ы  они  могут
попытаться взять Александра.  Скажешь  ты  мне  одну  вещь,  поклянешься
сказать мне правду?
   - Если это не затронет мою честь.
   - Что приказали тебе сегодня ночью?
   - Догнать тебя и препроводить тебя и мальчика назад к королю.
   - И никаких случайностей в пути?
   Садок молчал. Анна кивнула.
   - Не трудись. Я понимаю. В этом весь Марч: не сказано  вслух  ничего,
что можно связать с ним, все подразумевается.
   Так? - Увидев, что Садок все еще молчит, она продолжала, но уже более
мягко:
   - Садок, не думай, что я виню тебя или твоего брата. Вы  оба  -  люди
короля и обращались со мной мягче, чем должны были. Поэтому, если ты  не
можешь вернуться и сказать, что так и не нашел нас - и верно,  король  в
такое не поверит, вы оба пострадаете от его гнева, - тогда,  ради  моего
господина, которого вы оба любили, не могли бы вы отпустить  сейчас  его
сына и забрать с собой одну меня?
   Это умилостивит короля, и если бы только  мне  удалось  поговорить  с
королевой, я была бы в безопасности. По крайней мере на какое-то  время,
и когда-нибудь, быть может...
   - Мы можем сделать больше,  моя  госпожа.  -  В  голосе  королевского
посланца прозвучала внезапная решимость. - Мы вернемся и  скажем  Марчу,
что мальчик мертв. Придумаем какую-нибудь историю, в которую он поверит:
мол, мы нагнали вас еще у протоки, может, попытались выхватить  дитя  из
рук твоей служанки, так что она упала вместе с  ребенком  в  воду  и  он
утонул. И тогда мы отпустили  тебя  искать  убежища  там,  где  найдешь,
поскольку ты не можешь причинить ему большого вреда. Если  ты  дашь  нам
что-нибудь, к примеру, пеленку или покрывало, чтобы мы  привезли  королю
хоть какое-то доказательство. И если, со своей  стороны,  ты  пообещаешь
нам кое-что.
   Рука, сжимавшая меч, разжалась. Анна судорожно втянула воздух.
   - Да снизойдет на тебя милость Господня, мой друг, - все, что и могла
сказать она поначалу, но вскоре вновь овладела собой.  -  А  твой  брат?
Эрбин? Что скажешь, Эрбин?
   Тут молодой человек начал бормотать  что-то  о  какой-то  услуге,  за
которую он в долгу перед  Бодуином,  и  о  своей  готовности  поддержать
брата, и Анна протянула  с  благодарностью  руку  сперва  одному,  потом
другому. И сказала голосом, срывающимся от облегчения и удивления:
   - Но что, во имя Господа, заставило Марча послать вас с братом  убить
сына Бодуина?
   В голос Садока закралось насмешливое веселье:
   - Я сказал тебе,  что  он  был  еще  очень  пьян,  а  когда  он  стал
выкрикивать приказы, я под суетился оказаться поближе к нему.
   - Однажды, - ответила Анна, - однажды, - на  том  и  оставила.  Потом
эхом повторила слова Садока:
   - Ты говорил об обещании. Разумеется, я  исполню  его,  если  это  не
заденет мою честь. Чего ты хочешь от меня?
   - Только того, чтобы ты отвезла сына нашего принца в безопасное место
подальше отсюда и воспитала так, чтобы он помнил  о  постыдном  убийстве
своего отца и чтобы однажды он вернулся и отомстил за него.
   - Обещаю, да поможет мне Бог.
   - Мы будем ждать его, - отозвался Садок.
   Слова его прозвучали как клятва,  и  Эрбин  проурчал  что-то  в  знак
согласия.
   - А между тем у тебя достаточно денег, чтобы добраться до  безопасных
земель? У меня есть при себе немного, и Эрбин...
   - Денег у меня достаточно. - Даже теперь Анна не готова была  выдать,
ни сколь  щедрую  помощь  оказал  ей  Друстан,  ни  присутствия  Горена,
невидимого  среди  теней  со  все  так  же  молчавшим  Александром.  Она
развязала одну из седельных  сумок.  -  Вот.  Это  одна  из  его  ночных
сорочек. Он спал, когда мы.., когда он...
   Несколько мгновений она молчала, возясь с завязками сумки,  но  когда
заговорила вновь, пытаясь найти какие-то еще слова благодарности.  Садок
вновь взял ее руку и поднес ее к губам.
   - Не надо слов, принцесса. Отправляйся  сейчас  же  и  не  медли.  Мы
как-нибудь ухитримся оттянуть возвращение до наступления дня, а может, и
подольше, так что да пребудет Господь с  тобой  и  с  твоим  осиротевшим
сыном. А мы будем молиться, что когда-нибудь мы встретимся вновь в  мире
и безопасности.
   Развернув коня, он погнал его легкой рысью, и вскоре он  и  его  брат
растворились среди ночных теней.
   - Я все  слышал.  -  Горен  выехал  из-под  сени  деревьев.  -  Мы  в
безопасности?
   - Мы в безопасности, благодарение Господу и двум честным  людям!  Так
что Александр может теперь плакать, сколько пожелает.  Поедем,  Сара.  -
Анна снова повернула морду лошади на восток, добавив про себя:
   - Он может, но не я.

Глава 4

   Дорога заняла у них почти месяц. Не зная, как воспримет Марч  историю
Садока (или, если уж на то пошло, поверит ли он  ей),  они  не  решились
избрать прямой путь, но спешили  тропами,  протоптанными  крестьянами  и
угольщиками. Тяжкий даже для лошадей путь через лес и укрытые от людских
глаз речные долины или по заболоченным низинам, которые  стали  опасными
топями и трясинами, когда путники покинули пределы Марчевых  владений  и
вступили в Летние земли. Анна обнаружила, что денег у  нее  в  достатке.
Помимо того, что она побросала вместе с пожитками, и того,  что  навязал
ей Друстан, в седельной сумке она нашла еще  кошель  золота,  положенный
туда, предположительно, все тем же Друстаном.  Так  что  путники  вполне
могли  оплатить  свой  ночлег.  Время  от  времени  путникам   удавалось
остановиться в довольно респектабельной таверне, где  они  давали  отдых
себе и лошадям день-другой, но обычно они были  благодарны  и  приюту  в
каком-нибудь затерянном сельском доме, или в амбаре, или даже, в  худшем
случае, в пастушьей хижине, покинутой на лето, пока ее хозяин увел отары
дальше на склоны холмов.
   Тяжкий путь и постоянная  необходимость  заботиться  о  ребенке  -  и
поддерживать и ободрять Сару  -  сделали  для  Анны  одно:  не  оставили
времени горевать. Дни проходили  в  напряжении:  верховая  езда,  поиски
безопасной дороги и, когда день клонился к закату, - крыши над  головой.
Так что к ночи принцесса уставала настолько, что спала беспробудно и  не
видела снов.
   Три недели у них ушло на то, чтоб достичь Гвелума, а оттуда  пришлось
двинуться обходным путем к переправе. Однако за Северном, в самих Летних
землях, где дороги охраняли люди Верховного  короля,  они  почувствовали
себя в безопасности, хотя Анна и страшилась, что Марч догадается о  цели
ее путешествия.
   Замок, где жила родственница Анны, Крейг Эриэн, лежал в верхней части
долины реки Уай, прятался среди холмов возле одного из притоков  большой
реки. Хозяйка его, вдовая  Теодора,  недавно  снова  вышла  замуж  -  за
пожилого ветерана по имении Барнабас, командовавшего  некогда  одним  из
отрядов на службе Верховного короля. Анна и ее кузина  никогда  не  были
близки, но время от времени она обменивалась с  Теодорой  письмами.  Обе
стороны, разумеется, знали, что, поскольку  детей  у  Теодоры  не  было,
права Анны на Крейг Эриэн и прилежащие к нему земли  более  весомы,  чем
притязания вдовы и ее нового мужа, так что Анна была вправе искать здесь
убежища. Но у беглянки не было времени послать гонца с вестями о  смерти
Бодуина и с просьбой приютить ее и ее осиротевшего сына.
   И потому, пока усталая  маленькая  кавалькада  медленно  тащилась  по
петляющей вместе с рекой долинке на последнем переходе  своего  дальнего
пути, Анна вовсе не была уверена в приеме. Она никогда не встречалась  с
Барнабасом и не имела представления о том, что это за  человек.  Ветеран
Артуровых войн, женатый на состоятельной вдове и удалившийся в  отставку
в укромное поместье посреди этих богатых земель?
   Возможно, и даже вполне вероятно, с ужасом и нехорошим  предчувствием
думала Анна, что он захлопнет ворота перед вдовой  Бодуина  и  его  юным
сыном, который может отнять Крейг Эриэн у него и у  его  наследников.  И
кто станет винить Барнабаса, если он не захочет оскорбить короля  Марча,
приютив беглую принцессу? Он может найти десятки причин,  чтобы  закрыть
перед ней дверь.
   Когда наконец на вершине лесистой скалы перед ними встал замок,  Анна
приказала остановиться и послала  вперед  Горена  с  вестями  о  кончине
Бодуина и просьбой овдовевшей принцессы о крове.
   - Ни слова больше, - устало сказала  она.  -  Я  не  могу  просить  о
большем, во всяком случае, для себя. Но мой сын...
   Умоли их позволить оставить у них ребенка в безопасности и  тайне  до
тех пор, пока мне, быть может, не удастся попасть к Верховному королю  в
Камелоте и просить его о справедливости. Отправляйся, Горен. Мы подождем
тебя здесь, у воды.
   Тревоги  ее  были  напрасны.  Вернулся  Горен  не  один,  а  с  самим
Барнабасом и с полудюжиной слуг, за которым следовали носилки с дородной
супругой ветерана. Последняя, приветствовав  Анну  поцелуями  и  слезами
радости, посадила женщину с мальчиком в свои носилки, чтобы проделать  в
них последнюю милю возвращения домой.
   - Потому что это также и твой дом, и его, - сказала Теодора. - И  вам
здесь всегда рады. Нет, не надо  больше  слов.  Ты,  похоже,  устала  до
смерти, и в том нет ничего  удивительного!  Поедем,  и  после  отдыха  и
доброго обеда ты расскажешь нам обо всем, что произошло.
   - Анна, - добавил от себя Барнабас, крепко сбитый, быстрый на  улыбку
человек с седой бородой  и  добрыми  глазами,  прихрамывавший  от  раны,
полученной в Артуровых войнах, - если король  Марч  Корнуэльский  станет
искать тебя здесь, мы знаем, как заставить  его  убраться  назад  в  его
собственные земли. Так что отдыхай с миром, кузина, и  не  тревожь  себя
больше, но позаботься о сыне, а мы сохраним этот , замок  и  эти  добрые
земли до тех пор, пока он не подрастет.
   И принцесса Анна, впервые с того часа, как убит был  ее  муж  Бодуин,
закрыла лицо руками и заплакала.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

АЛИСА, МАТЕРИ НЕ ЗНАВШАЯ

Глава 5

   Лежа на животе в пыли, маленькая девочка наблюдала за  парой  ящериц.
Ящерицы дрались или совокуплялись - девочка не  знала,  что  перед  ней:
первое или второе. Оба этих занятия, думалось ей, почти одно  и  то  же.
Ящерицы барахтались и извивались, шипели, разинув  широкие  пасти  цвета
дыни, то выскакивали на солнце, то  стремглав  неслись  обратно  в  тень
тамариска. Потом они с быстротой молнии влезли вверх по шершавым  камням
окружавшей сад стены и исчезли в нагретой солнцем щели.
   - Алиса! Алиса!
   Мужской голос был высокий и довольно тусклый.
   - Алиса!
   Дитя скорчило рожицу в сторону расщелины, в которой исчезли  ящерицы,
но не ответило, а вместо этого неохотно перекатилось в  пыли  на  спину,
готовясь  встать.  Где-то  над  перистой  кроной   тамариска   нежно   и
надтреснуто зазвонил колокол.
   - Алиса? - Голос звучал уже озабоченно и гораздо ближе.
   - Иду, отец.
   Девочка встала на ноги, выпрастывая подол юбки, подоткнутый до колен,
и вытряхивая пыль из его складок.
   Потом она отыскала среди корней дерева брошенные там сандалии  и  без
излишней спешки надела их на голые грязные ноги. Подол  длинного  платья
скрыл и то, и другое.
   Расправив пышную  гриву  длинных  золотистых  с  рыжиной  волос,  она
сложила руки на груди так, что широкие рукава прикрыли грязные  ладошки.
И лишь затем с  опущенным  взглядом,  чинная  и  сдержанная,  прекрасная
госпожа Алиса последовала за отцом  своим  герцогом  в  часовню  Святого
Иеронима в Иерусалиме.
   Герцог Ансерус был высоким человеком лет  сорока.  В  свое  время  он
славился как  выдающийся  боец,  а  также  как  не  менее  замечательный
любовник. Стройный как кипарис придворный привлекал сердца дам не только
красотой, но и сдержанностью. Это последнее было немаловажно,  поскольку
по какой-то  прихоти  богов  сердце  неизменно  приводило  его  к  ногам
замужних дам, которые по самым различным причинам видели в нем  желанную
перемену. Сражаясь бок  о  бок  с  юным  королем  Артуром  в  битве  при
Целидонском лесу, он получил  тяжелую  рану  в  грудь,  и  долгое  время
состояние его считали безнадежным. Его своевременное выздоровление,  как
утверждали лекари (и, разумеется, местный священник с ними  согласился),
было самым настоящим чудом, так что когда к нему вернулись силы,  герцог
предпринял благодарственное паломничество в Святую Землю. Правда  и  то,
что  он  избрал  себе  легкий  путь;  дышалось  ему  иногда  тяжело,   а
нескончаемая война франков с их  соседями,  какую  вел  король  Хлодвиг,
желавший собрать под рукой франков всю  Галлию,  делало  путешествие  по
суше делом весьма опасным. Ансерус отправился морем в Италию, а оттуда в
Грецию, где задержался перед последним переходом до  Акры  и  Иерусалима
более чем на месяц.
   В Афинах, в доме друга, он встретил девушку, которая (хоть и была она
незамужней и более того  -  девственница)  столь  пленила  его,  что  он
немедля взял ее в жены и увез с собой в Святую Землю. Звали ее Алиса,  и
нрав ее был в своем роде столь же сдержан, как и речи герцога: это  была
молчаливая дева, которая, будучи воспитана бедной  приживалкой  в  чужом
доме, рано научилась не позволять своей красоте,  которая  не  оставляла
сомнений, затенять внешний облик кузин. Для нее господин мой Ансерус был
желанным избавлением, надеждой на положение в обществе и богатство;  был
ли он чем-то большим, знал лишь сам Ансерус.
   Алиса была тихой и верной женой, которая с умением и заботой  правила
его замком и домом и кротко склоняла колени подле своего супруга,  когда
тот подолгу ежедневно  благодарил  Господа  за  возвращенное  здравие  и
теперь и за обретенное счастье.
   Но наслаждаться богатством  и  удобствами  замка  Ансеруса  в  сердце
изобильного Регеда ей  выпало  недолго.  Спустя  год  после  возвращения
супругов в Британию Алиса умерла родами, и новорожденную девочку  отдали
на попечение кормилицы.
   Нетрудно было бы предположить, что убитый горем вдовец станет  винить
дитя в гибели матери и отринет от себя малышку,  но  счастье  прошедшего
года было ярким, а раскаяние в грехах молодости -  искренним.  Всю  свою
любовь герцог перенес на девочку. У смертного одра жены он  принес  обет
целомудрия и сохранил эту клятву. Еще он принес обет совершить еще  одно
паломничество и исполнил его через год.
   Он взял бы с собой и дочь, но  женщины,  присматривавшие  в  детской,
столь этому ужаснулись, что, припомнив тяготы пути  и  грязь  и  болезни
Святой Земли,  он  дал  себя  переубедить.  Но  к  тому  времени,  когда
маленькая Алиса в свои пять лет начала сердиться и гневаться на нянек  и
вольно бегать по замковым садам, она уже столь  походила  на  мать,  что
безутешный отец не мог  заставить  себя  расстаться  с  ней.  А  потому,
собираясь в следующее свое паломничество, он настоял  -  и  на  сей  раз
Алиса тоже настояла, а у нее было в обычае получать желаемое -  на  том,
что дочь отправится с ним.
   И  вот  теперь  наконец  они   молились,   преклонив   колена   перед
изображением святого Иеронима в алом одеянии с прирученным львом у  ног:
Ансерус, закрыв глаза и шевеля губами,  всем  существом  устремившись  в
молитве к святому, а  дитя  Алиса  с  юным,  ангельски  нежным  лицом  -
устремив серые глаза к Господу.
   "Интересно, - думала она, - когда созреют фиги на дереве  под  окном?
Ящерицы взаправду были смешные. А как они прыгали вместе  и  извивались!
Интересно, они рожают детей обычным  путем  или  откладывают  яйца,  как
тритоны в пруду у нас дома? Откладывать яйца, наверное, намного проще. И
почему люди должны делать это по-другому? Ах  да,  как  ты  думаешь,  мы
поплывем назад на том же корабле, ну, с капитаном,  у  которого  золотая
серьга в ухе и который говорил разные странные слова матросам, и у  него
еще была говорящая птица, но отец мне ее не купил? Может..,  если  ты  с
ним поговоришь? Я знаю, ты часто это  делаешь.  Мне  так  хочется  иметь
ученую птицу, правда-правда".
   Как это ни странно, госпожа Алиса тоже говорила с Господом.

***

   В дни более важные - в дни святых и по воскресеньям -  герцог  и  его
дочь  отправлялись  в   величественную   Церковь   Вознесения,   а   для
повседневных  молитв  ходили  в  часовню  Святого  Иеронима,   маленькую
молельню, прикорнувшую в одном из боковых приделов  церкви  Девы  Марии,
построенной за два века до римского императора Константина. Эта церковь,
возведенная  из  огромных  валунов,  была  богато  украшена,   поскольку
превратилась в истинный кладезь богатств тысяч пилигримов, стекавшихся в
те времена в Святой город.
   Стояла она на Хараме, бескрайнем плато, где изначально - так говорили
люди - высился храм Соломона, и где сам Господь слушал первосвященников,
читавших священные книги, и где Он изгнал торгующих из храма. И с  одной
из этих высоких угловых башен сам дьявол показывал Ему все царства мира.
   Теперь все это кануло в Лету; резные камни  храмов  и  дворов  судей,
свидетельства римского правления времен царя Ирода, растащили на  другие
постройки. Но по ночам, когда новые здания высились черными громадами  и
лунный свет лился сквозь кроны кедров и олив на узкие  улочки,  нетрудно
было вообразить себе все истории в  точности  так,  как  их  непрестанно
рассказывали паломникам, когда те шли по стопам Господа своего вверх  по
Крестному пути, к Целебному источнику под вратами Храма, к Гефсиманскому
саду и даже к валуну самой Гробницы, впрочем, ныне скрытому в фундаменте
церкви.
   - И по счастью, еще оставшемуся здесь, чтобы его можно было видеть, -
сказал Ансерус, который сам водил дочь по городу,  показывая  ей  святые
места. - Если  бы  людям  не  запретили  приходить  сюда  с  молотами  и
откалывать куски камня, чтобы увезти их с собой, мало что из этого места
дожило бы до наших дней.  Теперь  здесь  вдвое  больше  паломников,  чем
тогда, когда я был в прошлый раз.
   И впрямь город был заполнен паломниками по самые пределы,  которые  с
каждым годом  все  раздвигались.  Все  улицы  вокруг  храма  изобиловали
постоялыми дворами, странноприимными домами и монастырями, где паломники
проживали в той или иной мере роскоши или суровой простоты. Алиса  и  ее
отец были удачливее многих: еще в первый свой приезд в Иерусалим Ансерус
с женой  останавливался  у  друзей,  римлян,  которые  в  прошлом  имели
отдаленное родство с ее семьей.
   Когда сам Рим веком ранее  пал  под  мечами  готов,  многим  римлянам
пришлось  бежать  с  семьями;  некоторые  из  них  осели  в  Иерусалиме.
Большинство процветало, возводя или покупая дома по лесистым  холмам  на
окраине города. В одном из таких домов, недалеко от  подножия  Масличной
горы, и жили Алиса с отцом.
   Их хозяин Лентул был  человек  деловой,  давал  деньги  под  залог  и
зарабатывал, как поговаривали, целое состояние на недвижимости,  покупая
землю, заваленную битым камнем, и расчищая ее с тем, чтобы  продать  под
застройку. Участвовал  он,  как  говорили  также,  и  в  закупке  партий
священных предметов - не для того, разумеется, чтобы  привлечь  в  город
верующих, но для того, чтобы  удовлетворить  души  уже  прибывших.  Щепы
Истинного Креста, кусочки тростника, удерживающего губку с уксусом,  шип
из Венца, флаконы с каплей самого уксуса - эти чудесные реликвии все еще
были доступны за определенную цену. Алиса, которой показали некоторые из
этих предметов, глядела на них с искренним благоговением, но даже в пять
лет не могла не задуматься над этим бесконечным потоком гвоздей и шипов,
предлагаемых на продажу. Истинное чудо? Отец отмахнулся от ее вопроса не
без неловкости и завел разговор о вере  и  символах,  что,  не  в  силах
понять, она немедленно позабыла.
   Не было нужды предостерегать девочку, как  не  преминул  это  сделать
отец, от расспросов об этом: ей все равно  не  с  кем  было  поговорить.
Обоих сыновей Лентула, мужей взрослых и  женатых,  не  было  дома:  один
держал собственное дело в  Акре,  другой  -  в  Массилии.  Жена  Лентула
Матильда страдала подагрой и все дни напролет проводила в своих  покоях,
оставив дом на попечение  престарелой  четы