что за  ней  последовала долгожданная
передышка, перешедшая в перемирие  на  время жатвы, и тогда он позволил себе
со спокойной душой отлучиться с севера и съездить в Каэрлеон. Но свадьба все
же вышла походная: отложить надолго военное попечение он не  мог и обвенчали
их,  так  сказать,  между делом.  Невеста,  похоже,  была к  этому  готова и
радовалась, словно на больших  Лондонских празднествах, и все  было устроено
пышно и  весело, несмотря на то что  мужчины  оставляли свои копья стоять за
дверью пиршественной залы,  а мечи клали  подле себя под рукой, а сам король
все время норовил улизнуть для совещаний со своими командирами, или на плац,
или -  иной раз  за полночь - посидеть над  военными картами,  положив перед
собой донесения разведчиков.
     Я покинул Каэр  Кэмел в первую неделю сентября и отправился в Каэрлеон.
Работа  на строительстве  крепости  продвигалась  хорошо, теперь  можно было
возложить  руководство на  Дервена. С легким сердцем пустился я в путь. Все,
что мне  удалось разузнать о молодой особе, свидетельствовало в  ее  пользу:
молода, отменного здоровья и хорошего рода; да и пора было Артуру жениться и
обзавестись сыновьями. Сверх того я о ней не думал.
     Ко  дню прибытия  свадебного поезда  я  уже  был в  Каэрлеоне.  Они  не
воспользовались переправой, а прискакали по дороге через Глевум.  Лошади под
кожаными  чепраками  с  позолотой  и   пестрыми  кистями,  ярко  выкрашенные
паланкины для дам.  Придворные дамы помоложе -  в плащах всех цветов радуги,
на лошадях с заплетенными в гривы цветами.
     Сама  невеста  презрела  паланкин;  она  ехала в седле  на  хорошенькой
соловой  лошадке  -  подарок  из  Артуровых  конюшен.  Слева у  ее  стремени
постоянно  держался Бедуир в новом  темно-красном плаще, а по другую руку от
него  ехала принцесса Моргана,  сестра Артура. Лошадь  под  ней была  так же
горяча, как смирна была лошадка под Гвиневерой, но она управлялась с ней без
затруднений.  Она  была  в  превосходном  расположении духа,  радуясь,  надо
полагать,  не  только  этой   важной  государственной  свадьбе,  но   еще  и
собственному  своему  предстоящему  замужеству.  При  этом  она,  как видно,
нисколько  не  завидовала   тому,   что  Гвиневера  играет  главную  роль  в
празднествах  и окружена всеобщим поклонением.  Моргана и сама была  на этой
свадьбе важным лицом:  в отсутствие Игрейны она представляла королеву-мать и
в  качестве  посаженой  матери должна  была вместе с  герцогом  Корнуэльским
вручить невесту Верховному королю.
     Артур,  до сих пор не  знавший, как серьезна  болезнь  Игрейны, ожидал,
разумеется, что  она прибудет на  свадьбу. Но Бедуир  по приезде  сказал ему
тихо несколько слов,  и я увидел, как тень омрачила лицо короля. Впрочем, он
скоро  прогнал  ее  и  поспешил навстречу  Гвиневере.  Приветствовал  он  ее
церемонно, но  с улыбкой, и в ответ  у нее на щеках заиграли лукавые ямочки.
Дамы  восхищенно  шелестели  подолами  и  пожирали  глазами короля,  мужчины
любовались невестой: мужи постарше -  одобрительно глядя  на ее  молодость и
свежесть  (они уже подумывали о наследнике королевского престола); молодые -
тоже с одобрением, к которому примешивалась простая зависть.
     Гвиневере было пятнадцать лет. Она заметно выросла с той поры, что я ее
видел,  и округлилась, но, в сущности, осталась такой же резвой девочкой, со
свежим  личиком и  веселым взглядом,  и  открыто радовалась  судьбе, которая
привела ее сюда из Корнуолла и предназначила в жены молодому королю Артуру -
надежде всей Британии.
     Она очень  мило передала извинения госпожи своей  королевы, дав понять,
что Игрейну задержало не более как случайное недомогание; король выслушал ее
благосклонно, а затем предложил ей руку и сам проводил ее с Морганой к дому,
отведенному для дам. То был лучший из городских домов вне крепостных стен, и
там они могли отдохнуть и приготовиться к свадьбе.
     Вскоре вслед за тем  Артур возвратился в свои покои. Я еще  из-за двери
услышал, как он оживленно беседует с  Бедуиром. И  разговор шел не о дамах и
свадьбах. На ходу  Артур освобождался  от богатого облачения, а Ульфин стоял
наготове, чтобы поймать роскошный плащ,  скинутый с плеч,  и  поднять с пола
тяжелую перевязь с мечом. Артур весело приветствовал меня.
     - Ну? Как ты ее нашел? Ведь какая красавица выросла, верно?
     - Да, она очень хороша. Будет тебе достойной парой.
     - И не ломака, не жеманница, слава тебе господи. Видеть таких не могу.
     Я заметил, что  Бедуир улыбается. Мы с  ним оба понимали, что так оно и
есть,  в  самом  прямом  смысле: он  действительно  не мог тратить  время на
жеманниц, ему было некогда любезничать и виться вокруг  да около. Его цель -
свадьба и брачное  ложе, а  затем, ублаготворив  женитьбой лордов постарше и
сам избавившись  от этой  заботы, он сможет вернуться на север, где его ждут
недовершенные дела.
     Он тут  же и  заговорил об этих  делах, приглашая нас в передние покои,
где стоял стол с рельефной картой.
     - Сейчас  мы об этом потолкуем,  вот  только соберутся остальные  члены
военного совета. Я уже  за ними послал.  Вчера вечером пришли новые вести. Я
ведь  говорил тебе, Мерлин,  что  решил вызвать  сюда этого твоего  молодого
человека Герейнта из Оликаны. Он прибыл вчера вечером - ты его еще не видел?
Нет? Он сейчас тоже придет. Весьма тебе благодарен: этот человек  - находка,
он уже трижды показал, чего стоит. Сейчас он привез известие из Элмета... Но
об этом чуть позже.  Пока они не собрались, я хочу услышать  от тебя,  что с
королевой Игрейной.  Бедуир сказал,  что о ее поездке сюда  не могло  быть и
речи. Ты знал о ее болезни?
     -  Я  в  Эймсбери увидел, что она хворает, но она  не пожелала  об этом
говорить  ни  тогда,  ни  потом,  и совета моего  не спрашивала. А каково ей
теперь, Бедуир?
     - Не  мне судить, - ответил  тот, - но, на  мой  взгляд, она в  тяжелом
недуге. Она сильно переменилась  после коронации, стала худа, как призрак, и
почти все  время  лежит  в  постели.  Артуру она  прислала  письмо и  хотела
написать  тебе тоже, но это уже было ей не  вод силу.  Так что  мне поручено
передать тебе ее приветы и благодарить за письма и за то, что не  оставляешь
ее заботами. Твоих писем она всегда ждет с нетерпением.
     Артур встревожено взглянул на меня.
     -  Ты понимал,  что дело  примет такой оборот, когда видел ее последний
раз? Это - смертельно?
     - Боюсь, что  да. Когда я увидел ее в Эймсбери, семена болезни уже были
посеяны.  А потом,  во  время  коронации,  беседуя  со  мной, она  уже,  мне
думается, чувствовала, что силы ее идут на убыль. Но  угадать срок... Будь я
даже ее собственным лекарем, и то едва ли я отважился бы на такую попытку.
     Он  мог  бы  спросить у  меня,  почему я  не  поделился  с  ним  своими
опасениями,  но  соображения  мои  были  очевидны,  и  тут  не  о  чем  было
разговаривать. Он только кивнул озабоченно.
     - Не  знаю... Я  ведь  должен буду  возвратиться  на север,  как только
покончу со здешними  делами. -  Он говорил о своей женитьбе так, словно  это
была  битва  или военный  совет.  - Ехать  в Корнуолл мне  никак невозможно.
Может, следует послать тебя?
     - Незачем.  Ее врач - отличный  знаток  своего  дела.  Я  знал его юным
учеником в Пергаме.
     - Ну что же, - произнес Артур, покоряясь судьбе. И повторил еще раз:  -
Ну что ж...
     Но  смирно стоять  он  не  мог,  а  двигался вокруг стола,  переставляя
колышки, которыми была утыкана глиняная карта.
     - Беда в том, что всегда кажется: можно что-то еще предпринять. Я люблю
решать сам, а не  ждать решения. Знаю, знаю, ты сейчас скажешь, что мудрость
в  том  и состоит,  чтобы знать,  когда  надо  действовать,  а  когда всякое
действие  бесполезно.  Только,  боюсь  ,  я  никогда  не  достигну  возраста
мудрости.
     - Наверно,  лучшее, что ты сейчас можешь сделать для королевы Игрейны и
для себя, - это осуществить задуманный ею брак, а  также позаботиться о том,
чтобы твоя сестра Моргана взошла на регедский престол, - сказал я.
     Бедуир кивнул:
     -  Я  тоже так  думаю.  Я понял  из ее речей,  что эти  брачные союзы -
единственная цель ее жизни.
     - Да, так она и в  письме написала, - подтвердил король. И прислушался,
отвернув  голову: из-за  двери донесся приглушенный оклик и  пароль-ответ. -
Правду сказать, Мерлин, сейчас мне трудно было бы отпустить тебя в Корнуолл.
Мне  нужно,  чтобы ты опять  отправился на север. Можно оставить на  Дервена
работы в Каэр Кэмеле?
     -  Разумеется, если таково твое  желание. Он прекрасно управится, но  я
хотел бы к началу весны успеть туда возвратиться.
     - Не вижу, что может тебе помешать в этом.
     - Речь  идет о свадьбе  Морганы? Или опять Моргауза? Имей в виду,  если
надо плыть на Оркнеи, я отказываюсь.
     Он  засмеялся.  Видно было, что  он и думать  забыл  о  Моргаузе  и  ее
ребенке.
     - Я бы  никогда  в жизни не послал  тебя туда,  где тебе будет угрожать
опасность от Моргаузы и от волн Северного моря. Нет. Ты поедешь с  Морганой.
Я хочу, чтобы ты сопровождал ее в Регед.
     - С большим удовольствием. - И я  действительно обрадовался.  Годы, что
провел  я в Регеде, в Диком лесу, составляющем часть  огромного Каледонского
леса, были вершиной моей жизни, это  были  годы,  когда  я учил и  наставлял
мальчика Артура. - Надеюсь, я смогу навестить Эктора?
     - Отчего же, но после того, как проводишь к венцу Моргану. Признаюсь, у
меня большой  камень упадет с души  и у королевы  тоже, когда Моргана станет
королевой в Регеде. Ведь может статься, что к весне на севере снова вспыхнет
война.
     Странные, казалось бы, речи, но, если  помнить,  каким было положение в
те  годы,  свой смысл в  его словах был.  То были  времена зимних  свадеб; с
наступлением  весны  мужчины  уходили воевать, и  они,  понятно,  стремились
оставить дома  надежный  тыл. Такому человеку,  как  Урбген  Регедский,  уже
немолодому  властителю  обширных земель и  отчаянному вояке,  было бы крайне
неразумно откладывать предстоящую свадьбу. Я сказал:
     - Разумеется, я ее отвезу. Как скоро ехать?
     - Как только со  здешними  делами  будет покончено  и  прежде чем  зима
вступит в свои права.
     - А ты приедешь на ее свадьбу?
     -  Если  смогу. Мы еще  поговорим об  этом. Я  передам  тебе письма  и,
конечно, мои подарки для Урбгена.
     Он сделал знак  Ульфину, тот пошел к дверям навстречу входящим. Явились
все: его рыцари, и члены  совета, и кое-кто из малых королей, съехавшихся  в
Каэрлеон на свадебные торжества. Были здесь  и Кадор, и Гвилим, и другие  из
Поуиса и Дифеда и Думнонии, но никого из Элмета и с севера, что  было вполне
понятно.  Я обрадовался, что среди входящих  не оказалось Лота. Зато в толпе
молодежи я увидел  Герейнта.  Он  помахал мне и  улыбнулся  -  разговаривать
сейчас  было некогда.  Говорил король, и  мы  просидели на совете до заката,
когда внесли яства, а после ужина гости ушли, и я вместе с ними.
     Я возвращался к себе, когда меня нагнал Бедуир и с ним Герейнт. Молодые
люди были, как видно, хорошо знакомы. Герейнт тепло приветствовал меня.
     - Для меня был поистине счастливый день, - с улыбкой сказал он, - когда
некий странствующий лекарь заехал в Оликану.
     - И,  сдается мне, для Артура  тоже, - ответил я.  -  Как  продвигаются
работы в Проходе?
     Он подробно ответил на мой вопрос. С  востока в том  году опасность нам
не угрожала. Артур полностью очистил от врага земли под  Линнуисом, и король
Элмета остался там сторожить и управлять. Через Проход отстроили заброшенную
дорогу, прямо от Оликаны до берега  Трибуита, и оба западных форта привели в
боевую готовность. С фортов разговор перешел на Каэр Кэмел, и они  вдвоем  с
Бедуиром забросали меня вопросами. Но вот мы подошли к перекрестку, где пути
наши расходились.
     -  Здесь  я оставлю  вас,  - сказал  Герейнт  и,  оглянувшись  назад на
королевские палаты,  произнес:  "Лишь  половину поведали мне". - Это звучало
как строка из какого-то стихотворения, которого я не  знал. - Сейчас славное
время для всех нас.
     - А будет еще того славнее.
     Мы  простились  и  вдвоем  с  Бедуиром  пошли дальше. Мальчик с факелом
двигался в нескольких шагах впереди. Сначала, понизив голос,  мы говорили об
Игрейне.  Бедуир  описал  мне  ее состояние подробнее,  чем при  Артуре.  Ее
лекарь, опасаясь доверяться  бумаге,  на словах  передал  Бедуиру  для  меня
кое-какие подробности,  но  они,  впрочем,  ничего  левого мне не  сообщили.
Королева  умирала, она ждала только, - таково было мнение  Бедуира , -  пока
обе ее подопечные девицы, обвенчанные  и коронованные, займут подобающее  им
место в  обществе, а  после  этого чудо будет (утверждал Мельхиор), если она
протянет до Рождества. Мне  она прислала поклон и  фибулу для передачи после
ее смерти Артуру - на память о матери. Фибула была тонкой работы, из  золота
и голубой эмали, с изображением христианской матери-богини  и с именем Мария
по  краю. Дочь свою Моргану и  воспитанницу Гвиневеру она уже прежде одарила
драгоценностями в виде  свадебных  подарков.  Впрочем,  Моргане  правда была
известна, а вот Гвиневере, как видно, нет. Она была королеве не менее - если
не более - дорога, чем родная дочь, и Бедуир  получил строгие наставления не
допустить,  чтобы что-то  омрачило свадебные  торжества. Насчет  горя Артура
королева не  обманывалась (Бедуир  вообще почитал ее как женщину  умнейшую);
сердце сына  она  уступила королю Утеру, а  также  будущему родной страны, а
сама примирилась с близкой  смертью, находя поддержку в  своей  вере; но  ей
было известно, как горячо привязана к ней ее юная воспитанница.
     - Ну а Гвиневера? -  спросил я  наконец.  - За  время пути сюда ты имел
возможность близко  ее узнать. А Артура никто лучше  тебя не знает. Подойдут
ли они друг другу? Какова она на самом деле?
     - Прелестна. Полна  жизни  - по-своему не  менее полна, чем Артур, -  и
умница. Засыпала  меня  вопросами  о войне,  и  вопросы  эти  были  вовсе не
праздные. Ока, понимает его деятельность  и интересуется каждым  его  шагом.
Влюбилась по уши с первого взгляда еще тогда, в Эймсбери...  Я-то думаю, что
она была влюблена  в  него и раньше, как  все девы  Британии. Но она  девица
разумная и  с юмором, а не какая-то там бледная немочь, мечтающая о короле и
королевском ложе. Она понимает свой долг. Мне известно, что королева Игрейна
давно задумала этот брак и уповала, что он совершится. И все это время учила
и наставляла свою воспитанницу.
     - Лучшей наставницы и быть не могло.
     - Согласен. Но Гвиневера к тому же еще нежна и такая хохотушка. Я очень
рад, - заключил Бедуир.
     После этого мы заговорили о Моргане и о другой свадьбе.
     - Будем надеяться, что и этот брак тоже будет удачным, - сказал я. - Он
отвечает желаниям Артура. А что Моргана? Она как будто бы тоже этого хочет и
счастлива.
     - О  да,  - подтвердил  он  и с улыбкой недоумения продолжил:  -  Можно
подумать, что у них сговор  по любви и  никакого Лота  на свете не  было. Ты
всегда говоришь, Мерлин, что  не понимаешь женщин  и в толк не возьмешь, что
ими движет. Ну так вот, я тоже их не понимаю,  хоть и не рожден отшельником,
как  ты. Скольких  я  знал  и теперь  чуть не целый  месяц  им  всякий  день
прислуживал  -  а  они  для  меня  по-прежнему  загадка.  Каждая  мечтает  о
замужестве,  а ведь это для них  в своем роде  рабство, да  еще сопряжено со
смертельной опасностью. Можно бы понять тех, у  кого за душой нет ничего, но
взять,  к  примеру,  Моргану: у  нее и богатство, и  знатность,  и  свобода,
которую они ей обеспечивают, и покровительство  Верховного короля. А она все
равно соглашалась пойти за Лота, хотя, какая у  него слава, ты знаешь, и вот
теперь  с радостью идет за  Урбгена в Регед, а  ведь  Урбген в три  раза  ее
старше, да она и не видела его толком никогда. Почему?
     - Я подозреваю, что из-за Моргаузы.
     Он искоса посмотрел на меня.
     -  Возможно. Я обсуждал  это с Гвиневерой. Она говорит,  что с тех пор,
как  прибыло  известие  о  родах  Моргаузы,  а следом ее письма о том, какой
пышный двор она содержит...
     - На Оркнейских островах?
     -  Так она пишет.  Что она сама  управляет королевством, это похоже  на
правду. Кому же  еще? Лот много времени при Артуре. Так  вот,  Гвиневера мне
сказала, что в  последние недели Моргана стала раздражительной и  произносит
имя  Моргаузы  только с  ненавистью.  И  еще  она снова  вернулась  к своему
"черному  искусству",  как  называет  это королева  Игрейна.  Гвиневере даже
страшно. -  Он замялся.  - Их послушать, так  Моргана занимается магией,  но
ведь в  этом нет  ничего  похожего на твою силу,  Мерлин? У  нее это  что-то
мутное, скрытное.
     - Если  ее обучала Моргауза, то это, уж  конечно, черное искусство.  Ну
что  ж,  стало  быть,  чем  скорее  Моргана  станет  королевой  в  Регеде  и
обзаведется своим  семейством,  тем  будет  лучше.  А как же ты,  Бедуир? Не
подумываешь о женитьбе?
     -  Нет еще, - весело ответил  он. -  Мне недосуг. Мы оба рассмеялись  и
разошлись спать.
     * * *
     А на следующий  день при сиянии солнца,  под  музыку, среди пышности  и
ликования праздничной толпы Артур обвенчался с Гвиневерой. После  пиршества,
когда факелы зачадили, выгорая, когда гости наелись и напились и  насмеялись
вдосталь,  новобрачную увели,  а  вскоре вслед  за тем и  жених,  окруженный
своими рыцарями, удалился в опочивальню.
     В  ту ночь  мне  привиделся  сон. Был  он краток и  неотчетлив  -  лишь
промельк,  быть  может, вещего видения. Занавеси  на  окне  раздувал  ночной
ветер, по углам теснились стылые тени. На ложе  покоилась женщина. Лица ее я
не видел и,  кто  она, не знал. Сначала я  словно бы узнал в ней Игрейну, но
ветер  вздул  пламя светильника,  и тогда оказалось,  что это, скорее всего,
Гвиневера.  Она лежала недвижно, словно бы мертвая  - или истомленная  ночью
любви.

     5

     И  снова  я ехал  на  север,  в  этот  раз  западной дорогой,  прямо на
Лугуваллиум.  То  было  воистину свадебное  путешествие.  Прекрасная  погода
держалась  весь месяц  - славный  месяц  сентябрь,  лучшее  в году время для
путешественников, недаром он посвящен богу путников Гермесу.
     Всю  дорогу рука  его вела нас. Большой западный  тракт по распоряжению
Артура  был  подновлен и  содержался  в отменном порядке, и  даже вересковые
равнины  по  сторонам  стояли  сухие,  так   что  не  приходилось  размерять
путешествие от  селения  до селения  для  удобного ночлега дам.  Если  закат
солнца  заставал нас  вдали  от  жилых  мест,  мы разбивали  лагерь там, где
остановились,  и ужинали  у ручья, а кровом  нам служили древесные кроны;  в
вересках, засыпая, перекликались  кулики, и цапли, возвращаясь с  ловитвы на
ночлег, хлопали крыльями над нашими головами. Я был бы совсем счастлив, если
бы не два обстоятельства. Первым была память о моем прошлом путешествии. Как
всякий разумный человек, я, казалось бы,  отбросил  все сожаления о прошлом,
но  однажды вечером, когда  кто-то  из спутников попросил меня спеть и слуга
принес  мою  арфу, мне вдруг  показалось, что вот сейчас я  подниму глаза от
струн и в кругу света  от костра  увижу улыбающегося  Бельтана, золотых  дел
мастера, и Ниниана у него за спиной.  И с той поры мальчик был постоянно  со
мной, в воспоминаниях и в снах, а с ним и горчайшая из печалей - сожаление о
том, что  могло бы быть, но чего нет и никогда не будет. Это было больше чем
просто печаль  по  утраченному ученику,  который продолжил бы после меня мое
дело. Я вдобавок еще мучительно корил  себя за то, что так бездарно допустил
его гибель. Должен  же я был знать в  ту минуту в  Корбридже, когда все  мое
существо встрепенулось, - должен же  я был  догадаться, что именно заставило
меня  за него заступиться. Правда состояла в том,  что, печалясь о мальчике,
который мог бы стать мне учеником и наследником, я печалился и