л.
Легко? Верховный король? Мордред даже не  заметил  такой  нелепости.  Он
продолжал. Теперь он перешел к убийству Габрана. Он сам не знал, когда и
как сделал шаг вперед к краю стола и положил  перед  королем  деревянный
амулет. Взяв его, Артур бесстрастно повертел талисман в руках. На пальце
у него блеснул огромный рубин, в сравнении с которым жалкая вещица вновь
стала тем, чем была на самом деле - грубой игрушкой. Артур вновь положил
талисман на стол.
   Наконец, завершив свой рассказ, Мордред умолк. В последовавшей  затем
тишине стало слышно, как бьются в огромном очаге языки  пламени,  словно
знамена на ветру.
   И вновь слова Артура оказались неожиданны. Он говорил так, как  будто
вопрос продолжал какую-то затаенную его  мысль,  которая,  казалось,  не
имела никакого отношенья к насущным делам.
   - Почему она назвала тебя Мордредом?
   После стольких уже ставших  привычными  разговоров  и  перешептываний
юноша без промедленья ответил, не дав  себе  даже  времени  подумать,  с
прямотой, какая еще час назад показалась бы ему немыслимой:
   - Это имя означает "мальчик из моря". Вот  где  меня  выловили  после
того, как меня спасли с корабля, на котором ты приказал утопить детей.
   - Я?
   - С тех пор я уже слышал, что это был не твой приказ,  мой  господин.
Правды я не знаю, но так мне рассказывали раньше.
   - Ну, разумеется. Именно это она тебе и говорила.
   - Она?
   - Твоя мать.
   - О нет! - поспешил воскликнуть Мордред. - Сула никогда мне ничего не
рассказывала ни о корабле, ни об убийствах. Мне рассказала все  королева
Моргауза и много позднее. Что до  моего  имени,  половину  мальчишек  на
островах зовут Мордред, Медраут.., море там повсюду.
   - Тогда понимаю. Вот почему мне потребовалось столько времени,  чтобы
отыскать тебя, хотя я и знал, где пребывает твоя мать. Нет, я говорю  не
о Суле. Я имею в виду твою настоящую мать, женщину, которая тебя родила.
   - Ты это знаешь? - Его голос осекся.  -  Ты  это  знаешь?  Ты  хочешь
сказать, что ты... Что ты правда искал меня?  Ты  действительно  знаешь,
кто моя мать? Кто я на самом деле?
   - Кому, как не мне, это знать.
   Слова эти упали тяжело, словно отягощенные каким-то иным смыслом,  но
Артур, похоже, решил сменить тему и только добавил:
   - Твоя мать - моя сводная сестра.
   - Королева Моргауза? - Мальчик  так  и  застыл  с  приоткрытым  ртом,
застыл словно громом пораженный.
   - Она самая.
   Артур решил пока не рассказывать всего. Здесь потребна постепенность.
Мордред быстро моргал, его  разум  впитывал  новый  поразительный  факт,
вспоминая, загадывая наперед...
   Наконец он поднял взгляд. Страх был позабыт; и прошлое, даже недавнее
прошлое, тоже позабыто. Глаза его, казалось, сияли от волнения,  которое
вот-вот грозило выплеснуться в слова.
   - Теперь я понял! Она мне кое-что рассказывала. Это были  всего  лишь
намеки. Намеки, которых я не мог понять,  поскольку  истина  никогда  не
приходила мне в голову. Ее собственный сын.., действительно ее настоящий
сын! - Он порывисто и глубоко вздохнул. - Так вот  почему  она  призвала
меня к себе! Встреча с Гавейном - всего лишь предлог. Мне  и  тогда  уже
казалось странным, зачем это ей  воспитывать  бастарда  своего  мужа  от
какой-то городской девицы. И даже выказывать ко мне милость! И  все  это
время я был ее собственным сыном, бастардом лишь потому, что родился  до
срока! Ну да, конечно, теперь я  понимаю!  Когда  я  родился,  они  были
женаты всего месяцев восемь. А потом король Лот вернулся из-под Линниуса
и...
   И внезапно слова замерли у  него  на  устах.  Возбужденное  понимание
исчезло из его взгляда, словно за глазами у него опустился ставень.
   Складывались и другие части головоломки.
   - Так, выходит, это был король Лот? - медленно заговорил  он.  -  Это
король Лот приказал убить новорожденных  младенцев?  Поскольку  рожденье
его старшего сына было сомнительным. А моя мать спасла меня и отослала к
Бруду и Суде на Оркнейские острова?
   - Король Лот приказал убить младенцев. Это правда.
   - Чтобы убить меня?
   - Да. А вину возложить на меня.
   - А это зачем?
   - Из страха перед людским гневом. Перед родителями младенцев, которые
были убиты. А также потому, что хотя под конец он и  сражался  под  моим
началом, Лот всегда был мне врагом. И по другим причинам.
   Последние слова были произнесены медленно. Артур все еще ощупью искал
дорогу к тому моменту, когда могла быть высказана самая важная правда, и
потому придал им вес, который мог бы заставить  Мордреда  усомниться  во
всем том, чем пичкали его в детстве и отрочестве. Но Мордред отказывался
сворачивать с  пути.  Он  был  занят  собственными  давними  навязчивыми
мыслями и горестями. Шагнув  вперед,  он  оперся  обеими  расставленными
ладонями о стол и с нажимом сказал:
   - Да, были и другие причины! Мне о них известно!  Я  старший  из  его
сыновей, но поскольку я рожден не в браке, он побоялся,  что  в  будущем
люди усомнятся в законности моего рожденья, усомнятся в том, чей я  сын,
и затеют в королевстве усобицу! Лучше было избавиться от меня  и  зачать
другого законного принца, который со временем без препятствий и ненужных
вопросов принял бы в свою руку королевство
   - Мордред,  ты  забегаешь  слишком  далеко  вперед!  Ты  должен  меня
послушать.
   Маловероятно, что Мордред мог тогда заметить, что король говорит  без
обычной своей решительности, что король Артур растерян, если такое слово
можно применить к великому воителю. Но Мордред был не в  силах  слушать.
Все то,  что  узнал  он  в  последние  несколько  минут,  все  возможные
последствия этого знанья и нового, изменившегося его положенья, огромной
тучей, вносящей смятение и смуту, пронеслись в его  голове.  Однако  они
оставили по себе новую решимости и заставили позабыть  об  осторожности,
заменив ее радостной уверенностью, что можно  наконец  высказать  все  и
высказать перед человеком, в чьей власти дать осуществиться его мечтам.
   - Разве тогда я, - не слушая, но слегка заикаясь от волненья, говорил
он, - по трезвому  разумению  -  не  наследник  Дунпельдира?  Или,  если
Тидваль поставлен держать эту цитадель  для  Гавейна,  то  -  Оркнейских
островов? Государь, два королевства,  причем  столь  удаленные  друг  от
друга, трудно держать одному человеку, и, конечно,  сейчас  самое  время
разделить их? Ты сказал, что не позволишь  королеве  Моргаузе  вернуться
назад. Позволь мне вернуться вместо нее!
   - Ты не понял меня, - ответил ему король. - У тебя  нет  прав  ни  на
одно из Лотовых королевств.
   - Нет прав? - Слова  и  голос  могли  бы  принадлежать  самому  юному
Артуру, выпрямившемуся  как  лук,  из  которого  только-только  выпущена
стрела. - Нет прав? А  ведь  ты  сам  зачат  вне  брака  королем  Утером
Пендрагоном и дамой, которая тогда была еще  герцогиней  Корнуэльской  и
которая не могла выйти за него, пока не истечет месяц траура?
   Не успел он сказать это, как тут же пожелал, если б то было возможно,
забрать свои слова назад. Король не произнес ни слова и  выраженье  лица
его не изменилось, но сознание содеянного заставило Мордреда  умолкнуть,
а в тишине в его душу вернулся страх. Дважды за один вечер он  дал  волю
чувствам, и это он, Мордред, который не один год старался побороть  свою
природу, одеться броней - против тягот и риска  жизни  бастарда,  против
горечи утраты старого дома и отсутствия  нового,  -  холодной  как  море
броней самообладанья.
   Заикаясь, он попытался извиниться, загладить сказанное сгоряча:
   - Мой господин, прошу, прости меня. Я не  хотел  оскорбить  тебя  или
твою госпожу-мать. Я только хотел..,  я  так  долго  думал  об  этом,  я
продумал каждый способ, каким я мог бы по  закону  получить  собственную
землю, собственное королевство... Я знаю, у меня  бы  получилось.  Такое
всегда знаешь... И я думал о тебе и о том, как пришла к тебе власть. Как
мог я об этом не думать? Всем известно.., то есть.., люди говорят...
   - Что формально я бастард?
   Сколь поразительным это ни  было,  голос  короля  не  звучал  гневно.
Храбрость начала потихоньку возвращаться  к  Мордреду.  Он  вжал  сжатые
кулаки в стол, дабы не  покачнуться,  и  заговорил,  осторожно  подбирая
слова:
   - Да, господин. Видишь ли, я  немало  думал  и  о  законе.  О  законе
Британии. Я собирался разузнать, а потом спросить у тебя. Государь, если
Гавейн отправится в Дунпельдир,  то,  клянусь  именем  богини,  я  более
подхожу для того, чтобы править Оркнеями, чем Гахерис  или  Агравейн!  И
кто знает, каких беспорядков  и  бед  нам  ждать,  буде  близнецы  будут
провозглашены наследниками?
   Артур  ответил  не  сразу.  Мордред  погрузился   в   молчанье:   его
ходатайство изложено, его слово сказано. Наконец, выйдя из задумчивости,
король произнес:
   - Я выслушал тебя потому, что мне любопытно  было  узнать,  каким  ты
стал человеком, учитывая твое странное воспитанье, так  похожее  на  мое
собственное.  -  Тут  губы  его  тронула  легкая  улыбка.  -  Как  "всем
известно", я тоже рожден был вне брака и меня тоже скрывали многие годы.
Со мной так было четырнадцать лет, но их я провел в  доме,  где  меня  с
самых малых лет учили уменьям и навыкам  рыцарства.  У  тебя  за  спиной
всего года четыре такой науки,  но  говорят,  за  эти  годы  ты  многого
достиг. Ты еще займешь подобающее тебе место, поверь мне, но  это  будет
не то, на что ты рассчитывал, не то, что рисовалось тебе в  воображенье.
Теперь ты выслушаешь меня.
   Немало удивленный, юноша подтянул табурет к столу и  сел.  Между  тем
сам король встал и принялся расхаживать взад-вперед по зале.
   - Прежде всего, каков бы ни был закон, каковы бы ни были  прецеденты,
не может быть и речи о том, что ты получишь королевство Оркнейское.  Оно
- для Гавейна. Я намереваюсь держать Гавейна и его братьев здесь с  тем,
чтобы они проводили свои дни среди моих рыцарей и дружинников, а  затем,
когда настанет подходящий момент и если Гавейн  сам  того  пожелает,  он
получит из моих  рук  свое  островное  королевство.  Между  тем  Тидваль
останется в Дунпельдире.
   Он перестал мерить шагами залу и сел.
   - Несправедливости в этом нет, Мордред. Ты не можешь претендовать  ни
на Догнан, ни на Оркнейские острова. Ты -  не  сын  Лота,  -  с  нажимом
сказал он. - Лот, король Лотиана, не был твоим отцом.
   Повисло молчанье. В дымовой трубе ревело пламя. Где-то  за  стеной  в
коридоре  один  голос  окликнул,  другой   ему   ответил.   Подавленным,
безжизненным голосом юноша спросил:
   - Ты знаешь, кто это был?
   - Кому, как не мне, это знать? - во второй  раз  вопросом  на  вопрос
ответил король.
   Теперь понимание было мгновенным. Юноша вскочил со стула. Стоя он был
вровень с королем.
   - Ты?
   - Я, - произнес Артур и умолк в ожидании.
   На сей раз потребовалось не мгновенье, а целых  полминуты,  но  когда
юноша заговорил, в голосе его было не ожидаемое  Артуром  отвращенье,  а
просто удивленье и медленная оценка этого нового факта.
   - С королевой Моргаузой? Но это.., это...
   - Инцест. Да.
   На том он и остановился. Никаких слов извиненья, никаких протестов  в
защиту своей юности и неведения того,  в  каком  родстве  он  состоял  с
Моргаузой, когда она завлекла на свое ложе  сводного  брата.  Под  конец
юноша просто сказал:
   - Понимаю.
   Теперь настал черед  Артура  глядеть  на  него  пораженно.  Одержимый
сознаньем совершенного им греха, отвращеньем при воспоминании о той ночи
с Моргаузой, которая с тех пор стала для него символом всего нечистого и
злого, он не принял в расчет, что воспитанный крестьянами мальчик совсем
иначе может воспринять этот грех, не столь уж  редкий  на  островах  его
родины, где родичей то и дело брали в мужья или в жены. Если  уж  на  то
пошло, на его родине это едва ли сочли бы за грех. Римское право еще  не
достигло тех земель, и не следовало надеяться, что упомянутая  Мордредом
Богиня - она же богиня Моргаузы - вселила  в  сердца  своих  сторонников
понятие греха.
   И  действительно,  Мордреда  уже  целиком   поглотили   совсем   иные
размышленья.
   - Так это означает, что я.., что я...
   - Да, - веско сказал Артур, глядя на то, как удивленье, а  сквозь  за
ним радостное волненье вновь зажигается в глазах, столь похожих  на  его
собственные.
   Не было в них никакой любви или теплого чувства  -  да  и  откуда  им
взяться? - но шевеленье могучего и врожденного честолюбия. "И почему  бы
и нет? - думал король. - Гвиневера не родит мне  сына.  Этот  мальчик  -
дважды Пендрагон и, по всем рассказам, жаден до славы не  меньше  любого
другого. В настоящий момент он чувствует то же, что чувствовал я,  когда
Мерлин сказал мне то же самое и вложил мне в руку Меч Британии. Пусть он
прочувствует это. Остальное придет, как того пожелают боги".
   О пророчестве, о  том,  что  этот  мальчик  принесет  его  падение  и
погибель,  Артур  не  думал  нисколько.  Ничто  не  омрачало   ему   это
исполненное радости мгновение.
   Не омраченное, каким бы чудом это ни казалось,  благодаря  равнодушию
Мордреда  к  давнему  греху.  И  из-за  этого  отсутствия  чувств  Артур
обнаружил, что сам способен говорить о нем.
   - Это случилось после битвы при Лугуваллиуме.  Мое  первое  сраженье.
Твоя мать Моргауза приехала на север, чтобы ухаживать  за  своим  отцом,
королем Утером, который был болен и, хотя мы того не  знали,  на  пороге
смерти. Я не знал тогда, что я тоже дитя Утера Пендрагона. Своим отцом я
считал Мерлина и действительно  любил  его  сыновней  любовью.  До  того
времени я никогда не видел  Моргаузы.  Ты  сам  можешь  догадаться,  как
хороша собой она была тогда, в двадцать лет... Ту ночь я  провел  на  ее
ложе. Лишь позднее Мерлин рассказал мне, что мой отец - Утер Пендрагон и
что сам я - наследник престола Верховного короля.
   - Но она знала? - Как всегда проницательный, Мордред ухватился за то,
что осталось недосказанным.
   - Думаю, да. Но даже мое неведение не может извинить того греха.  Это
я знаю. Совершив то, что я совершил, я причинил вред тебе, Мордред.  Так
что зло продолжает жить.
   - Но чем? Ты искал меня и приказал привезти меня сюда. Ты  мог  и  не
делать этого. Почему ты это сделал?
   - Когда я приказал Моргаузе явиться сюда,  я  считал  ее  повинной  в
смерти Мерлина, который  был..,  который  есть  лучший  из  людей  этого
королевства, человек, который мне всех  дороже.  Она  все  еще  виновна.
Мерлин состарился до срока и носит в себе  частицу  того  яда,  что  она
поднесла ему. Мерлин знал, что она отравила его, но ради ее  сыновей  не
сказал мне об этом ни слова. Он рассудил, что она  должна  жить  -  пока
остается в изгнании, где никому не  в  силах  причинить  вред,  -  чтобы
вырастить сыновей к тому дню, когда они смогут послужить мне.  О  яде  я
узнал лишь, когда он, как мы  полагали,  лежал  при  смерти  и  в  бреду
упомянул  о  нем:  он  говорил   о   неоднократных   попытках   Моргаузы
расправиться с ним при помощи яда или колдовства. Так  что  после  того,
как мы запечатали его гробницу, я послал за Моргаузой, чтобы призвать ее
к ответу за преступленье, рассудив при этом, что пришло время, когда  ее
сыновьям следует оставить ее юбки и перейти на мое попеченье.
   - Все пятеро. Это всех изумило. Ты сказал, тебе  присылали  сведенья,
государь. Кто рассказал тебе обо мне?
   - У меня был лазутчик в вашем дворце. - Артур улыбнулся:
   - Человек золотых дел мастера, Кассо. Он мне писал.
   - Раб? Он умеет писать? Он ничем не дал этого понять. Он немой, и  мы
думали, нет никакого способа с ним договориться. Король кивнул.
   - Вот почему он так ценен.  Люди  без  стесненья  говорят  при  рабе,
особенно если этот раб нем. Это Мерлин научил  его  писать.  Иногда  мне
думается,  даже  самые  незначительные  из   его   деяний   продиктованы
предвиденьем. Так вот, Кассо многое  видел  и  слышал  во  время  своего
пребывания в  доме  Моргаузы.  Он  писал  мне,  что  "Мордред",  который
находился тогда во дворце, должно быть, тот самый.
   Мордред порылся в памяти.
   - Думаю, я видел, как он отправлял свое посланье. У  пристани  стояло
торговое судно; с него разгружали шерсть. Я видел, как  он  поднялся  по
сходням на борт и, как кто-то дал ему денег. Я тогда решил, что он берет
заказы на стороне без ведома своего хозяина-ювелира. Это тогда он послал
тебе доклад?
   - Вполне вероятно.
   Из глубин памяти всплыли и другие мелочи: загадочная улыбка Моргаузы,
которая возникала всякий раз, когда он  говорил  о  своей  "матери".  Ее
испытание, каким она желала проверить, не  передала  ли  сыну  свой  дар
Виденья. И Сула... Суда, наверное, знала, что настанет день и мальчика у
нее отберут. Она боялась. Неужели уже тогда она подозревала,  что  может
однажды случиться?
   - Она и вправду приказала Габрану убить их? - внезапно спросил он.
   - Если он сказал так, зная, что умирает, можешь быть в этом уверен, -
ответил король. - Она  задумывалась  об  этом  не  больше,  чем  о  том,
спустить ей сокола  на  зайца  или  нет.  В  Дунпельдире  она  приказала
умертвить твою первую кормилицу, Мачу, а сама  подстрекнула  Лота  убить
ребенка Мачи, который занял твое место в королевской  колыбели.  И  хотя
приказ отдал Лот, это Моргауза стояла за избиением  младенцев.  Это  нам
известно наверняка. Тому был свидетель. На ее  совести  немало  смертей,
Мордред, и ни одна из них не была чистой.
   - Столько смертей  и  все  из-за  меня.  Но  почему?  -  Единственную
зацепку, какая была ему дадена столько лет назад, он забыл, как забыл  о
ней и  король  в  пьянящем  предвкушении  этой  встречи.  -  Почему  она
сохранила мне жизнь? Зачем потратила столько трудов, чтобы все эти  годы
сохранять меня в тайне?
   - Чтобы использовать как орудие, как пешку, сам  решай,  как  что.  -
Если король и вспомнил тогда о пророчестве, то  решил  не  отягощать  им
юношу. - Возможно, как заложника на случай, если  мне  станет  известно,
что это она убила Мерлина. Лишь после того, как она сочла, что ей  ничто
не угрожает, она вызвала тебя во дворец, но  и  тогда  личины,  что  она
измыслила  для  тебя  -  незаконнорожденный  сын   Лота,   -   оказалось
достаточно, чтобы тебя спрятать. Но в остальном я не могу  догадаться  о
ее побужденьях. Мне не  хватает  ее  изворотливости  и  коварства.  -  И
добавил в ответ на невысказанную мольбу в напряженном взоре мальчика:
   - Это идет не от общей у нас с ней крови, Мордред. Я  многих  убил  в
свое время, Мордред, но иными путями и по иным причинам.  Мать  Моргаузы
была бретонка, знахарка, как говорят. Такие веши  передаются  от  матери
дочери. Тебе не нужно бояться, что и в тебе сокрыты те же темные силы.
   - Этого я не боюсь, - быстро отозвался Мордред. - У меня нет Виденья,
нет дара волшебства, она сама мне так сказала. Однажды она пыталась  это
проверить. Теперь мне думается, она боялась, что я могу  "увидеть",  что
на самом деле случилось с  моими  приемными  родителями.  И  потому  она
отвела  меня  в  свое  подземелье,  туда,  где  она   прячет   волшебное
озерцо-омут, и приказала смотреть на него и ждать видений.
   - И что ты видел?
   - Ничего. Я видел в омуте миногу. Но королева говорила,  что  виденья
там есть. Она их видела. Артур улыбнулся.
   - Я же сказал тебе, что ты взял больше от меня, чем от нее. Для  меня
вода всегда остается водой, хотя я  и  видел  волшебный  огонь,  который
Мерлин умеет призывать с небес, и многие другие чудеса,  но  всегда  это
были  чудеса  света.  Моргауза  показывала  тебе  что-нибудь  из  своего
колдовства?
   - Нет, господин. Она отвела меня в подземный покой, где готовит  свои
заклинанья и смешивает колдовские составы...
   - В чем дело? Продолжай...
   - Ничего. В самом деле, ничего. Просто кое-что, что случилось там.  -
Он отвел взгляд к огню в очаге, заново переживая мгновения в подземелье,
хватку, поцелуй, королевины слова. И медленно, сделав  открытие,  словно
самому себе добавил:
   - И все это врем