перед  ними  маячили  золоченые  башни
Камелота, и  звон  колокола  медленно  плыл,  эхом  отдаваясь  от  воды,
подступавшей к самому тракту. Они поспеют на похороны Гарета.
   Боре увидел, что по щекам Гавейна катятся слезы, и, придержав  своего
коня, так чтоб тот отстал, не сказал больше ничего.

***

   Что еще было сказано между Гавейном и его  дядей  Верховным  королем,
никто никогда не узнал. Большую  часть  дня  они  провели,  запершись  в
личных покоях короля: удалились туда сразу после похорон и  там  пробыли
всю ночь до ранних предрассветных часов. После этого, не  сказав  никому
ни слова, Гавейн прошел в  свои  комнаты  и  проспал  шестнадцать  часов
кряду, затем он поднялся, облачился в доспехи и выехал на учебный  плац.
В тот вечер он отобедал в городской таверне, там же с девицей остался  и
на ночь, а на следующий день вновь появился на плацу.
   Восемь дней и ночей провел он так, не говоря ни с кем, разве  что  по
срочному делу. На девятый день он под охраной оставил Камелот и  проехал
несколько миль до Инис Витрина, где  стоял  пришвартованный  королевский
корабль, самый новый "Морской дракон".
   Корабль поднял золотой парус, развернул стяг с алым драконом на  волю
осенним ветрам и, подняв якорь, полным ходом пошел на север.
   Тем Артур намеревался достичь разом две  цели:  услать  смутьяна  как
можно далее, отделив его от столицы отрезвляющими ветрами пространства и
времени, и занять делом измученный и исполненный гнева дух Гавейна.
   Король сделал самый очевидный шаг, тот, о  котором  Мордред  даже  не
подумал. Гавейн, король Оркнейских островов,  возвращался  домой,  чтобы
взять под свою руку наследное королевство.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

   Миновала зима, и наступил март, принесший с собой порывистые ветры  и
ревущие бури, а затем смягчившийся сладостью ранней  весны.  Зацветающие
мхи одели утесы розовым ковром, белые цветы плясали в выгнувшихся  дугой
ветках куманики, сияли в траве красные лихвисы и дикие гиацинты.  Вьющие
гнезда птицы перекликались над узкими заливами, и по вересковым пустошам
эхом перекатывалась клокочущая песнь кроншнепа.  В  каждой  шхере  и  на
каждой поросшей травой  кочке  у  воды  лебеди  возвели  себе  замки  из
водорослей,  и  в  каждом  из  них  дремала,  убрав  голову  под  крыло,
прекрасная и могучая птица, а бдительный супруг плавал поблизости, гордо
подняв голову и подобрав паруса-крылья. Водная гладь эхом отдавалась  на
крики бакланов и чаек, а небеса звенели песнью жаворонка.
   Мужчина и  мальчик  трудились  на  отрезке  вересковой  пустоши,  что
тянулась через холмистую сердцевину  главного  острова  Оркнеев.  В  это
время года вереск выглядел темным и мертвым, но по краям торной дороги и
на каждом пригорке выросли  бледные  ароматные  первоцветы.  У  подножия
пустоши протянулась узкая полоска пастбища, золотая от  одуванчиков.  За
ней тянулось длинное узкое озеро, а еще дальше, почти  параллельно  ему,
еще одно; южные оконечности этих водоемов разделял лишь узкий перешеек и
полоска земли, утоптанная копытами  и  сапогами,  поскольку  здесь  было
святилище островов. Там высились огромные  круги  камней,  загадочные  и
погруженные в вековые раздумья, они внушали страх даже  тем,  кто  знать
ничего не знал об их назначении или постройке.  Известно  было,  что  ни
одну лошадь нельзя заставить пройти по перешейку в  час  меж  закатом  и
рассветом и что ни один олень не забредал сюда в поисках  сочной  травы.
Лишь козы, твари и так небезопасные, паслись среди камней, выглаживая  и
объедая траву, готовя поле для  ритуалов,  которые  отправляли  здесь  в
священное время года.
   Двое работников трудились на ровном участке пустоши, недалеко от озер
и их охраняемого духами перешейка. Мужчина был высок, сухощав и  крепок,
и хотя одет он был по-крестьянски, двигался он как человек иного званья.
В движеньях его чувствовалась быстрота и расчет тренированного тела.  На
его лице, еще молодом, но протравленном горькими морщинами, невзирая  на
привычную работу и безмятежность  солнечного  дня,  залегла  неспокойная
дума.  Темноглазый,  как  и  его  отец,  мальчик  подле   него   помогал
вколачивать колышки в доску под ульи, которые вынесут на пустоши,  когда
зацветет вереск, и установят на уже ждущие их платформы.
   Без всякого предупрежденья, кроме мягкого стука копыт  по  пустоши  и
тени, упавшей на предмет трудов мужчины, к ним выехал король Оркнейский,
Гавейн.
   Мужчина поднял голову. Гавейн, уже начавший  было  произносить  слова
небрежного приветствия, резко дернул на себя поводья.
   - Мордред!
   Опустив киянку, которой вбивал в  доску  очередной  колышек,  Мордред
медленно поднялся на ноги. Тем временем из-за  гребня  ближайшего  холма
выехали десяток всадников, за ними показались пешие  слуги  с  собаками.
Бросив работу и разинув от удивления рот, мальчик во все глаза уставился
на незнакомцев.
   Мордред ободряюще приобнял сына за плечи.
   - Ну надо же, Гавейн! Привет тебе.
   - Ты? Здесь? Давно ли? И кто это? - Он смерил  мальчика  взглядом.  -
Нет, этого я мог бы и не спрашивать! Он больше похож на Артура... -  Тут
он резко оборвал самого себя.
   - Не тревожься, - сухо отозвался Мордред.  -  Он  говорит  только  на
языке островов.
   -  Клянусь  богами,  -  воскликнул,  против  воли  уйдя  от  предмета
разговора, Гавейн, - если ты успел завести этого мальца до отъезда,  ты,
верно, поднимался раньше всех нас!
   Подъехали  остальные  всадники.  Гавейн  жестом  приказал  им  отойти
подальше и оставаться вне пределов слышимости. Он соскользнул с седла; к
ним немедленно подбежал конюх, чтобы увести лошадь короля. Гавейн уселся
на одну из деревянных платформ. Мордред после минутного промедления  сел
на другую. Повинуясь жесту отца, мальчик начал собирать разбросанные  на
земле инструменты. Делал он это медленно, то и дело бросая косые взгляды
на короля и его свиту.
   - А теперь,  -  начал  Гавейн,  -  рассказывай.  Как  и  почему,  все
рассказывай. Все считают тебя умершим, иначе ты, дескать,  давно  б  уже
объявился,  но  я  почему-то  никогда  в  это  не  верил.  Что  с  тобой
произошло?
   - И ты  еще  спрашиваешь?  Гахерис,  верно,  все  тебе  рассказал.  Я
полагал, что он уехал к тебе.
   - Разве ты не знал? Какой же я глупец,  откуда  тебе  знать?  Гахерис
мертв.
   - Мертв? Как? Король его поймал? Я даже не думал, и все же...
   - Король тут ни  при  чем.  Гахериса  той  ночью  ранили,  рана  была
пустячная, но он запустил ее, и та загноилась.  Если  б  он  приехал  ко
мне.., но он не приехал. Он, должно быть, знал, какой суровый  его  ждет
прием. Он поехал на север к своей полюбовнице, и к тому  времени,  когда
слуга довез его туда, его было уже не спасти. Еще один, - горько добавил
Гавейн, - на счету Бедуира.
   Мордред молчал. Сам он мог оплакивать  одного  лишь  Гарета,  но  для
Гавейна, единственного оставшегося в  живых  из  сплоченного  и  шумного
оркнейского клана, утрата была тяжелой. Так Мордред и сказал.  Некоторое
время они сидели на солнышке, вспоминая прошлое,  и  привычный  знакомый
пейзаж, раскинувшийся вокруг, делал  эти  воспоминания  лишь  еще  более
живыми и яркими.  Потом  Мордред,  тщательно  подбирая  слова,  принялся
нащупывать почву.
   - Ты говорил о Бедуире с горечью. Она мне близка  и  понятна,  поверь
мне, но едва ли Бедуира можно винить за глупость самого  Гахериса.  Или,
если уж на то пошло, за что-либо случившееся той  ночью.  Я  не  намерен
заставлять его расплачиваться даже за это. - Он коротко коснулся  своего
плеча. - Ты должен понимать это, Гавейн, особенно теперь, когда  у  тебя
было время смириться со своим горем. Той ночью заводилой был Агравейн, и
Гахерис во всем следовал за ним. Они твердо  вознамерились  покончить  с
Бедуиром, даже если это  означало,  что  для  этого  им  придется  убить
королеву. Кто бы что ни говорил.
   - Знаю. Я знал их обоих. Агравейн был глупцом, а Гахерис  -  безумным
глупцом и все еще носил  в  себе  кровную  вину  за  преступление  более
тяжкое, чем совершил кто-либо той ночью. Но я думал не о них. Я думал  о
Гарете. Он заслуживал  лучшей  доли,  чем  быть  зарубленным  человеком,
которому он доверял, человеком, которому он служил.
   - Во имя всех богов, не было это убийством! -  взорвался  Мордред,  и
его сын встревожено поднял на него взгляд. Мордред вполголоса  обратился
к нему на местном наречии:
   - Отнеси инструменты домой. Сегодня  мы  больше  работать  не  будем.
Скажи матери, что я скоро приду. Не волнуйся, все будет хорошо.
   Мальчик убежал. Двое мужчин без слов смотрели, как удаляется вниз  по
склону худенькая фигурка. Там в лощинке у самого  озера  стояла  хижина,
чья кровля почти сливалась с темным вереском. Мальчик скрылся  в  проеме
низкой двери.
   Снова повернувшись к Гавейну, Мордред заговорил серьезно:
   - Гавейн, не нужно думать, что я не горюю по Гарету  так,  как  может
брат горевать о брате. Но поверь мне, в его  смерти  повинен  несчастный
случай, если  можно  считать  несчастливой  случайностью  умерщвление  в
запале посреди кровавой драки. И Гарет был вооружен. А Бедуир, когда  на
него напали, безоружен.  Сомневаюсь,  что  в  первые  минуты  он  вообще
разбирал, кто попал на острие его меча.
   - Ах да, - кивнул Гавейн, но в голосе его все еще сквозила горечь.  -
Все знают, что ты был на его стороне. Голова Мордреда вскинулась.
   - Все знают что? - не веря своим ушам, переспросил он.
   - Ну, даже если ты дрался не на его стороне, все знают,  что  ты  был
против нападенья. Что, полагаю, было только разумно.  Даже  если  бы  их
застали вместе на ложе, обнаженными и  в  объятьях  друг  друга,  король
наказал бы зачинщиков еще прежде, чем  стал  бы  решать,  что  делать  с
Бедуиром и королевой.
   - Я не понимаю тебя. И все это к делу не относится. Об измене и  речи
быть не могло. - Мордред говорил с непреклонным  гневом,  с  королевским
укором,  который  прозвучал  неуместно  из  уст   одетого   в   лохмотья
крестьянина, обращенный к королю в богатом облачении.  -  Король  послал
королеве письмо, которое  та  желала  показать  Бедуиру.  Думаю,  в  нем
говорилось о том, что Артур уже на пути домой. Я видел  его  на  полу  в
опочивальне. И когда мы ворвались туда, оба они были полностью  одеты  -
даже тепло укутаны, - и в переднем покое бодрствовали  придворные  дамы.
Одна из них сидела в опочивальне  вместе  с  Бедуиром  и  королевой.  Не
слишком подходящая обстановка для супружеской измены.
   - Да, да, - нетерпеливо прервал его Гавейн. - Все это мне известно. Я
говорил с моим дядей Верховным королем. - Какое-то эхо  в  этих  словах,
сказанных в этом месте, вернуло к жизни давнее воспоминанье. Взгляд  его
переменился и он быстро сказал:
   - Король рассказал мне о  том,  что  произошло.  Похоже,  ты  пытался
остановить потерявшего голову  Агравейна,  и  ты  действительно  помешал
Гахерису причинить королеве вред. Если он хотя бы коснулся ее...
   - Подожди. Вот чего я никак не пойму. Откуда ты это знаешь? Бедуир не
мог видеть, что там происходило, иначе он не напал бы на меня. И  думаю,
Боре уже ушел за стражей. Так как же король услышал правду?
   - Королева ему рассказала, разумеется.
   Мордред молчал. Воздух вокруг него был полон пенья болотных птиц,  но
он слышал лишь тишину, полную призраков тишину долгих снов и ночей.  Она
видела. Она знала. Она не отвернулась от него.
   - Понимаю, - медленно произнес он. - Гахерис сказал мне, что за  мной
вот-вот явятся стражники, и единственная моя надежда на спасение  -  это
покинуть Камелот. Он пообещал отвезти меня в безопасное  место,  сказал,
что сделает это, несмотря на то что  подвергает  себя  огромному  риску.
Даже в то время, когда я был не в себе, мне показалось это  странным.  Я
сам свалил его с ног, чтобы спасти королеву.
   - Дорогой мой Мордред, Гахерис спасал лишь  свою  собственную  шкуру.
Разве тебе не пришло в голову удивиться, почему это стража выпустила его
за ворота, когда они уже наверняка должны были знать о потасовке? Одного
Гахериса они бы остановили. Но принца Мордреда, особенно если сам Бедуир
отдал приказ позаботиться о нем...
   - Я едва помню ту ночь. Скачка была словно дурной сон.
   - Так подумай об этом сейчас.  Ведь  так  оно  и  случилось.  Гахерис
выбрался из города и ускользнул,  и,  как  только  представился  случай,
бросил тебя умирать или оправиться, как положит бог или насколько хватит
умений у добрых братьев.
   - Тебе и это тоже известно?
   - Со временем Артур отыскал монастырь, но тебя там  уже  не  было.  В
поисках тебя его гонцы изъездили страну вдоль и поперек. В конце  концов
тебя сочли мертвым или пропавшим без вести. - Гавейн невесело улыбнулся.
- Мрачная шутка богов, брат. Умер Гахерис, а оплакивали  тебя.  Тебе  бы
это польстило. Когда собрался следующий Совет...
   Но конца его рассказа Мордред не слышал. Внезапно вскочив на ноги, он
отошел на несколько шагов  в  сторону.  Солнце  садилось,  и  на  западе
мерцала и  сияла  озерная  гладь.  Позади  него,  меж  блеском  озера  и
полыханием  заката  громоздились  утесы  Верхнего  острова.  Он   сделал
глубокий вдох. Это походило на медленное возвращение к  жизни.  Однажды,
давным-давно, мальчик стоял на берегу неподалеку отсюда,  и  сердце  его
тянулось через холмы и проливы к дальним и пестрым королевствам  большой
земли. Теперь взрослый мужчина глядел в ту же даль, видел те же виденья,
и горечь понемногу отпускала его душу. Его не выслеживали как зверя. Его
не оклеветали. Имя его  все  еще  сверкающе  чисто,  как  серебро.  Отец
пытался найти его с миром. И королева...
   - Через неделю прибудет курьер, -  говорил  тем  временем  Гавейн.  -
Позволишь мне послать с ним весточку?
   - Нет нужды. Я сам поеду.
   Глядя на его просветлевшее лицо, Гавейн кивнул.
   - А они? - Он кивнул на дальнюю хижину.
   - Останутся здесь. Мальчик вскоре сможет занять мое  место  и  делать
мужскую работу.
   - Она ведь тебе жена, да?
   - Так она себя называет. Есть некий местный обычай, лепешки и  огонь.
Это доставляет ей удовольствие. - Тут он сменил тему:
   - Скажи мне, Гавейн, долго ты тут еще пробудешь?
   - Не знаю. Возможно, курьер привезет какие-то известья.
   - Ты ждешь, что тебя вновь вызовут в столицу? Нет нужды спрашивать, -
напрямик сказал Мордред, - почему  ты  оказался  на  островах.  Если  ты
вернешься, что станется с Бедуиром?
   Лицо Гавейна  внезапно  ожесточилось,  сложившись  в  знакомую  маску
неистового упрямства.
   - Бедуиру придется поостеречься. И мне, полагаю, тоже.
   Взгляд Гавейна скользнул  мимо  Мордреда.  Из  дальней  хижины  вышла
женщина, а за ней мальчик; оба они стали смотреть в сторону озер.  Ветер
облепил ее тело  тканью  туники  и  подхватил  длинные  волосы,  которые
заструились золотом.
   - М-да, понятно, - проговорил Гавейн. - Как имя мальчика?
   - Медраут.
   - Внук Верховного короля, - раздумчиво произнес Гавейн. - Он знает?
   - Нет, - отрезал Мордред. - И не узнает. Он не знает даже  того,  что
он мой сын. Она вышла замуж после того, как я уехал с островов, и родила
еще троих детей прежде, чем утонул ее муж. Он был  рыбак.  Я  знал  его,
когда мы были детьми. Ее родители еще живы и помогают ей растить  детей.
Они приняли меня как своего  и  были  только  рады  обручить  нас  после
стольких лет, а  она,  разумеется,  сказала,  что  никогда  не  уедет  с
островов. Я обещал, что позабочусь о них, что они  ни  в  чем  не  будут
нуждаться. В глазах детей - всех четверых - я  их  приемный  отец.  Быть
может,  когда-нибудь  Медраут  узнает,  что  он  незаконнорожденный  сын
"бастарда короля Лота", но тем дело и  кончится.  До  тех  пор,  пока  я
когда-нибудь, возможно, не пошлю за ним. И не  при  тебе  будь  сказано,
брат, таких, как он, здесь немало. К чему разжигать честолюбие?
   - И впрямь к чему? - Гавейн поднялся на ноги. - Что ж, ты  останешься
с ними или поедешь сейчас со мной ждать корабля? Во  дворце  тебе  будет
удобнее, чем в твоем потайном убежище.
   - Дай мне день-другой, чтоб они успели примириться с  моим  отъездом,
потом  я  приду.  -  Мордред  внезапно  рассмеялся.  -  Интересно  будет
поглядеть, как на сей раз подействует на меня роскошь, после того как  я
столько месяцев провел  за  былыми  занятьями!  Я  не  утратил  вкуса  к
рыбалке, но сознаюсь, вовсе не радуюсь тому, что приходится копать торф!
***

   Облегчение и радость короля и столь явное счастье королевы  при  виде
Мордреда  были  для  возвратившегося  принца  словно  наступленье  лета,
сменившего долгую голодную зиму. Мало что было сказано  о  событиях  той
мрачной ночи; ни королю, ни королеве  не  хотелось  особо  задерживаться
мыслями на них; вместо этого они расспрашивали Мордреда о  тех  месяцах,
какие он провел в  изгнании,  и  вскоре,  когда  он  рассказал  о  своих
попытках вновь войти в  ритм  трудов  своего  детства,  для  всех  троих
воспоминанья о той "страшной ночи" потерялись в веселом смехе.
   Потом они заговорили о Гавейне, и  Мордред  передал  королю  посланье
сводного брата. Пробежав его глазами, Артур поднял взгляд.
   - Тебе известно, что в этом письме?
   - В общих чертах,  государь.  Он  сказал,  что  обратится  к  тебе  с
прошеньем позволить ему вновь вернуться на юг.
   Артур кивнул. Следующее его замечанье  стало  ответом  на  незаданный
Мордред ом вопрос:
   - Бедуир еще в Малой Британии, в своем замке Бенойк, что к северу  от
обширного леса, какой там зовут Гиблым.  И  действительно,  мы  потеряли
его, поскольку он, похоже, прочно там обосновался. Этой  зимой  он  взял
себе жену.
   Мордред, сознавая, что вернулся в оплот придворных,  ничем  не  выдал
своего удивленья, разве что слегка приподнял бровь. Прежде чем он  успел
произнести хоть слово, королева встала, заставив обоих мужчин  подняться
на ноги. Лицо ее было бледно, и впервые в его оживленной  красе  Мордред
заметил следы напряженья и бессонных ночей.  Уста  ее  отчасти  лишились
своей мягкой полноты, словно губы слишком часто сжимались на долгие часы
молчанья.
   - С вашего позволенья, я оставлю вас, мои господа. После  стольких  -
дней разлуки вам еще много нужно сказать друг другу.  -  Ее  рука  снова
легла на плечо Мордреда. - Приходи поговорить со  мной  снова.  Я  жажду
побольше  услышать  о  твоих  чудесных  островах.  И  добро  пожаловать,
Мордред, добро пожаловать домой.
   Артур выждал, пока за ней закроется дверь. Несколько минут он сидел в
молчании, и взор короля был тяжел и задумчив, Мордреду подумалось, уж не
вспоминает ли он события той ночи, но Артур лишь сказал:
   - Я пытался предостеречь тебя, Мордред Но как тебе  было  понять  мое
предостереженье? И даже поняв его, что ты мог поделать? Что мог  сделать
большего, чем сделал и так?  Что  ж,  все  позади.  Прими  еще  раз  мою
благодарность, и не будем больше об этом... И все же мы вынуждены теперь
обсуждать исход той ночи. Когда ты говорил с Гавейном, что сказал  он  о
Бедуире.
   - Что постарается по возможности сдержать свой нрав. Если  терпимость
к Бедуиру станет платой за возвращение на службу в ряды Соратников,  он,
думаю, заплатит эту цену.
   - Примерно об этом он  и  пишет.  Как,  по-твоему,  он  сдержит  свое
обещанье?
   Мордред пожал плечами
   - Полагаю, настолько, насколько это будет в его силах Он предан тебе,
государь, в этом можешь не сомневаться. Но его  нрав  тебе  известен,  и
может ли он сдерживать его.
   - Он снова пожал плечами. - Ты его вернешь?
   - Он не был сослан. Он волен вернуться, и  если  он  сделает  это  по
собственной воле, то меня это вполне устроит. Бедуир обосновался в Малой
Британии, более того, написал мне, что его супруга в тягости. Ради  всех
нас, да и ради короля Хоеля тоже, было бы лучше, чтобы там он и остался.
На Малую Британию надвигается большая беда, Мордред, и меч Бедуира может
понадобиться там, равно как и мой.
   - Уже? Ты вроде говорил об этом.
   - Нет. Это не то дело, которое  мы  обсуждали