Теперь-то  я  знаю,  что  это  не
соответствовало действительности, но тогда это послужило поводом забыть  о
ней.
     Он посмотрел на меня.
     - Ты понимаешь?
     Я снова кивнул.
     - Возможно, это даже правда, хотя немного в другом смысле, мой  лорд.
Она завещала себя церкви, после того как я достигну определенного возраста
и не буду нуждаться в ней. Христиане называют это обетом.
     - Да? - он задумался. - Как бы там ни было, я больше не писал  писем.
Когда же появились слухи о внебрачном сыне, мне даже в голову  не  пришло,
что он мог быть  моим.  Однажды  сюда  приехал  человек,  глазной  доктор,
который до этого побывал в Уэльсе. Я послал за ним, чтобы расспросить.  Он
подтвердил, что во дворце есть внебрачный сын, такого же возраста,  рыжий,
сын самого короля.
     - Диниас, - подсказал я. - Врач, возможно, даже не видел меня. А меня
держали подальше от посторонних глаз. Правда, иногда мой дед в разговоре с
незнакомцами называл меня своим сыном. У него имелись во  дворце  побочные
дети.
     - Так я и подумал. Поэтому следующий слух о  внебрачном  сыне  то  ли
короля, то ли принцессы я уже не воспринял. История ушла в прошлое, давили
заботы. К тому же я всегда думал, что если она родила бы от меня  ребенка,
то обязательно дала бы мне знать.
     Он умолк, погрузившись в свои собственные мысли. Понимал ли  я  тогда
его - сейчас не  помню.  Позже  разрозненные  части  мозаики  сложились  в
цельную картину. Гордость, помешавшая ей последовать за любимым,  помешала
ей и послать за ним, когда у нее родился ребенок. Та же гордость  помогала
ей держаться в последующие годы. Более того, своим побегом она  выдала  бы
своего возлюбленного, и  тогда  ничто  не  остановило  бы  ее  братьев  от
убийства Амброзиуса прямо при дворе Будека. Зная деда,  можно  утверждать,
что были принесены  страшные  клятвы  отомстить  человеку,  ставшему  моим
отцом. Прошло время, воспоминания стерлись, почти исчезли. Он остался  для
нее мифом. Потом его место заняла другая сильная  любовь  -  священники  и
религия. Остался ребенок, очень похожий на своего отца. Как только ее долг
перед сыном был исполнен, она решила уединиться. Уединения и покоя  искала
она много лет в горной  долине;  подобно  ей,  и  я  выбрал  позже  ту  же
тропинку, ища того же.
     Когда он снова заговорил, я вздрогнул.
     - Очень тяжело тебе пришлось без отца?
     - Достаточно.
     - Ты веришь, что я не знал?
     - Я поверю любому вашему слову, мой лорд.
     - Как сильно ты меня ненавидишь за это?
     Уставившись на свои руки, я медленно проговорил:
     - Внебрачные сыновья и ничейные дети  пользуются  одной  привилегией.
Они свободны представлять своего  отца  кем  угодно.  Можно  выбрать  себе
худшего из худших, лучшего из лучших. В любую минуту вы  можете  придумать
себе нового отца. К тому времени мое положение более-менее прояснилось,  я
видел отца в любом солдате, принце, священнослужителе. Он виделся мне и  в
любом мало-мальски привлекательном рабе королевства Южный Уэльс.
     Амброзиус повторил свой вопрос, обращаясь ко мне очень нежно.
     - Теперь ты видишь его в действительности, Мерлин Эмрис. Скажи же, ты
ненавидишь меня за выпавшую тебе долю?
     Я ответил, не поднимая головы и не отводя глаз от огня.
     - В детстве я мог выбирать отца, имея в  распоряжении  весь  мир.  Из
всех я выбрал бы вас, Аурелий Амброзиус.
     Тишина. В камине пульсировало пламя.
     - В конце концов, какой мальчишка не выбрал бы  себе  в  отцы  короля
всей Британии? - добавил я, пытаясь свести все к шутке.
     Он твердой рукой отвернул мою голову от камина.
     - Что ты сказал? - спросил он резко.
     - Что сказал? - заморгал я. - Я сказал, что выбрал бы вас.
     Его пальцы впились мне в подбородок.
     - Ты назвал меня королем всей Британии.
     - Разве?
     - Но это...  -  Он  запнулся.  Его  глаза  прожигали  меня  насквозь.
Амброзиус отпустил руку и выпрямился.
     - Ладно, пускай. Если это на самом деле так, то бог напомнит об  этом
еще раз. - Он улыбнулся мне. - Сказанное имеет  значение  лишь  постольку,
поскольку исходит от тебя. Не всякому человеку доведется услышать подобное
от взрослого сына. Кто знает, может, оно к лучшему, встретиться взрослыми,
когда у каждого есть, что предложить другому. Человеку,  чьи  дети  всегда
рядом, невозможно увидеть себя в их лице, как довелось мне.
     - Я так похож?
     - Говорят. Я вижу в тебе Утера и понимаю, почему говорят, что ты мой.
     - Но он сам этого, похоже, не  заметил.  Он  сильно  рассердился  или
только испытал облегчение, узнав, что я не ваш наложник?
     - Ты и об этом знаешь? - Он искренне удивился. -  Если  бы  он  думал
иногда мозгами, он бы выиграл от этого. А так мы ладим  довольно  неплохо.
Он занимается одним, я - другим. И говоря  откровенно,  быть  ему  королем
после меня, если я...
     Он запнулся на последнем слове. Возникла неловкая тишина.
     - Извини меня. - Он разговаривал со мною  на  равных.  -  Не  обдумал
сказанное. Слишком привык к мысли, что у меня нет сына.
     Я поднял глаза.
     - То, что вы имеете в виду - правда.  По-моему,  так  считает  и  сам
Утер.
     - Если ты смотришь на это моими глазами, тогда мне придется легче.
     - Не  представляю  себя  королем.  Даже  на  половину,  на  четверть.
Возможно, мы вместе с Утером заменим вас, когда вы уйдете. Он так  здоров,
что лучше некуда, так вы говорите?
     Но  Амброзиус  не  улыбнулся.  Его  глаза  сузились,  и  взгляд  стал
неподвижным.
     - Приблизительно так я и думал. Что-то вроде этого. Догадался?
     - Нет, сэр. Откуда? - Я  выпрямился.  -  Вы  предполагали  найти  мне
именно такое применение? Теперь-то понимаю, почему  меня  держали  в  этом
доме  и  относились  по-королевски.  Хотелось  верить,  что  вы  на   меня
рассчитываете, что я могу  быть  вам  полезен.  Белазиус  сказал,  что  вы
используете  каждого  человека  по  его  способностям.  Если  из  меня  не
получится воина, я все равно вам пригожусь. Это правда?
     - Совершенно верно. Я чувствовал это, хотя и не знал, что  ты  можешь
оказаться моим сыном. Но когда ночью в поле увидел тебя и услышал разговор
с Утером... В твоих глазах блуждали видения, и от тебя исходила сила. Нет,
Мерлин, из тебя не получится ни короля,  ни  даже  принца  в  человеческом
понимании. Но  когда  ты  вырастешь  и  станешь  человеком,  любой  король
посчитает за счастье иметь тебя рядом, и тогда он уверенно  будет  править
миром. Теперь понимаешь, почему я послал тебя учиться к Белазиусу?
     - Он очень ученый человек, - осторожно оценил я.
     -  Он  продажен  и  опасен,  -  прямо  и  четко  охарактеризовал  его
Амброзиус. - Однако он мудр и  умен,  много  путешествовал.  Его  опыт  не
постичь в Уэльсе. Учись у него. Но я не  говорю  -  следуй  за  ним.  Есть
места, где ты не должен с ним появляться. Но учиться - учись.
     Я посмотрел на него и кивнул.
     - Вы знаете о нем. - Мои слова прозвучали не как вопрос,  а  уже  как
вывод.
     - Он служитель старой религии. Да.
     - И вы не против?
     - Я не  могу  позволить  себе  разбрасываться  ценными  инструментами
потому, что мне не нравится их форма. Он полезен, и я  его  использую.  Ты
будешь делать то же самое, если хватит мудрости.
     - Он хочет взять меня на следующую встречу.
     Амброзиус вопросительно поднял брови, но ничего не сказал.
     - Вы запрещаете?
     - Нет. Ты пойдешь?
     - Да, - медленно ответил я, серьезно обдумывая каждое  слово.  -  Мой
лорд, если вы ищете... что ищу я, то приходится бывать в необычных местах.
Люди не  могут  смотреть  на  солнце,  они  лишь  видят  его  отражение  в
предметах, расположенных на земле. Если солнце отражается в луже,  то  все
равно видно, что это солнце. Что бы там ни было, я его найду.
     Амброзиус улыбнулся.
     - Вот видишь?  Тебе  и  охрана  не  нужна,  разве  что  Кадал.  -  Он
расслабленно оперся на стол, сдвинувшись на краешек стула. -  Она  назвала
тебя Эмрис. Дитя  света.  Бессмертный.  Божественный.  Ты  знал,  что  это
значит?
     - Да.
     - А знал ли ты, что это и мое имя?
     - Мое имя? - вопрос прозвучал совсем глупо.
     Он кивнул.
     - Эмрис... Амброзиус. Одно и то же слово.  Она  назвала  тебя  в  мою
честь: Мерлинус Амброзиус.
     Я уставился на него.
     - Да... конечно. Мне и в голову не приходило. - Я рассмеялся.
     - Почему ты смеешься?
     - Из-за имени. Амброзиус - принц света. Она говорила  всем,  что  мой
отец был принцем тьмы, Люцифером. Слышал даже посвященную этому  песню.  У
нас, в Уэльсе, складывают песни обо всем подряд.
     - Когда-нибудь ты мне споешь ее. - Внезапно он  охладел.  -  Мерлинус
Амброзиус, дитя света, погляди на огонь и скажи, что ты видишь сейчас?
     Когда я, пораженный, взглянул на него, он требовательно повторил:
     - Именно сейчас, до того, как  погаснет  огонь,  пока  тобою  владеет
усталость. Смотри на огонь и говори. Что будет с Британией?  Что  случится
со мной? Что случится с Утером? Сослужи мне службу, сын мой. Говори.
     Но бесполезно. Я уже оглянулся, пламя угасало.  Сила  покинула  меня.
Осталась комната, в которой разговаривали двое. Но я любил  его  и  вернул
взгляд на угли. Установилась полная тишина, нарушаемая лишь  постукиванием
охлаждающегося металла.
     - Мне не видно ничего, кроме угасающего в камине огня и кучи  тлеющих
углей.
     - Продолжай.
     Я весь покрылся потом. Потекли капли с носа, под мышками, на  животе.
Я свел бедра, крепко до боли сжал руки.
     В висках болезненно застучало. Я встряхнул  головой  и  посмотрел  на
Амброзиуса.
     - Бесполезно, мой лорд. Сожалею, но это бесполезно. Не  я  приказываю
богу, а он мне. Возможно, что когда-нибудь я смогу действовать  по  своему
желанию, но  сейчас  видение  или  приходит  само  собой,  или  вообще  не
появляется.
     В мольбе я протянул руки, пытаясь объяснить.
     - Это подобно ожиданию солнца,  которое  должно  вот-вот  показаться.
Неожиданно подует ветер, облака разойдутся  и  становится  светло.  Иногда
полностью,  иногда  частично.  Я  вижу  лишь  отдельные  лучи  -  колонны.
Когда-нибудь мне будет принадлежать весь храм. Но не сейчас.
     На меня навалилось изнеможение.
     - Извините, мой лорд. Я бесполезен для вас. У вас пока нет пророка.
     - Нет, - устало ответил Амброзиус. Он обнял меня, притянул к  себе  и
поцеловал. - Всего лишь сын, который не ужинал и устал. Иди спать, Мерлин,
и спи без снов. У тебя хватит времени для видений. Спокойной ночи.


     Той ночью меня не посетили видения, но приснился сон, о котором я  не
стал рассказывать Амброзиусу. Мне  приснилась  пещера  на  склоне  горы  и
идущая к ней в тумане девушка по имени Ниниана. У пещеры ее ждал  человек.
Однако лицо Нинианы не было похоже на лицо моей матери, а у  пещеры  стоял
не Амброзиус. Это был старик, и у него было мое лицо.




                           КНИГА ТРЕТЬЯ. ВОЛК


                                    1

     Я провел в Британии с Амброзиусом целых пять лет. Оглядываясь  сейчас
на прожитые годы, надо сказать,  что  многое  исказилось  в  моей  памяти.
Представьте  себе   человека,   который   взялся   восстанавливать   давно
разрушенную мозаику.  Кое-что  я  вспоминаю  без  труда,  в  красках  и  с
подробностями; другое,  как  картина,  покрытая  пылью  времен,  но  более
важное, словно затянуто дымкой. Места мне вспоминаются  всегда  отчетливо,
иногда настолько, что представляю себя ходящим по  ним.  Если  бы  у  меня
хватило сил собраться, привлечь свое былое могущество, я смог бы  спокойно
воссоздать их, подобно тому, как в те далекие годы я описал для Амброзиуса
Танец исполинов.
     Эти воспоминания так же ясны, как и мысли, посещавшие меня, чего я не
могу сказать о людях. Я ворошу свою память,  и  мне  становится  интересно
временами, не путаю ли я Белазиуса с Галапасом, Кадала с Сердиком,  одного
из бретонских военных командиров с военачальником моего деда в Маридунуме,
пытавшегося сделать из меня воина. Он считал, что  даже  внебрачный  принц
должен желать искусно владеть холодным оружием.
     Когда же я начинаю писать об Амброзиусе, он словно оказывается рядом.
И сейчас он будто со мной. Его выхватывает из  темноты  свет.  Моя  первая
морозная ночь в Малой Британии. Я вижу тяжелые очертания человека в шлеме,
твердый взгляд его глаз, нахмуренные брови.  На  выражение  лица  наложила
отпечаток  всепоглощающая  непреклонная  воля,  на  целых   двадцать   лет
приковавшая его взор к закрытому для него королевству. Двадцать лет у него
ушло, чтобы из ребенка вырасти в Идущего, создать, невзирая на бедность  и
слабость, ударные силы, ждущие своего часа.
     Сложнее писать о Утере. Точнее, сложно писать о  Утере,  так  как  он
остался в прошлом, стал  частью  истории,  завершившейся  много-много  лет
назад. Я представляю его ярче, чем Амброзиуса. Но не в темноте.  Здесь,  в
темноте, находится часть меня, которая была Мирдином. Часть  меня,  бывшая
Утером, подвластна свету.  Она  охраняет  берега  Британии,  следуя  моему
замыслу, замыслу, показанному мне Галапасом в один  из  солнечных  дней  в
Уэльсе.
     Но это, конечно, уже не  Утер.  Я  пишу  не  о  нем,  а  о  человеке,
объединившем всех нас, вместе взятых,  -  Амброзиусе,  давшем  мне  жизнь,
Утере, трудившемся со мной, о себе, который нашел Утеру применение -  дать
Британии Артура.
     Время от времени из Британии приходили известия, а вместе  с  ними  и
вести из дома, попадавшие к нам от Горлуа из Корнуолла.
     Похоже,  что  после  смерти  моего  деда  Камлак  не   стал   спешить
откалываться от своего родственника  Вортигерна.  Ему  требовалось  больше
уверенности,  прежде  чем  поддержать  "партию  молодых",  как   окрестили
группировку Вортимера. Вортимер едва не пошел на открытый  мятеж,  и  было
ясно, последний рано или поздно начнется. Король Вортигерн оказался  снова
между оползнем и потопом. Для того  чтобы  остаться  королем  бриттов,  он
должен был обратиться за помощью к соотечественникам жены - саксонки.  Год
от года саксы-наемники выдвигали все новые требования. Страна находилась в
расколе и истекала кровью под бременем того,  что  люди  открыто  называли
"саксонским террором". На западе все это  проявлялось  особенно  наглядно.
Люди оставались там свободными, и для мятежа не  хватило  лишь  настоящего
лидера. Положение Вортигерна становилось  столь  отчаянным,  что  (вопреки
своим расчетам) ему постоянно приходилось перебрасывать  войска  с  запада
под командование Вортимера и его братьев. Уж  в  них-то  не  было  примеси
саксонской крови.
     Сообщений о матери не поступало, кроме известий, что она находится  в
монастыре в безопасности. Амброзиус не передавал ей посланий. Если  бы  до
нее дошло, что с Графом Британии находится некий  Мерлинус  Амброзиус,  то
она все поняла бы. Но письмо  или  послание  от  противника  короля  могло
лишний  раз  подвергнуть  ее  жизнь  опасности.  Она  узнает,  -   говорил
Амброзиус, - и достаточно скоро.
     В действительности же до этого момента оставалось еще пять лет, но...
время стремительно летело. Когда в  Уэльсе  и  Корнуолле  стали  назревать
события, Амброзиус ускорил свои приготовления. Если уж  народу  на  западе
потребуется лидер, то у него были все намерения стать таковым. Он выждет и
позволит Вортимеру  стать  тем  клином,  которым  они  с  Утером  расширят
образовавшуюся  трещину.  Тем  временем  обстановка   в   Малой   Британии
нагнеталась. К Амброзиусу обращались все с новыми и  новыми  предложениями
дать войска, заключить  союз.  Округа  сотрясалась  от  топота  лошадей  и
марширующих людей. В кварталах инженеров и оружейников до поздней ночи  не
смолкал перезвон. Люди старались за одно и то же время сделать два  оружия
вместо одного. Приближался решающий момент. Когда он  наступит,  Амброзиус
должен быть во всеоружии, без намеков на поражение.
     Человеку нельзя потратить полжизни на создание смертоносного копья  и
потом потерять его,  бросив  наугад  в  ночную  тьму.  Не  только  люди  и
средства, но время, настрой и даже ветер  должны  помочь  ему.  Сами  боги
должны открыть перед ним ворота. Именно для этого они  и  послали  меня  к
нему.  Я  вовремя  предстал  перед  ним  со  словами  победы  и   видением
непобежденного бога, которое убедило его и, что еще важнее, находившихся с
ним воинов, что приближается наконец тот час,  когда  они  смогут  нанести
победный удар. К своему страху я обнаружил, что он меня ценил.
     Будьте уверены  -  я  больше  никогда  не  спрашивал  его,  какое  он
собирается найти мне применение. Он сказал об этом без обиняков. Терзаемый
гордостью, страхом и желанием, я старался познать  все,  чему  мог  вообще
быть научен, сделать себя доступным силе, которая была единственным, что я
мог дать ему. Если он ожидал иметь под рукой  готового  пророка,  то  ему,
вероятно, пришлось разочароваться. В прошедшем периоде времени я не  видел
ничего особенного. Знание, по-моему, препятствует предвидению. Это же было
временем познания. Я учился у Белазиуса, пока не превзошел его, научившись
делать то, чего он никогда не умел, -  применять  расчеты.  Для  Белазиуса
расчеты являлись видом искусства, для меня таковым было пение. Долгие часы
я проводил в квартале инженеров, пока меня оттуда не  вытаскивал  ворчащий
Кадал. Такие занятия, говорил  он,  позволяют  водить  компанию  только  с
банной прислугой, не больше. Я записал на память  всю  медицинскую  науку,
которую преподал мне Галапас,  добавив  кое-что  из  практического  опыта,
который приобрел, помогая  военным  медикам.  Я  обладал  полной  свободой
перемещений по городу и лагерю. Используя имя Амброзиуса, я,  как  молодой
волк, наслаждался имеющейся свободой. Учился я  и  у  каждого  встречного.
Вглядывался, как обещал, в свет и тьму, в  солнечный  свет  и  неподвижную
воду. Побывал с Амброзиусом в святилище Митры у фермы и  с  Белазиусом  на
лесных  сборищах.  Мне  даже  позволили  присутствовать   на   совещаниях,
проводившихся Графом со своими командирами, хотя никто не питал иллюзий  в
отношении моих скудных военных способностей. Если только,  сказал  однажды
насмешливо Утер, он не вознесется над нами, подобно Джошуа, и не придержит
солнце, дав поработать нам на полную катушку.  Но  шутки  в  сторону.  Для
людей он нечто среднее между посланцем Митры и осколком священного креста.
Не при вас будь сказано, брат, но он принесет больше пользы, стоя на холме
в качестве талисмана удачи, нежели на поле боя, где он  не  продержится  и
пяти минут. Он мог бы выразиться и похлеще, учитывая,  что  в  шестнадцать
лет я забросил  ежедневные  упражнения  в  фехтовании,  дававшие  человеку
необходимый минимум навыков самозащиты. Узнав об этом, отец  рассмеялся  и
ничего не сказал. Уже тогда он, в отличие от меня, знал,  что  я  способен
защитить себя по-своему.
     Итак, я учился у всех.  У  старух,  собиравших  растения,  паутину  и
водоросли  на  лекарства,  у  бродячих  торговцев,  у  лекарей-шаманов,  у
ветеринаров, предсказателей, священнослужителей. Я слушал разговоры воинов
у таверн, речи командиров  в  отцовском  доме,  мальчишескую  болтовню  на
улицах. Но существовала одна вещь, о которой я  не  знал  ничего.  К  тому
времени, когда я в 17 лет покинул Малую Британию, для меня  загадкой  были
женщины. Когда я задумывался о них, что  происходило  довольно  часто,  то
говорил себе, что у меня мало времени, впереди жизнь, а  сейчас  предстоят
дела поважнее. Сейчас мне кажется, правда заключалась  в  том,  что  я  их
боялся. Я ушел с головой в работу. Страх же, я думаю с высоты сегодняшнего
дня, шел от бога.
     Я ждал и занимался своим делом, заключавшимся, как я думал  тогда,  в
том, чтобы служить моему отцу.
     Однажды я,  как  обычно,  посетил  мастерскую  Треморинуса,  главного
инженера, учившего меня всему, что знал сам. Он  отвел  мне  в  мастерской
место и дал