Я медленно ответил:
     - Пока  еще не знаю. Но не думай теперь об этом, если можешь. Это бремя
ты не должен брать на себя вместе со мною.
     - Ты ему скажешь?
     - А как ты думаешь? Я его слуга.
     Он снова  прикусил губу  и уставился в  огонь, на этот раз,  не видя, я
знал, ничего.  Лицо  у  него  было  бледное,  страдальческое. Я  помню, меня
удивило,  что  он  больше  винил  Гвиневеру  за  слабость,  чем  Бедуира  за
предательство. Помолчав, он тихо сказал:
     - Как ему скажешь такое?
     - Пока не знаю. Время научит.
     Он поднял голову.
     - Ты не удивлен.
     Это прозвучало как обвинение.
     - Нет. Мне кажется, я знал, еще с  той ночи на озере, когда он поплыл к
дому Мельваса. И  после, когда он был болен и она за ним  ходила.. Теперь  я
вспоминаю,  когда она  только приехала в  Каэрлеон,  Бедуир изо всех рыцарей
один не смотрел на нее, и она тоже не поднимала на него глаз.  Наверно,  они
тогда  уже  это почувствовали, на пути из Северного Уэльса, до того, как она
увидела  короля. -  Я  добавил:  - И  можно сказать, мне было предупреждение
много  лет  тому  назад,  когда они оба были  детьми и женщина еще не встала
между ними и не привнесла  смятение в их жизни, как это свойственно женскому
полу.
     Он резко встал, проговорил: "Я иду спать" - и покинул меня.
     Оставшись  один, я  снова погрузился взором в пламя. И сразу же  увидел
их. Они стояли на западной террасе,  где  я беседовал с Артуром. Теперь весь
дворец скрывала  темнота,  только  смутно  мерцали в  вышине звезды и  между
кадками, в которых росли розовые кусты, протянулся луч от горящей лампы.
     Они стояли недвижно и молчали.  Только пальцы их были сплетены  и глаза
смотрели в глаза с  безумным волнением.  У нее вид  был испуганный, на щеках
блестели  слезы;  его  лицо выражало покорность судьбе, беспомощность  перед
белой тенью. Любовь, захватившая их в свои лапы, была жестокой любовью, но я
понял, что  ни  он,  ни  она  до сих пор  не  пожертвовали  ради  нее  своей
верностью.
     Я  смотрел  и сострадал, а потом  отвел взгляд  от  горящих  поленьев и
оставил любящих наедине.

     9
     Спустя восемь недель возвратился король. Он настиг Хевиля,  победил его
в честном сражении,  сжег его корабли и заставил  выплатить такие суммы, что
он теперь не скоро сможет поднять голову.
     Ему  пришлось  еще  раз  поступиться своими чувствами ради политики. По
пути  на север он получил известие о том, что Кау, король Стрэтклайда, мирно
скончался у себя в постели, то есть мирно для Кау:  он провел день на охоте,
а полночи за пиром и, когда в предрассветный час пришел для девяностолетнего
гуляки срок неотвратимой  расплаты,  испустил дух в  окружении  тех из своих
сыновей и  их матерей, кто поспел к  его  одру. Перед  смертью  он  назначил
наследника: своего второго сына  Гвартегидда (старший был жестоко  извучен в
бою  за  несколько  лет  до того). Гонец, доставивший  Артуру  это известие,
привез  также  заверения  в  дружбе  от  нового  короля. И  Артур,  пока  не
встретился с  Гвартегиддом и не узнал  его мнения,  не решился разделаться с
его братом Хевилем, дабы не подвергать опасности эту дружбу.
     Выяснилось  потом,  что  опасения его были напрасны.  Передавали,  что,
узнав  о  разгроме  Хевиля,  Гвартегидд,  совсем как  покойник  отец,  издал
радостный клич и выпил  за здоровье Артура полный рог медовой браги. Артур в
сопровождении Урбгена и  Эктора прибыл в  Думбартон, прогостил у Гвартегидда
девять  дней,  присутствовал  на  его  коронации.  И  только  после   этого,
успокоенный, собрался  в  обратный путь.  Ехал  он восточным  трактом  через
Элмет, убедился, что на Равнине и в Саксонских землях  мир, а потом, перейдя
через  Пеннинский  Проход, прибыл в Каэрлеон,  где пробыл месяц,  и только в
начале июня возвратился наконец в Камелот.
     И вовремя. Не раз и не два я видел в пламени двоих любящих, раздираемых
между страстью и долгом,  - Бедуира, всего натянутого как струна, и королеву
с широко  распахнутыми  глазами и нервными руками. Они  больше не оставались
наедине,  рядом неизменно  были либо дамы, сидевшие за рукоделием,  либо его
слуги,  сопровождавшие  их  в  поездках.  Но  сидели или скакали  они всегда
обособленно и без устали разговаривали друг с дружкой, словно  в  речах и  в
редких, мимолетных касаниях находили утоление.
     Изо  дня в день они нетерпеливо  ждали  возвращения  Артура:  Бедуир  -
потому что  без  согласия короля  не  мог оставить свой  мученический  пост;
Гвиневера - трепеща перед супругом, которого  она  по молодости лет не могла
не бояться,  но ей было не у кого, кроме  него, искать защиты  и утешения  -
когда он находил для нее время.
     Он  пробыл дома в Камелоте десять дней, прежде  чем  приехал  навестить
меня. Было погожее, ясное июньское утро. Я поднялся по обыкновению на заре и
пошел  прогуляться по холмам за  усадьбой. Гулял  я один, Ниниан  появлялся,
только когда  Мора звала к  завтраку. Я пробродил уже целый час, размышляя и
останавливаясь время  от времени  ,  чтобы сорвать  искомое растение,  когда
услышал  из-за гряды холмов неторопливый  топот конских копыт.  Как я узнал,
что это  Артур, затрудняюсь  сказать: по конскому  топоту одного всадника от
другого не отличишь и в прозрачном воздухе солнечного утра не было  видений;
но любовь  проницательнее магии, и я просто обернулся и стоял, поджидая его,
под  сенью  терновника, произрастающего кое-где по гладким  крутым  склонам.
Этот куст рос  на краю оврага,  по  которому вилась тропа, древняя, как сама
земля. И вскоре на тропе я увидел его - он ехал вверх, непринужденно сидя на
низкорослой  гнедой  кобылке, а  у стремени  бежал его верный  пес,  молодой
преемник Кабаля.
     При виде  меня он  поднял приветственно руку, повернул  кобылу вверх по
склону, потом соскочил с седла и подошел ко мне, улыбаясь.
     - Итак,  ты опять оказался  прав. Впрочем, зачем я тебе это говорю? Нет
нужды, наверно, рассказывать  и о  том,  как все произошло? Тебе никогда  не
приходило в голову, Мерлин, как скучно иметь при себе провидца, который  все
знает  наперед? Мало того, что я ничего не могу от тебя скрыть, но я даже не
имею возможности потом прийти к тебе и похвастаться.
     - Очень  сожалею.  Но  поверь,  на  этот  раз  твой  пророк ждал  твоих
донесений так же нетерпеливо, как  и все остальные. Спасибо за письма. А как
ты меня нашел здесь? Ты заезжал в Яблоневый сад и тебе сказали?
     - Я ехал туда, но встретил лесоруба на телеге, запряженной волами, и он
указал, в какой стороне  тебя искать.  Ты идешь дальше? Я пройдусь с  тобой,
если можно.
     - Ну конечно.  Я как  раз собирался поворачивать обратно... Я был очень
рад твоим письмам, но все-таки хотел бы услышать  все  из первых уст. Трудно
представить  себе,  что старого Кау больше нет на свете.  Он сидел  на своем
утесе в Думбартоне, сколько я себя помню. Думаешь, Гвартегидд сможет за себя
постоять?
     -  Против ирландцев и саксов  он постоит,  тут  на  него, без сомнения,
можно  положиться.  А  вот  как   он   поладит  с   остальными   семнадцатью
претендентами на престол - это другой  вопрос. - Он усмехнулся. - Вернее,  с
шестнадцатью, Хевилю я подрезал крылья.
     -  Тогда  уж с пятнадцатью. Юного Гильдаса  можно  не считать,  он ведь
поступил в писцы к Блэзу.
     - Верно. Умненький мальчик, но  всегда ходил по пятам за Хевилем. После
смерти  Блэза он, я думаю, уйдет в  монастырь. Оно и к  лучшему. Как  и  его
любимый брат, он ко мне любви не питает.
     -  Будем надеяться,  что бумаги учителя останутся у него в сохранности.
Тебе бы надо тоже посадить писцов за составление хроники.
     Артур вздернул бровь.
     - Это что же? Предостережение пророка?
     - Ничуть. Просто  попутная мысль, не  более. Так, значит,  Гвартегидд -
твой союзник? А ведь когда-то он попробовал было взбунтоваться против власти
отца и заигрывал с ирландскими королями.
     - Он был моложе, да и  у Кау рука была тяжелая. Дело прошлое. Теперь, я
думаю,  он  стал  основательнее.  Самое  важное,  что  он  разделяет  мнение
Урбгена...
     И  он  пустился  в  тонкости, делясь со  мной  накопившимися за  недели
мыслями и тем  облегчая  душу.  Мы медленно  спускались пешком  с  холмов  к
усадьбе, а его кобыла брела за нами следом, и гончий пес носился поблизости,
описывая вокруг нас все более широкие круги.
     Я слушал его и  думал, что, в сущности, ничего не переменилось. Пока не
переменилось.  Он  все  реже  искал  моего  совета,  но  по-прежнему, как  в
отрочестве, испытывал потребность обсудить  - с самим собой, равно  как и со
мной  -  происходящие  события  и  трудности,  возникающие   при  возведении
задуманного им  объединения  королевств. И как  встарь,  после  двухчасового
разговора, во время которого я сам иногда успевал сказать много, а иногда не
вставлял ни  слова, я  видел и слышал,  что все узлы уже  почти распутаны. И
тогда он  вдруг поднимался,  расправлял плечи,  потягивался и,  простившись,
уходил  - без  церемоний, можно бы сказать, но между нами  не было  нужды  в
церемониях.  Я был могучим дубом,  на  который, прервав полет,  присаживался
орел, чтобы отдохнуть и  подумать. Впрочем,  теперь  у  могучего дуба начали
кое-где отсыхать ветви. А  молодой дубок скоро  ли окрепнет настолько, чтобы
выдержать орла?
     Артур  довел  свой рассказ  до конца.  И,  словно  прочитав  мои мысли,
посмотрел на меня долгим, озабоченным взглядом.
     - Теперь о тебе. Как ты жил все это время? У тебя усталый вид. Ты опять
был болен?
     - Нет. О моем здоровье тебе нет нужды беспокоиться.
     - Я все время вспоминаю, как был у тебя в прошлый раз. Ты тогда сказал,
что это твой... - он замялся, - твой помощник "видел" Хевиля и его  банду за
работой?
     - Да. Ниниан.
     - А ты сам не видел ничего?
     - Нет. Ничего.
     -  Так  ты сказал  и  тогда.  Но  все-таки,  по-моему,  это странно.  А
по-твоему?
     - Пожалуй. Но, если  помнишь,  я был  нездоров в тот  день. Не  совсем,
должно быть, оправился от простуды.
     - А он давно у тебя?
     - С сентября. Сколько это получается? Девять месяцев?
     - И ты обучил его всему, что знаешь?
     Я улыбнулся.
     - Ну, нельзя сказать, чтобы  всему. Но многому.  Ты  не останешься  без
королевского прорицателя, Артур.
     Но он не улыбнулся мне  в ответ. Он смотрел на меня с  тревогой. Он шел
по каменной осыпи, поросшей свежей травой, кобыла качала  мордой у него  над
плечом,  а  пес весело  бежал  впереди,  ныряя  в  кусты дрока,  испещренные
золотистыми ароматными цветками. С  каждого потревоженного куста вспархивали
облачком  голубые мотыльки и осыпались, алея спинками,  божьи коровки. В  ту
весну божьих коровок развелось видимо-невидимо, и на ветках дрока они сидели
сотнями, точно ягоды на терновнике.
     Некоторое время Артур  молчал,  хмурясь собственным мыслям.  Потом, как
видно, принял решение:
     - Ты ему доверяешь?
     - Ниниану? Разумеется. А что?
     - Но много ли тебе о нем известно?
     - Столько, сколько надо, - ответил я, может быть,  чуть-чуть заносчиво.
- Я рассказывал тебе, как  он ко  мне  пришел.  Я  был  уверен  тогда  и  не
сомневаюсь теперь, что это бог свел нас с ним. Более  восприимчивого ученика
мне бы никогда  не найти. В чем  бы  я ни пробовал его  наставлять, он всему
обучается  с  охотой. Погонять  его  не  приходится,  наоборот,  я  его  еще
придерживаю.  А почему ты озабочен?  Ты же сам имел доказательство его дара.
Видение его было вещим.
     - Да нет, я не подвергаю сомнению  его дар, - сухо произнес Артур с еле
заметным упором на последнем слове.
     -  Что  же  тогда?  На что  ты  намекаешь? - Я и сам удивился тому, как
холодно прозвучал мой вопрос.
     Он решительно ответил:
     - Прости  меня,  Мерлин. Но я  должен тебе сказать.  Я сомневаюсь в его
намерениях.
     Хотя он  уже дал мне  понять, к чему  клонит, его слова потрясли  меня.
Кровь отхлынула от  сердца. Я остановился и повернулся к Артуру. Вокруг  нас
воздух  был  напоен сладким благоуханием  цветущих трав,  я  различал  запах
тимьяна,  и конского щавеля,  и овсяницы,  сорванных  мягкими губами  гнедой
кобылы.
     Меня  нелегко  вывести из  себя, тем  более Артуру. Немного помолчав, я
сумел произнести ровным, спокойным голосом:
     - Если  ты находишь, что должен мне что-то сказать, разумеется,  говори
прямо сейчас. Ниниан  мне не просто помощник,  он обещает стать  моим вторым
"я". Если я когда-нибудь служил тебе опорой, Артур, ты сможешь  опереться на
Ниниана, когда меня не станет. Нравится он тебе или нет - хотя почему ты его
невзлюбил,  ты же  его почти  не знаешь?  - но тебе придется принять его как
моего  заместителя. Я же не вечен, а у него есть магический дар. Он и сейчас
обладает силой провидения, и она у него еще возрастет.
     - Знаю. Это  меня  и смущает. - Он отвел глаза, быть  может не выдержав
моего взгляда. -  Разве  тебе не понятно,  Мерлин?  Он обладает провидческой
силой. Ему было видение о Хевиле, а тебе нет. Ты говоришь, что был нездоров,
устал; но когда так  бывало,  чтобы твой бог  считался с  твоей слабостью? И
ведь  то  был  не просто  так,  досужий взгляд в будущее, а  важное видение,
которое без причины  не  ускользнуло  бы от твоих глаз. Благодаря ему  в час
кончины  Кау  я оказался  поблизости,  на  границе  Регеда,  и  мог  оказать
поддержку   Гвартегидду,  тем  самым  предупредив  междоусобицу  среди  этих
драчливых принцев. Так почему же все-таки видение не пришло тебе?
     - Неужели я должен повторять? Я был...
     - Да, ты был нездоров. Но почему?
     Молчание. Издалека налетел верховой ветер, напоенный медвяными запахами
нагорий. Под  его  дыханием пригнулись и  зашелестели травы.  Кобыла  весело
хрупала, пес  прибежал и сед  у ног  хозяина, болтая высунутым языком. Артур
тряхнул головой и приготовился было продолжать, но я опередил его:
     -  Что  ты хочешь  сказать? Нет, молчи. Я  отлично  знаю, о чем ты.  Ты
думаешь, что я взял  к себе в дом  этого неизвестного мальчика, полюбил  его
всем  сердцем, открыл  ему тайны  растительных зелий  и  начатки магии, а он
замыслил захватить  мое  место и  отнять мою силу. Что - кто знает?  -  быть
может, он опаивает меня моими же травами. Так?
     Легкая усмешка покривила его губы, но не просветлила хмурого взгляда.
     - Ты не из тех, кто обходится недомолвками, верно?
     - Я не из тех, кто скрывает правду, особенно от тебя.
     - Но ты ведь не всегда знаешь всю правду, милый мой.
     Почему-то от мягкого тона, каким он это сказал, у меня сжалось сердце в
тяжелом предчувствии.
     -  Согласен,  -  ответил  я, нахмурив брови.  -  И так  как  я не  могу
предположить,  что  тобою  движет  лишь  неясное  подозрение,  мне  остается
заключить, что тебе известно о Ниниане нечто такое, о чем не знаю я. В таком
случае почему бы тебе не уведомить меня и не предоставить мне судить самому?
     - Хорошо. Но только...
     Какая-то перемена в его лице заставила меня проследить за его взглядом.
Он смотрел далеко вниз, туда, где пролегал небольшой овраг с ручьем, бегущим
по дну,  и  купами ив и берез. По ту сторону оврага подымался  зеленый склон
холма,  отгораживавшего  от нас мою усадьбу  Яблоневый  сад.  Что-то голубое
мелькало  между ив; я пригляделся - это был Ниниан, оказывается, он вовсе не
спал,  как  я  думал,  а  присев,  собирал  что-то на берегу  ручья. Вот  он
выпрямился - в руках у него была  целая  охапка зелени.  Там, я  знал, росла
жеруха водная, и дикая мята, и болотная калужница. Ниниан постоял, перебирая
сорванные травы,  потом перепрыгнул через  ручей и  быстро  взбежал вверх по
зеленому склону, так что голубой плащ вздулся у него за спиной, точно парус.
     - Так что же? - спросил я.
     -  Я  хотел  сказать,  почему  бы  нам не спуститься  к ручью? Нам надо
поговорить, а  для этого не обязательно стоять нос  к носу  на вершине горы,
можно устроиться удобнее. Я ведь по-прежнему перед тобой робею, Мерлин, даже
несмотря на то, что уверен в своей правоте.
     - Этого мне вовсе не надо. Давай спустимся, пожалуйста.
     Он потянул гнедую кобылу за узду и повел ее вниз по склону оврага туда,
где над ручьем  столпились деревья, главным  образом березы и две-три старые
узловатые  ольхи, черневшие  в  кустах  жимолости  и куманики.  Одна  береза
недавно упала и белела на  траве, отливая серебром. Король  привязал поводья
кобылы  к молодому  деревцу  и оставил ее щипать траву, а сам  отошел  и сел
рядом со мной на березовый ствол.
     Он сразу приступил к делу:
     -  Этот  Ниниан  рассказывал тебе что-нибудь о  своих родителях?  Об их
доме?
     - Нет. Я не допытывался. Думаю, что он  низкого  рода,  а  может  быть,
рожден вне  брака: и  видом, и речью он  не  походит на крестьянина. А нам с
тобою обоим хорошо известно, каково бывает отвечать на подобные расспросы.
     - Но я не так деликатен, как ты. Он меня еще тогда заинтересовал, когда
я познакомился с ним у тебя в Яблоневом  саду.  А по возвращении с севера  я
навел справки.
     - И что ты узнал?
     - Хотя бы то, что он с первого  дня  тебя обманывал. -  Он стукнул себя
кулаком по колену и горячо продолжал: -  Мерлин,  Мерлин, неужели  ты совсем
ослеплен? Я  бы поклялся, что невозможно так обмануться, но я слишком хорошо
тебя знаю... Даже и сейчас, когда ты вот только что видел его у этого ручья,
неужели ты ничего не заметил?
     - А  что я должен был заметить? Я  думаю, он собирал  ольховую кору. Он
знает, что она у нас  на  исходе, и вон, посмотри,  дерево ободрано. И еще у
него в руках была жеруха водная.
     - Ага! На это  твоей зоркости достало. А вот разглядеть то, что  увидел
бы на твоем месте любой, ну, если не сразу, то уж  через несколько дней,  ты
не  смог!  Я  это  заподозрил  в  первые  же  минуты  тогда  в саду, пока ты
пересказывал мне вещее  видение, стал  разузнавать,  и  так  и оказалось. Мы
сейчас  с тобой  оба  видели одного и того  же человека, бежавшего  вверх по
склону, но ты увидел мальчика, а я - женщину.
     Не помню сейчас, на каком месте его речи я догадался, к чему он клонит.
К середине я словно бы уже давно все знал -  это было  как  жар перед ударом
молнии, как мгновенье тишины после вспышки, наполненное грядущим громом. То,
чего  не увидел премудрый маг  с помощью  божественного дара,  за  несколько
минут  разглядел молодой мужчина, хорошо знакомый с повадками женщин. Он был
прав.  Я мог  только молча дивиться, что так  легко поддался обману. Ниниан.
Маленькая  фигурка  в  тумане,  лицо погибшего мальчика.  Сходство  было так
велико, что я окликнул ее  и  окрестил "мальчиком" и "Нинианом", прежде  чем
она смогла мне хоть что-то возразить. Сказал, что я Мерлин, и предложил ей в
дар секреты  магии и  моего  искусства,  секреты,  которые другая  -  ведьма
Моргауза  -  всю  жизнь  напрасно  пыталась у  меня выманить  , а  эта - я с
готовностью положил свои дары к ее ногам.
     Понятно, почему ей  понадобилось  время на  то, чтобы  все  обдумать  и
устроить,  чтобы  обрезать волосы и изменить платье  и  набраться храбрости,
прежде чем явиться ко  мне в Яблоневый сад. Понятно, почему она не  захотела
жить со мной в доме, а выбрала себе жилье над мастерской, с отдельным входом
из  галереи, и  почему осталась равнодушной к  совершенствам Моры, зато  так
дружески с ней сошлась.  Значит, Мора догадалась? Я отмахнулся от этой мысли
под  наплывом  десятка  других. Как  она быстро  усваивала науку,  перенимая
сначала  со страхом, потом покорно  и  наконец  с восторгом магическую силу,
пусть  и несущую  с собою  такие страдания.  Какой  у нее  был внимательный,
кроткий взгляд, и каждый  жест сдержанно, несмело,  но  выражал преклонение.
Как  она вставала и уходила,  когда я, к слову, бранил женщин за то, что  от
них  столько  беспокойства.   Как  за   пагубную  любовь  поспешила  осудить
Гвиневеру, но не Бедуира.
     Мне живо вспомнилось  ощущение шелковистых