ву.
     Он рассмеялся.
     - Я всегда знал, что могу на тебя положиться.

     2
     Погожим  весенним днем  я  свернул с  дороги и  увидел впереди холм под
названием Камелот.
     Таким стало его название впоследствии,  а тогда он назывался Каэр Кэмел
- по речке, которая петлей обтекала понизу его подножие. Холм этот, как я  и
рассказывал Артуру, имел  плоскую вершину и  был не то чтобы очень высок, но
возвышался  над  окружающими  землями  достаточно,  чтобы   во  все  стороны
открывался широкий  вид, а крутые склоны делали его  почти неприступным  для
врага.  Легко было  себе представить,  почему кельты,  а за ними  и  римляне
избрали  его  своей  твердыней.  Вид  сверху   во  все   стороны  открывался
великолепный. На  востоке стеной стоит гряда пологих холмов,  но  на юг и на
запад  взгляд  теряется  в бескрайней  дали,  а на  север  достигает моря. В
северо-западном углу море вдается в сушу и подходит к Камелоту на расстояние
в каких-нибудь  восемь миль, во время приливов оно растекается по болотистой
равнине, питая своими  водами  большое озеро,  посреди  которого возвышается
Стеклянный  остров.  Этот  остров,  вернее,  гряда  островков,  покоится  на
зеркальном мелководье, точно  возлежащая богиня, он с незапамятных времен  и
был  посвящен Богине, ее  святилище  стоит  по соседству от  замка  местного
короля.   Над   Стеклянным   островом,  далекая,  но  отчетливая,  виднеется
сигнальная  вершина - гора Тор,  а за  нею, вдали,  уже  на  берегу Северна,
следующая сигнальная вершина - Брент-Нолл.
     Холмы  Стеклянного  острова  и окружающие их топкие  травянистые низины
составляют Летнюю  страну, где  правил  в  то  время молодой король Мельвас,
верный сторонник Артура. Когда я первый раз приехал осматривать те места, он
оказал  мне  гостеприимство и был рад услышать о том, что  Верховный  король
намерен возвести  свою  главную твердыню  на  границе  с его  владениями. Он
заинтересовался картами, которые я привез, и дал обещание помогать всем, чем
возможно: от людей, которых он даст нам в работники,  и до защиты от врагов,
буде возникнет в том нужда, пока идет строительство.
     Король Мельвас вызвался сопровождать меня на место будущих работ,  но я
для первого обзора предпочитал одиночество и  потому вежливо уклонился. Он и
его свита проскакали со  мной  первую  половину  пути, а  потом  свернули на
тропу, проложенную по  гати  через топь, и весело унеслись прочь. Там  лежат
богатейшие охотничьи угодья, кишащие  всевозможной дичью. Я  счел за  добрый
знак, что, едва расставшись со  мной,  король Мельвас пустил сокола  на стаю
перелетных  птиц, тянувшуюся с юго-востока, и  не прошло и минуты, как сокол
вернулся  с добычей и сел на рукавицу  сокольничему.  С  возгласами и смехом
молодые всадники скрылись среди ив, я же продолжал мой путь в одиночестве.
     Я предполагал, что  к бывшей  римской крепости Каэр Кэмел  должна вести
дорога, и оказался  прав. Действительно, дорога отходит  от Инис Витрина  по
невысокой насыпи, пересекающей озеро  в узком месте, и  поднимается на сухую
столовую  возвышенность,  уходящую  к  востоку.  Дальше  она  идет  по  этой
возвышенности,  а  потом  сворачивает  на  юг  к деревушке, расположенной  у
подножия  Каэр  Кэмела. Когда-то  это  было  кельтское  поселение,  потом  -
слободка   при  римской  крепости,  жители  ее  добывали   себе  пропитание,
обрабатывая  землю,  а в  случае опасности  прятались наверху за крепостными
стенами. С тех пор как крепость пришла в упадок, жизнь у них была несладкая.
Мало того, что с востока и юга им постоянно грозила опасность, но подчас еще
приходилось  обороняться  от  обитателей  Летней  страны  -  в тяжелые  годы
заболоченные земли вокруг Инис Витрина не  родили вообще ничего, кроме  рыбы
да  водяной  дичи,  и  тамошние  молодцы  норовили  попытать  удачи в  чужих
пределах. Я ехал между  убогими  хижинами  под  полусгнившими  тростниковыми
крышами, и никто не попадался  мне навстречу, лишь кое-где  из черных дверей
вслед мне смотрели чьи-то  глаза да раздавался  пронзительный  голос матери,
зовущей свое  дитя.  Конь  мой, оскользаясь  в  грязи и  навозе, спустился к
берегу речки Кэмел, перешел ее вброд по колено; наконец я направил его вверх
по склону - и рысью по крутой дороге, которой скатывались некогда римляне  в
своих боевых колесницах.
     Даже  зная  заранее,  что  я  увижу  наверху,  я  все-таки  был изумлен
размерами плоской вершины.  Через обрушенные юго-западные ворота я въехал на
широкое  поле, чуть покатое  к югу  и рассеченное  почти  пополам  невысоким
гребнем. Медленным шагом я подъехал  к этому  гребню. Широкое  поле, вернее,
целая  равнина  лежала  передо  мной,  вся  изрытая и всхолмленная остатками
бывших строений, а по краю  ее  со всех сторон тянулся глубокий ров, кое-где
еще выложенный каменными плитами, и над ним  - развалины стен. Заросли дрока
и куманики густо  одели руины, кроты  подрыли растрескавшиеся плиты. Камень,
добрый римский строительный камень из ближних каменоломен, повсюду валялся в
изобилии. А за обрушенными бастионами склоны холма сразу круто уходили вниз,
и на  них густо  росли деревья, когда-то срубленные под корень, а с  тех пор
снова разросшиеся  и окруженные подлеском.  Между стволами  среди куманики и
боярышника тут и там чернели каменные утесы. По склону, петляя в крапиве, от
пролома в  северной стене шла тропа.  Проследив ее  взглядом,  я  увидел  на
северном  склоне родник,  окруженный деревьями.  Я  понял,  что  это  и есть
знаменитый святой источник, испокон веку  посвященный Великой Богине. Другой
родник, который главным  образом и снабжал крепость хорошей питьевой  водой,
находился на подъеме  к  северо-восточным воротам. Похоже  было,  что  там и
нынче поили скот: пока я стоял,  снизу через пролом в стене наверх поднялось
стадо и под тихое бряканье  колокольцев разбрелось по полю, пощипывая траву.
Следом  появился и пастух, я  увидел издалека его тщедушную фигуру и подумал
было, что это мальчик,  но потом  по тому,  как он ходил и  как опирался  на
посох, угадал в нем старика.
     Я  повернул  коня в его сторону  и поехал медленным шагом, петляя между
обломками  каменных стен. Сердито застрекотала,  улетая,  вспугнутая сорока.
Старик поднял голову. И застыл на месте с удивленным  и, как мне показалось,
встревоженным выражением. Я приветственно поднял руку. Верно, вид  одинокого
невооруженного всадника его успокоил, потому  что он подошел  к  разрушенной
каменной стене и уселся, греясь на солнце, ожидая, когда я подъеду.
     Я спешился и отпустил коня пастись.
     - Привет тебе, отец.
     -  Привет и тебе  тоже. - Он произнес это на картавом местном диалекте,
да еще невнятно,  почти прошамкал. И при этом подозрительно взглянул на меня
замутненными старческими глазами.
     - Ты ведь чужой в здешних краях?
     - Да, я приехал с запада.
     Это  известие его не  успокоило.  Здешние  жители привыкли  воевать  со
всеми.
     - Зачем же ты свернул с дороги? Чего тебе надобно здесь?
     - Я прибыл по велению короля, дабы осмотреть крепостные стены.
     - Опять?
     Я  удивленно взглянул на  него, а он в сердцах  вонзил посох в землю  и
голосом, дрожащим от гнева, произнес:
     -  Эта  земля была  нашей  еще до короля и  будет нашей,  что бы  он ни
говорил! Почему он не хочет от нее отступиться?
     - Мне  кажется, что  король  не... -  начал  было я, но  не  договорил,
осененный внезапной мыслью. - Ты говоришь: король? Но какой король?
     - Мне его имя не ведомо...
     - Мельвас? Или Артур?
     -  А кто его знает. Говорю тебе, я не ведаю его имени. Чего тебе  здесь
надо?
     - Я прибыл от короля. По его велению...
     - Это мы знаем. Чтобы снова возвести стены крепости, а потом отнять наш
скот, убить наших детей и похитить наших женщин.
     - Нет. Чтобы  построить здесь твердыню и защищать ваш скот, ваших детей
и женщин.
     - До сих пор от этих стен нам проку не было.
     Стало  тихо.  Старческая рука, державшая посох, дрожала.  Приятно грели
солнечные  лучи.  Конь  мой  осторожно  пощипывая  травку  вокруг   низкого,
ползучего  куста чертополоха, похожего на лежащее колесо. На розовую головку
клевера села, трепеща  крылышками,  ранняя бабочка. Высоко  взмыл жаворонок,
заливаясь песней.
     -  Старик, -  мягко сказал я. - При тебе здесь не  было крепости. И при
твоем  отце тоже. Какие же стены стояли тут над водами, обращенные на север,
юг и запад? И какой король их штурмовал?
     Он молча смотрел на меня, старая голова его тряслась
     -  Это предание, господин,  всего только  предание. Дед рассказывал его
мне. Что будто бы жили  здесь  люди, держали  коров и коз, пасли их здесь на
высоких тучных пастбищах,  и ткали  холсты, и пахали наверху  свои пашни,  а
потом пришел король и согнал их вон по той дороге вниз, на дно долины, и там
нашли они все могилу, широкую, как  река, и глубокую, как пещера под холмом,
куда вскоре и самого того короля положили на вечное упокоение, недолгим было
его торжество.
     - Под каким холмом его положили? Под Инис Витрином?
     - Что  ты! Разве перенесли бы  они  его  туда? Там земля  чужая. Летняя
страна ей название, потому  что это затопленная низина и просыхает  только в
разгар лета.  Нет,  они  под этот вот холм нашли проход и там в  пещере  его
похоронили, а заодно  и всех,  кто с ним тогда утонул. - Он  вдруг  тоненько
захихикал. - Утонули посреди озера, а народ на берегу смотрел, и  ни один не
бросился спасать. Потому как это Великая Богиня его к  себе забрала  и с ним
всех его доблестных капитанов. Кто бы стал ей мешать? Говорили, что  лишь на
третьи  сутки отдала она его тело, и  выплыл  он тогда нагой, без меча и без
короны.  -  Он кивнул и  снова засмеялся скрипучим  смехом.  -  Так что твой
король пусть лучше с Ней сначала поладит, ты ему передай.
     - Непременно. А когда это было?
     - Сто лет назад. Или двести. Почем мне знать?
     Мы оба  помолчали. Я обдумывал то, что сейчас  услышал. Этот рассказ, я
знал, сохранила народная память, перекладывая его с языка  на язык, повторяя
зимними вечерами  у  крестьянского камелька. Но он подтверждал то, что мне и
самому  было  известно.  Этот холм  был  укреплен с  незапамятных  времен. А
король, о котором говорится в предании, мог  быть каким-то кельтским вождем,
которого изгнали из крепости римляне, или же, наоборот, римским полководцем,
расположившимся лагерем в стенах завоеванной твердыни.
     - Где вход внутрь холма? - нарушил я молчание.
     - Какой еще вход?
     - Ну, отверстие, через которое внесли в пещеру тело умершего короля.
     -  Почем  мне знать? Есть под  холмом пещера - вот и все, что я знаю. И
бывает, ночью они оттуда снова выезжают. Сам видел. Летом, как луна всходит,
показываются,  а  чуть  начинает  светать,  убираются  обратно. А  иной  раз
случается, в бурную ночь рассвет подберется незаметно, и один который-нибудь
из них припозднится обратно, подъедет, а уж  вход-то заперт. И до новой луны
блуждает  он тогда один  по склонам холма, дожидается, пока... - Он осекся и
испуганно покосился на меня, подняв плечи. - Ты, говоришь, человек короля?
     Я засмеялся.
     - Не бойся меня, отец. Я не из ночных всадников.  Я человек короля, это
правда, но  прислан живым королем,  который снова  отстроит здесь крепость и
возьмет  на себя заботу о вас, вашем  скоте и ваших  детях, и о  детях ваших
детей,  и  защитит  вас  от саксонского  врага  на  юге.  А  тучные пастбища
останутся за вами, в том я тебе ручаюсь.
     На  это  он  ничего  не ответил.  Только сказал,  молча понежившись  на
солнышке и мелко тряся головой:
     - А чего мне бояться? Короли всегда были и  всегда будут. Экая диковина
- король.
     - Этот король еще будет всем в диковину.
     Но он уже отвлекся. Он свистом подзывал к себе коров:
     - Сюда,  Черничка, сюда, Росинка!  Чтобы  король и приглядывал за нашей
скотиной? За  дурака, что ли,  ты меня  принимаешь? Ну,  да  Великая  Богиня
позаботится о  своих. А он  пусть лучше  ублажит  Богиню. -  И замолк, чертя
землю посохом и что-то невнятное бормоча себе под нос.
     Я  дал  ему  серебряную монету, как  вознаграждают  певца, исполнившего
прекрасную  песнь, взял под уздцы своего  коня  и повел к невысокому гребню,
пересекавшему плоскую вершину холма.

     3
     Через  несколько  дней  прибыли  первые  строители, начались  работы по
обмерам  в разметке, а старший мастер закрылся со мной в главной мастерской,
которую наскоро сколотили прямо на месте.
     Искусный  строитель  и  механик  Треморин,  обучавший меня  когда-то  в
Бретани тайнам своего ремесла, уже несколько лет как умер. Главным механиком
у  Артура был теперь Дервен, с которым мы познакомились еще при Амброзии, во
время перестройки Каэрлеона. Был  он рыжебород и краснолиц, однако нрав имел
совсем не в масть:  он был  молчалив до  угрюмости и, если  на него чересчур
нажимать,  мог  выказать  упрямство  чисто  ослиное.  Но   я  знал  его  как
многоопытного  и  умелого   строителя,  отличавшегося  притом  еще  талантом
управлять людьми: под его началом все работали споро и охотно. К тому  же он
и сам владел всеми строительными ремеслами и не гнушался при случае закатать
рукава и выполнить, если  требовалось  срочно, любую тяжелую работу. Меня он
признавал  над  собой, не ропща.  Он  относился  к  моему искусству с  самым
лестным для меня почтением. И  заслужил  я его почтение не  на строительстве
Каэрлеона  или Сегонтиума - эти крепости были  отстроены  по римскому плану,
для чего  не требовалось  от  строителей  особого таланта; но Дервен  служил
подмастерьем   в  Ирландии,  когда  я  переправлял   через   море   огромный
король-камень, что стоял на горе Киллар, а потом работал в Эймсбери, где был
восстановлен Хоровод  Великанов.  Так что  мы с  ним вполне  ладили и ценили
мастерство друг друга.
     Опасение Артура о неладах на севере сбылось, и  в  начале марта он  уже
отправился туда. Но перед тем, зимой,  мы втроем с  ним и с  Дервеном немало
часов  провели над планами будущей крепости.  Уступив моим убеждениям и пылу
Артура,  Дервен  в  конце концов  принял мой  план  перестройки Каэр Кэмела.
Скорость и надежность - вот то,  чего  я добивался.  Я хотел, чтобы крепость
была готова  к  тому времени,  когда  завершится Артуров поход на север,  но
хотел я и  того,  чтобы  она  осталась  стоять  на века.  Ее размеры и  мощь
укреплений должны были соответствовать его величию.
     Размеры,  впрочем, были  заданы,  так  как  плоская вершка  холма  была
огромна,  не  менее  восьми  акров  площадью.  Но   вот  что  до  мощи...  Я
распорядился  переписать все  строительные материалы, имеющиеся на месте,  и
постарался проследить  под  руинами  прежнюю планировку  укреплений, римскую
кладку, повторяющую рисунок более ранних кельтских сооружений: валов и рвов.
Но, готовя планы  новых работ, я держал в уме и крепости, которые доводилось
мне видеть в путешествиях по  чужим краям, цитадели, возведенные  в таких же
диких местах на таких же трудных участках. Строить здесь по римскому плану -
это была бы  задача исключительно трудная, а пожалуй что и невозможная: даже
если   бы  Дервеновы  каменщики  владели  римскими  секретами,   при   таких
колоссальных размерах применить их  было немыслимо. Но каменщики все отлично
умели класть  стены на здешний лад  -  сухой кладкой, и  на месте было много
тесаного  камня, да и каменоломня под рукой. Поблизости  имелась  дубравы, и
лесопильные дворы между  Каэр  Кэмелом и озером  всю зиму простояли  забитые
заготовленной древесиной. Все это определило мой окончательный план.
     Что он был выполнен  на славу, теперь всякий  может  убедиться. Крутые,
перерезанные рвами склоны холма,  который  зовется  теперь  Камелот,  стоят,
увенчанные  массивными  стенами из камня и  бревен. За  зубцами  стен  и над
воротами ходят дозорные. К  северный  воротам меж  высоких откосов,  петляя,
подходит  торговый большак, а  к воротам  в юго-восточном  углу, за которыми
закрепилось  название Королевских, подымается в  лоб военная  дорога, по ней
скатываются без заминки  быстрые боевые  колесницы  и  мчатся  галопом целые
шеренги всадников.
     За этими стенами, по-прежнему исправными в нынешнне мирные времена, как
и в бурные годы, для которых я их предназначал, вырос целый город, блестя на
солнце  позолотой  и  пестрея  флажками среди свежей зелени садов и рощ.  По
каменным  террасам  прогуливаются дамы в  богатых  нарядах,  среди  деревьев
резвятся  ребятишки.   Улицы  полны   простым   народом,  звенят   смехом  и
разговорами,  на рыночной площади идет шумный торг, проносятся, дробно стуча
копытами, быстроногие,  гладкие  Артуровы  кони,  слышатся  звонкие  молодые
голоса  и благовест церковных колоколов. Город Камелот  разбогател на мирной
торговле и расцвел, украшенный мирными искусствами. И дивный вид его  знаком
ныне путешественникам со всех четырех сторон света.
     Но  тогда,  на  голой вершине  холма, среди остатков  давно разрушенных
зданий,   он   был   не   более  чем  мечта,   рожденная   жестокой  военной
необходимостью. Начинать,  понятно, надо было с наружных  стен, и для них  я
намеревался  использовать   валяющиеся  кругом  обломки:   черепки   римских
отопительных труб, плиты мостовых  и даже щебень, которым  римляне  засыпали
фундаменты своих  построек и подстилали  проложенные  в крепости дороги.  Из
всего этого мы сделали насыпь, которая подпирает наружные стены, а по ней за
крепостными  зубцами  проходит  широкая  галерея.  С  внешней  стороны стены
крепости отвесно поднимаются над обрывистыми склонами холма, будто корона на
голове у короля. Деревья на склонах мы все срубили и  проложили рвы, так что
получились  крутые скальные ступени,  увенчанные сверху неприступной стеной.
Класть стены решено было из туфовых плит, которых было много на месте бывшей
крепости, не  считая тех, что заготовляли наново каменотесы Мельваса и наши.
А сверху во всю длину стен  я решил сделать массивные бревенчатые  навершья,
укрепленные  на вбитых  во  внутреннюю  насыпь столбах.  К  воротам подойдут
дороги,  заглубленные между каменными откосами, а сами ворота будут устроены
как туннели в стене, и над ними,  не прерываясь, протянется верхняя галерея.
Эти  туннели  должны быть достаточно высоки и широки, чтобы пропустить любую
повозку  или колесницу, или трех всадников в  ряд, а тяжелые  створки  ворот
будут отводиться назад  и прилегать  вплотную  к дубовым бокам туннелей.  Но
чтобы получить необходимую высоту, придется еще более заглубить колеи.
     Все это и еще многое другое я должен был  втолковать Дервену. Он слушал
поначалу недоверчиво  и только из  уважения ко мне,  я чувствовал, не уперся
сразу,  как мул, и не отказался бесповоротно выполнять мои предначертания, и
прежде  всего касательно устройства  ворот:  ничего подобного он  в жизни не
слыхивал,   а   строители   и  механики,  вполне  естественно,  предпочитают
действовать в согласии с проверенными  образцами, особенно в делах  войны  и
обороны.  Сначала он  никак не  мог взять в  толк,  чем плохи ворота старого
образца - две башенки и  будки для стражи.  Но со  временем,  просидев много
часов  над  моими  планами  и  перечнями  имеющихся  на  месте  строительных
материалов,  он постепенно  стал  склоняться  на  сторону  задуманного  мною
сочетания камня с деревом и даже, можно сказать, загорелся. Он слишком любил
свое дело, чтобы оставаться равнодушным к новшествам, тем более что в случае
неудачи спрос будет не с него, а с меня.
     Впрочем, какой уж тут  спрос. Артур  принимал самое  горячее  участие в
обсуждениях,  хотя  он  однажды  заметил, когда  по  какому-то  специальному
вопросу мы обратились к его мнению,  что он лично знает свое дело, а мы, как
он надеется, знаем свое,  замысел нам ясен, вот  и надо приступать к работе.
Пусть  мы только возведем эту крепость  (заключил  он  с потрясающей, хотя и
неосознанн