.
     Хорошо еще, что не приехала  Моргауза. Зная эту  даму, я  готов  был  к
тому,  что она явится, не  побоится взглянуть мне в глаза, ради того только,
чтобы  покрасоваться перед  Игрейной  своей короной  и своим большим животом
перед Артуром и мной. Но то  ли она все же убоялась встречи со мной, то ли у
Лота  не  хватило  наглости  и  он  ей запретил, только  она осталась  дома,
сказавшись недомогающей из-за беременности.  Я  находился при  Артуре, когда
Лот  передал ему  извинения своей королевы, и по его голосу и лицу  мне было
ясно,  что ничего  сверх  сказанного  он не знает, а быстрый взгляд  Артура,
брошенный  мне, и внезапную бледность  щек он если и заметил,  то не показал
вида. А через, минуту  король уже  совладал со  своим волнением, и  все было
позади.
     Проходили   красочные,  утомительные   часы  великого   дня.   Епископы
священнодействовали, язычники, которые тоже немалым числом принимали участие
в торжествах, повсюду видели благоприятные знамения. Праздничную  процессию,
двигавшуюся по городу,  люди благословляли не одним только знаком креста, на
уличных  перекрестках бросали кости  и вглядывались в прозрачные шарики, ища
добрых  предсказаний  на  будущее,  и  шла  бойкая  торговля   всевозможными
талисманами, амулетами и  ладанками,  приносящими счастье.  Было  зарезано в
рассветный  час немало  черных  петухов, и повсюду на  дорогах, у  бродов  и
перепутий, где старый Герм издревле привык получать щедрые дары от путников,
лежали свежие приношения.  А вдали  от  города, на  холмах,  в долинах и под
сводами  леса,  обитающий  на  возвышенности малорослый  смуглый  народ тоже
по-своему гадал об удаче и возносил молитвы своим богам. Но в городе, венчая
церковь,  крепость и  дворец, золотились на  солнце  кресты.  Артур с трудом
шевелился  в  своих несгибаемых, шитых золотом и драгоценностями одеяниях и,
бледный, торжественный, безропотно отдавал себя  в руки священников, которые
крутили  и  вертели  его,  как хотели.  Если  так  надо, чтобы утвердить его
авторитет в глазах его народа, что ж, он готов подчиниться. Но я, так хорошо
его  знавший  и  весь  тот  день  проведший  подле него,  не  уловил в  этой
самоотрешенности ничего молитвенного. Вполне могло быть, подумалось мне, что
он тем временем потихоньку обдумывает новый поход на восток. Для него самого
-  как и для  всех, кто  были  тому свидетелями,  - его  правление Британией
началось в ту ночь, когда  он вырвал из долгого забвения могучий меч Максена
и дал  клятву перед  чуткой  стеною леса. Теперь  в Каэрлеоне корона служила
лишь печатью, принародно скрепившей тот завет, по которому он принял и будет
до смертного часа держать в руке своей благо этой страны.
     После коронации начался пир.  Все пиры похожи один  на другой,  а  этот
выделялся разве  только  тем, что Артур,  всегда  любивший  поесть, почти не
дотронулся до обильных яств,  а  сидел  и поглядывал  по сторонам, словно не
чаял, когда кончится застолье и можно будет снова взяться за дела.
     Он предупредил, что после пира хочет поговорить со мной, но вокруг него
допоздна толпился народ,  и сначала у меня состоялась беседа с Игрейной. Она
рано  удалилась к себе, и, когда ее паж приблизился ко мне и шепотом передал
приглашение, я оглянулся на Артура, он кивнул, и я пошел по ее зову.
     Игрейна расположилась в королевском доме.  В ее покои почти не долетали
голоса пирующих,  а отдаленный шум  городского ликования звучал как смутный,
слитный  рокот. Дверь  мне  отворила та же девушка, что была при королеве  в
Эймсбери,  тоненькая, в зеленом  платье, с жемчугами в  светлых волосах, она
сверкнула  на меня зелеными, как платье, глазами -  не ведьмовскими,  как  у
Моргаузы,  а  ясными,  зеленовато-серыми,  наводящими  на  мысль о солнечном
лесном ручье, в котором отразились  свежие  листья весны.  Низко присев, она
приветливо  улыбнулась -  на  разрумянившихся  от  еды и питья щеках  весело
заиграли ямочки, блеснули ровные зубки, - и я последовал за нею к королеве.
     Игрейна  протянула  мне  руку  для  поцелуя.  У  нее  был  усталый вид,
великолепное  лиловое  платье,  переливающееся  жемчугом  и  серебром,  лишь
оттеняло бледность ее лица и синеву вокруг рта и под  глазами.  Но держалась
королева,  как всегда,  сдержанно и  невозмутимо, ничем не выказывая  своего
утомления.
     Она сразу же заговорила о том, чем была обеспокоена:
     - Так, значит, он успел ее обрюхатить.
     Лезвие страха повернулось у меня в груди, но я тут же сообразил, что об
истинном положении дел она не  подозревает, а говорит о Лоте,  полагая,  что
из-за этого-то он и отверг ее дочь Моргану и оказал предпочтение Моргаузе.
     - Выходит, что так, - ответил я.
     - И стало быть, для Морганы тут нет унижения, а до остального  нам дела
нет. Все получилось как нельзя лучше, - твердо сказала Игрейна. И улыбнулась
моему недоумению. - Я никогда не была сторонницей этого брака.  Мне нравился
прежний замысел Утера  -  выдать за  Лота Моргаузу.  С него и этого  было бы
довольно,  а ей честь. Но Лоту уже  тогда все было мало, ему во что бы то ни
стало подавай Моргану. И Утер  согласился. Он  в ту пору на что угодно готов
был согласиться,  лишь бы  не допустить саксов в северные королевства, но я,
хоть и  понимала в  том политическую необходимость,  на  самом  деле слишком
люблю дочь, чтобы своей волей на всю жизнь приковать ее к этому корыстному и
блудливому изменнику.
     Я вздернул брови.
     - Сильные выражения, госпожа.
     - А ты разве отрицаешь то, что есть?
     - Отнюдь. Я ведь был под Лугуваллиумом.
     - Тогда ты сам знаешь, много ли верности выказал Лот Артуру, когда  был
женихом  Морганы,  и  много  ли верности  можно  было  от  него ждать  после
женитьбы, раз он только о своей выгоде и печется.
     - Да, ты права. Хорошо, что ты сама все это понимаешь.  Я опасался, что
ты разгневаешься, а Моргана огорчится.
     - Разгневалась поначалу она, но уж никак не огорчилась. Лот - из первых
среди малых королей, и по вкусу  он  ей или нет,  но как королеве Лотиана ей
достались  бы  большие  владения, а  ее  детям  - немалое наследие. Конечно,
неприятно, когда твое место занимает внебрачная дочь твоего отца, от которой
ты к тому же за всю жизнь не слышала доброго слова.
     - А Урбген Регедский, когда ее сговаривали за Лота, еще не овдовел.
     Ее тяжелые веки поднялись, глаза всмотрелись в мое невозмутимое лицо.
     - Вот именно, - только и  сказала она  мне  на это  без тени удивления,
словно кончая разговор, а не приступая к нему.
     Что Игрейна думала о том же, о чем и мы с Артуром, было не удивительно.
Урбген, как  до него  его  отец, выказал себя  надежным союзником Верховного
короля. Подвиги  регедских властителей прошлого и доблесть регедского короля
Коэля  под  Лугуваллиумом  вошли  в  легенды и  летописи наряду  с  деяниями
Амброзия и самого Артура - солнце  и на  восходе, и на закате изливает  свой
свет на землю.
     Игрейна между тем продолжала:
     - Что ж,  это и впрямь может быть неплохо. Конечно, Урбгенова  верность
не  нуждается в  залогах, но Моргана получит  высокое положение, как раз  по
себе, ну а ее сыновья - Урбген  уже родил двоих, оба теперь взрослые юноши к
горячие рубаки,  в отца. Доживут ли еще  до той поры, когда Урбгенова корона
должна  будет  перейти  к   его  наследнику?  Для  короля  такого  обширного
королевства, как Регед, чем больше сыновей, тем лучше.
     - Он уже пережил свои лучшие годы, а она еще очень молода, - заметил я.
     Но Игрейна спокойно возразила:
     -  Ну  и что? Я была  немногим  старше  Морганы,  когда на мне  женился
Горлойс Корнуэльский.
     Должно быть, она забыла, подумалось  мне, что  это  был за  брак  - как
заперли в  клетку молодую  птицу,  жаждущую расправить крылья и вылететь  на
волю; как король Утер воспылал, роковой  страстью к красавице герцогине; как
пал в бою старый герцог и началась новая жизнь, и любовь, и новые страдания.
     - Она исполнит свой  долг, - сказала  Игрейна,  и  я  убедился, что она
ничего не забыла. Но  взгляд ее оставался тверд. - Если уж  она готова  была
взять  в  мужья  Лота, к  которому  не  испытывала ничего, кроме страха,  за
Урбгена она пойдет с охотою, по  первому Артурову слову. Мне жаль, что Кадор
с  ней в слишком  близком  родстве. Я  предпочла  бы, чтобы она обосновалась
поблизости от меня, в Корнуолле.
     - Кровного родства меж ними нет.
     Кадор был сын мужа Игрейны, Горлойса, рожденный его первой женой.
     - Все равно они слишком  близкая родня,  - покачала головой королева. -
Люди  легко забывают  подробности,  пойдет  разговор о  кровосмешении.  Нет,
нельзя. Об этом даже мыслить не пристало.
     - Да, это верно. - Мой голос прозвучал ровно и спокойно.
     - И притом, будущим летом  по возвращении  в Корнуолл должна состояться
свадьба Кадора. С согласия короля. - Игрейна перевернула руку ладонью вниз и
залюбовалась блеском своих перстней. - Так что, наверно, хорошо бы намекнуть
королю  об Урбгене,  как  только  у  него выберется свободная  минута, чтобы
подумать о сестре.
     - А он уже  о  ней подумал. Он со мной говорил об этом. Кажется,  он  в
скором времени собирается послать за Урбгеном.
     -  Ага!  -  Только  тут  в ее голосе впервые  прозвучало  живое,  чисто
человеческое  удовлетворение, даже, пожалуй, злорадство. - Вот когда наконец
Моргана получит все, что ей причитается -  и  богатство,  и положение,  -  и
превзойдет эту рыжую  ведьму, а Лоту Лотианскому так  и надо, что попался на
удочку.
     - Ты полагаешь, она его нарочно соблазнила?
     - Как же иначе? Ты ведь ее знаешь. Она навела на него чары.
     - Чары самые обыкновенные, женские, - заметил я сухо.
     - Не скажи. Ведь к услугам Лота всегда было сколько угодно  женщин, а в
жены Моргана ему больше подходила, этого никто не может отрицать. И красотой
Моргаузе не уступит.  И воспитана с детства как будущая королева, не  то что
та, сколько ни пыжится, как ни колдует.
     Я  посмотрел  на  королеву  с  изумлением.  Рядом  на  скамеечке  сонно
прикорнула  русоволосая  фрейлина. Игрейну не заботило, что ее  речи  слышат
другие.
     - Игрейна,  чем так провинилась  перед тобою Моргауза,  что ты с  такой
злобой о ней говоришь?
     Румянец,  как знамя, зардел на  ее  лице, я  подумал,  что  сейчас  она
попробует поставить меня на место. Но  мы с ней  оба были уже немолоды  и не
страдали больше болезненным самолюбием. Она ответила чистосердечно:
     - Если ты думаешь, что мне неприятно было постоянно видеть подле себя -
и подле  Утера - юную красавицу, которая связана с ним узами, более давними,
чем  я, то ты  не ошибаешься. Но это не все.  Даже когда она была совсем еще
девочкой, двенадцати-тринадцати лет,  не  более, я видела, что она  порочна.
Вот причина, что я радуюсь  ее браку с Лотом. Хороню, что ее больше не будет
при дворе.
     Такой откровенности я не ожидал.
     - Порочна? - переспросил я. Королева склонила глаза на сидящую у ее ног
юную  фрейлину:  русая головка  поникла,  веки смежились.  Игрейна  понизила
голос, но ответила отчетливо, обдуманно:
     - Я не говорю,  что в  ее отношениях с королем было что-то дурное, хотя
она вела себя с  ним не как дочь.  И  дочерней любви она к нему  не  питала.
Просто выманивала  у него  милости, и все. Но я назвала ее порочной, имея  в
виду  ее  ведьмовство.  Ее  всегда тянуло  к таким  делам,  она  водилась  с
шепталками и знахарками. И стоило при ней  упомянуть о магии, как она тут же
настораживалась  и  таращила  глаза,  будто  филин  в  ночи.  Она и  Моргану
пробовала обучать, когда принцесса была еще совсем ребенком. А этого я ей не
прощу.  Я  терпеть  не  могу  всю эту  заумь, а в  руках  таких  людей,  как
Моргауза...
     Она осеклась. В сердцах она повысила голос, и я увидел, что русоволосая
фрейлина, тоже как филин  в ночи, встрепенулась и захлопала глазами. Игрейна
опомнилась и потупила голову. Щеки ее опять зарделись.
     - Принц Мерлин, прости меня. Я не хотела тебя оскорбить.
     Я рассмеялся. Девушка, оказывается, все слышала и теперь тоже беззвучно
смеялась, лукаво поглядывая на меня из-за коленей своей госпожи. Я сказал:
     -  Я слишком высокого  о себе мнения, чтобы отнести на свой счет слова,
сказанные о девушках, играющих в магию. Моргане, конечно, тут делать нечего.
А Моргауза действительно обладает некоторой силой, это  правда, как правда и
то, что в  ее  руках такая сила  может  принести вред.  Всякую  силу нелегко
удержать, и, будучи употреблена без соображения, она может обернуться против
тех, кто вздумает к ней прибегнуть.
     - Может быть,  когда-нибудь, при  случае, ты объяснишь это Моргане, - с
улыбкой сказала королева, снова взяв легкий  тон. - Тебя она послушает, а на
мои слова только пожимает плечами.
     - Охотно, -  ответил  я снисходительно, словно дедушка, которого просят
прочесть наставление молодежи.
     -  Будем надеяться, что,  став королевой и обретя настоящую  власть над
людьми, она перестанет искать  власти в магии. - Она переменила тему: -  Как
ты полагаешь, получив в жены дочь Утера, пусть и внебрачную, Лот сочтет себя
обязанным соблюдать верность Артурову знамени?
     - Трудно  сказать. Но пока саксы не смогут посулить ему больших выгод и
тем склонить  на новое предательство, я думаю, он останется со своими силами
на  севере  и  будет  защищать  пусть  не общее дело,  но  по  крайней  мере
собственное добро. Тут я  не предвижу опасности. -  Я не добавил: "Опасности
такого рода", а закончил свою речь так:
     - Я могу, если хочешь, слать тебе письма в Корнуолл, госпожа.
     -  Буду  признательна тебе,  принц.  Твои  письма  и  ранее служили мне
поддержкой, когда мой сын воспитывался в Галаве.
     Мы  побеседовали еще немного о  последних событиях и новостях.  Когда я
сделал попытку навести разговор на ее здоровье, она с  улыбкой уклонилась от
ответа, из  чего я заключил, что она  понимает все не  хуже меня. Я не  стал
настаивать, а справился вместо этого о предстоящей свадьбе герцога Кадора.
     - Артур ни словом о ней не обмолвился. Кто невеста?
     - Дочь Динаса. Ты  его знал? Имя ее  - Мариона.  Они, к сожалению, были
сговорены еще детьми. Теперь Мариона достигла совершеннолетия, и, как только
герцог возвратится домой, отпразднуют свадьбу.
     - Да, я знал ее отца. А почему ты сказала "к сожалению"?
     Игрейна с улыбкой взглянула на девушку у своих ног.
     - Потому что иначе был бы муж для моей маленькой Гвиневеры.
     - Ну, я уверен, - сказал я, - что найти ей мужа - дело нетрудное.
     -  Да, но такого подходящего! -  вздохнула королева,  а  юная  фрейлина
изогнула в улыбке губы и опустила ресницы.
     - Если ты допустишь гадание о будущем в твоем присутствии, королева, то
рискну предсказать ей  нового жениха,  столь же блестящего, и  притом  очень
скоро.
     Я говорил это в шутку, из чистой галантности, и сам удивился, услышав в
своем голосе слабый, но отчетливый призвук серьезного пророчества.
     Но ни та,  ни другая ничего  не заметили. Королева протянула мне руку и
пожелала  доброй  ночи, а фрейлина,  распахнув  передо мною  двери, низко  и
грациозно присела.

     7
     - Ребенок - мой! - горячо говорил  Артур. - Только подсчитай. Я слышал,
как об этом сплетничали в караульне:  они-то меня не  видели, но я находился
рядом. Речь шла о том, что к Крещению она была уже брюхата и повезло ей, что
успела  подцепить  Лота,  теперь можно  будет  выдать  его за семимесячного.
Мерлин, ты знаешь не хуже  меня, что под Лугуваллиумом он к ней и близко  не
подходил. До битвы его не было в городе,  а в ночь после битвы... в ту самую
ночь как  раз... - Он осекся,  задохнувшись, и, взметнув полами  королевских
одежд, снова заходил из угла в угол.
     Было уже  далеко за полночь. Шум городского  празднества  немного утих,
приглушенный предрассветным холодом.  В королевских покоях догорали  свечи в
оплывах ароматного воска. А от нагоревшего фитиля в лампе шел, смешиваясь со
свечным ароматом, тяжелый чадный дух.
     Резко повернувшись на каблуках, Артур подошел и встал передо мной лицом
к  лицу.  Он  снял  с головы корону и  с  шеи цепь в драгоценных каменьях  и
отложил  королевский  меч,  но остался  в  роскошном коронационном  одеянии,
только  скинул и бросил  на стол подбитую мехом мантию, и в свете лампы алые
складки  стекали  на  пол, словно  струи  крови.  Дверь в опочивальню стояла
раскрытая,  мне было видно постеленное  королевское ложе, но Артур, несмотря
на поздний  час,  не выказывал  признаков усталости.  В каждом его  движении
кипела нервная энергия.
     Но, овладев собой, он заговорил спокойно и неторопливо:
     - Мерлин, когда мы беседовали с  тобой  ночью о том, что произошло... -
Он не договорил,  задохнулся и приступил снова с отчаянной прямотой:  - В ту
ночь, когда я совершил с Моргаузой грех кровосмешения, я спросил у тебя, что
будет, если она зачала. Я помню, что ты мне  ответил. Очень хорошо  помню. А
ты?
     - Я тоже, - неохотно признался я. - Я тоже хорошо помню.
     - Ты сказал: "Боги ревнивы, они завидуют людской  славе. Каждый человек
носит в себе  семя своей погибели, всякой жизни наступает  предел. И ныне ты
сам положил такой предел для себя самого".
     Я  молчал.  Он  смотрел  мне  прямо  в глаза  настойчивым,  бесстрашным
взглядом, к которому мне предстояло привыкнуть.
     - То,  что ты мне тогда сказал,  это правда? Ты произнес прорицание или
просто искал слова, чтобы успокоить меня перед событиями следующего дня?
     - Нет, это правда.
     - То есть, если она родит, ты провидишь, что в  этом ребенке будет  моя
погибель?
     -  Артур, - сказал я, - прорицание нельзя понимать так прямо. Произнося
те слова, я не знал - в том смысле, как люди обычно понимают  знание, -  что
Моргауза обязательно  понесет  от  тебя  дитя и  что в нем  будет  для  тебя
смертельная  опасность. Я только знал, что, пока ты был с нею, птицы  смерти
сидели у меня на обоих  плечах, давили меня  к земле и пахло падалью. Камень
лег мне на сердце, и мне виделась смерть, соединяющая тебя с этой  женщиной.
Смерть и предательство. Но в чем  это выразится, я  не знал. Когда же понял,
дело уже было сделано, и осталось только ждать, что  пожелают ниспослать нам
боги.
     Артур снова  заходил  по комнате, приблизился к дверям  в  опочивальню,
молча постоял, привалясь  спиной к дверному косяку и не глядя в мою сторону,
потом расправил плечи и обернулся.  Решительными шагами подошел к столу, сел
и,  подперев  подбородок  кулаком, встретился  со мною взглядом. Во всех его
движениях была, как всегда, плавность и  сила, но я, так хорошо знавший его,
видел, как натянута узда. Речь его тоже звучала спокойно:
     -  Ну вот, теперь мы  знаем, что  птицы-стервятницы не ошиблись.  Она и
вправду понесла. Но ты в ту ночь сказал мне еще кое-что. Ты сказал, что грех
мой совершен в неведении и что на мне вины нет. Что же, кара без вины?
     - Так бывает нередко.
     - Грехи отцов?
     Я узнал слова из священной книги христиан.
     - Да, - ответил я, - Утеров грех на тебе.
     - А теперь мой на этом ребенке?
     Я  не  ответил.  Мне  не  нравилось  направление,  которое  принял  наш
разговор. Впервые, беседуя с Артуром, я не  чувствовал своей власти над ним.
Я говорил себе, что я устал, что сила моя на спаде, что еще придет  мой час.
Но на самом деле  у меня было такое чувство, будто я, как рыбак из восточной
сказки, откупорил  бутылку  и  выпустил  джина, а  он оказался  во много раз
сильнее его самого.
     - Все понятно, -  сказал  король.  - Раз мой грех и  ее грех  падут  на
голову ребенка,  значит, нельзя, чтобы он жил.  Поезжай на север и скажи это
Моргаузе. Или, если хочешь, я дам тебе для нее письмо и сам ей все объясню.
     Я набрал воздуху, чтобы ответить, но он не дал мне и рта раскрыть.
     - Не говоря уж  о твоих предчувствиях -  которыми я не  настолько глуп,
чтобы пренебречь, - разве  ты не