сть,  -  сухо  отозвался
Гавейн. - Разве ты не слышал? Сила  Мерлина  перешла  к  даме  Нимуэ,  и
король во всем обращается к ней  за  советом.  Так,  во  всяком  случае,
говорят.
   Теперь они были уже возле самых ворот и потому перешли на шаг.  Гарет
повернулся к сводному брату:
   - Мордред, когда мы поедем в  Камелот,  ты  останешься  здесь  совсем
один. Что ты будешь делать?
   "Останешься совсем один..." Первенца  короля  Лота  единственного  из
всех принцев оставят на  Оркнеях?  Мордред  заметил,  что  та  же  мысль
неожиданно поразила и Гавейна
   - Об  этом  я  не  думал,  -  коротко  ответил  он.  -  Пойдем,  пора
почиститься и узнать, что можно вытянуть из приезжего.
   И Мордред первым вошел в ворота. Гавейн мгновенье постоял  на  месте,
потом вошел следом за ним, а после побежали и младшие.
   Дворец гудел от слухов словно растревоженный улей, но наверняка никто
ничего не знал, если не  считать  смутных  слухов,  которые  принцы  уже
слышали в гавани. Посланник заперся с  королевой.  Придворные  и  челядь
толпились  в  коридорах  и  в  большом  зале,  но   расступились   перед
мальчиками, когда, короткое  время  спустя,  пятеро  принцев,  умытые  и
облаченные в чистые туники, прошествовали  к  дверям,  ведшим  в  личные
покои королевы.
   Время шло. На дворе стало смеркаться, и по  дворцу  засновали  слуги,
зажигая факелы. Было время ужина. Запахи готовящейся еды растекались  по
комнатам и переходам, заставив мальчиков вспомнить  о  голоде.  Торопясь
поскорее узнать новости, они забыли съесть ячменные  лепешки,  взятые  с
собой на рыбалку. Но дверь в королевские  покои  оставалась  по-прежнему
закрыта. Раз до них донесся резкий голос Моргаузы, но никто  не  мог  бы
сказать, повысила  ли  она  его  в  возбуждении  или  во  гневе.  Принцы
беспокойно переступили с ноги на ногу и переглянулись между собой.
   - Мы не можем не поехать, - сказал Агравейн. - Какой еще  приказ  мог
послать с королевским кораблем наш дядя Верховный король?
   - Даже если об этом в депеше нет  ни  слова,  -  отозвался  задумчиво
Гавейн, - разумеется, мы сможем воспользоваться кораблем, чтобы  послать
весточку нашему дяде Верховному королю и напомнить ему о себе.
   ("И если хотя бы один из них  еще  раз  скажет  "наш  дядя  Верховный
король, - в яростном раздражении подумал Мордред, - я начну кричать "мой
отец король Лотиана и Оркнейских островов", посмотрим, что  они  на  это
скажут!")
   - Тихо, - произнес он вслух. - Он выходит. Сейчас мы все узнаем.
   Но им суждено было остаться  в  неведении.  Дверь  отворилась,  и  на
пороге в сопровождении двух стражников появился  королевский  посланник.
Черты его лица были сложены в  непроницаемую  маску:  посланников  особо
учили вести себя так, чтобы ничего нельзя было прочесть по их лицам.  Не
глядя по сторонам, он прошел вперед, придворные  и  челядь  расступились
перед ним. Никто не осмелился заговорить с ним, и даже принцы  отступили
на шаг, не задав ни одного из мучивших  их  вопросов,  что  готовы  были
сорваться с их уст.  Даже  на  глухих  островах,  продуваемых  северными
ветрами, люди знали, что королевскому посланнику не задают вопросов, как
не задают вопросов самому Верховному королю. Посланник прошел мимо  них,
словно их не существовало вовсе - словно простой гонец Верховного короля
значил больше, чем все принцы островов вместе взятые.
   Навстречу ему поспешил распорядитель королевиного двора, чтобы  взять
его под свое крыло и препроводить в отведенные  ему  покои.  И  все  это
время дверь в покои королевы оставалась плотно закрыта.
   - Ужинать хочу, - серьезно сказал Гарет.
   - Похоже, ужин мы получим задолго до того, как она соизволит поведать
нам, что происходит, - отозвался Агравейн.
   Так оно и вышло. Лишь поздней ночью,  в  час,  когда  в  обычные  дни
мальчиков отсылали в постель, королева наконец послала за ними.
   - Все пятеро? - переспросил посланца Гавейн.
   - Все пятеро, - подтвердил Габран. Он не мог сдержаться и  бросил  на
Мордреда полный любопытства взгляд, и  его  примеру  последовали  и  еще
четыре пары глаз. Мордред, внутренне подобравшийся под  готовым  накрыть
его с  головой  внезапным  приливом  возбужденья,  надежды  и  недоброго
предчувствия, глядел, как это было в  его  обычае,  бесстрастно  и  безо
всякого выраженья.
   - И поспешите, - добавил Габран, придерживая дверь. Они поспешили.

***

   Один за другим вошли  они  в  покой  Моргаузы,  безмолвные  и  полные
надежд,  и  застали  там  зрелище,  поразившее  всех   пятерых.   Долгий
промежуток  с  того  времени,  как  был  отослан   посланник,   королева
употребила на то, чтобы отужинать, переговорить со своими советниками  и
дать  волю  своим  чувствам  в  бурной  и   глубоко   удовлетворительной
интерлюдии с Габраном; затем она велела  своим  дамам  облачить  себя  в
парадные одежды и подготовить королевский прием для беседы с сыновьями.
   Из большого зала в личные покои перенесли высокий позолоченный  трон,
на котором подле пылающих  брусков  торфа  в  очаге  королева  и  сидела
сейчас. Ноги ее покоились на обитой алой материей  скамеечке.  На  столе
подле ее локтя покоился свиток, который передал ей королевский посланец;
королевская печать с Драконом на ней расплескалась каплями воска  словно
кровавое пятно.
   Габран,  приведший  принцев,  пересек  покой  и   стал   за   спинкой
королевского трона. Никого больше здесь не было;  придворных  дам  давно
уже отослали спать. За окном стала  полная  луна;  каравай  ее  остывал,
бледнел с золота ноготков до тончайшего серебра, и острый как  меч  клин
лунного света, упавший на трон королевы, блестел на золоте,  переливался
в самоцветных камнях, терялся в  складках  роскошного  платья.  Моргауза
велела нарядить себя в лучшие свои одежды, ниспадающие  мягкими  волнами
бронзового цвета бархата. На поясе у нее поблескивали золото и изумруды,
волосы  были  переплетены  золотыми  нитями,  а  поверх  уложенных   кос
красовалась тонкая корона красного кельтского золота, некогда  -  корона
самого  Лота,  которую  мальчики  видели  до  того,  только   когда   им
дозволялось безмолвно присутствовать на церемонных королевских советах.
   Факелы погасили, а лампы еще не зажигали. С  одной  стороны  Моргаузу
освещал ласковый свет очага, с другой - лунное серебро, и выглядела  она
настоящей  королевой   и   истинной   красавицей.   Мордред,   возможно,
единственный из пятерых, заметил, как бледна она под слоем румян  и  как
прилила к ее щекам необычная краска. "Она плакала, - подумал он, а потом
пришла иная более верная мысль - с оттенком льда, наследством Артура:
   - Она пила. Гавейн прав. Они уезжают. И  что  тогда  будет  со  мной?
Зачем посылать за  мной?  Потому  что  они  боятся  оставить  здесь  без
присмотра сына Лота, притом перворожденного?"
   Ни одной из несущихся вскачь мыслей  нельзя  было  прочесть  по  лицу
Мордреда; он стоял недвижимо подле Гавейна,  которого  он  был  выше  на
полголовы, и ждал королевиных слов, и по виду его каждый бы сказал,  что
из всех присутствовавших в этом покое ее речи меньше всего его  волнуют.
Потом он увидел, что из всех пятерых королева смотрит  только  на  него,
Мордреда, и сердце у него в груди подпрыгнуло, а затем забилось ровно  и
быстро.
   Моргауза  отвела  наконец  взгляд  и  какое-то   время   в   молчании
рассматривала всех своих сыновей. Затем она заговорила:
   - Всем вам известно, что корабль, стоящий на якоре в  гавани,  пришел
от моего брата Верховного короля и  что  привез  он  посланца  Артура  с
депешей для меня.
   Никакого ответа. Да она его и не ожидала. Она оглядела  выстроившихся
в ряд мальчиков, их поднятые лица, глаза, в которых начинали разгораться
искры радостного предвкушения.
   - Вижу, вы строили догадки,  и  готова  поверить,  что  ваши  догадки
верны. Да, он прибыл наконец, пришел вызов, который вам  так  долго  был
желанен, да и мне тоже. Правда, пришел этот вызов в таких словах,  каких
я не  могу  одобрить...  Вам  приказано  явиться  в  Камелот,  ко  двору
Верховного короля, вашего дяди.
   Она  помолчала.  Гавейн,  привилегированный  старший  сын,   поспешил
сказать:
   - Госпожа-матушка, если это расстраивает тебя, мне очень жаль. Но  мы
ведь всегда знали, что рано или поздно такое случится, не  так  ли?  Так
же, как мы знали, что военную выучку,  состояние  и  удачу  людям  нашей
крови положено искать на большой земле, там, где вершатся большие  дела,
а не здесь, на этих глухих островах.
   - Разумеется.
   Изящные пальцы барабанили по столу, где лежало  неразвернутым  письмо
короля. Каковы, спросил себя Мордред, могли быть условия  Артура,  чтобы
заставить  Моргаузу  искать  утешения  в  кувшине  вина  и  взбудоражить
королеву настолько, что было видно, как она вся трепещет, словно слишком
сильно натянутая струна лютни?
   Гавейн, ободренный  кратким  ответом  королевы,  спросил,  поддавшись
минутному порыву:
   - Так почему ж тебя не радует вызов ко двору? Ты же не потеряешь...
   - Не в самом вызове дело. А в том, как был он послан. Мы  все  знали,
что такое неизбежно должно однажды случиться,  когда..,  когда  главного
моего врага более не будет подле короля. Я это  предсказала,  и  у  меня
есть собственные планы. Я бы предпочла, чтобы ты, Гавейн, остался здесь;
тебе предстоит стать королем, и  твое  место  -  здесь,  не  важно,  где
пребываю я сама. Но он потребовал тебя, и  потому  ты  должен  ехать.  И
этому человеку, которого он послал,  этому  его  "послу",  как  он  себя
именует, - голос ее был полон презренья, - приказано остаться  здесь  на
твоем месте в качестве "регента". Кто знает, к чему это приведет?  Скажу
вам честно, чего я страшусь. Страшусь я того, что, как только ты и  твои
братья  покинете  Оркнейские  острова,  Артур  отыщет  причину,  которая
позволит этому его ставленнику отобрать у вас  единственные  земли,  что
еще остаются твоими и твоих братьев, как отобрал он Лотиан,  и  поставит
здесь править своего человека.
   Гавейн,  раскрасневшись  от  радостного  возбужденья,   склонен   был
спорить:
   - Но, матушка.., госпожа.., не может же такое быть? Что б  ни  сделал
он в Дунпельдире из вражды к нашему отцу королю Лоту, ты - его сестра, а
мы - ближайшая его родня, единственные, кто у него есть на свете.  Зачем
ему позорить нас и лишать нас земель? - И бесхитростно добавил:
   - Он такого не сделает! Все, с кем  бы  я  ни  говорил  -  матросы  и
путники, и купцы, что приезжают сюда со всего света, - все говорят,  что
Артур - великий король и что суд его  всегда  справедлив.  Вот  увидишь,
госпожа-матушка, нам нечего бояться!
   - Ты говоришь как зеленый мальчишка, - отрезала Моргауза. - Но одно я
знаю точно: ничего  уже  не  поделаешь.  Ослушавшись  вызова  Верховного
короля, мы ничего не добьемся. Все, на что мы можем  надеяться,  это  на
безопасность в дороге с посланным им  эскортом,  а,  явившись  пред  очи
Артура, мы сможем поднять наши голоса на его совете -  в  самом  Круглом
зале, если придется, - и поглядим тогда, сможет ли он, глядя в лицо мне,
своей сестре, и вам, своим племянникам, отказать нам в  нашем  праве  на
Дунпельдир.
   "Нас? Мы?" Никто не произнес этих слов, но сама мысль промелькнула  в
умах мальчиков  с  кислым  привкусом  разочарованья.  Никто  из  них  не
признавался себе в том, что столь желанное расширение границ  известного
им  мира  заключало  в  себе  надежду  на  освобождение  от   капризного
материнского  правленья.  Но  каждый  теперь  испытывал  унылое  чувство
потери.
   Моргауза, мать и королева, не замедлила верно прочесть их мысли.  Рот
ее едва заметно скривился.
   - Да, я сказала "мы". Приказ короля ясен. Мне ведено явиться ко двору
в Камелоте, как только король вернется из Малой Британии. Причин  письмо
не приводит. И мне велено привезти, - ее пальцы вновь коснулись посланья
Артура. Теперь она словно цитировала его, - всех пятерых принцев.
   - Это король сказал "всех пятерых"? - На сей раз  вопрос  вырвался  у
близнецов,  которые  разразились  им  в  унисон.  Гавейн  промолчал,  но
повернулся и в упор уставился на Мордреда.
   Сам Мордред не мог произнести  ни  слова.  Его  охватила  буря  самых
разных ощущений: восторг мешался с  разочарованьем,  горечь  разрушенных
планов - с радостью нового будущего и гордость с предчувствием грядущего
униженья. А еще ко  всему  этому  примешивался  страх.  Приказом  самого
Верховного короля ему велено явиться в Камелот. Ему, незаконнорожденному
сыну давнего врага короля. Неужели всех пятерых сыновей  Лота  призывают
явиться на потребу злой судьбе, от которой их уберегало лишь присутствие
старого чародея? Эту мысль Мордред тут же отбросил. Нет, законные принцы
- еще и сыновья сестры Верховного  короля.  Но  какое  право  имеет  он,
Мордред, на милость Артура? Никакого: лишь память о вражде и россказни о
совершенной некогда  попытке  лишить  его  жизни,  утопив  с  остальными
младенцами Дунпельдира. Может статься, Артур,  по  злопамятности  своей,
решит завершить то, что не  удалось  совершить  в  ту  давнюю  ненастную
ночь...
   Но это же безрассудство. Усилием  воли  Мордред  овладел  собой,  как
научился он это делать в последние  годы,  и,  оставив  пустые  догадки,
сосредоточился на том, что ему было известно наверняка. Он едет, это, во
всяком случае, решено. Если король и пытался убить его однажды, то было,
пока Мерлин был жив и,  предположительно,  по  совету  чародея.  Теперь,
когда Мерлин мертв, он, Мордред, в безопасности в той же мере,  в  какой
пребывают в ней его братья. И потому он возьмет то, что  предлагает  ему
мир большой земли. По меньшей мере, выбравшись из  своего  заточенья  на
островах,  он  сможет  узнать  у  советников  короля   хитростью,   если
потребуется, или из простого прецедента, что причитается старшему  сыну,
родившемуся у короля, пусть даже сыновья, рожденные позднее, превосходят
его в правах на наследство...
   Он заставил вернуться себя мыслями к  тому,  что  говорила  королева.
Путь по морю они проделают на собственном корабле,  на  "Орке",  который
благодаря колдовскому предвиденью  Моргаузы  вполне  готов  к  отплытью:
оснастка на нем новая, он просмолен, покрашен и  обставлен  с  роскошью,
какой жаждет королева. И дары, что им предстоит взять с  собой,  почитай
что готовы, равно как и одежда для мальчиков и платья  и  украшенья  для
королевы. С ними отправится Габран и солдаты королевской  стражи,  совет
четырех старейшин останется управлять делами островов под надзором посла
Верховного короля... А поскольку сам  Верховный  король  не  вернется  в
Камелот до исхода октября, их путешествие  будет  неспешным  и  даст  им
время посетить королеву Моргану в Регеде...
   - Мордред!
   Он вздрогнул от неожиданности.
   - Госпожа?
   - Останься. Остальные уходите. Эйсла!
   На пороге спальни появилась старая кормилица.
   - Проводи принцев в их покой и прислужи им там. Смотри, чтоб  они  не
задерживались для праздного разговора, а сразу отправлялись  в  постель.
Габран, оставь меня! Нет, туда. Жди меня.
   Повернувшись  на  пятках,  Габран  удалился  в  опочивальню.   Гавейн
нахмурился было, глядя ему вслед, но встретив взгляд  матери,  разгладил
складку меж бровей и первым из братьев подошел поцеловать протянутую ему
руку. Эйсла выпроводила их из  покоя,  начав  суетиться  и  прищелкивать
языком еще до того, как за ними затворилась дверь.
   Мордред, оставшись наедине с королевой, почувствовал, как вся кожа  у
него словно бы стянулась, - он готовил себя к тому, что  ему  предстояло
услышать.

9

   Когда за остальными мальчиками затворилась дверь,  Моргауза  внезапно
поднялась с кресла и отошла к окну.
   Эти  несколько  шагов  увели  ее  из  светового  круга,  отброшенного
плясавшими в очаге языками пламени, в самое наливавшееся  жизнью  лунное
серебро. Холодный свет бил ей в спину, погружая лицо и тело во тьму,  но
при этом подсвечивал края ее волос и одежд, так что  королева  предстала
перед мальчиком порожденьем тьмы, облаченным  в  свет,  лишь  наполовину
видимым  глазу  и  совершенно  не  принадлежащим  миру   сему.   Мордред
почувствовал, как по телу его бегут мурашки, так вздыбливается шерсть на
загривке, словно у зверя,  чующего  близкую  опасность.  Она  ведь  была
ведьма, как все на острове, он боялся ее колдовства,  которое  было  для
него так же реально и естественно, как то, что ночь сменяет день.
   Юноша был слишком неопытен и преисполнен благоговейного страха  перед
королевой, чтобы догадаться, что она сама пребывает в  растерянности,  а
также что она,  вопреки  себе  самой,  глубоко  смущена  и  встревожена.
Посланник Верховного короля обошелся с ней холодно и был  немногословен,
привезенное им письмо - всего лишь краткий августейший  приказ,  хотя  и
изложенный со всевозможными церемониями: явиться ко двору и  привезти  с
собой пятерых юношей; в письме не приводилось причин, не допускало оно и
отговорок. К тому же с письмом прибыл еще и вооруженный эскорт, чтобы  у
изгнанницы  не  возникло  и  мысли  ослушаться.  К  расспросам  Моргаузы
посланник оставался глух,  а  мольбы  ее  падали  на  бесплодную  почву:
холодность в его обращении таила в себе немало угрозы.
   Моргауза не могла быть в этом уверена,  однако,  учитывая  содержание
письма, предполагала, что Артур обнаружил местонахождение Мордреда.  Он,
по всей видимости, подозревал, если не знал наверняка, что пятый мальчик
при оркнейском дворе - его собственный сын. Откуда он  мог  это  узнать,
было выше ее разуменья. Слух о  том,  что  когда-то,  много  лет  назад,
незадолго до того, как вышла замуж  за  Лота,  она  возлежала  со  своим
сводным братом Артуром и в положенный срок разродилась мальчиком,  давно
уже стал расхожей и приевшейся всем легендой, но повсеместно  считалось,
что этот сын был убит, погиб в ночь избиения  младенцев  в  Дунпельдире.
Моргауза была уверена, что никто на Оркнеях не только не знает,  даже  и
не  подозревает,  кто  такой  Мордред  на  самом  деле.  При  дворе   ее
перешептывались  лишь  о  "Лотовом  бастарде".  А  кем  еще  может  быть
мальчишка, попавший в милость к вдовой королеве? Ходили,  разумеется,  и
другие слухи, нашептывающие о похоти,  а  не  милосердии,  но  последние
премного забавляли королеву.
   Каким-то образом Артур все же проведал. Письмо не  оставляло  в  этом
сомнений. Солдаты отвезут в Камелот ее и всех ее сыновей.
   Глядя на сына, которому предстояло  стать  ее  пропуском  к  милостям
Артура, к возвращению к власти, к законному ее  месту  в  гуще  событий,
Моргауза пыталась решить, не  сказать  ли  мальчику  прямо  сейчас,  чей
именно он сын.
   За все эти годы, что он жил во дворце, где сводные братья обучали его
обычаям двора, ей и в голову не приходило рассказать ему  правду.  Время
еще придет, говорила она себе, еще представится случай открыть ему  все,
а потом использовать его. Время ли, колдовство ли  подскажут  ей  нужный
момент.
   Правда заключалась  в  том,  что  Моргауза,  как  и  многие  женщины,
добивающиеся своего в основном руками подвластных им мужчин, была скорее
ловка, чем умна, и по характеру своему ленива. Так что годы шли, Мордред
пребывал в неведении, а тайна его оставалась известна лишь его матери  и
Габрану.
   А теперь еще и Артуру,  который,  не  успел  старый  Мерлин  умереть,
послал за своим сыном. И хотя Моргауза многие годы из ненависти и страха
чернила Мерлина, она знала, что именно он первоначально защитил Мордреда
и ее саму от порывистой ярости Артура. Так чего же хочет  Артур  теперь?
Убить Мордреда? Убедиться наконец в том, что он мертв, или в том, что он
жив? Об этом она могла только гадать. Судьба  Мордреда  ее  не  особенно
волновала, если не считать того, как она  отразится  на  ее  собственном
будущем, а вот здесь ее терзали дурные предчувствия. С той ночи, как она
возлегла со сводным братом,  чтобы  зачать  мальчика,  она  ни  разу  не
виделась с Артуром;  рассказы