л. А тут вдруг Мерлин едет по-над озером. Он меня увидел и окликнул. -
Она помолчала. - Остальное, я думаю, тебе известно.
     - Да. И когда случай - или бог, скажешь ты,  если ты  и вправду ученица
Мерлина, -  распорядился  так, что Мерлин принял тебя  за мальчика Ниниана я
позвал к себе в ученики, об остальном позаботилась уже ты сама.
     Она опустила голову.
     - Сначала, когда он заговорил, я ничего не поняла. Это было как сон.  И
только потом уже  мне  стало ясно, что  он принял меня за мальчика, которого
знал раньше.
     - Как  же тебе  удалось  в конце концов вырваться из святилища?  Что ты
сказала Владычице алтаря?
     -  Сказала,  что  призвана  к высшему  служению.  И объяснять ничего не
стала, пусть думает, что  я возвращаюсь  в отчий дом. Кажется, она подумала,
что мне приказано вернуться  на  Речные острова, чтобы сделаться женой моего
кузена, который  сейчас там правит. Она не спрашивала. Но препятствовать мне
не стала.
     Еще  бы,  подумал  я;  властная  дама была  только рада  избавиться  от
ученицы,  которая обещала  в  будущем затмить ее.  Среди  послушниц в  белых
одеждах эта юная волшебница, должно быть, сияла, как алмаз в воске.
     У  меня  за  спиной  зяблик  снова  спрыгнул с  яблони на  подоконник и
попробовал пропеть отрывок  своей песенки. Но, кажется, ни Артур, ни Вивиана
не слышали его. Вопросы Артура приняли теперь новое направление:
     - Тебе обязательно нужно пламя для твоих видений или же ты, как Мерлин,
можешь все увидеть в капле росы?
     - Я увидела Хевиля в росинках.
     -  И не ошиблась. Что ж. Похоже, что ты уже обладаешь толикой настоящей
магической силы. Здесь  нет огня,  но не подсмотришь  ли  ты и не скажешь ли
мне, нет ли для меня еще какого-нибудь предостережения?
     - Видения не открываются мне по заказу.
     Я прикусил губу. Вот так же говорил  и я в  молодости  -  самоуверенно,
пожалуй, даже высокомерно. Артур это тоже заметил. И уважительно произнес:
     -  Прости.  Мне следовало это  знать. Он встал и  потянулся  за плащом,
который я  бросил на кресло. Поступившись своим достоинством,  она поспешила
ему помочь. Артур обратился ко мне со словами прощания. Но я почти ничего не
слышал.  Мое собственное  достоинство  сильно  пострадало:  я  растерялся  и
впервые в жизни не знал, что ответить.
     Король  был уже  в  дверях. Солнце  высветило  его  силуэт  и отбросило
колеблющуюся тень обратно, между мною и ею. Драгоценные изумруды  на рукояти
меча Калибурна вспыхнули яркими искрами.
     -  Король  Артур!  -  вдруг  позвала  Вивиана.  Он  обернулся. Если  ее
высокомерный тон и покоробил его, он не показал виду.
     А она произнесла:
     - Когда твоя сестра леди Моргана прибудет  в Камелот, спрячь понадежнее
свой меч Калибурн и остерегись предательства.
     Он удивленно посмотрел на нее и резко спросил:
     - Как я должен это понять?
     Она молчала, охваченная замешательством, словно сама дивясь собственным
словам. А потом вскинула недоуменно ладони - как пожала плечами:
     - Не знаю, господин. Только то, что я сказала. Прости.
     - Ну что ж...
     Артур,  вздернув брови,  посмотрел  через ее  голову на  меня,  в  свою
очередь пожал плечами и вышел.
     Тишина  в  комнате,  такая  долгая,  что  зяблик  успел  перепорхнуть с
подлокотника на стол, где почти не тронутый стоял наш завтрак.
     - Вивиана, - позвал я.
     Тогда она подняла взор, и я убедился, что она, без трепета беседовавшая
с королем, боится моего взгляда. Я улыбнулся, и, к моему удивлению, ее серые
глаза наполнились слезами.
     Я протянул к ней руки. Наши пальцы соприкоснулись. В конце концов слова
оказались не нужны. Мы не слышали, как проскакал вниз по склону холма король
на  своей гнедой кобыле и как много позже возвратилась с базара Мора и нашла
на столе несъеденный завтрак.




      * Книга 4. БРИН МИРДДИН *


     1
     Так под конец жизни  я обрел новое  счастье. Это было начало любви -  и
для нее, и для  меня. Ибо я был неопытен, а  она, с детства  предназначенная
стать одной из дев озера, о любви никогда и не помышляла. Но нам было вполне
довольно того,  чем  мы  владели.  Она,  хотя  и  много моложе  меня, ходила
умиротворенная и счастливая, я же,  мысленно браня  себя старым, выжившим из
ума глупцом, достойным всяческого осмеяния, в глубине души сознавал, что все
это  неправда: меня  и  Вивиану соединили  узы  более прочные, чем связывают
самые  идеальные пары в расцвете  молодости  и  силы.  Мы были  -  одно.  Мы
дополняли друг  друга, как ночь и день, как тьма и заря, как солнце  и тень.
Заключая друг друга  в объятья, мы переносились в запредельные области жизни
, где сливаются противоположности, образуя новое единство, но не телесное, а
духовное, плод общения душ, как и наслаждения плоти.
     Мы не поженились. Оглядываясь назад, я вспоминаю, что нам даже в голову
не приходило  скрепить таким образом наш  союз - непонятно было,  по канонам
какой религии можно освятить наш брак, да и не  существовало уз прочнее тех,
что  нас связывали.  Проходили дни и ночи,  и мы сближались теснее и теснее,
словно отлитые  в одну форму:  просыпаясь утром, мы были уверены, что видели
один и тот же сон; встречаясь вечером, знали друг о друге, кто чем занимался
в течение дня. И при  этом, думалось мне, у каждого из  нас  были еще и свои
отдельные источники радости -  я смотрел, как она  набирает магическую силу,
словно могучая молодая птица, впервые расправляющая крылья для полета; а она
упивалась своей  возрастающей  силой и при этом сознавала, с любовью, но без
жалости, что одновременно с этим моя сила меня покидает.
     Так  пролетел месяц  июнь. Наступил  разгар лета. Замолчала  кукушка, в
лугах, вея медвяным  духом,  зацвела  таволга,  над голубыми  незабудками  и
лавандой целый день хлопотливо жужжали пчелы.
     Однажды  Вивиана велела  усердному  Варро оседлать  ее  рыжего конька -
Артур  преподнес ей  его в подарок,  -  поцеловала  меня и  уехала в сторону
озера. К  этому времени  все уже, конечно, знали,  что бывшая  служительница
Богини живет у Мерлина  в усадьбе Яблоневый сад. И, разумеется, разговорам и
пересудам, подчас  самым злобным, не было  конца:  что  это толкнуло молодую
красивую девушку  в постель  к престарелому волшебнику?  Но Верховный король
прилюдно  объявил  и   всячески   подчеркивал  дарами   и  посещениями,  что
покровительствует  нам,  так  что  даже  Владычица  алтаря  не  отваживалась
захлопнуть  двери перед отступницей и, наоборот, встречала  ее гостеприимно,
втайне надеясь,  как со  смехом рассказывала  мне моя возлюбленная, получить
доступ к иным из секретов Мерлина.  Вивиана  нечасто  покидала Яблоневый сад
ради того, чтобы побывать на острове или  в Камелоте, но можно понять, что в
эти  первые месяцы  обретенная  сила и  новое положение слегка вскружили  ей
голову, и как новобрачная рада покрасоваться перед бывшими подружками, так и
Вивиану, насколько я мог понять, тянуло повидаться еще и еще раз с  молодыми
служительницами  Богини.  При  дворе в  Камелоте она до сих  пор без меня не
появлялась ни  разу, и  я  понимал то, о чем она  умалчивала: что  даже  при
открытом покровительстве короля  она  не  уверена в  радушном  приеме. Но на
острове  она бывала,  и на этот  раз,  как  она сказала  мне,  ей предстояло
договориться  о черенках кое-каких растений  из  сада,  разбитого у  святого
источника.  Обратно  она  обещала  быть к  вечеру. Я  проводил  ее, проверил
содержимое моей  сумки с лекарствами и,  надев соломенную  шляпу от  солнца,
отправился  навестить   одну   больную,   выздоравливавшую  после   приступа
лихорадки. Шел, и  на душе  у меня было легко и весело. День был  ясный,  но
прохладный,  с голубого  неба,  как струйка прозрачной  воды, лилась песенка
жаворонка.  Я перевалил  через  гребень холма  и стал спускаться  по  тропе.
Справа  и слева меня теснили кусты дрока, полыхающие золотыми цветами. Среди
высоких  чертополохов, мелодично посвистывая, порхала стайка щеглов. Ветерок
дышал запахом тимьяна.
     И это  -  все, что  я  запомнил. А потом  -  мне показалось,  что через
мгновенье,  - я  увидел, что стоит  ночь, на небе сияют звезды, мерцая,  как
острия, вонзающиеся  в  глаза и в мозг. Я лежал  навзничь на траве и смотрел
прямо вверх. Вокруг темнели и горбились  кусты дрока,  и  постепенно, словно
чувства  возвращались ко мне из безграничной дали, я ощутил руками и плечами
уколы их шипов. В каплях росы отражался звездный свет. Кругом царила тишина,
казалось,  природа  затаила  дыханье.  Но потом  вверху, у меня над головой,
загорелось  еще одно острие света. Ночь  озарилась.  К этому  разгорающемуся
светочу устремились звезды со всего неба, как металлическая пыль к  магниту,
как пчелы  к  улью, покуда  на всем небе не  осталось  другого  огня. Сияние
слепило глаза. Не  в силах шевельнуться,  я лежал,  как последний человек на
вершине мира, и следил за летучей звездой. Невыносимо яркая,  она стронулась
с  места и, набирая скорость,  словно брошенная  в  небо  пылающая  головня,
пролетела  от зенита к краю земли, развернув позади себя хвост  света в виде
огромного дракона...
     И тут я услышал чей-то голос:
     - Дракон! Дракон! Я вижу дракона, падающего с неба!
     Это кричал я сам.
     А потом огонь, и чьи-то  руки, и лицо Вивианы,  такое  бледное в  свете
фонаря; позади нее - Варро  и  еще  какой-то отрок, в котором я смутно узнал
пастушка, пасшего овец на холме. Раздались голоса: "Он умер?", "Нет, скорее,
укройте  его. Ему холодно",  "Он  умер, госпожа",  "Да  нет  же!  Никогда не
поверю! Делайте, что вам говорят!". И с душевным волнением:
     "Мерлин! Мерлин!"  А  мужской  голос  в страхе произнес: "Кто осмелится
сказать королю?"
     После этого  пробел -  и я в  своей постели, на языке  вкус разогретого
вина с  подмешанными к нему травами; потом опять долгий  пробел, на этот раз
означающий сон.
     * * *
     Теперь  мы подходим  к той  части  моей  хроники, которую мне  особенно
трудно излагать.  Знаменовало ли  появление кометы  с хвостом  дракона конец
волшебной  силы Мерлина (как  утверждали  в народе) или  нет, я знаю только,
оглядываясь  теперь  назад,  на  недели  и  даже  месяцы,  - что мне  самому
непонятно, во сне или наяву происходило сохранившееся у меня в памяти. В тот
год  я путешествовал с Вивианой.  И  сейчас у  меня перед глазами проплывают
картины,  точно  отражения в воде,  - неясные, повторяющиеся, пропадающие от
удара  веслом по  зеркалу вод.  Так же бывает и  когда  засыпаешь  - один за
другим проходят перед мысленным взором зыбкие образы, воспоминания,  похожие
на сон, и сны, правдоподобные, как явь.
     Мне и сейчас стоит  только смежить веки, и я вижу Яблоневый сад в лучах
солнца: серебрятся  лишайниками  старые стволы  деревьев, на  ветках,  точно
лампы, наливаются зеленые  плоды и воздух в высоких стенах сада густо напоен
ароматами  лаванды, шалфея  и шиповника. На склоне  холма позади башни  вижу
терновые  деревья,  эти  странные  растения,  зимой  покрывающиеся  цветами,
тычинки  которых похожи на  ноготки.  Вижу распахнутую дверь, где  на пороге
однажды робко встала Вивиана, тонкая фигурка, обведенная  светом дня, словно
нежный  призрак утонувшего  мальчика, быть  может  еще  больше ее одаренного
магической силой.  И  вижу самый  "призрак" -  мальчика Ниниана,  чей  образ
постоянно присутствует в  моих воспоминаниях об  усадьбе на  холмах рядом  с
образом тоненькой девушки, сидящей на солнце у моих ног.
     Наверное, неделю после припадка, случившегося со мною на вершине холма,
я  провел,  недвижно  сидя  на каменной скамье в  саду, - не по слабости,  а
подчиняясь настояниям Вивианы.  К тому же мне  нужно было время,  чтобы  все
обдумать.
     Наконец, однажды вечером, в теплые летние  сумерки, я позвал ее к себе.
Она устроилась,  как обычно, на подушке у моих ног. Голова ее  касалась моих
колен, а моя  рука гладила густые  мягкие волосы.  Они успели  отрасти и уже
доставали до лопаток. Я что ни  день продолжал дивиться собственной слепоте:
как я  мог не  видеть плавных изгибов ее  тела  и нежных  линий  горла, лба,
запястья?
     - Ты много трудилась всю эту неделю.
     -  Да, -  ответила  она.  - По  хозяйству.  Срезала  травы в  огороде и
связывала в пучки для просушки.
     - А я пребывал в бездействии, пока ты работала. Но я думал.
     - О чем?
     - Среди прочего о Брин Мирддине. Ты там никогда не была. И я думаю, что
до исхода лета мы с тобой должны оставить Яблоневый сад и...
     - Оставить Яблоневый сад? - Она отшатнулась от моих колен и  с тревогой
заглянула мне в лицо. - Ты что же,  хочешь опять поселиться в Брин Мирддине?
Хочешь, чтобы мы с тобой жили там?
     Я засмеялся.
     - Ну нет. Не представляю себе этого. А ты?
     Она снова прислонилась к моим коленям и потупила голову. И  проговорила
глухо после минутного молчания:
     - Я не знаю. Мне ни разу,  даже во сне, не открывался твой прежний дом.
Но ты говорил, что умрешь там. Ты к этому?
     Я протянул руку и опять погладил ее волосы.
     - Верно, я говорил,  что  так  будет.  Но мне еще  не  было  знака, что
подходит срок. Я чувствую себя превосходно, лучше, чем все последние месяцы.
Но  взгляни на это с  другой стороны когда  моя жизнь кончится, твоя  должна
начаться.  А  для  этого  ты  должна, как некогда я, провести  один  день  в
кристальном гроте видений. Ты ведь знаешь. Мы беседовали об этом.
     - Да, я знаю, - по-прежнему с сомнением в голосе подтвердила она.
     - Ну так вот, - бодро продолжал я. - Мы приедем в Брин Мирддин, но  это
будет  в  самом  конце  нашего  путешествия. А  сначала проедемся  по другим
местам, повидаем разные разности. Я хочу побывать с тобою там, где протекала
моя  жизнь,  и показать тебе  то, что пришлось видеть мне.  Все,  что я  мог
рассказать, я уже тебе рассказал; теперь я хочу, чтобы ты увидела все, что я
могу тебе показать. Поняла?
     -  Кажется. Ты  хочешь  подарить мне итог своей  жизни,  чтобы я на нем
возвела здание своей жизни.
     - Именно так. Для тебя - камни в основание будущего, для меня - жатва и
венец.
     - А после, когда я получу все? - понурясь, спросила она.
     - Тогда посмотрим. - Я с улыбкой потрепал ее по голове. - Не огорчайся,
дитя,  отнесись  ко  всему  легко. Это  будет  свадебное  путешествие,  а не
похоронная  процессия. Наша поездка  хоть  и имеет цель, но будем считать ее
увеселительной.  Так  и договоримся. Мысль  эта  у  меня уже  давно,  она не
осенила меня вдруг, во время последней  болезни. Мы  были счастливы  с тобой
здесь, в Яблоневом саду, и будем, конечно, счастливы еще, но ты молода, и не
дело  тебе сидеть год за годом на одном месте,  сложив  крылья. И потому  мы
отправляемся в путешествие. Может быть, я только потому и хочу показать тебе
места,  которые я  знал  я  любил, что я их знал и любил,  и  никаких других
причин тут нет.
     Она вскинула голову  и  взглянула на меня с облегчением. Глаза ее опять
сияли. Она была молода.
     - Вроде паломничества?
     - Можно и так сказать.
     - То есть Тинтагел, и Регед, и место, где ты нашел меч, и озеро, где ты
его спрятал и хранил для Артура?
     - Не только это.  Мы еще  должны  побывать с  тобой в Бретани за морем,
помилуй нас бог. Моя жизнь и жизнь Верховного короля (а значит, и твоя тоже)
повязаны с этим  славным мечом. Я покажу тебе,  где мне впервые явился бог и
принес знамение меча.  А потому мы отправимся скоро, пока море спокойно, ибо
через месяц могут начаться штормы.
     Она поежилась.
     - Тогда лучше поедем прямо сейчас. - И вдруг, вся преобразившись, стала
просто юной женщиной, которая предвкушает интересное  путешествие  и  думает
только  об этом:  -  Тебе  придется  взять меня  с  собой в  Камелот,  а мне
совершенно нечего надеть...
     На следующий день  я  передал  поручение гонцу  Артура,  и  в  недолгом
времени Артур сам прибыл ко мне, чтобы сообщить, что эскорт и корабли готовы
и ждут, и мы можем отправляться в путь.
     Мы  отплыли от  острова  в  исходе  июля. Король с королевой прибыли  в
гавань, дабы проводить нас  в плаванье. А за море с нами отправлялся Бедуир.
В лице  его отражалась смесь горя и облегчения  - точно  человек, у которого
насильно  отняли  привычный  дурман,  он понимал, что  сладкий яд  сулит ему
гибель, но все равно тянулся  за  ним  денно и нощно. Бедуиру были  поручены
Артуром депеши  для его кузена Хоэля, короля  Бретани, так что бедный рыцарь
должен был сопровождать нас до самой столицы Хоэля - до города Керрека.
     Когда  мы приехали на  пристань, корабль  еще стоял под  погрузкой,  но
скоро все работы были кончены, и Артур пожелал нам доброго пути, наказав при
этом Вивиане, чтобы "заботилась о нем хорошенько", а я поневоле вспомнил то,
другое плаванье, которое я проделал  некогда  с младенцем Артуром на руках у
кормилицы и  как меня под младенческие  вопли  торжественно встречали на том
берегу слуги Хоэля. Потом Артур поцеловал  Бедуира, всем видом выражая  одну
лишь сердечную дружбу, а Бедуир,  обнимая  его, пробормотал что-то и  только
после  этого  обратился  с  прощальным  поклоном с королеве. Королева стояла
подле короля и улыбалась с полным самообладанием: она слегка прикоснулась  к
руке Бедуира, безмятежным, ровным голосом проговорила: "Счастливого пути!" -
и  во всем этом было не больше чувства, чем в ее  прощании с Вивианой, тогда
как со мной она простилась  куда теплее. (Со времени истории с Мельвасом она
неизменно выказывала  мне слащавую  благодарность  и  вела себя со  мной как
маленькая  девочка   с  престарелым  папашей.)   Я  пожелал  всем  счастливо
оставаться, с опаской покосился  на  гладкое летнее море и взошел на палубу.
Вивиана,  заранее   побледнев,  поднялась  вслед  за  мной.  Не  требовалось
пророческого дара, чтобы предсказать, что мы не увидимся теперь, покуда наше
судно не бросит якорь у берегов Бретани.
     Здесь не  место описывать все наши путешествия шаг за шагом.  Да я и не
смог  бы  этого сделать,  как я уже говорил.  Мы побывали в Бретани,  это  я
твердо  знаю, и  были сердечно приняты  королем Хоэлем. В Керреке мы провели
осень и зиму,  и  за это время я  показал Вивиане дороги через  Гиблый лес и
маленькую таверну, в  которой  мой паж  Ральф скрывался с  Артуром  в  самые
опасные  темные  годы. Но дальше воспоминания мои мешаются. Сейчас, когда  я
пишу, они теснятся все вместе, как привидения в доме, накопившиеся под одной
крышей  за  целые  столетия.  Каждое  я вижу  с  совершенной  отчетливостью.
Младенец Артур,  спящий в яслях на соломе.  Мой отец,  смотрящий на меня при
свете лампы  и  задающий мне вопрос: "Что  станется  с Британией?"  Друиды в
Немете,  творящие  свой  кровавый  ритуал, и  я  сам,  испуганным мальчишкой
прячущийся  в  коровнике.  Ральф, скачущий сломя голову через лес  к Хоэлю с
письмом   для  меня.   Вивиана,  лежащая  подле   меня  в  апрельском,  чуть
зазеленевшем  лесу на зеленой  мшистой прогалине. Та  же самая  прогалина, а
через нее, точно по  велению волшебства, проносится белая оленуха, отводя от
Артура  смертельную  опасность.  А  поверх  этих, мешаясь,  мелькают  другие
видения  или воспоминания: белый олень с  рубиновыми глазами, стадо  оленей,
скрывающееся  среди  дубов  у  капища Ноденса, волшебство, волшебство...  Но
сквозь  все образы и  видения, точно факел, зажженный  для  новых исканий, -
звезды, улыбка божества, меч.
     В Британию мы возвратились  лишь на следующее  лето, это  я знаю точно.
Помню даже день нашего прибытия. В тот год умер Кадор, герцог  Корнуэльский,
и, когда мы высадились, вся страна была в глубоком трауре по  великому воину
и доброму герцогу. Не могу  только вспомнить, кто из нас  - я или Вивиана  -
почувствовал, что настал срок отправляться обратно, и кто определил, в какую
гавань нам зайти. Мы пристали в маленьком заливе, не далее лиги от Тинтагела
на  северном  побережье Думнонии,  это  было на  третий день  пос