о себе самом:
Ниниан  умер оттого, что  я  больше не был прежним Мерлином.  А вторым шипом
розы была сама Моргана.
     Я не был с ней близко знаком. Она родилась и выросла в Тинтагеле, когда
я тайно жил в Регеде,  где проходили детские годы Артура. После того я видел
ее всего дважды: на коронации ее брата и на его свадьбе - и поговорить с нею
мне не довелось ни в том, ни в другом случае.
     Она походила на брата высоким для своих лет ростом, и черными волосами,
и глазами  - сказывалась, я  полагаю, испанская  кровь,  привнесенная в  род
Амброзиев императором Максимом, но чертами пошла  в Игрейну, тогда как Артур
больше  напоминал Утера. Она была белокожа  и настолько же смирна, насколько
Артур был буен. Но при всем том я чуял в  ней  ту же  внутреннюю силу, ту же
сдержанную душевную мощь,  скрытый огонь под слоем серого пепла. И еще в ней
было  что-то  от  коварства  ее единокровной сестры  Моргаузы - вот уж  чего
совсем не было у ее брата Артура. Впрочем, это вообще черта женская, они все
отличаются  этим свойством в  той или  иной мере, подчас это их единственное
оружие и в нападении, и в защите.
     Моргана отказалась  от  паланкина  и каждый  день часть  пути проезжала
рядом со мною на  лошади.  Наверно,  в обществе  женщин  и юношей  разговоры
велись  о предстоящей свадьбе; но со мной она беседовала главным  образом  о
прошлом. Снова и снова она побуждала меня рассказывать о моих  прошлых делах
и  все больше  о тех, что вошли в  легенды, - о  драконах в Динас  Эмрисе, о
король-камне на  горе Киллар,  о  мече  Максена  в  камне.  Я отвечал  на ее
расспросы с охотой, но ограничивался лишь внешними событиями и, помня жалобы
ее матери и Бедуира, старался внушить ей истинное понятие о магии.
     Для юных дев магия  -  это ворожба и приворотные зелья,  нашептыванье в
темном  чулане и гаданье  о  суженом в канун  летнего  солнцестояния. Вполне
понятно, что дела любовные занимают их в  первую голову:  как  забеременеть,
как не беременеть, какими чарами отвести опасность  при родах,  как  угадать
заранее, кто  родится, мальчик  или  девочка.  Но Моргана,  надо  отдать  ей
справедливость, ни о  чем таком со мной не говорила, верно, все  эти секреты
она  уже  успела  узнать. Не выказывала она интереса,  в  отличие  от  своей
сестры, и  к искусству  врачевания. Все ее  вопросы  были направлены  в одну
сторону -  они касались моей  силы,  и  главным  образом в  том,  что  имело
отношение к Артуру. Она с жадностью расспрашивала о  том,  что и как  было с
первой встречи Утера и Игрейны и до  поднятия Артуром великого меча Максена.
Я отвечал ей учтиво и достаточно подробно, я полагал ее вправе знать внешнюю
сторону  дела,  и притом старался растолковать  ей (поскольку ей  предстояло
стать королевой Регеда,  почти наверняка пережить  своего мужа и воспитывать
будущего   короля  этой  богатой  земли),  какие  планы  были  у  Артура  на
послевоенные времена, и внушить ей те же устремления.
     Насколько мне  это удалось,  сказать было  трудно.  Постепенно  я  стал
замечать, что  она  все  чаще возвращается к тому, как и при каких  условиях
действовала моя сила.  От этого  разговора я  уклонялся,  но  она  проявляла
настойчивость  и  под  конец  с  самоуверенностью, напомнившей мне ее  брата
Артура,  преспокойно предложила мне продемонстрировать мою силу в действии -
будто я старая бабка, смешивающая снадобья в котле над огнем, или гадальщица
на  рынке,  всматривающаяся в "магический  кристалл". Мой  ответ  на это  ее
бесцеремонное  требование,  боюсь,  пришелся  ей  не  по  вкусу.  Она  стала
натягивать  поводья  своей лошади, понемногу отстала от меня и всю последнюю
часть пути ехала с молодежью.
     Как  и  сестра  ее  Моргауза,  Моргана  редко довольствовалась  дамским
обществом.  Ее неизменным спутником  был  молодой Акколон, разодетый молодой
человек с оглушительным  смехом  и  румянцем  во всю  щеку.  Она никогда  не
оставалась  с ним наедине долее, чем то  допускалось  приличием, но он своих
чувств не скрывал: куда бы  она  ни направилась,  провожал ее взглядом и при
всякой  возможности  старался  тронуть  ее руку  или  соприкоснуться  с  ней
коленом,  подъехав  к ней  чуть не вплотную,  так  что спутывались  гривы их
лошадей. Но она словно бы ничего не замечала и ни  разу  у меня на глазах не
подарила ему более теплого  взгляда или более  любезного ответа, чем другим.
Долг  повелевал мне  доставить ее на ложе Урбгена невредимой  и  девственной
(если  таковой она была), но у меня не  было причины  опасаться за ее честь.
Проникнуть к ней во время  нашего  путешествия любовнику было бы невозможно,
даже если бы  его  поманили. Когда  мы останавливались на ночь лагерем, дамы
сопровождали Моргану в ее  шатер,  и там вместе с ней спали две  престарелые
фрейлины, не считая молодых. И она никогда  не выказывала желания, чтоб было
иначе. Она во  всем вела себя как положено суженой короля, с радостью едущей
навстречу  будущему супругу,  и, если  румяное лицо  и  неотступные  взгляды
Акколона и производили на нее впечатление, она ничем этого не выдала.
     В  последний  раз мы  остановились  на  отдых  у  самой границы земель,
прилегающих  к  Каэрлуэлю,  как  зовется  по-бриттски  Лугуваллиум.  Лошадей
отпустили  пастись, а  слуги  принялись  начищать сбрую  и  смывать грязь  с
раскрашенных  паланкинов, меж тем как женщины занялись нарядами, прическами,
белилами  и  румянами.  Потом все снова уселись  на  лошадей,  и  кавалькада
двинулась навстречу королевскому отряду, с которым мы  съехались, не доезжая
городских ворот.
     Во главе отряда ехал  сам король Урбген верхом на  полученном в подарок
от Артура могучем гнедом жеребце под ало-золотым чепраком. Рядом слуга вел в
поводу   белую   кобылу   под   серебряным   седлом   с  голубыми   кистями,
предназначенную для принцессы. Урбген  был прекрасен,  как и его  скакун,  -
статный, широкоплечий, могучий и ловкий, он  казался вполовину моложе  своих
лет.  В  молодости  имел  он светло-рыжие  волосы и бороду,  теперь  же  они
серебрились на солнце, как густая шелковистая  белоснежная грива. От военных
походов  в летнюю  пору, от зимних  поездок по  студеным  границам  северных
владений  лицо  у  него  обветрилось  и  потемнело.  Я  знал  его  как  мужа
решительного и твердого, надежного союзника и мудрого правителя.
     Он приветствовал меня так почтительно, будто я сам  Верховный король, а
затем я  представил ему Моргану. В бело-желтом  наряде, с золотыми нитями  в
длинной  черной  косе,  она  дала  ему  руку,  присела  в низком  поклоне  и
подставила  для поцелуя  прохладную нежную щеку.  А потом уселась  на  белую
кобылу  и  поехала  подле  короля, с  совершенным  самообладанием выдерживая
любопытные взоры свиты и его собственный оценивающий  взгляд. Слуги  Урбгена
окружили нас  троих, Акколон отстал, бросив  нам  вслед исподлобья  яростный
взгляд, и  мы  мелкой  рысью  поехали туда,  где  на слиянии  трех рек среди
рдеющих осенних лесов стоит город Лугуваллиум.
     * * *
     Путешествие  было  счастливым,  но кончилось оно скверно,  оправдав мои
худшие опасения. На свадьбу явилась Моргауза.
     За три дня до начала брачных торжеств прискакал гонец  с известием, что
с моря в эстуарий зашел корабль под черными парусами и  с оркнейским гербом.
Король Урбген поехал  встречать его в гавань. Я же  послал туда слугу, и тот
поспешно возвратился  с  самыми свежими новостями, не  успели  еще  гости  с
Оркнеев чин  чином высадиться на  берег. Короля Лота, сообщил он, среди  них
нет, а вот королева Моргауза прибыла, и притом с немалой пышностью. Я тут же
отправил его  на юг  с  предупреждением Артуру;  тот  без труда  мог сыскать
предлог для того, чтобы не присутствовать на свадьбе. Самому мне, к счастью,
в  таком предлоге не было нужды: я еще раньше собрался из города  осмотреть,
по просьбе Урбгена,  его  береговые сигнальные посты. Немного поторопившись,
быть может  слегка в ущерб своему достоинству, я успел выехать до прибытия в
город  Моргаузы со свитой и  возвратился только к вечеру  накануне  свадьбы.
Моргана, как я узнал,  тоже уклонилась от свидания с сестрой,  что, впрочем,
было  естественно  для  невесты,  выше  головы  занятой   приготовлениями  к
торжественному бракосочетанию.
     Так вышло, что  я оказался  свидетелем встречи сестер на паперти храма,
где Моргана должна была венчаться по христианскому обряду. Обе, и королева и
принцесса,  были  в роскошных  одеждах, обеих  окружали  многолюдные  свиты.
Оказавшись лицом  к  лицу,  они  обменялись приветствиями и  заключили  друг
дружку в  объятия,  при  этом  у  обеих с  губ не  сходили  сладкие,  словно
нарисованные улыбки. Выиграла в этой встрече,  я считаю, Моргана: она была в
блистательном подвенечном  наряде, точно роскошная серебряная ваза посредине
пиршественного стола:  алое бархатное платье  со шлейфом, шитым серебром, на
темных  волосах  - корона, а  среди богатых украшений,  подарков Урбгена,  я
разглядел несколько  драгоценностей  Игрейны,  подаренных Утером  на заре их
любви. Тонкая и стройная, она держалась прямо под грузом всех этих сокровищ,
и бледное, строгое лицо ее было прекрасно. Мне она привела на памать Игрейну
в молодости  -  воплощение силы и  изящества. Я от всей  души  надеялся, что
слухи о взаимной неприязни сестер верны и  что Моргаузе не удастся втереться
к  ней в доверие теперь, когда она тоже становилась королевой. Но на душе  у
меня  было неспокойно: я опасался,  что именно это  и было  целью  Моргаузы,
иначе  зачем  бы этой  ведьме являться  сюда  издалека и  присутствовать при
торжестве сестры, которая теперь затмевала ее и красотой и положением?
     Время не убавило золотисто-розовой  красы  Моргаузы, с годами она стала
только еще роскошнее. Но было заметно, что она опять ждет ребенка, и с собой
она привезла на руках у мамки недавно рожденного мальчика. Это был сын Лота,
а не тот, первый, которого я надеялся - и опасался - увидать.
     Моргауза поймала мой испытующий взгляд, еле заметно усмехнулась, присев
передо  мной,  и  прошествовала в  храм  вместе  со  всей своей  свитой.  Я,
замещающий на свадьбе Артура, ждал, когда  подойдет мне черед вручить жениху
невесту.  Верховный  король, получив мое  донесение,  послушно отыскал  себе
неожиданное дело в другом месте.
     Но на  свадебном  пиру мне не удалось  избежать беседы с Моргаузой. Как
ближайшая родня невесты, мы с ней оказались бок о бок за столом для почетных
гостей, установленным  на  возвышении в глубине залы. В  этой зале  когда-то
Утер задал пир победы, кончившийся его смертью.  А  в одном из покоев  этого
самого  замка  Моргауза провела ночь  в объятиях Артура,  отчего появился на
свет младенец Мордред, а потом, в  беспощадном столкновении воль, я разрушил
все ее расчеты  и прогнал ее  прочь  от Артура. То была наша с ней последняя
явная встреча - я надеялся, что  ей неизвестно  о моей поездке в Дунпелднр и
тайном пребывании там.
     Я увидел, как она искоса  поглядывает на  меня из-под опущенных бледных
век.  Уж  не догадывается  ли  она,  что я  теперь  беспомощен перед нею,  с
опасением подумал я.  При  прошлой  нашей встрече  она испытала на мне  свои
ведьмовские чары, и  я  ощутил их липкую сладкую силу, опутывающую  душу. Но
тогда она могла  запутать  меня  в свои тенета не больше, чем  может паучиха
изловить  сокола.  Я сокрушил  ее чары и  подавил  своим могуществом ее злую
волю.  Теперь  же  моя  сила  оставила  меня.  Быть может,  Моргауза  сумела
проведать об этом? Я всегда был достаточно высокого мнения о ее способностях
и не склонен был недооценивать их теперь.
     Я заговорил с ней весьма любезно:
     - У тебя славный сын, Моргауза. Как его зовут?
     - Гавейн.
     - Он очень походит на отца.
     Она опустила веки.
     - Оба моих сына походят на отца, - томно произнесла она.
     - Оба?
     - Ну,  ну,  Мерлин,  где твое  искусство?  Неужто  ты  поверил ужасному
известию? Кто-кто, а уж ты-то должен был знать, что оно ложно.
     -  Я  звал,  что  ложны  слухи,  будто  Артур  распорядился об избиении
младенцев, которые ты распускала.
     - Я?
     Она подняла на меня зеленые невинные глаза.
     -  Да, ты. Избиение  младенцев  могло  быть  делом  Лота,  вспыльчивого
глупца, во всяком случае, это его люди побросали младенцев в барку и пустили
с отливом по  волнам. Но кто  толкнул его на это? Все это твои  козни,  ведь
так, все, вплоть до гибели несчастного младенца в королевской колыбели? И не
Лот  зарезал  Мачу,  выхватил из  кровавой  лужи  другого младенца и унес  в
укромное  место. - Подражая ей, я  заключил: - Ну,  ну,  Моргауза, где  твое
искусство? Кто-кто,  а  уж ты-то  должна  понимать,  что со  мной  не выйдет
прикидываться невинной простушкой.
     При имени Мачи я увидел страх, зеленой искрой мотнувшийся  в ее глазах,
но  и только, черты ее остались невозмутимы. Она сидела прямая и неподвижная
и  лишь  крутила в руке золотой кубок, так что на  выпуклых его боках играл,
переливаясь, свет факелов.  И видно было,  как на горле у нее быстро  бьется
маленькая жилка.
     Я праздновал нерадостную победу. Стало быть,  я был прав. Мордред жив и
спрятан,  надо полагать, на  одном из  островков, носящих общее наименование
Оркнейских,  где  королевская  воля Моргаузы  -  единственный  закон,  а  я,
лишенный дара  провидения, бессилен его  отыскать. И не  имею полномочия его
умертвить, даже если разыщу, напомнил я себе.
     - Ты видел? - тихо спросила она.
     - Разумеется,  видел. Разве  ты можешь  скрыть  что-нибудь  от меня? Ты
должна помнить, что мне все известно. И не забывай, Верховному королю тоже.
     Она сидела недвижно и с виду совершенно спокойно, не считая торопливого
биения пульса на горле под сливочной кожей. Сумел  ли я внушить ей, что меня
ей по-прежнему следует страшиться? Ведь она  не  знает, что Линд  доверилась
мне, и,  уж  конечно, не помнит никакого Бельтана. Хотя ожерелье, которое он
для нее смастерил, сейчас дрожало и переливалось у нее на шее. Она сглотнула
и сказала тоненьким голоском, едва слышным в шуме пира:
     - В таком случае, тебе  должно быть  известно,  что  я уберегла его  от
Лота, однако, где он теперь, не знаю. Или ты можешь мне это сообщить?
     - И ты полагаешь, что я тебе поверю?
     -  Должен  поверить,  ведь это  правда.  Я  не  знаю,  где  он.  -  Она
повернулась, взглянула мне прямо в лицо. - А ты знаешь?
     Я  не ответил. Только улыбнулся, поднял кубок и отпил из него.  Но и не
глядя на нее,  я услышал, ощутил ее вздох облегчения и,  похолодев, подумал:
неужели я промахнулся?
     - Если б я и знала, - продолжала она, - я бы все равно не могла держать
его при себе,  раз он как две капли воды похож на своего  отца. - Она выпила
вино,  поставила кубок и откинулась назад, сложив  руки под животом, так что
обозначилась ее беременность. И посмотрела на меня с улыбкой, в которой было
злорадство и ненависть, но ни тени страха. - А раз так, волшебник Мерлин, ты
уж лучше предскажи будущее вот этому моему отпрыску, коли не знаешь ничего о
том. Будет ли у меня опять сын взамен того, которого я лишилась?
     - Несомненно, - коротко ответил я, и она в голос рассмеялась.
     -  Очень  рада.  Девочки  мне  ни  к  чему. -  Взгляд  ее  скользнул  к
новобрачной, неподвижно  и прямо  сидевшей подле  Урбгена. Жених выпил много
вина,  темно-красным  румянцем  разлившегося  по  его  лицу,  но не  утратил
величавого  достоинства, хоть и  клонился  к своей  молодой  жене, лаская ее
глазами. Моргауза, посморев на  них, презрительно сказала:  -  Моя маленькая
сестрица  обзавелась  наконец  своим  королем.  А заодно и  королевством,  и
стольным городом,  и широкими землями. Только он  не молод, под пятьдесят, и
имеет  уже  сыновей. - Она огладила ладонью свой  живот.  -  Лот,  может,  и
вспыльчивый глупец, как ты его обозвал, но по крайней мере он мужчина.
     Это была приманка,  но я ее не схватил и не попался на крючок. А только
спросил:
     - Где же он сейчас, что не смог прибыть на королевскую свадьбу?
     К моему  удивлению, она  ответила вполне  миролюбиво, как видно оставив
зловредную  игру. Лот, оказывается, уехал  с Уриеном, мужем  его  сестры,  в
Нортумбрию, где под их началом достраивался Черный вал.  Я  уже писал  о нем
раньше.  Он  тянется  вглубь  от  берега  Северного моря и  предназначен для
обороны  от набегов с  северо-востока. Обо всем  этом Моргауза толковала  со
знанием дела, и я поневоле заслушался. Стало легче дышать, вражда уже больше
не витала  в воздухе. Кто-то  спросил  меня о  свадьбе  Артура  и  о молодой
королеве, а Моргауза со смехом заметила вполне резонно:
     - Что проку расспрашивать Мерлина? Ему, может, и известно все на свете,
но  попросите его описать бракосочетание  - и увидите, что он не знает даже,
какого цвета волосы у невесты и во что она была наряжена!
     В  разговор  со  смехом  вмешались другие  гости,  и  пили за  здоровье
молодых, и произносили речи,  и я, должно быть, выпил много больше обычного,
потому  что  хорошо  помню: как  светильники  то вспыхивали,  то меркли,  то
разгорались,  то  тускнели,  а  смех  и  разговоры взрывались  и  замирали и
наплывало  облако  женских благовоний,  густой  сладкий  аромат,  как  запах
жимолости,  в  котором  вязло сознание, точно пчела в  меду. Сладкий аромат,
замешанный  на винных парах. Клонился золотой кувшин, и  кубок у меня в руке
наполнялся  опять. И  кто-то приглашал  с  улыбкой: "Выпей,  господин". Вкус
абрикоса  у меня на губах,  сладостный и  терпкий; кожица была как  пушистое
брюшко шмеля, как оса, млеющая в солнечном  свете на садовой ограде... И все
время два  глаза следили  за  мной с предвкушением  и  опасливой надеждой, с
презрением, с торжеством. Возле меня оказались слуги, они помогли мне встать
из-за  стола, и я  увидел, что новобрачная уже  удалилась,  а король Урбген,
едва  сдерживая нетерпение,  поглядывает  на двери в  ожидании  знака, чтобы
последовать за нею на брачное ложе.
     Кресло рядом с  моим  стояло  пустое. Слуги, улыбаясь, окружили  меня и
проводили в мои покои.
     6
     Наутро  у  меня болела  голова  не  менее  жестоко,  чем  бывало  после
магического  действа. Весь  день я  провел  взаперти.  А на  следующий  день
простился с Урбгеном  и королевой.  Еще  до прибытия  Моргаузы мы успели обо
всем договориться,  и теперь я  с  радостью,  как можно, догадаться, покинул
город и углубился в Дикий лес, в самом сердце которого стояла Галава - замок
графа Эктора. С Моргаузой я не попрощался.
     Приятно было вновь оказаться в пути  под открытым  небом.  Теперь  меня
сопровождали лишь двое. Эскорт Морганы составляли главным образом ее же люди
из  Корнуолла,  которые  теперь остались  с ней в Лугуваллиуме. А  мои новые
спутники  принадлежали ко двору Урбгена: он их отрядил сопровождать меня  до
Галавы,  откуда они  должны были вернуться  назад. Убеждать Урбгена, что мне
много приятнее было бы ехать в  одиночестве и  что со  мной ничего худого не
может  приключиться,  был  напрасный  труд:  король  Урбген  в ответ  только
улыбался  и  говорил, что  даже  магия бессильна против волков и  внезапного
раннего снегопада, который в этих гористых  местах  может застигнуть путника
на крутом  перевале и обречь на неминуемую гибель. Его  слова напомнили мне,
что теперь,  вооруженный одной  лишь  былой славой, но лишенный прежней моей
силы, я мог в этих диких краях пасть жертвой лихих людей точно так же, как и
любой  другой  одинокий путник.  И  потому я  с благодарностью  принял  этот
скромный эскорт, чем, как оказалось, спас свою жизнь.
     Мы переехали через мост и неторопливо трусили по дороге, которая вьется
по  зеленой долине вместе с  речкой,  заросшей  по  берегам  ивой и  ольхой.
Головная  боль у  меня  прошла,  и  я чувствовал себя здоровым, но  какая-то
истома  еще угнетала  душу, и  я  с радостью вдыхал  полной  грудью знакомый
лесной воздух, напоенный запахами сосен и па