королевство еще можно будет спасти. И я не  стану  сидеть  сложа
руки и полагаться на проклятье богов. Я отправлюсь в Яблоневый сад.
   - И что ты сделаешь?
   - Буду твердить Артуру, что здесь  нет  предательства,  а  есть  одни
только желанье и честолюбие. Те два качества, какие  он  сам  в  избытке
являл в молодости.  Он  послушает  меня,  он  мне  поверит.  Они  должны
поговорить, иначе эти двое разломят нашу  Британию  на  две  половины  и
позволят ее врагам ворваться в сотворенный ими разлом. А кто на сей  раз
восстановит ее?

***

   В королевские палаты, что стоят у римского моста в Каэрлеоне,  явился
гонец и привез Гвиневере послание. Она знала прискакавшего:  он  не  раз
возил послания от Мордреда к ней и назад.
   Перевернув письмо, она увидела печать и побелела как мел.
   - Это не печать регента. Это печать с кольца короля, что было у  него
на руке. Так, значит, его нашли? Мой господин действительно мертв?
   Гонец, так еще и не поднявшийся с колена, поймал выпавший из ее  руки
свиток и, поднимаясь, отступил на шаг, но так и не свел с лица  королевы
расширенных в удивлении глаз.
   - Нет, почему же, госпожа. Король жив и в добром здравии. Выходит, до
тебя еще не дошли вести. Много произошло печальных и горьких событий.  И
вести далеко не добрые. Но король благополучно возвратился в Британию.
   - Он жив? Артур жив? Так, значит, письмо  -  дай  мне  письмо!  -  от
самого короля?
   - Ну разумеется, госпожа. - Гонец вновь вложил свиток ей в руку.
   Краска вновь прилила  к  ее  щекам,  но  рука,  взламывавшая  печать,
дрожала. Смятение чувств отражалось у нее на  лице,  будто  тени  бешено
скользили по бегущей воде. На другом конце комнаты тревожно смотрели  ее
женщины, сбившиеся заплаканной кучкой, и гонец, послушный жесту  старшей
среди них, неслышно вышел из комнаты. Дамы, жадные до новостей, в шорохе
юбок поспешили следом.
   Королева даже не заметила их ухода. Она начала читать.
   Когда придворная дама, ведавшая гардеробом и прислужницами  королевы,
вернулась в покой, она застала Гвиневеру одну и в явном расстройстве.
   - Что такое? Госпожа моя плачет? Когда известно, что Верховный король
жив?
   - Я пропала, - вот и все, что могла вымолвить Гвиневера. - Они  воюют
и, к чему бы это ни привело, я пропала. Позже она встала.
   - Я не могу тут оставаться. Мне нужно возвращаться назад.
   - В Камелот, госпожа? Войска их там.
   - Нет, не в Камелот. Я поеду в  Эймсбери.  Никто  из  вас  не  должен
следовать за мной, разве что это будет по собственному  вашему  желанью.
Мне здесь ничего не понадобится. Скажи фрейлинам от моего имени все, что
сочтешь нужным. И помоги мне собраться. Я уезжаю.  Да,  сейчас,  сегодня
ночью.
   Гонец Мордреда, прибывший, когда утренние телеги грохотали  на  рынок
по мосту через Иску, нашел дворец в смятении, но королевы в нем  уже  не
было.

10

   Последний летний день выдался ясный,  будто  само  лето  прощалось  с
Британией в солнечном свете. Рано поутру герольды  двух  воинств  повели
вождей к столу давно ожидаемых переговоров.
   Мордред той ночью не спал. Всю ночь  напролет  он  лежал  в  походной
постели без сна - Мордред думал. Что сказать. Как это сказать.  К  каким
прибегнуть словам, чтобы они были достаточно прямы и не  оставили  места
для непониманья, но не столь  резки,  чтобы  разгневать.  Как  объяснить
человеку, столь усталому, столь полному подозрений и горя,  сколь  полон
ими стареющий король, его, Мордреда, раздвоенность:  радость  правителя,
который может быть, да что там - есть, непоколебимо предан,  но  который
никогда больше не пойдет в подчиненье. (Быть может, соправители?  Короли
Севера и Юга? Согласится ли Артур хотя бы подумать над этим? ) За столом
переговоров они впервые встретятся завтра с отцом как равные вожди, а не
как король и его местоблюститель. Но это будут два разительно  непохожих
друг на "друга вождя - Мордред знал, что, когда  его  время  придет,  он
станет не копией своего отца, но совсем иным королем. Артур  принадлежал
своему поколению, устремления  и  амбиции  его  сына,  под  -  властного
природе своей, проявлялись иначе. Так было бы, даже не будь  различий  в
их детстве  и  воспитании.  То,  что  представлялось  Мордреду  жестокой
необходимостью, не было ею для Артура, но приверженность  каждого  своим
сужденьям была одной и той же - абсолютной. Нельзя предугадать,  удастся
ли заставить старого короля принять новые обычаи и пути, какие предвидел
Мордред и какие воплотились в эпитете "младокельты"  (хотя  последние  в
конечном итоге постыдно их опозорили), и сможет ли Артур  не  увидеть  в
них предательства. И кроме  того,  оставалась  еще  королева.  Это  было
единственным, чего он не смог бы произнести. "Даже будь ты мертв,  какие
шансы были у меня, пока жив Бедуир".
   Застонав, он перевернул подушку, потом прикусил губу, на случай, если
его услышала стража. Когда армии уже на поле, знамения плодятся  слишком
быстро.
   Он знал, что он  прирожденный  вождь.  Даже  сейчас,  когда  штандарт
Верховного короля развевался над Артуровым лагерем у Озера, верность его
войск оставалась неколебима. Как и верность саксов, лагерем стоявших  за
холмом. Даже теперь его  с  Сердиком  плодотворный  союз  еще  возможен;
крестьянское  объединенье,  как   он   это   назвал,   и   старый   сакс
расхохотался... Но союзу меж Артуром и Сердиком не бывать, ни сейчас, ни
когда-либо в будущем... Опасная территория. Опасные слова.  Даже  думать
об этом сейчас - чистейшее безрассудство. Или он в это самое рискованное
из мгновений видит себя королем  лучшим,  чем  был  Артур?  Другим,  да.
Лучшим, возможно, на  какое-то  время,  во  всяком  случае,  в  грядущие
времена. Но думать такое - хуже, чем безрассудство. Он  перевернулся  на
другой бок, ища прохладное место на подушке, пытаясь вернуться мыслями к
тому, как мыслил Артуров сын  -  почтительный,  исполненный  восхищенья,
готовый подстроиться и подчиниться.
   Где-то закукарекал петух.  В  путаных  обрывках  сна  Мордред  увидел
несушек, семенящих по просоленной морем и  ветром  траве  на  прибрежную
гальку. Сула разбрасывает корм. Над  головой  кружат  с  криками  чайки,
несколько птиц даже  ныряют,  чтобы  выхватить  в  воздухе  зерна.  Сула
смеется, поднимает руку, чтобы отмахнуться от них.
   Пронзительная, как клич чайки, труба  провозгласила  наступление  дня
переговоров.

***

   В своем шатре на берегу Озера Артур спал, но сон его был беспокоен, и
в него вторглось виденье.
   Ему  привиделось,  что  он  скачет  по  берегу  Озера,  а  по  Озеру,
отталкиваясь шестом на мелководье, скользит Нимуэ; только это не  Нимуэ,
а мальчик с глазами Мерлина. Мальчик серьезно глядит на него и повторяет
голосом Мерлина то, что говорила ему вчера советница и чародейка, когда,
прибыв со своими служанками в  обитель  на  Инис  Витрине,  она  послала
посыльного умолять короля об аудиенции.
   - Мы с тобой, Эмрис, - говорила она, называя его мальчишечьим именем,
данным ему когда-то Мерлином, - дали ослепить себя пророчеству. Над нами
висел топор проклятья, и теперь нам кажется, что перед нами столь  давно
надвигающаяся на нас судьба. Но слушай мои слова, Эмрис:  судьбу  творят
люди, не боги. Наши  собственные  поступки,  а  вовсе  не  безрассудство
богов, навлекли на нас злую судьбу. Боги - лишь духи, и  волю  свою  они
творят руками людей, и есть люди, которым  достанет  смелости  встать  и
сказать: "Я человек. Я не стану".
   - Послушай меня, Артур. Боги сказали,  что  Мордред  рожден  тебе  на
погибель. Если это так, это случится не по его  собственной  воле  и  не
через его деяние. Не толкай его к этому краю... Я скажу тебе сейчас  то,
что должно было остаться тайной меж мной и  Мордредом.  Некоторое  время
назад он приезжал ко мне в  Яблоневый  сад,  чтобы  искать  моей  помощи
против предсказанной ему судьбы. Он клялся, что скорее убьет  себя,  чем
причинит тебе вред. Не останови я его руку, он бы умер  тогда.  Так  кто
виноват, он или я? И он снова приезжал, на сей раз в Брин  Мирддин,  ища
утешения, какое я, Мерлин, мог дать ему. Если он желал в прошлом бросить
вызов богам, Артур, то сможешь это и ты. Отложи меч и выслушай  его.  Не
слушай советов, но поговори с ним, выслушай и узнай. Да, узнай.  Ты-ведь
стареешь, Артур-Эмрис, и настанет время, настает, уже настало, когда  ты
и твой сын в  пожатье  рук  сохраните  Британию,  словно  драгоценность,
укутанную в шерсть. Но разожмите руки, и вы уроните ее - она разобьется,
быть может, на веки веков.
   В том  сне  Артур  знал,  что  он  принял  ее  совет:  он  призвал  к
переговорам, решив выслушать то, что может сказать ему  сын;  и  все  же
Нимуэ-Мерлин рыдала в своей лодке, которая уплывала вдаль по  стеклянной
поверхности Озера, пока не исчезла в тумане. А потом, внезапно, когда он
уже повернул коня к месту  встречи  с  сыном,  верный  друг  споткнулся,
сбросив его головой вперед в неподвижную воду. Доспехи тянули его вниз -
и почему он во всеоружии собрался на  мирные  переговоры?  И  он  тонул,
уходил все глубже и глубже в черный омут, где вокруг него плавали  рыбы,
и водяные змеи как водоросли и водоросли как змеи  обвились  вокруг  его
членов, так что не пошевелить ими...
   Он с криком проснулся, обливаясь потом, будто действительно тонул, но
когда прибежали слуги и стража, он лишь рассмеялся и отделался шуткой, и
отослал их прочь, а потом вновь погрузился в беспокойный сон.
   На сей раз в видении  ему  явился  Гавейн:  Гавейн,  окровавленный  и
мертвый,  но  исполненный  почему-то  пугающей  силы,   призрак   былого
воинственного Гавейна. И он тоже приплыл к Артуру по водам, но  с  глади
Озера прошел прямо в шатер короля. Остановившись у постели,  он  вытащил
кинжал из запекшейся раны в боку и протянул клинок вперед рукоятью.
   - Бедуир, - сказал он, только  это  был  не  загробный  шепот,  каким
следует говорить  призракам,  а  высокий  металлический  скрежет,  будто
скрипят под ветром шесты. - Дождись Бедуира. Обещай предателю что угодно
- земли, титулы, Верховное королевство после твоей смерти.  А  с  ним  и
саму королеву. Все, чтобы сдержать его до того, как прибудет с воинством
Бедуир. А потом, когда будешь уже уверен в победе, напади и убей его.
   - Но это же будет предательство.
   - Ничто не может быть предательством, если оно уничтожит предателя. -
На сей раз, как это ни странно, призрак Гавейна говорил  голосом  самого
Артура. - Тем самым ты будешь уверен. - Запачканный кровью  кинжал  упал
на постель. - Сокруши его  раз  и  навсегда,  Артур,  убедись,  убедись,
убедись...
   - Мой господин ?
   Слуга, склонясь над походной постелью, тронул короля за плечо,  чтобы
разбудить, и бессильно уставился ему в лицо, когда король рывком  сел  и
огляделся по сторонам словно во гневе. Но все, что Артур сказал тогда:
   - Скажи, чтобы проверили ремни шатра. Как мне спать, когда надо  мной
все скрежещет и шатается, будто на лагерь обрушилась буря?

***

   В  обмене  посланьями  герольдов  было   решено,   что   четырнадцать
военачальников с обеих сторон встретятся на полпути в поле меж армиями.
   Неподалеку от берега лежала полоска пересохшего болота, и вот на  ней
было поставлено два небольших, но  просторных  шатра.  А  между  ними  -
деревянный стол, на который возложили мечи обоих вождей. Буде переговоры
провалятся, сигналом к началу битвы станет поднятие  или  извлечение  из
ножен меча. Над одним шатром парил королевский штандарт - алый дракон  в
золотом поле. На этот герб имел право и, будучи регентом, Мордред. А он,
решив сделать все, чтобы вернуть себе милость и ничем не уронить себя  в
глазах короля, отдал приказ сложить и убрать свой  королевский  стяг  и,
пока не завершится день и он не будет вновь объявлен наследником Артура,
нести перед собой простое белое знамя.
   Белое  знамя  развевалось  теперь  над  вторым  шатром.   Когда   оба
полководца заняли  свои  места  за  столом,  Мордред  увидел,  что  отец
неотрывно смотрит на это знамя. Он не мог знать того, что  Артур  сам  в
молодости выступал под пустым белым стягом. "Белый - мой цвет, - говорил
он, - пока я не впишу в него собственный герб.  А  я  напишу,  будь  что
будет, напишу".

***

   К Нимуэ, Владычице алтаря,  прибыла  в  обитель  Дев  Озера  на  Инис
Витрине  сестра  Артура,  королева  Моргана.  Это  была  иная   Моргана,
подавленная и встревоженная, прекрасно знавшая, какая  судьба  ее  ждет,
если Артур будет побежден или погибнет в битве. Она была  врагом  своему
брату, но без него она была и будет ничем. Можно  было  не  сомневаться,
что она употребит все свои умения и хваленое волшебство ему во благо.
   Потому  Нимуэ  приняла  ее.  Как  Владычица  алтаря  Озера  Нимуэ  не
благоговела перед Морганой - ни перед чародейкой,  ни  перед  королевой.
Среди ее девиц были и другие особы королевской  крови,  одна  из  них  -
родственница Гвиневеры из Северного Уэльса, другая - из Манау  Гуотодин.
С ними она поставила Моргану готовить целебные снадобья и подготавливать
барки, которые станут перевозить на остров раненых для исцеленья.
   Нимуэ повидалась с Артуром и передала ему свое предостережение, и  он
пообещал созвать переговоры и дать высказаться регенту. Но,  что  бы  ни
говорила она Пеллеасу, Нимуэ  знала,  что  скрывают  боги  за  грозовыми
облаками, которые уже собираются в вышине за краем сверкающего Озера.  С
острова  можно  было  вдалеке   разглядеть   два   павильона   с   узким
пространством меж ними.
   Если забыть о  громоздившихся  на  дальнем  горизонте  облаках,  день
обещал быть прекрасным.

***

   Тянулся день; те командиры, кто  сопровождал  своих  вождей  к  столу
переговоров, сперва проявляли неуверенность и сомнения, глядя на  друзей
или бывших собратьев по оружию по ту  сторону  стола  с  недоверием,  но
некоторое время спустя,  расслабившись,  начали  говорить  меж  собой  и
разошлись на группы за павильонами вождей.
   Артур  и  Мордред  стояли  рядом,  далеко  от  их  ушей.  Иногда  они
передвигались, будто по взаимному согласию,  отступали  на  пару  шагов,
возвращались вновь. Иногда говорил  один,  иногда  другой.  Наблюдатели,
неотрывно следившие за ними, даже когда они говорили о пустом,  пытались
прочесть по их лицам и жестам, что происходит меж ними. Король,  который
все еще выглядел усталым и сумрачно хмурился, тем не менее со  спокойной
учтивостью слушал то, что с чувством говорил ему молодой человек.
   А еще дальше, не способные видеть ясно или слышать  вообще  что-либо,
две армии  наблюдали  и  ждали,  Солнце  всползало  на  небо  все  выше.
Становилось все жарче, и яркие блики играли  на  стеклянной  поверхности
Озера. Кони били копытами землю, раздували ноздри, взмахивали  хвостами,
проявляя все признаки беспокойства из-за мух и жары, а легкое брожение в
рядах солдат ввиду неизвестности сменилось тревогой. Командиры,  которые
сами извелись, пытались по возможности восстановить  порядок  и  со  все
растущим напряжением бросали взгляды на  стол  переговоров  и  на  небо.
Где-то вдалеке ударил первый глухой раскат грома. Воздух потяжелел, стал
давящим, само небо словно свело приближением бури. Можно было догадаться
что ни одна сторона не желает воевать, но по иронии, что  правит  делами
войны, чем дольше шли переговоры о мире, тем  больше  росло  напряжение,
пока не стало ясно, что  достанет  искры,  чтобы  разжечь  такой  пожар,
погасить который способна лишь смерть.
   И никому из  наблюдавших  не  положено  было  судьбой  знать,  о  чем
говорили Артур и Мордред. Кое-кто говорил потом - те,  кто  выжил,  чтоб
сказать о том дне, - что под  конец  король  улыбнулся.  С  уверенностью
можно утверждать, что видели, как он положил руку на локоть своего сына,
поворачиваясь с ним к столу, где бок о бок лежали два меча без ножен,  а
рядом стояли два кубка и золотой кувшин с вином.  Те,  кто  стоял  ближе
всего, расслышали несколько слов:
   - ., быть Верховным королем после моей смерти, - говорил Артур,  -  а
пока получить в управление земли.
   Мордред что-то  ответил  ему,  но  слишком  тихо,  чтобы  можно  было
разобрать слова. Король,  жестом  приказав  своему  слуге  налить  вина,
заговорил вновь:
   - Корнуолл, - расслышали наблю