а.
     Я  возвратился к себе в  пещеру и, как ни в чем  не бывало, приступил к
заботам очередного дня.
     * * *
     За этим днем  последовал второй, за ним  третий. На третий день, поев и
отдохнув,  посидев  над  своими  записями  и  приведя  себя по возможности в
спокойное  расположение духа,  я пошел посмотреть пещеру-шахту.  Злосчастный
могильный  вор  подарил  мне  новую тень  надежды:  куча  камней  внизу  под
отверстием выросла не меньше чем на три фута, и, хотя веревку, на которой он
спустился, он,  убегая, захватил с собой, на дне пещеры, свернутый  широкими
кольцами,  валялся  какой-то  шнур. Впрочем, надежды мои, едва возродившись,
тут же и рухнули: шнур оказался гнилой, да и короткий, всего четыре или пять
локтей.   Должно  быть,   он  предназначался  для  того,   чтобы  перевязать
награбленное:  даже с одним подсвечником в  руке вор не  сумел  бы лезть  по
веревке вверх,  поэтому, должно быть, собирался  связать все в  одну охапку,
прикрепить  к веревке  и  потом вытянуть  из расселины. Найденный шнур, даже
будь  он достаточной длины, чтобы  забросить его наверх и зацепить петлей за
какой-нибудь выступ, все равно не выдержал бы моего веса. К тому же, еще раз
задрав  голову  и пристально  осмотрев неровные, мокрые  стены  шахты,  я не
увидел ни одного мало-мальски надежного упора. Возможно, что молодой мужчина
или ловкий подросток я сумел бы тут  подняться, но я, хоть  и обладал всегда
немалой физической силой и выносливостью, все-таки не мог считаться атлетом,
теперь же, на старости, после  болезни и лишений, мне об этом нечего  было и
думать.
     Еще одну услугу оказал мне  могильный вор:  если раньше, чтобы  вылезти
через шахту,  мне понадобилось бы как-то взобраться  наверх пещеры и разрыть
себе лаз, что без лестницы  и орудий  было немыслимо, то теперь выход наружу
был  открыт. Оставалось только до него дотянуться. В моем  распоряжении  был
кусок  шнура  -  неужели  я  с  его помощью  не  сооружу себе  что-то  вроде
подмостей?  А  достигнув  наклонной  части  шахты,  не сумею  из чего-нибудь
связать  для  дальнейшего  подъема некое подобие  лестницы?  Перед тем,  как
замуровать устье пещеры, из нее  вынесли почти всю утварь, но оставалась еще
кровать, две-три  табуретки  и  стол, бочонки и в  углу  - забытая массивная
скамья.  Если бы как-то  разбить это все на доски, связать их  кусками шнура
или разодранного на полосы одеяла... А в качестве клиньев можно использовать
черепки разбитых банок.
     Весь  тот день,  а также и следующий  я работал  под "верхним  светом",
сооружая подмости и при этом вспоминая Треморина, главного строителя в свите
моего  отца  и моего  первого наставника  в строительном  деле. То-то  бы он
посмеялся, видя, как великий волшебник Мерлин, превзошедший своего учителя и
поднявший  Нависшие  Камни  в  Хороводе  великанов,  ладит  какое-то  жалкое
сооружение, которого постыдился  бы простой подмастерье. Возьми-ка ты  лучше
вместо  этого арфу,  сказал  бы  он  мне,  и,  подобно Орфею,  поиграй перед
обломками скамей  и табуреток, покуда  они сами не сложатся в  подмости, как
стены Трои. Именно так он в свое время ничтоже  сумвяшеся объяснял людям мой
строительный подвиг - подъем огромных каменных глыб Хоровода Великанов.
     К вечеру второго дня подмости были готовы. Получилось грубое сооружение
девяти  футов  в высоту, прочно стоящее на куче камней под отверстием шахты.
Сверху я приладил толстую  доску от скамьи,  ко-терая выдержит,  если на нее
поставить лестницу. Теперь осталось, на  глаз,  еще надстроить  всего только
двадцать пять футов. Я трудился дотемна, потом зажег лампу и приготовил свой
жалкий ужин. А затем, как  ищет человек утешения в объятиях  любимой,  так я
прижал к  груди  свою арфу и, не помышляя  об Орфее или Трое, играл,  покуда
веки  у  меня не стали смыкаться и  фальшивое созвучие  не оповестило меня о
том, что пора спать. Завтра будет новый день.
     * * *
     И  кто бы  догадался, что за день!  Уставший от своих трудов,  я крепко
спал и, пробудившись позже обычного, увидел  яркий луч и услышал, что кто-то
зовет меня по имени.
     Сначала  я  не  пошевелился,  думая,  что  все еще нахожусь  во  власти
туманных сновидений, так часто дразнивших меня в пещере; но потом опомнился,
ощутил  боками жесткий каменный  пол, на  котором спал с тех пор, как сломал
кровать, и  снова услышал голос - он шел сверху, чуть дрожащий  от  волнения
мужской голос, как-то до странности знакомо выговаривающий латинские слова.
     - Милорд! Господин мой Мерлин! Ты здесь?
     - Здесь! Иду!
     Забыв о боли в суставах, я, как молодой, вскочил  и бросился в пещеру с
"верхним светом".
     В отверстие шахты изливалось солнечное сияние.  Спотыкаясь,  я добрался
до подножия подмостей, почти не оставивших свободного места на дне шахты.  И
задрал голову.
     Сверху, обрамленная ослепительной синевой неба, в расселину просунулась
чья-то голова и плечи. Сначала, после темной своей пещеры,  я сослепу ничего
не мог  разглядеть. Но тот,  смотрящий  вниз, должен был видеть  меня вполне
отчетливо  -  нечесаного,  бородатого  и, конечно,  бледного,  как  призрак,
которого он опасался  здесь  обнаружить. Я услышал тихий возглас,  и  голова
исчезла.
     Я крикнул:
     - Постой, ради  бога,  прошу  тебя! Я не призрак?  Погоди!  Помоги  мне
выбраться отсюда. Стилико, не уходи!
     Я почти  бессознательно узнал его выговор и его самого,  моего  давнего
слугу-сицилийца,  который женился  на мельниковой дочери Мэй и теперь держал
мельницу в долине на реке Тиви. Был он человек  доверчивый, суеверный, легко
пугающийся того, что казалось ему непонятным. Прислонясь к стойке подмостей,
я ухватился дрожащими руками за доски и постарался прежде всего успокоиться,
чтобы  мое спокойствие передалось  ему. Вскоре вверху шахты снова показалась
его голова. Мне  видны были вытаращенные черные глаза, изжелта-смуглое,  без
кровинки, лицо, разинутый рот. Титаническим усилием воли, от которого я едва
не потерял  сознание, я заставил  себя  обратиться к нему  ровным, уверенным
тоном на его родном языке:
     - Не бойся, Стилико.  Меня  ошибочно сочли умершим  и  заключили  в эту
гробницу.  Вот  уже  сколько времени я  нахожусь здесь,  замурованный внутри
холма. Но я не призрак, дружище, я настоящий, живой Мерлин и  очень нуждаюсь
в твоей помощи.
     Он просунул голову глубже.
     - Значит, король... и все другие, кто были здесь...
     Он не договорил и затрудненно сглотнул.
     -  Разве  призрак  мог  бы соорудить  вот  эти  подмости? - продолжал я
убеждать его. - Я не потерял надежду на спасение, все это время, что я здесь
нахожусь, она поддерживала меня, но, клянусь богом всех богов, Стилико, если
ты теперь не поможешь мне  выбраться и  бросишь меня здесь, честное слово, я
умру еще до наступления ночи!
     Я замолчал, устыдившись.
     Он   прокашлялся.  И,   потрясенный,  но  уже  справившись  с  испугом,
проговорил:
     - Так,  значит, это  правда  ты, господин? Нам сказали,  что ты  умер и
похоронен, и мы оплакивали тебя, но нам  следовало знать, что твоя волшебная
сила убережет тебя от смерти.
     Я потряс  головой.  Главное  -  не прекращать разговор,  я знал, что  с
каждым  моим  словом  он все  больше верит мне  и  собирается с духом, чтобы
проникнуть в пещеру-гробницу, где заключен этот живой призрак.
     -  Не  волшебная сила, - возразил я, - это  мой недуг обманул  всех.  Я
больше не волшебник, Стилико, но я все еще, благодарение богу, крепок телом.
Иначе бы эти недели, проведенные под землей,  уж конечно, убили меня. Ну так
как, мой  друг, ты сможешь меня  вызволить? Потом  мы еще поговорим и решим,
что следует предпринять, но сейчас, бога  ради, помоги  мне выбраться отсюда
на волю...
     То была нелегкая работа, потребовавшая много времени, в особенности еще
и потому, что, когда он хотел сходить за подмогой, я  в  выражениях, которые
теперь стыжусь вспомнить, умолял его  не  оставлять меня одного. Он  не стал
спорить, а  принялся  навязывать  узлы  на  крепкой  веревке,  которую нашел
наверху - она так и осталась там, прикрепленная одним концом к дереву вблизи
расселины. На свободном  конце он сделал петлю, чтобы я мог вставить ногу, и
осторожно спустил веревку  в  шахту. Она достала до моих подмостей, и даже с
запасом. А затем  он сам ловко спустился  по ней и в мгновение ока  очутился
подле меня  у  подножия подмостей. Должно  быть, он хотел по старой привычке
стать передо мной на  колени  и поцеловать мои руки, но я сразу изо всех сил
вцепился в него и повис, так что ему пришлось,  наоборот, меня поддержать на
ногах.  Обхватив меня молодыми крепкими руками, он провел  меня  в мою жилую
пещеру, нашел для меня последнюю неразломанную табуретку,  разжег лампу, дал
мне выпить вина, и немного погодя я уже мог с улыбкой произнести:
     - Ну, теперь ты удостоверился, что  я - материальное тело, а не дух? Ты
храбро поступил, что пришел, и еще храбрее, что не  дрогнул и не  убежал. Но
что могло привести тебя  в  эти места? От тебя  я уж никак не ожидал, что ты
станешь лазить в гробницы.
     - Я бы никогда и не пришел  сюда, -  признался  он, - но мне рассказали
кое-что, и я подумал, что ты все-таки волшебник, может быть, твоя  волшебная
сила не даст тебе умереть, как простому смертному.
     - Что же тебе такое рассказали?
     - Ты знаешь Брана, который помогает мне  на мельнице? Так вот, вчера он
был в  городе и видел в  таверне одного пьянчугу, который  сидел там и плел,
что будто бы он  побывал в Брин Мирддине, и сам  волшебник  Мерлин  вышел из
могилы,  чтобы  потолковать  с  ним.  Люди  ставили  ему  выпивку и  просили
рассказывать еще,  ну,  он и не  стеснялся, врал за милую душу, но кое-что в
его  рассказе  заставило  меня  призадуматься... -  Он  помолчал.  -  А  что
произошло на  самом деле, господин?  Кто-то и вправду побывал здесь,  я  это
понял по веревке, привязанной к дереву.
     - Побывали, и даже дважды,  - ответил я.  -  Сначала кто-то поднялся на
вершину верхом на лошади... Это  было вот когда: видишь,  я  делал  зарубки?
Должно быть, он услышал мое пение - звуки хорошо распространяются в каменных
пустотах. А потом, это было четыре дня спустя, или нет, пять дней,  какой-то
проходимец хотел ограбить  гробницу, это он раскопал сверху лаз  и спустился
вниз по веревке. -  И я рассказал ему, как все было.  - Он, верно, со страху
не  стал  задерживаться, чтобы  отвязать веревку.  Слава  богу, что до  тебя
вовремя  дошли  его  рассказы  и  ты пришел прежде, чем  он  снова  набрался
храбрости, он бы вернулся за  веревкой и,  глядишь,  еще снова сунулся бы ко
мне в подземелье.
     Стилико искоса бросил на меня удрученный взгляд.
     - Не стану обманывать тебя,  господин. Ты незаслуженно похвалил меня за
храбрость. Я  приходил сюда вчера вечером. Мне  страсть как не хотелось идти
одному, но  Брана звать  с собой было стыдно, а Мэй и  близко не соглашалась
подойти к пещере. Ну, я посмотрел, устье  пещеры завалено,  как было,  а тут
вдруг слышу: арфа! Я... я подхватился - и бежать. Прости меня.
     - Но все же вернулся, - тихо возразил я.
     - Да. Всю ночь  не мог заснуть. Помнишь,  один раз,  уезжая, ты оставил
меня сторожить пещеру, ты тогда показал мне свою арфу и объяснил, что иногда
она играет сама собой, это  сквозняк трогает  струны. Чтобы я не боялся,  ты
провел меня в  кристальный грот и сказал,  что в нем я всегда смогу  надежно
укрыться.  Ну вот, я все это припомнил, подумал о том,  как ты был  добр  ко
мне, как избавил  меня от рабства и подарил  мне свободу и жизнь,  которой я
теперь живу. И я решил, пусть даже это  призрак  моего  господина, пусть его
волшебная  арфа сама собой играет внутри полого  холма, все равно  от  моего
господина мне нечего опасаться худа... И  я  пришел опять, но  только теперь
уже  днем. Я подумал, если это призрак,  тогда при солнечном свете  он будет
спать.
     - Я и в самом деле спал.
     Как острием ножа, меня кольнула  мысль, что если бы  я накануне вечером
напился, как случалось нередко, сонного зелья, то мог бы ничего не услышать.
     А он продолжал:
     - В этот  раз  я взошел на  вершину холма и  вижу  - белеет разломанный
камень  в  том месте, где под скалой была отдушина. Подошел  поближе, а  там
веревка привязана к  осине и в камнях широкая расселина, я заглянул  в нее и
увидел... - он замялся, - увидел эту груду досок.
     Я уж думал, что мне никогда больше не будет смешно.
     - Это не груда досок, а подмости, Стилико.
     -  Да-да, конечно.  Я  подумал: это не  призраком сколочено. Ну  и стал
кричать. Вот и все.
     - Стилико, -  сказал я, -  если когда-нибудь я сделал тебе  добро, будь
уверен, что  ты отплатил мне  сторицей.  Ты дважды спас мне жизнь. Не только
сегодня. А  еще  и тогда, когда оставил пещеру  оснащенной всем необходимым,
иначе я бы здесь давно погиб от холода и голода. Я этого тебе не забуду.
     - Очередь за тем, чтобы вытащить тебя на волю. Но как? - Он осмотрелся,
скользнув взглядом по голым стенам и разломанной утвари. - Теперь,  когда мы
потолковали  и  ты  чувствуешь себя  лучше,  милорд, не  сходить ли  мне  за
подмогой и за инструментом, чтобы вскрыть заваленный выход? Так было бы тебе
удобнее всего, уверяю тебя.
     -  Понимаю,  но  не согласен.  Я успел все хорошо обдумать.  Пока я  не
узнаю,  как обстоят  дела  в  королевстве,  мне нельзя  вдруг  "восстать  из
мертвых". Ведь  простые люди именно так поймут появление  принца  Мерлина из
могилы. Поэтому никаких разговоров не должно быть, прежде чем мы не уведомим
короля. Так что сначала надо послать к нему...
     - Король, говорят, сейчас в Бретани.
     - Вот как? - Я задумался. - А кто регент?
     - Королева с Бедуиром.
     Я  помолчал,  разглядывая  свои ладони.  Стилико, скрестив ноги,  сидел
против  меня на полу. В  неярком  свете лампы он  все еще  походил на юношу,
какого  я знал когда-то.  Темные византийские  глаза выжидающе  смотрели  на
меня.
     Я облизнул губы.
     - А леди Вивиана? Ты знаешь, кто она? Она...
     - А  как же, весь мир знает  ее. Она владеет магией, как ты когда-то...
как ты, господин. Она постоянно при короле. Она живет близ Камелота.
     - Да? Ну, так или иначе, но до возвращения короля из  Бретани никто  не
должен  ничего  знать.  Мы как-нибудь  справимся  с тобой  сами. Спустись  в
конюшню  под горой, принеси оттуда необходимые инструменты,  и мы что-нибудь
придумаем.
     Все так и получилось. Через полчаса он  вернулся к расселине, принеся с
собой  гвозди,  топор, молоток  и  несколько досок, которые  были сложены  в
стойле.  Эти полчаса дались мне нелегко:  умом  я  понимал, что он вернется,
однако, не в силах совладать со своими чувствами, сидел на табурете и дрожал
как последний  дурак, обливаясь холодным  потом.  Но  к тому  времени, когда
Стилико спустил все это в шахту, а затем спустился и сам, я уже  сумел взять
себя в руки. Мы  приступили к работе, вернее, я сидел и давал указания, а он
под  моим руководством сколотил что-то  вроде лестницы, которую установил на
возведенных мною подмостях. Верхним концом лестница доставала  до  наклонной
части  шахты. Начиная  отсюда, в  дополнение к толстой веревке с узлами,  он
вставил поперек  лаза, укрепив  за  выступы и щели в стене, несколько кусков
дерева  -  эти  перекладины, правда,  не  могли  служить  мне ступенями,  но
все-таки давали возможность упереться коленом и перевести дух.
     Завершив работу, он стал  испытывать ее  прочность,  а  я тем  временем
завернул  в оставшееся одеяло арфу,  мои рукописи  и  кое-какие снадобья для
восстановления  сил. Стилико вылез  с  узлом из шахты.  А я, срезав  ножом с
гробового покрова несколько драгоценных камней покрупнее,  положил их вместе
с золотыми монетами  в кожаный мешок, где у меня хранились высушенные травы,
затянул завязку, продел в  петлю  запястье  и уже  стоял наготове у подножия
подмостей,  когда  наконец  сверху опять  появился  Стилико  и,  придерживая
веревку, крикнул мне, чтобы я начинах подъем.

     4
     Я  пробыл на мельнице у  Стилико  целый месяц. Мэй,  прежде трепетавшая
передо мной, видя теперь вместо  грозного колдуна просто больного  человека,
которому нужна  помощь,  ухаживала  за мной с неустанной самоотверженностью.
Кроме нее и ее мужа, я никому не  показывался, все это время я не выходил из
комнаты на верхнем этаже - лучшей в доме,  они уступили мне свою спальню, не
слушая моих возражений. Работник их  спал на  другом конце двора в амбаре  и
знал только, что в доме поселился престарелый родственник хозяев. То же было
сказано и детям, они все приняли на веру: детям свойственна доверчивость.
     Первое  время я лежал в  постели.  Силы  мои после перенесенных лишений
были совсем подорваны, дневной свет и шумы обыденной жизни оказывали на меня
мучительное действие -  то на дворе перекликались мужчины, разгружая баржу с
зерном,  то доносился стук лошадиных  копыт по дороге, то  раздавались крики
играющих  ребятишек.  Даже  говорить с  Мэй или  Стилико  было мне  поначалу
трудно, но  они  оба обращались  со  мной так сочувственно и  деликатно, как
умеют простые люди, и постепенно  мне стало легче, я снова почувствовал себя
человеком. Вскоре я уже встал с постели, проводил время за своими  писаниями
и, призвав  к  себе  старших  детей  Стилико,  начал  обучать их грамоте. Со
временем я сумел оценить даже разговорчивость  Стилико и жадно  расспрашивал
его обо всем, что произошло в королевстве, пока я находился в заточении.
     Про Вивиану сверх того, что  он успел мне сообщить, ему  мало что  было
известно.  Слава  о ее  магической  силе  после  моего  исчезновения  быстро
разнеслась повсюду, и мантия Королевского Прорицателя пришлась  на ее  плечи
как  раз впору.  Сначала она жила  в  Яблоневом саду,  но,  когда скончалась
Владычица  алтаря,  возвратилась  в  святилище  на  острове  и со  всеобщего
молчаливого согласия заняла освободившееся место.  Поговаривали, что с нею в
святилище пришли  перемены -  новая Владычица алтаря  не  проводит  свои дни
затворницей на острове в кругу девственных сестер, а нередко бывает теперь в
Камелоте при  дворе, и ходили  даже слухи, будто  она  собирается вступить в
брак. Ее  избранника  Стилико мне  назвать  не  мог. "Кто-нибудь из королей,
понятное дело", - только сказал он.
     Этим я вынужден был удовольствоваться. Больше никаких особых новостей я
не  услышал. Люди,  подымавшиеся  вверх по реке  к мельнице, были все больше
простые работники или  баржевики, разбиравшиеся лишь в местных  делах и ни о
чем  ином не помышлявшие, кроме как о получении хорошей цены за свои товары.
От  них  я  только узнал через Стилико, что времена  все еще  были добрые, в
королевстве царил  мир и саксы придерживались условий заключенных договоров.
Так что  Верховный  король  счел для себя возможным  отлучиться  из  страны.
Зачем,  Стилико  не знал. Да и меня это до времени занимало лишь  постольку,
поскольку означало, что впредь до его возвращения я должен блюсти мою тайну.
Я еще  раз все обдумал, когда  окончательно  пришел в  себя, и утвердился  в
своем решении. Открыто вернуться к делам мне не было никакого  расчета. Даже
"чудо" моего восстания из могилы не принесло бы теперь пользы  королевству и
королю.  У меня  больше  не  было магической силы и  дара  провидения, чтобы
служить  ему.  Зачем же подымать  шум  по  случаю моего  возвращения  и  тем
подрывать  авторитет  моей преемницы Вивианы, если  я  больше  Артуру  ничем
полезен быть не смогу? Я принародно передал ей бразды своей власти и покинул
этот мир,  обо мне уже складывались легенды, как я понял  со слов Стилико, -
все новые подробности собирались вокруг рассказа могильного вора о встрече с
тенью колдуна.
     Это же все относилось и к Вивиане. Насколько  я способен был рассуждать
хладнокровно, было  ясно, что наша с ней любовь - в прошлом. Мог ли я теперь
вернуться и занять прежнее место подле моей любим