кое  говорил,
что, мол, эта  дорога безопаснее, но  сдается  мне,  ему просто  ведено было
слишком-то не спешить. Пока известие достигнет ушей Лота,  вроде бы и не так
мало времени прошло со свадьбы.
     - А дитя? - спросил я как бы невзначай. - Мальчик?
     -  Да,  и поговаривают,  хилый.  Еще выйдет  на поверку, что как Лот ни
торопился, а наследника не получил.
     - Э,  ладно. Еще успеет.  - Я переменил тему: - А ты не боишься вот так
путешествовать, с эдаким драгоценным грузом?
     - Признаюсь, чего уж там. Кошки на сердце скребли. Обычно летом,  когда
я запираю свою мастерскую и пускаюсь в странствия, я беру с собой только тот
товар, что  раскупают на базарах, ну да еще побрякушки разные для купеческих
жен.  Но нынешний год мне  не повезло, я  не управился закончить  работу над
этими украшениями,  чтобы  показать их королеве  Моргаузе  до ее отъезда  на
север. Вот и приходится мне нести их ей вслед. Ну, зато теперь мне привалила
удача встретить такого  честного попутчика, как ты. Не  нужно быть Мерлином,
чтобы  понимать  такие  вещи... я отлично  вижу,  что  ты человек  честный и
благородный, вроде меня.  Но скажи  мне,  на  завтрашний день удача меня  не
покинет? Будем ли мы иметь удовольствие, сударь мой, разделять ваше общество
до Корбриджа?
     На этот счет я уже успел принять решение.
     - Хоть  до самого Дунпелдира, если угодно. Я держу путь как раз туда. А
если ты по дороге будешь делать остановки, чтобы торговать своим товаром, то
меня и это не смущает, я получил недавно известие, что мне можно не спешить.
     Он очень обрадовался и, по счастью, не заметил, как удивленно посмотрел
на меня Ульфин. А я прикинул, что золотых дел мастер может мне быть полезен.
Уж наверно, он не сидел  бы до этих пор в  Йорке, не заручившись от Моргаузы
обещанием,  что она допустит его к себе  и  посмотрит его изделия. Вскоре из
его  рассказа  выяснилось,  что  я не  ошибся.  Почти без расспросов с  моей
стороны он словоохотливо описал  мне, как сумел в Йорке познакомиться с юной
служанкой  Моргаузы - Линд. В награду за пару дешевых побрякушек  та взялась
замолвить о нем слово перед королевой, и действительно, хотя сам  Бельтан не
был допущен пред королевины очи, Линд отнесла несколько вещиц своей госпоже,
и  Моргауза  заинтересовалась его  работой.  Все  это  он рассказывал мне со
многими подробностями. Он болтал, а я молча слушал,  а  потом, как бы  между
прочим, спросил:
     -  Ты упомянул про  Моргаузу  и Мерлина. Она что же,  разослала  солдат
искать его? Но зачем?
     -  Да   нет,  ты  неверно  меня  понял.  Я  просто  пошутил.  В  Йорке,
прислушиваясь к людской молве, я узнал, что  будто бы у нее с Мерлином  была
под Лугуваллиумом ссора и что с тех пор она якобы поминает его  имя только с
ненавистью,   хотя  прежде   всегда  выражала  завистливое  восхищение   его
искусством. Ну  и потом, все сейчас  гадали, куда он мог скрыться? Да только
будь  она  хоть  трижды  королева,  против  такого  человека  она все  равно
бессильна.
     А ты, слава богу, изрядно подслеповат, подумал я, не то пришлось бы мне
остерегаться  такого  проницательного  всезнайки.  Впрочем же,  хорошо,  что
судьба свела  меня с ним. С такими  мыслями я сидел и помалкивал, и  наконец
даже он  почувствовал,  что пора спать.  Мы перестали  подбрасывать  сучья в
костер и, завернувшись в одеяла, улеглись между  корнями деревьев. Я лежал и
размышлял о том, что, путешествуя вместе с настоящим странствующим мастером,
я буду  правдоподобнее выглядеть в своем  теперешнем обличье; к  тому же  он
послужит при дворе Моргаузы если не моими глазами, то по крайней мере ушами,
от него  многое  можно будет узнать. А Ниниан, который  ему заменяет  глаза?
Снова  словно бы  холодное  дыхание  тронуло мне затылок, и  все мои досужие
предположения без следа растаяли, как  тени  при восходе солнца.  Что это? -
мелькнула  у меня мысль. Предчувствие? Пробуждение  прежних пророческих сил?
Но  и  эта мысль  расплылась  и растаяла под шелест ночного ветра в плакучих
ветвях  берез  и  шорох  рассыпающихся  пеплом  головешек.  Бессонная   ночь
обступила  меня  со  всех  сторон. Не хочу, не буду  сейчас  думать о  хилом
младенце в  Дунпелдире. Но все-таки, а вдруг  он  не  выживет и  мне не надо
будет из-за него ломать голову?
     Но нет, я знал, что на это надеяться нечего.

     10
     От Виновии до крепостного городка Корбридж не будет и тридцати миль, но
мы добирались туда добрых  шесть дней. Двигались  мы не  по прямой дороге, а
всяческими  окольными  путями,  сворачивая  в каждую деревеньку,  к  каждому
хутору.
     Неторопливое  наше  путешествие  было довольно  приятным. Бельтану явно
нравилось, что  есть  с  кем  поболтать,  и жизнь Ниниана тоже стала  легче,
оттого что он перевалил на одного из наших мулов свою нелегкую ношу. Золотых
дел мастер  был,  правда,  чересчур разговорчив,  но неизменно добродушен, к
тому же его усердие и искусство  заслуживали бесспорного  уважения. Мы  то и
дело задерживались в  каком-нибудь бедном  селении, где  он охотно брался за
работу:  что-то  мастерил или чинил  для  его  жителей;  ну а уж  в  больших
деревнях и в придорожных тавернах у него от заказчиков не было отбою.
     Хватало  дел и мальчику Ниниану, но в пути  и  во время, ночных бесед у
костра у нас  с  ним  завязалась  странная дружба. Он больше помалкивал, но,
когда выяснилось, что мне знакомы нравы птиц и зверей, что как врачеватель я
владею знаниями  о  травах  да  еще умею  читать звездные письмена на ночном
небе, он стал держаться поближе ко  мне и даже, пересилив себя, обращался ко
мне с расспросами.  Оказалось,  что он любит  музыку  и  слух  его  верен; я
показал ему, как настраивать струны моей арфы.  Ни  читать, ни писать  он не
умел, но,  раз заинтересовавшись, выказал изрядную понятливость,  которая со
временем,  при  хорошем наставнике, могла бы  расцвесть  пышным цветом. И  в
конце нашего путешествия я начал подумывать  о том, что этим наставником мог
бы быть я и что неплохо бы мне взять  Ниниана - с согласия  его хозяина  - к
себе в услужение. С этой мыслью я стал приглядываться в селениях и встречных
каменоломнях,  не найдется ли  подходящего раба,  которого я мог  бы  купить
Бельтану, а Ниниана чтобы он отпустил ко мне.
     Временами по-прежнему словно  бы набегала на солнце тучка - я испытывал
холодок смутного дурного предчувствия, тревоги и беспокойства.  Где-то рядом
притаилась  угроза и высматривала место, чтобы нанести удар. Но предугадать,
куда он придется, я не мог. Знал только, что это предчувствие относится не к
Артуру. Ну а если к Моргаузе,  будет еще  время об этом позаботиться. Даже в
Дунпелдире  мне сейчас  не страшно  было  появиться: у  Моргаузы и без  меня
довольно хлопот, не последняя из них - предстоящее возвращение ее  монаршего
супруга, который тоже, не хуже прочих, умеет считать на пальцах.
     И вообще то, что  мерещится мне, может  быть,  вовсе  и не беда, а так,
пустячная досада одного дня,  о которой завтра и думать забудешь. Когда боги
затмевают свет  тенью  предчувствия,  всегда  трудно понять, накроет ли туча
целое королевство или же только расплачется со сна младенец в колыбели.
     Наконец   мы  достигли  Корбриджа,  что  под   самой   Великой  Стеной,
пересекающей эту холмистую местность.  В римские  времена поселение у  моста
называлось Корстопитум. Здесь,  в удобном месте, на перекрестке  двух  дорог
Дерийского тракта, идущего  с юга  на север, и дороги  Агриколы, с запада на
восток, - стояла надежная крепость. Со временем у стен крепости образовалось
поселение  мирных жителей и скоро выросло в богатый городок, куда  стекались
купцы, ремесленники и воины со всех концов британской земли. В наше время от
крепости  остались  одни  развалины,  камень  ее  стен  растащили  на  новые
постройки; но к западу от нее, на взгорье над излучиной  речки Кор, растет и
процветает  новый  город: дома, таверны,  лавки  и большой  шумный  рынок  -
красочное наследие римских времен.
     А крепкий римский мост, давший городу его нынешнее название - Корбридж,
-  стоит до сих пор, соединяя берега Тайна в том месте, где в него впадает с
севера шумная речка Кор. У  ее устья работает неутомимая водяная мельница, и
бревна  моста  целыми  днями  стонут  под  грузом телег с  зерном.  Рядом  с
мельничной  запрудой -  пристань, куда причаливают  плоскодонные  барки. Кор
хоть и не отличается  многоводьем, но круто сбегает вниз по склону и  крутит
мельничные колеса;  Тайн же  - река  широкая и быстрая, он катит  здесь свои
воды  по  пестрому галечнику,  а вдоль низких его берегов  щедро раскинулись
зеленые  деревья. Долина Тайна  просторна  и плодородна, здесь  среди тучных
хлебных полей растут и плодоносят  фруктовые  сады. С  севера к этой широкой
извилистой  зеленой  низине  подступает  вересковое  нагорье,  на   нем  под
клочковатыми  облаками  здесь и  там блестят  на солнце  синие озера.  Зимой
неприютно в этих местах, рыщут по  верещатнику волки  и дикие  люди, подходя
порой  к  самым  домам;  но в летнюю  пору  здесь  благодать,  зеленые  леса
изобилуют  оленями, лебединые стаи затмевают  зеркало  вод.  Над  болотистой
равниной  звенят переливчатые  птичьи  рулады, по  долинам  мелькают  тенями
быстрые ласточки, под обрывами синей молнией вспыхивает крыло  зимородка, по
скалистому  хребту,  то уходя кверху,  то круто ныряя вниз, тянется  Великая
Стена  императора Адриана.  И  оттуда,  сверху, открывается  необъятный вид,
далеко уходят  ряд  за рядом  синие складки  холмов,  покуда  не теряются за
туманным краем земли.
     Места  эти  были  мне  незнакомые.  Я забрел сюда,  потому  что, как  я
объяснил  Артуру,  мне  надо   было  навестить  одного  человека.  Здесь,  в
Нортумбрии, поселился на старости  лет бывший писец моего отца,  с которым я
подружился  когда-то  мальчиком  в  Бретани и  виделся потом в Винчестере  и
Каэрлеоне.  На  пенсию,  назначенную ему  после  смерти  Амброзия, он  купил
немного земли под горой  близ Виндоланды,  где изгибается дорога Агриколы, и
пару  дюжих рабов, чтобы ее обрабатывать. Здесь он  и жил, выращивая в своем
укромном саду заморские растения  и записывая, как я  слышал, историю своего
времени. Имя этого человека было Блэз.
     Мы остановились в одной из таверн в старом городе, что на  месте бывшей
крепости.  Бельтан вдруг  почему-то  заупрямился,  уперся  и ни в  какую  не
пожелал платить пошлину, взимаемую на мосту, поэтому мы прошли еще с полмили
вниз по реке  до  брода и  перебрались на тот берег, а  потом вернулись мимо
кузнечной слободы и вошли в город через старые восточные ворота.
     Пока мы делали этот крюк, совсем  стемнело, и мы завернули  в первую же
встретившуюся  на  нашем  пути  таверну.  Это  оказалось  вполне  пристойное
заведение вблизи главной рыночной площади. Несмотря  на поздний  час, кругом
кипела  жизнь, люди  приходили и уходили, слуги судачили у колодца, наполняя
водой  кувшины;  слышался смех,  разговоры,  прохладное  журчанье фонтана на
площади;  где-то  в доме по  соседству женщина  пела  песню  ткачих. Бельтан
веселился  в предвкушении завтрашней  торговли и  даже  приступил к делу, не
откладывая  на  завтра,  когда в таверну  ближе к  ночи  стали  возвращаться
постояльцы. Я не стал  наблюдать за его успехами. Ульфин принес мне известие
о том, что у западной крепостной  стены по-прежнему работают старинные бани,
и я провел вечер там, вернулся освеженный и сразу лег спать .
     Утром  мы вдвоем  с  Ульфином позавтракали под большим платаном, росшим
рядом с таверной. День обещал быть жарким.
     Как  ни рано  мы поднялись,  оказалось,  что  Бельтан  с мальчиком  нас
опередили. Золотых дел мастер уже установил свой прилавок в выгодном месте у
колодца, то есть, попросту говоря, он или, вернее, Ниниан расстелил на земле
камышовую  подстилку,  и  на  ней   теперь  были  разложены  разные  пестрые
побрякушки,  соблазнительные  для   глаз  и  кошельков  простого  народа.  А
драгоценные изделия покоились, надежно упрятанные, в глубине кожаных мешков.
     Бельтан был в своей стихии: он болтал без умолку со всяким, кто хоть на
минуту  останавливался посмотреть  на его товары, и каждую пустячную  сделку
подкреплял подробным рассказом о тонкостях ювелирного искусства.  Его слуга,
как  обычно,  помалкивал,  молча  укладывая  на  подстилку  вещицы,  которые
кто-нибудь взял в  руки  и бросил назад  как  попало,  принимал  деньги  или
обменные товары - съестное, ткань. А в остальное время сидел скрестив ноги и
зашивал порванные ремешки своих сандалий, с которыми в дороге хлебнул горя.
     - Или, быть может, вот эту, моя госпожа? - любезно беседовал Бельтан  с
круглощекой хозяюшкой, у которой на руке висела корзинка, полная пирожков. -
Это  по-нашему называется перегородчатая  или  византийская  эмаль, красивая
вещица, не так ли? Искусству перегородчатой эмали я обучался в Византии, но,
поверь, красивее и в самой Византии не найдешь. А вот этот узор, но только в
золоте, носят первые дамы королевства, я видел своими глазами. А эта? Эта из
бронзы, и цена ей  по материалу, а так она ничем  не хуже, работа  такая же,
убедись  сама. Ты  погляди, какие  краски.  Подыми-ка  ее  к  свету, Ниниан.
Видишь, до чего яркие, чистые, а между одним  цветом и другим - медные нити,
ишь  как сияют... Да, это  делается с помощью медной нити, тонкой и хрупкой,
ее надо  сначала выложить по  рисунку, а потом наносятся  краски, и  нить их
удерживает  на  месте,  словно  бы  как  загородка.  Нет,  госпожа,  это  не
драгоценные камни, разве  по  такой цене  они продаются? Это  стекляшки, но,
ручаюсь,  они  ярче любых  самоцветов. Я  и  стекло варю  сам, дело  требует
большого уменья, вот в этой маленькой  "этне", как я  называю мою плавильную
печурку. Но я вижу, тебе теперь недосуг, моя госпожа, покажи-ка ей быстро ту
курочку, Ниниан, или, может быть, тебе больше понравится лошадка?..  Вон та,
Ниниан... Ну скажи, госпожа, разве она  не красавица? Право, исходи из конца
в конец все наши земли, не найдешь нигде подобной работы. И всего-то за одно
медное пенни! Да в этой броши меди не меньше, чем в монетке, которую ты  мне
за нее дашь.
     Тут показался Ульфин с мулами в поводу. Мы условились, покуда Бельтан с
мальчиком будут торговать, съездить тут поблизости в Виндоланду, с тем чтобы
к утру возвратиться обратно. Расплатившись  за завтрак, я поднялся и перешел
через площадь проститься с Бельтаном.
     - Вы  уже  собрались в дорогу? -  проговорил Бельтан,  не сводя  глаз с
женщины, которая рассматривала брошку. - Что  ж, доброго пути  тебе,  мастер
Эмрис,  и  надеюсь  завтра  вечером свидеться  с  тобою  снова... Нет,  нет,
госпожа, твои пирожки нам ни к чему, хотя у них и очень соблазнительный вид.
Сегодня цена - медное пенни. Ну, вот и  спасибо. Ты не пожалеешь о нем,  моя
госпожа.  Ниниан,  приколи  брошь  нашей  покупательнице...  Ну  просто  как
королева, уверяю  тебя.  Сама  королева Игрейна, первая дама на нашей земле,
тебе бы позавидовала. Ниниан, - обратился он к своему слуге прежним привычно
раздраженным  голосом, лишь  только женщина  с покупкой  отошла, - ну что ты
стоишь слюни  глотаешь?  Бери  монетку и ступай купи себе  новую  обувь.  Мы
двинемся дальше на север, а ты  что же, так и будешь отставать и спотыкаться
в этих сандалиях, которые каши просят? Ступай, ступай.
     - Нет! - Я и сам не заметил, что произнес это слово вслух, пока они оба
не  посмотрели  на  меня с удивлением. И, неизвестно почему, еще добавил:  -
Пусть  мальчик  купит  себе  пирожков,  Бельтан.  Сандалии -  это  ладно,  а
посмотри, он голоден и солнце сияет.
     Золотых  дел  мастер  прищурился  против  солнечного  света,  близоруко
заглядывая  мне  в  лицо.  Но  потом, к моему удивлению,  все-таки кивнул  и
ворчливо приказал Ниниану:
     - Ну ладно, иди поешь.
     Мальчик  посмотрел  на  меня сияющими глазами  и  со всех ног  бросился
вдогонку за  теткой с пирожками. Я ждал  от Бельтана упрека за вмешательство
не в  свое дело,  но он стал приводить в  порядок разбросанные  по камышовой
подстилке товары, а мне только заметил:
     - Ты, без сомнения,  прав.  Мальчишки всегда  голодны, а этот - славный
паренек и преданный. Он предпочтет, если понадобится, ходить  босой, лишь бы
только набить брюхо. Нам  не часто  достаются сладости,  а ее пирожки, спору
нет, издавали такой запах, просто объедение.
     Когда мы ехали на запад вдоль реки, Ульфин с тревогой спросил меня:
     - Что с тобой, милорд? У тебя что-нибудь болит?
     Я  покачал головой, и  он больше не произнес ни слова, но, наверно,  он
видел, что я лгу,  я и сам  чувствовал, как на летнем ветру холодят мне лицо
две струйки слез.
     * * *
     Мой учитель Блэз принял  нас в уютном желтокаменном  доме с  внутренним
двориком; у  стен  его росли яблони, а вокруг новомодных  квадратных  колонн
вились цветущие розы.
     Когда-то,  давным-давно, этот дом  принадлежал  мельнику -  рядом текла
речка, сбегая по широким каменным ступеням между отвесными стенами  берегов,
заросшими папоротником  и  цветами. Ниже по течению,  не далее как  в  сотне
шагов, она  совсем пропадала из виду под  густой  завесой деревьев - буков и
орешин. А над ними  на  крутом склоне позади дома, открытый солнечным лучам,
лежал обнесенный стеной сад, где старик взращивал свои зеленые сокровища.
     Он сразу меня узнал, хотя мы и не виделись много лет.  Жил он  один, не
считая  двух садовников  да женщины с дочерью,  которые смотрели  за домом и
варили ему пищу. Женщина получила распоряжение приготовить  к ночи постели и
отправилась на  кухню набирать  угли в жаровни и бранить дочку. Ульфин пошел
задать корм нашим мулам. И мы с Блэзом остались беседовать с глазу на глаз.
     Летом на севере долго  не темнеет, и  потому после ужина мы  перешли на
террасу над бегущей  водой.  Камни  все  еще  дышали  теплом  минувшего дня,
вечерний воздух  был  напоен  запахами  кипариса  и  розмарина. В  тени  под
деревьями  кое-где  белели мраморные статуи. Посвистывал  в отдалении дрозд,
подголосок  умолкнувших соловьев. А рядом со мною почтенный старец (magister
artium , как  он  себя теперь  именовал)  говорил  о прошлом  на  чистейшей,
безупречнейшей римской латыни.  Весь этот вечер  был словно целиком взят  из
Италии  времен моей  молодости, когда  я,  юношей,  путешествовал по дальним
странам.
     Так я и сказал моему собеседнику, и он весь расцвел от удовольствия.
     -  Да, да.  Хочется думать, что так. Человек  не  должен отступаться от
просвещенных  вкусов  своей молодости. Я ведь учился  в Италии  до того, как
удостоился  чести быть  принятым  на  службу к  твоему  отцу. Ах, эти  годы,
великие  годы!  Впрочем,  на  старости  начинаешь,  пожалуй,  слишком  часто
озираться на прошлое, да, да, слишком часто.
     Я вежливо заметил, что для  историка это ценное свойство, и спросил, не
окажет ли он мне честь и не почитает ли отдельные места из своего сочинения?
Я успел заметить на каменном столе  под  кипарисом зажженную лампу и рядом -
несколько свитков.
     - Тебе в самом  деле этого хочется? -  обрадовался он, и мы перешли под
кипарис.  - Кое-что здесь  и  вправду,  мне  думается, представляет для тебя
немалый интерес. И, по-моему, ты мог бы к моим записям  кое-что добавить. По
счастливой случайности как  раз  эта  часть  лежит у  меня здесь, прямо  под
рукой...  вот...  да,  вот  этот свиток.  Присядем?  Камень  сухой,  и вечер
погожий, я полагаю, нам будет уютно тут, под розами.
     Раздел его исторического  труда, выбранный им для  чтения, относился ко
времени после возвращения Амброзия  в Британию. В те годы  Блэз был близок к
моему отцу,  я  же  почти все  время  находился в отъезде. Кончив читать, он
задал мне несколько вопросов, и я рассказал ему подробности решающей битвы с
Хенгистом под Каэрконаном и последующей осады Йорка, рассказал и  о том, как
мы заново  обживали  и  отстраивали  свою  землю. Восстанови