То был, наверно, единственный раз в моей жизни,  когда  Брин  Мирддин
оказался для меня не  домом,  куда  я  нетерпеливо  рвусь,  а  всего  лишь
остановкой в пути. И,  добравшись  до  Маридунума,  я  не  радовался,  как
бывало,  привычной  тишине,  и  своим  книгам,  и  досугу,  который  можно
посвятить музыке и медицине, а, наоборот,  тяготился  промедлением,  всеми
помыслами устремляясь на север, где живет мальчик, в котором отныне -  вся
моя жизнь.
     Все, что я знал о нем, не считая туманных заверений, полученных через
Хоэля и Эктора, сводилось к тому, что он здоров и крепок,  хотя  ростом  и
меньше для своих лет, чем был в  его  возрасте  Кей,  родной  сын  Эктора.
Теперь Кею было одиннадцать, а принцу Артуру восемь,  и  оба  они  нередко
являлись мне в моих видениях. Я видел, как Артур борется со своим  старшим
названым братом, как  садится  на  чересчур  высокого,  на  мой  опасливый
взгляд, коня, как они рубятся друг с другом сначала на палках, а  потом  и
на мечах; клинки, наверно, были затуплены, но  я  заметил  только  опасный
взблеск металла, а также и то, что хотя у Кея  мускулы  крепче  и  длинные
руки, зато Артур быстр, как само сверканье меча. Я наблюдал,  как  они  на
пару удят рыбу, лазят по камням, носятся по  опушке  Дикого  леса,  тщетно
пытаясь укрыться от  бдительного  Ральфа,  который,  с  двумя  доверенными
людьми Эктора,  неотступно,  денно  и  нощно,  караулит  Артура.  Все  это
рисовалось мне в пламени, в дыму, на звездном небе, а  однажды,  когда  не
было ни огня, ни звезд на небе, - в грани драгоценного хрустального кубка,
которым я любовался во дворце Адьяна над бухтой Золотой Рог. То-то, должно
быть, Адьян подивился моей внезапной рассеянности, а может быть,  приписал
ее несварению желудка после его более  чем  обильных  угощений  -  немочи,
которая на Востоке считается заслуженной данью гостеприимству.
     Я даже не был уверен, что узнаю Артура, когда увижу воочию,  и  каким
он все-таки вырос, я тоже по-настоящему не знал.  Видел  его  отвагу,  его
веселость, его упорство и силу, но об истинной его  природе  я  судить  не
мог; видения питают духовный взор -  чтобы  понять  сердцем,  нужна  живая
кровь. Я даже голоса его никогда не слышал. Как мне  войти  в  его  жизнь,
когда я доберусь на север, тоже пока еще было неясно,  но  всю  дорогу  от
Лондона до Брин Мирддина я шагал по ночам и высматривал знаки на  звездном
небе, и каждую ночь Медведица висела прямо передо мной, мерцая и повествуя
о темном севере, о льдистых небесах и о запахах хвои  в  лесах  и  воды  в
горных ручьях.
     Стилико при виде моего пещерного жилища выказал совсем не те чувства,
которых я от него  ожидал.  Отправляясь  в  долгие  странствия,  я  сделал
распоряжения, чтобы  мой  дом  без  меня  содержался  в  порядке.  Оставил
некоторую сумму здешнему мельнику и просил его время от  времени  посылать
слугу в пещеру. Сразу видно было, что мельник выполнил  уговор:  в  пещере
было прибрано, сухо, лежала заготовленная провизия.  Была  припасена  даже
свежая подстилка для лошадей, и мы едва лишь сошли с седел, как  снизу  по
тропе, запыхавшись, прибежала следом за нами девушка с мельницы и принесла
нам козьего молока и свежего хлеба и шесть только что выловленных форелей.
Я поблагодарил ее и попросил, чтобы она показала  Стилико  то  место,  где
вода из священного источника, в котором я не позволил  ему  чистить  рыбу,
сбегала вниз по уступам. Они ушли, а  я  проверил  печати  на  бутылках  и
кувшинах и убедился, что замок на сундуке цел и, стало быть, мои  книги  и
инструменты, спрятанные  в  нем,  никто  не  трогал,  а  меж  тем  снаружи
доносились веселые молодые голоса, они деловито жужжали, точно  мельничные
жернова, то и дело раскатывались хохотом, растолковывая один другому слова
незнакомого языка.
     Наконец девушка ушла, а юноша вернулся  в  пещеру  с  выпотрошенными,
готовыми для жарки рыбинами, и вид у него был вполне довольный, словно  он
ничего особенного не видит в моем обиталище: дом как дом, не хуже  любого,
где нам с ним случалось останавливаться. Сначала я склонен  был  приписать
такое благодушие всеискупающему женскому обществу, но потом оказалось, что
просто он родился и вырос в такой же пещере - у него на родине бедный  люд
прозябает в столь ужасном  ничтожестве,  что  владельцы  сухой  и  удобной
пещеры почитают себя счастливцами  и  часто  принуждены  драться  за  свое
жилище, словно лисы за логово. Отец Стилико без  долгих  колебаний,  точно
ненужного щенка, продал сына в рабство - в семье из тринадцати человек без
него легко могли обойтись, его место  в  пещере  стоило  дороже,  чем  его
присутствие. Рабом Стилико спал в конюшне, а еще чаще - прямо под открытым
небом, во дворе, и даже у меня, сказать по совести, обычно  оказывался  на
ночевке в таких домах, где лошадям отводятся лучшие помещения, чем слугам.
Каморка в Лондоне была единственным в его жизни человеческим жилищем,  так
что моя просторная пещера казалась ему роскошной, а теперь сулила  к  тому
же еще и дополнительные радости, которые редко выпадают на  долю  молодому
рабу.
     Стилико устроился в пещере, как дома, и вскоре  по  окрестным  холмам
прошел слух, что маг Мерлин вернулся. Люди потянулись ко мне за  целебными
снадобьями, а в  уплату,  как  всегда,  несли  снедь  и  утварь.  Девчонка
мельника - а звали ее Мэй  -  прибегала  снизу  всякий  раз,  как  улучала
минуту, и приносила нам муку и хлеб, а бывало, люди  передавали  с  нею  и
другие подношения. И  Стилико  со  своей  стороны  тоже  взял  за  правило
заглядывать на мельницу, когда я посылал его в город. Вскоре  я  убедился,
что у Мэй он ни в чем не встречает отказа. Однажды ночью, когда сон  никак
не шел ко мне, я встал и спустился на площадку перед священным источником,
чтобы посмотреть на звезды. В  ночной  тишине  я  услышал,  что  лошади  в
укрытии под скалою беспокойно фыркают и переступают ногами. Сияли  звезды,
светил белый серп месяца, так что я не стал  возвращаться  за  факелом,  а
негромко кликнул Стилико и,  не  дождавшись  его,  поспешил  спуститься  в
заросли терновника - посмотреть, что могло встревожить лошадей. И,  только
разглядев под навесом на соломе два сплетенных молодых  тела,  понял,  что
Стилико спустился еще раньше меня. Я отошел незамеченный и, вернувшись  на
свое ложе, предался думам.
     Через несколько дней я решил поговорить со Стилико. Я сказал ему, что
собираюсь отправиться дальше на север, но хочу, чтобы  никто  об  этом  не
догадался,  поэтому  ему  лучше  всего  будет  остаться  и  прикрыть   мое
отступление. Он  горячо  заверил  меня  в  своей  преданности  и  поклялся
сохранить тайну. И я знал, что могу на него положиться: помимо таланта  по
части лекарственных трав, он был еще невероятный лжец. Говорят,  это  тоже
национальная черта. Я только опасался, что  он  заврется,  подобно  своему
барышнику-папаше, и потом не оберешься неприятностей. Но ничего  иного  не
оставалось, как рискнуть; впрочем, зная его верную душу и то,  как  хорошо
ему живется в Брин  Мирддине,  я  был  уверен,  что  риск  невелик.  Пряча
нетерпение, он спросил, когда я предполагаю  выехать,  но  я  ответил  ему
только, что жду знака. Как всегда, он принял мои слова без  рассуждений  и
расспросов. Он скорее стал бы вопрошать  жрицу,  вещающую  в  храме,  -  в
Сицилии придерживаются старой веры - или самого Гефеста, дышащего пламенем
с вершины гор. Как я обнаружил, он  свято  верил  всем  россказням,  какие
слышал обо мне, и, наверное, не удивился бы,  увидев,  как  я  у  него  на
глазах  растаял,  словно  дым,  или  извлек  золото  прямо   из   воздуха.
По-видимому,  он,  как  прежде  Гай,  не  прочь  был  пользоваться   своим
положением слуги колдуна. Мэй, во всяком случае, трепетала и ни за что  не
соглашалась приблизиться к пещере дальше терновых кустов, что  ввиду  моих
замыслов было мне только на руку.
     Я выжидал не магического знака. Будь я уверен, что опасности  нет,  я
бы отправился на север без всякого промедления. Но я  знал,  что  за  мной
следят. Утер наверняка продолжал держать близ меня своих соглядатаев. Само
по себе это было не страшно, от шпионов короля мне не  грозила  опасность.
Но шпионов может послать всякий, и, конечно, найдутся и другие, кто  будет
интересоваться мною, хотя бы из простого любопытства. А потому  я  сдержал
нетерпение и оставался на месте, промышляя своим ремеслом и выжидая, когда
мои соглядатаи не выдержат и обнаружат себя.
     Однажды я послал Стилико вниз с лошадьми в кузню на краю города.  Обе
наши лошади были подкованы перед выездом  из  Лондона,  и,  хотя  на  зиму
подковы обычно снимают, я хотел заново подковать мою кобылу,  так  как  ей
предстоял еще один долгий переход. Пряжки подпруги тоже требовали починки.
Стилико поехал, и, пока кони будут у кузнеца,  должен  был  выполнить  еще
кое-какие поручения.
     Подморозило. Было сухо и безветренно, небо обложили тяжелые облака, и
в них вязли солнечные лучи, один только тусклый багровый  диск  висел  над
землей. Я  отправился  в  хижину  пастуха  Аббы.  Его  сын  Бан,  дурачок,
несколько дней назад поранил колом руку, и рана загнила. Я взрезал опухоль
и наложил повязку с мазью, однако на Бана надеяться можно было не  больше,
чем на неразумного пса, он содрал бы повязку, если б она его беспокоила.
     Но  тревожился  я  напрасно:  повязка  оказалась  на  месте  и   рана
затягивалась чисто и хорошо. На Бане, как и на всех убогих - я  давно  это
заметил, - любая болячка заживала  быстро,  точно  на  малом  ребенке  или
лесном звере. И хорошо, что так, ведь эти люди дня не могут прожить, чтобы
как-нибудь не пораниться. Я перевязал ему руку и остался у  них.  Пастушья
хижина притулилась в распадке между холмами, все овцы  Аббы  находились  в
загоне. Как часто случается, ожидались ранние ягнята, хотя  на  дворе  был
еще только декабрь. И я задержался, чтобы помочь Аббе  с  трудным  окотом,
поскольку у Бана болела рука. К тому времени, когда двойняшки-ягнята мирно
уснули перед очагом, свернувшись на коленях у  Бана,  а  мать-овца  лежала
поблизости и не сводила  с  них  глаз,  короткий  зимний  день  уже  угас,
завершившись багровым закатом. Я простился с  пастухами  и  пошел  к  себе
через гребень холма. Наступила ночь, когда я вошел  в  сосновую  рощу  над
пещерой. Небо прояснилось и украсилось яркими  звездами,  только  туманный
лик луны бросал на заиндевелую землю  голубые  тени.  Тени  я  и  заметил.
Движущиеся. Я замер на месте и присмотрелся.
     Четверо мужчин находились на площадке перед входом в  пещеру.  Снизу,
из-за терновых зарослей, доносилось бряканье сбруи их  привязанных  коней.
Пришельцы сбились в кучу и негромко переговаривались - я слышал  невнятный
звук их речей. У двоих в руках были обнаженные мечи.
     А луна с каждой минутой светила все ярче, и новые звезды  высыпали  в
морозном небе. Далеко внизу, у входа  в  долину,  залаяла  собака.  Вскоре
вслед за тем я услышал неторопливый перестук копыт. Мои незваные гости под
скалой тоже услыхали эти звуки. Один из них тихо отдал распоряжение, и они
все устремились вниз, туда, где стояли их кони.
     Но едва только они ступили на тропу, как я окликнул их сверху.
     Можно было подумать, что я свалился с неба в огненной колеснице.  Это
довольно жутко - когда в темноте у тебя над головой вдруг раздается  голос
человека, который, по твоим понятиям, только что въехал в долину внизу,  в
полумиле отсюда. К тому же тот, кто  берется  шпионить  за  колдуном,  уже
находится во власти страха и  склонен  поверить  в  любое  диво.  Один  из
незваных  гостей  испуганно  вскрикнул,  вожак  вполголоса  выругался.  Их
запрокинутые лица показались мне сверху, в  свете  звезд,  серыми,  словно
заиндевелыми.
     Я проговорил:
     - Я Мерлин. Что вам от меня угодно?
     Наступила тишина, и стал явственно  слышен  приближающийся  лошадиный
скок - лошади припустились рысью, чуя дом и ужин. Я заметил,  что  стоящие
внизу подо мною люди готовы удариться в бегство.  Но  вожак  откашлялся  и
сказал:
     - Мы от короля.
     - В таком случае спрячьте ваши глупые мечи. Я сейчас спущусь.
     Подойдя к ним, я убедился, что они меня послушались, но руки  держали
вблизи ножен и сгрудились потеснее.
     - Кто из вас главный? - спросил я.
     Самый рослый шагнул вперед. И ответил вежливо, но злобно - как видно,
пережитая минута страха не доставила ему удовольствия.
     - Мы дожидались тебя, принц. Мы посланные короля.
     - Это с обнаженными-то мечами? Ну  что  ж,  ведь  вас  всего  четверо
против одного, если уж на то пошло.
     - Четверо против чар, - возразил уязвление вожак.
     Я улыбнулся.
     - Разве вы не знали, что мои чары не страшны людям короля?  Вы  могли
быть уверены в радушном приеме. - Я помолчал. Они переступали  с  ноги  на
ногу, хрустя инеем. Один из них пробормотал что-то - то ли  божбу,  то  ли
проклятье - на своем наречии. Я сказал: - Ну ладно.  Здесь  не  место  для
разговоров. Мой дом, как видите, открыт для гостей. Отчего вы  не  развели
огонь, не запалили светильники и не ждали меня, укрывшись от непогоды?
     Они опять помялись, переглянулись. Ни один не произнес ни слова мне в
ответ. При луне их черные следы вели  по  заиндевелой  земле  ко  входу  в
пещеру. Было очевидно, что они уже побывали внутри.
     - Что ж, - сказал я. - Милости прошу хоть теперь.
     Я приблизился к святому источнику, над которым  в  темной  нише,  еще
различимое,  белело  деревянное  изваяние  божества.  Взял  чашу  от   его
подножия, плеснул ему и  напился  сам.  Потом  жестом  предложил  воды  их
вожаку. Он замялся в нерешительности и покачал головой.
     - Я христианин, - сказал он. - А это что за бог?
     - Мирддин, - ответил я. - Бог возвышенных мест. До  меня  этот  полый
холм принадлежал ему. Он доверил его мне,  но  сам  держит  под  неусыпным
надзором.
     Тут я заметил, как и ожидал,  что  они,  пряча  руки  за  спину,  все
четверо сделали знак, охраняющий от чар. Потом, один за другим, подошли  к
источнику, каждый напился и плеснул воды здешнему богу. Я кивнул.
     - Да, лучше не забывать, что старые боги  по-прежнему  надзирают  над
нами сверху и таятся в полых холмах. Иначе как бы я узнал о вашем приезде?
     - Неужто ты знал?
     - Неужто нет? Входите же. - Я обернулся на пороге, придерживая  куст,
который загораживал вход. Ни один не шевельнулся, только вожак сделал  шаг
вперед, но тоже в нерешительности остановился. - В чем дело? - спросил  я.
- В пещере ведь никого нет? Или есть? Вы что, нашли там беспорядок,  когда
заходили, и боитесь мне признаться?
     - Нет, никакого беспорядка там не было, -  ответил  вожак.  -  Мы  не
заходили... то есть мы... - Он прокашлялся и начал сызнова: - То  есть  мы
зашли, это правда, но только переступили через порог...
     Он  опять  не  договорил,  и   опять   они   стали   переглядываться,
перешептываться, потом один из них вслух произнес:
     - Да скажи ты ему толком, Кринас!
     Кринас в третий раз начал сначала:
     - Дело в том, сэр...
     Он долго раскачивался и мялся, но в конце концов я все же услышал его
рассказ, стоя у входа в пещеру в полукольце перепуганных воинов.
     Оказалось, что они прибыли в Маридунум за два дня до того и  выжидали
случая подъехать к пещере никем не замеченными. У них был  приказ  открыто
со мной в общение не вступать, чтобы другие соглядатаи,  находящиеся,  как
подозревал король, где-нибудь поблизости, не вздумали подкараулить  их  на
обратном пути и силой оружия отнять у них письмо, если я его им вручу  для
передачи королю.
     - Ну и что же?
     И вот нынче утром, продолжал Кринас, они углядели внизу возле кузницы
мою кобылу, под седлом и свежеподкованную.  Кузнец  им  на  прямой  вопрос
ничего не ответил, и они  заключили,  что  я  нахожусь  где-то  в  городе,
занятый делами, покуда кузнец возится с моей лошадью.  Тогда  они  решили,
что если еще кто шпионит за  мной,  то,  наверно,  тоже  находится  сейчас
где-нибудь поблизости, в городе, воспользовались удобной минутой и поехали
к пещере.
     Он опять замолчал. Я чувствовал, что они пытаются в темноте  угадать,
как  я  воспринимаю  этот  рассказ.  Но  я  молчал,  и  Кринас,  сглотнув,
продолжил.
     То, что он рассказал дальше, звучало по крайней  мере  правдоподобно.
Находясь в Маридунуме, они успели, как бы между прочим, разузнать дорогу в
Брин Мирддин. Можно не сомневаться, что ответы на их расспросы люди  щедро
сдобрили рассказами о  святости  этих  мест,  о  волшебном  могуществе  их
обитателя. Окрестные жители очень гордились своим колдуном и, пересказывая
мои подвиги, не скупились на  красочные  подробности.  Поэтому  мои  гости
подъехали к пещере уже несколько напуганные.
     Пещера, как они и ожидали, оказалась пуста. На белом снежном  покрове
перед входом не было видно ничьих следов.  Глубокая  тишина  встретила  их
среди холмов, только журчал, изливаясь, святой родник. Они зажгли факел и,
остановясь у входа, заглянули внутрь пещеры; там  было  все  прибрано,  но
пусто, зола в очаге остыла...
     - И что же? - понудил я Кринаса, который снова умолк.
     - Мы знали,  что  тебя  там  нет,  господин,  но  у  нас  было  такое
чувство... Мы позвали, никто не ответил, а потом вдруг из темноты  донесся
какой-то шелест. Он словно бы шел из глубины пещеры,  где  находится  твое
ложе и светильник подле него...
     - И вы вошли?
     - Нет, сударь.
     - И ничего не трогали?
     - Нет. - Поспешно ответил он. - Мы... мы не посмели.
     - Хорошо хоть так, - заметил я. - Что же дальше?
     - Мы огляделись вокруг, но там никого не было. А звук не прекращался.
Нам стало страшно. Мы наслушались разных историй... Один  из  нас  сказал,
что ты, может быть, подсматриваешь сейчас за нами, невидимый. Я велел  ему
не болтать вздора, но, по чести признаться, у меня все  время  было  такое
чувство...
     - Будто тебе смотрят в спину? Вполне понятно. Продолжай.
     Он сглотнул.
     - Мы опять крикнули. И тогда они вдруг вылетели из-под  крыши.  Целое
облако летучих мышей.
     В эту минуту нас прервали. Стилико  доехал  до  терновых  зарослей  и
обнаружил там привязанных чужих лошадей. Я услышал, как он закрыл в загоне
наших и бросился со всех ног вверх по извилистой тропе. Вот он с  кинжалом
в руке, оскользаясь на полегшей  траве,  выскочил  на  поляну  у  входа  в
пещеру.
     На бегу он что-то кричал. Лунный луч  отсвечивал  на  длинном  лезвии
кинжала в низко опущенной и готовой разить руке. Солдаты, лязгнув  мечами,
разом обернулись ему навстречу. Но я растолкал их, сделал два быстрых шага
вперед и успел остановить его, со всей силой сжав ему правое запястье.
     - Не надо. Это люди короля. Убери.
     Пришельцы тоже спрятали мечи. Я спросил:
     - За тобой не было погони, Стилико?
     Он мотнул головой. Его била дрожь. Раб не привычен к оружию, как  сын
свободного человека. Я только здесь, в Брин Мирддине, впервые позволил ему
носить кинжал. Я выпустил его руку и обратился к Кринасу:
     - Ты говорил про летучих мышей. Сдается мне, вы  слишком  много  веры
придаете людским россказням, Кринас. Если потревожишь летучих мышей, они и
впрямь могут напугать на минуту. Но ведь это всего только мыши.
     - Не только мыши, сударь. Мышей мы  действительно  вспугнули,  и  они
вылетели из темноты под сводами и пролетели мимо нас. Будто  хвост  серого
дыма. И оставили после себя смрад в воздухе. Но когда  они  улетели,  стал
слышен другой звук. Какая-то музыка.
     Стилико взволнованно слушал,  в  темноте  переводя  широко  раскрытые
глаза с солдат на меня. Я заметил, что  они  снова  сделали  охранительный
знак.
     - Музыка звучала вокруг нас, - продолжал Кринас. -  Тихо-тихо,  почти
шепотом, и слабое эхо, не умолкая, отдавалось от  стен  пещеры.  Признаюсь
без стыда, господин, мы вышли вон и не  решались  войти  снова.  Поджидали
тебя снаружи.