гнета
государственных забот, легшего на его плечи, Бедуир становился все  тише
и беспокойнее. На лице его проступили морщины,  а  под  глазами  залегли
тени. За ужином он с застывшей  на  губах  улыбкой  выслушивал  то,  что
вполголоса говорила ему королева, ел мало, но пил полной чашей.  Позднее
в рабочей комнате он  подолгу  сидел,  безмолвно  глядя  в  огонь,  пока
Мордред или один из секретарей случайным вопросом  не  возвращал  его  к
действительности.
   Все это подмечал наблюдательный Мордред. Для него близость  Гвиневеры
была одновременно и радостью, и мукой. Был бы  один  лишь  взгляд,  одно
прикосновенье или жест сообщничества меж Бедуиром и  королевой,  Мордред
был уверен, что увидел бы или почувствовал бы его. Но  не  было  ничего,
только молчание Бедуира и  ощущение  усталости  и  напряженья,  что  как
облако  зависло  над  ним,  и,  быть  может,  толика  излишнего,   почти
искусственного веселья в болтовне и смехе королевы, когда она и ее  дамы
украшали своим появлением дворцовые празднества. И то,  и  другое  можно
было отнести за счет тягот  ответственности,  которые  налагало  на  них
правление государством,  и  общего  напряжения,  вызванного  отсутствием
Артура. Под конец Мордред, помня о последней  своей  беседе  с  королем,
выбросил из головы все сплетни "младокельтов".
   Однажды вечером, много часов спустя после  ужина,  когда  королевская
печать украсила последний на сегодняшний день документ и секретарь убрал
ее в ларец, пожелал  местоблюстителю  и  его  помощнику  доброй  ночи  и
удалился, в дверь постучали; вошел  слуга,  чтобы  объявить  о  прибытии
посетителя.
   Это  был  Борс,  один  из  рыцарей  старшего   поколенья,   Соратник,
сражавшийся вместе с Артуром и Бедуиром в великих саксонских кампаниях и
бывший вместе с ними у горы Бадон.  Это  был  простой,  прямой  человек,
преданный королю, но известный тем, что жаждал  действия  с  не  меньшей
горячностью, чем "младокельты".  Не  будучи  придворным,  он  не  терпел
церемоний и стремился к простой жизни и военным походам.
   Отсалютовав Бедуиру по обычаю военного лагеря.  Борс  с  обычной  для
него краткостью объявил:
   - Ты должен явиться к королеве. У нее  письмо,  которое  она  захочет
тебе показать.
   Повисло недолгое пустое молчание. Потом Бедуир поднялся на ноги.
   - Уже очень поздно. Без сомнения, она уже  удалилась  в  опочивальню.
Дело, наверное, срочное.
   - Она так сказала. Иначе она не послала бы  меня  за  тобой.  Мордред
встал вместе с Бедуиром.
   - Письмо? Оно прибыло с курьером?
   - Думаю, да. Что ж, ты сам знаешь, он приехал поздно. Вы  и  сами  не
так давно получили остальные депеши.
   Это было правдой. Курьер, которого  ждали  на  закате,  задержался  в
дороге из-за внезапно разлившейся реки и приехал незадолго до  появления
Борса. Отсюда и поздний час,  до  которого  они  задержались  в  рабочей
комнате.
   - Он не упоминал ни о каком письме для королевы, - сказал Мордред.
   - А почему он должен был о нем говорить? - резко возразил  Бедуир.  -
Если письмо для королевы, то оно не наша забота,  разве  что  она  решит
обсудить его со мной. Благодарю тебя, Борс. Я пойду прямо сейчас.
   - Мне пойти сказать ей, что ты придешь?
   - Не нужно. Я пошлю Ульфина. Ты отправляйся спать, и  тебе,  Мордред,
доброй ночи.
   С этими словами он начал застегивать пояс, который до того отложил  в
сторону, когда они сели за разбор вечерних дел. Слуга принес  его  плащ.
Краем глаза увидев, что Мордред еще медлит, он с некоторой отрывистостью
повторил:
   - Доброй ночи.
   Делать было нечего. Вслед за Борсом Мордред вышел из рабочей комнаты.
   Широким шагом,  каким  обходил  посты,  Ворс  двинулся  по  коридору.
Мордред, поспешая за ним, не услышал быстрых  слов,  с  которыми  Бедуир
обратился к слуге:
   - Пойди скажи королеве, что я вскоре явлюсь к ней.  Скажи  ей...  Без
сомненья, ее дамы удалились на покой вместе с  ней.  Позаботься  о  том,
чтобы, когда я приду, при ней  была  одна  из  фрейлин.  Не  важно,  что
придворные дамы уже спят. Разбуди их. Ты меня понял?
   Ульфин много лет был главным постельничим короля.
   - Да, мой господин, - коротко отозвался он и ушел.  Мордред  и  Боре,
идя бок о бок через двор при внешнем саде,  увидели,  как  он  спешит  в
покои королевы.
   - Мне это не нравится, - внезапно сказал Борс.
   - Но ведь было письмо?
   - Я сам его не видел. А я видел, как  приехал  верховой.  Если  он  и
вправду привез письмо для королевы, к чему ей говорить с ним сейчас? Уже
почти полночь. Неужели это не может подождать до утра? Говорю  тебе,  не
нравится мне это.
   Мордред стрельнул  в  него  глазами.  Возможно  ли,  чтобы  злословье
достигло ушей и этого верного ветерана?
   А Борс тем временем продолжил:
   - Если с королем  случилось  что-нибудь  дурное,  вести  должны  были
прямиком попасть и к Бедуиру. Что такого им нужно обсудить, что  требует
уединения и ночной темноты?
   - Действительно, что?  -  отозвался  Мордред.  Ворс  бросил  на  него
раздраженный взор, но только и сказал угрюмо:
   - Ладно-ладно, лучше нам отправляться на боковую и не  совать  нос  в
чужие дела.
   Когда они достигли зала, где спало  большинство  молодых  холостяков,
несколько человек они еще застали  бодрствующими.  Гахерис  держался  на
ногах, но едва-едва. Гавейн был, как всегда, пьян и к тому  же  болтлив.
Гарет сидел у стола с Коллесом, и еще пара других развалились в  креслах
у очага за игрой в кости.
   Пожелав всем доброй ночи, Борс вышел, а Мордред, который в отсутствие
короля жил и спал во дворце, уставился через зал на лестницу, ведущую  к
его покоям. Прежде чем Боре достиг ступеней, в  зал  с  внешнего  двора,
едва не столкнувшись с  Борсом  в  дверях,  стремительно  вошел  молодой
человек из Уэльса по имени Киан. С мгновенье  Киан  неподвижно  стоял  у
порога, пока его  свыкшиеся  с  темнотой  глаза  не  привыкли  к  свету.
Гахерис, догадавшись, где он был, бросил ему какую-то шутку, а Коллес  с
хриплым смешком указал на то, что туника все еще распущена.
   Ничего этого Киан не заметил. Быстрым  шагом  он  вышел  на  середину
комнаты и настойчиво провозгласил
   - Бедуир вошел к королеве. Я его видел. Вошел  прямиком  в  дверку  в
стене сада, и в окне у нее горела лампа. Агравейн вскочил на ноги.
   - Ну надо же, клянусь богом!
   Покачнувшись, поднялся и Гахерис. Рука его легла на рукоять меча.
   - Выходит, это правда. Мы все это знали! Посмотрим теперь, что скажет
король, когда услышит, что жена его возлежит с любовником!
   - К чему дожидаться? - Это был голос Мадора. - Давайте сами сейчас же
во всем убедимся!
   Стоя у подножия лестницы, Мордред повысил голос, стараясь перекричать
всеобщий гвалт:
   - Она за ним послала. С курьером прибыло письмо. Возможно, от короля.
В нем есть что-то, что она должна обсудить с Бедуиром, и потому прислала
за ним Борса Скажи им, Борс!
   - Это верно, - отозвался старший рыцарь, но  в  голосе  его  все  еще
звучала тревога.
   Почуяв ее, Мадор проницательно вставил:
   - Так, выходит, тебе это  тоже  не  по  душе?  Ты  тоже  слышал,  что
говорят? Что ж, коли  они  держат  совет  над  письмом  короля,  давайте
присоединимся к нему! Какие тут могут быть возраженья?
   - Остановитесь, глупцы! - крикнул Мордред. - Говорю вам, я  был  там!
Все это правда! Вы что, ума лишились? Подумайте о короле! Что бы  мы  ни
застали...
   - Ну да, что бы мы ни застали, - едва  ворочая  языком,  ответил  ему
Агравейн. - Если это совет, мы присоединимся к  нему  как  верные  слуги
короля...
   - А если это свиданье похотливых любовников, - вставил Гахерис, -  то
мы можем послужить королю и в другом.
   - Только посмей ее тронуть! - Мордред, голос которого стал резким  от
страха за королеву, протолкался сквозь толпу и схватил Гахериса за руку.
   - Ее? Не на сей раз. -  Гахерис  был  пьян,  но  держался  на  ногах,
смеялся, но в глазах его стоял  призрак  непогребенной  вины.  -  А  вот
Бедуир... Если Бедуир там, где я думаю, что  останется  королю,  как  не
поблагодарить нас за дела сегодняшней ночи?
   Борс кричал, и на него  кричали,  заглушая  его  голос.  Мордред,  не
отпуская руки Гахериса, быстро  говорил,  урезонивая,  пытаясь  остудить
запал и норов толпы.  Но  они  слишком  много  выпили,  слишком  жаждали
действия, и они  ненавидели  Бедуира.  Теперь  их  было  не  остановить.
Мордред, все еще цеплявшийся за рукав  Гахериса,  обнаружил,  что  толпа
подхватила его - теперь их было больше дюжины; сдавив,  они  увлекли  за
собой и Борса, и даже Гарета, который с  побелевшим  лицом  замыкал  всю
процессию,  -  и  тащит  через  укутанную  тенями   сводчатую   галерею,
окаймлявшую двор, и в дверку, что  вела  на  личную  лестницу  королевы.
Поставленный там слуга, сонный, но достаточно бдительный, оттолкнулся от
стены и разомкнул уже губы узнать, что у них  тут  за  дело,  но  увидел
Мордреда. Это стоило ему мгновения промедления,  которым  воспользовался
Коллес, чтобы свалить с ног его ударом рукоятью кинжала.
   Этот акт насилия стал точно щипок,  что  спускает  натянутую  тетиву.
Молодые люди с криками ворвались в дверь и понеслись вверх по  лестнице,
ведшей в личные покои королевы. Коллес, бывший во главе своры,  принялся
стучать в дверь рукоятью меча.
   - Открывайте! Открывайте! Именем короля!
   Зажатый среди тел на лестнице,  пытаясь  пробраться  наверх,  Мордред
услышал, как в комнате  раздался  встревоженный  женский  крик.  За  ним
послышались другие голоса, тихие и настойчивые,  но  их  заглушил  вновь
поднявшийся на лестнице гвалт.
   - Открывайте дверь! Измена!  Измена  королю!  Потом  внезапно,  столь
внезапно, что стало очевидно, что она  была  не  заперта,  дверь  широко
распахнулась.
   Дверь придерживала  девушка.  Внешний  покой  освещали  лишь  тусклые
ночные лампы. Здесь были три женщины, облаченные в просторные одеяния  -
ясное свидетельство того, что под ними они облачены в спальные одежды  и
что их поспешно подняли с постелей. Одна из них, пожилая дама  с  седыми
ниспадающими на лицо волосами, словно ее только что разбудили, подбежала
к двери внутреннего покоя, где  спала  королева,  и  повернулась,  чтобы
своим телом загородить проход.
   - Что это значит? Что случилось? Коллес, такое не подобает...  А  ты,
принц Агравейн? Если ты желаешь видеть господина Бедуира...
   - Отойди, матушка, - выдохнул кто-то.
   Женщину оттолкнули в сторону, а  Коллес  и  Агравейн,  не  переставая
кричать: "Измена, измена королю!", навалились, обнажив  мечи,  на  дверь
королевской опочивальни.
   Сквозь шум, суматоху  и  испуганные  крики  женщин  Мордред  разобрал
срывающийся голос Гарета:
   - Линет? Не бойся. Боре пошел за стражей. Держись подальше от  двери.
Ничего не случится...
   Потом вдруг в короткий промежуток меж двумя ударами мечей  о  дерево,
напоминавшими  грохот  молота  о   наковальню,   дверь   в   опочивальню
распахнулась, и на пороге возник Бедуир.
   Королевская  опочивальня  была  хорошо  освещена  светом   серебряной
висячей лампы, отлитой в форме дракона. Захваченным врасплох  нападавшим
четко и ясно предстало все во внутреннем покое.
   Огромная кровать была придвинута  к  дальней  стене.  Покрывала  были
смяты, словно королева уже легла, когда было доставлено  письмо  -  если
это письмо вообще существовало. Как и ее женщины, она с  ног  до  головы
была закутана в теплое свободное одеяние из белой шерсти,  перехваченное
голубым поясом. На ногах у нее были спальные  башмачки  из  меха  белого
горностая.  Перевитые  голубыми  лентами  волосы  были  убраны  в  косы,
свисавшие у  нее  за  спиной.  Она  казалась  совсем  юной  девушкой.  И
выглядела она очень испуганной. Она приподнялась с табурета, на  котором
сидела до того, и держала в своих руках руки напуганной придворной дамы,
прикорнувшей на низкой скамеечке у ее ног.
   Бедуир был облачен в то же платье, в каком видел его Мордред за  пару
часов до того, но ни меча, ни кинжала при нем не было. Полностью одетый,
глядя на острия клинков в дверях покоя, он был, говоря на языке  воинов,
голый. И с молниеносной скоростью бывалого бойца он сделал  первый  ход.
Когда Коллес, все еще в передних рядах смутьянов, сделал  выпад  вперед,
чтобы поразить его мечом, Бедуир отвел клинок взмахом тяжелого  плаща  и
голой рукой ударил нападавшему в горло. Когда Коллес отшатнулся,  Бедуир
вырвал из его руки меч и пронзил его.
   - Развратник! Убийца! - взревел Агравейн.
   Язык у него еще заплетался от вина или в запале страсти, но  меч  его
не дрогнул. Мордред, выкрикивая  что-то,  потянулся  схватить  его,  но,
отмахнувшись от его рук, Агравейн прыгнул в сторону, одновременно занося
клинок для прямого убийственного выпада - прямо в  грудь  Бедуиру.  Тело
Коллеса наполовину загораживало дверной проем, и на  мгновенье  Агравейн
оказался один на один с Бедуиром. В  это  мгновенье  Бедуир,  за  спиной
которого была не одна сотня поединков, почти лениво оттолкнул сверкающий
меч Агравейна и поразил нападавшего в самое сердце.
   Даже  эта  новая  смерть  не  остановила  свору   смутьянов.   Мадор,
наступавший на пятки Агравейну, наполовину  прошел  под  защиту  Бедуира
прежде, чем тот успел убрать клинок. Гарет, юный голос которого срывался
от горя, кричал:
   - Он был пьян! Во имя неба... - А потом визгливо, в мучительном ужасе
выкрикнул:
   - Гахерис, нет!
   Потому что Гахерис, убийца женщин, единым  прыжком  перемахнул  через
тело павшего Агравейна, мимо танцующих клинков там, где  дрался  Бедуир,
и, занеся над головой меч, наступал прямо на королеву.
   Та не шелохнулась. Вся схватка длилась не  более  нескольких  секунд.
Гвиневера стояла неподвижно, застыла,  как  застыла  в  ужасе  фрейлина,
скорчившаяся у ее ног, и глядела лишь на смертоносное сверканье  металла
вокруг  Бедуира.  Если  она  сознавала,  какую  угрозу  таит   для   нее
приближенье Гахериса, она ничем этого не выдала.  Она  даже  не  подняла
рук, чтобы защититься от его клинка.
   - Шлюха! - выкрикнул Гахерис и нанес удар.
   Его рука замерла в воздухе. Мордред стоял позади и почти  вплотную  к
нему. Гахерис  выругался,  обернулся.  Меч  Мордреда  прошел  по  клинку
Гахериса, и перекрестья сомкнулись, заблокировали друг  друга.  Вплотную
друг к другу, сводные братья покачивались,  пытаясь  одолеть  соперника.
Гахерис отступил, споткнулся о табурет королевы и ногой отшвырнул его  в
сторону. Закричала придворная дама,  и  королева,  вскрикнув,  двинулась
наконец с места, пятясь  к  стене.  Не  переставая  сыпать  проклятьями,
Гахерис взмахнул кинжалом. Левой рукой Мордред выхватил свой кинжал и со
всей силы ударил рукоятью в висок сводного  брата.  Гахерис  рухнул  как
подкошенный. Задыхаясь, Мордред повернулся к королеве и  обнаружил,  что
прямо в лицо ему смотрят клинок  Бедуира  и  полные  жажды  крови  глаза
первого рыцаря королевства.
   Сквозь кровь, капавшую ему в глаза из неглубокой раны на лбу,  Бедуир
в горячке схватки видел выпад в  сторону  королевы  и  борьбу  возле  ее
табурета. Он начал пробираться к ней с отчаянием и яростью,  которые  не
оставляли места для ясной мысли. Гарет, открытый  падением  Агравейна  и
все еще повторявший безудержно: "Он был пьян!", был зарублен  и  умер  в
луже собственной крови почти у самых  ног  королевы.  Потом  смертельный
меч, красный по самую рукоять, скрестился с клинком Мордреда, и тому, за
неимением времени для слов или  отступленья,  пришлось  драться,  спасая
собственную жизнь.
   Он смутно слышал новые крики, опять кругом поднялась  суматоха.  Одна
из женщин, не думая об опасности, ворвалась в опочивальню и  рухнула  на
колени подле тела Гарета, снова и снова с плачем окликая его  по  имени.
Крик раздался и в коридоре, куда бросились за помощью остальные. Бедуир,
без устали нанося удар за  ударом,  выкрикнул  какой-то  приказ,  и  тут
Мордред понял, что конюший звал стражника и что этот стражник  уже  тут.
Гахерис  тяжело  двигался  на   полу,   силясь   подняться.   Рука   его
оскользнулась на крови Гарета. Кричавшего Мадора схватил поперек груди и
вытаскивал из покоя еще один ратник. И остальных  смутьянов  тоже,  хотя
кое-кто и оказывал сопротивленье,  скрутили  и  вывели  прочь.  Королева
что-то выкрикивала, но голос ее терялся в общем гвалте.
   Мордред сознавал в  основном  две  вещи.  Холодную  ярость  во  взоре
Бедуира и знание, что даже несмотря на эту ярость,  королевский  конюший
намеренно воздерживается  от  того,  чтобы  убить  или  покалечить  сына
короля. Шанс представился, был оставлен без вниманья; еще один,  и  тоже
был пропущен; но вот меч Бедуира прошел над  клинком  Мордреда  и  ловко
вонзился в предплечье державшей оружье руки. Когда Мордред,  спотыкаясь,
попятился, Бедуир в два шага оказался подле него и ударил  его  рукоятью
кинжала.
   Мощный удар в висок свалил Мордреда на пол. Он  рухнул  на  вытянутую
руку Гарета, и слезы девушки, плакавшей над телом своего  возлюбленного,
упали ему на лицо.
   Боли еще не было, только глаза ему застилала темная дымка,  и  шум  и
гвалт накатывали и снова  отступали,  подобно  морским  волнам.  Схватка
закончилась.  Его  голова  лежала  в  каком-то  футе  от  подола  платья
Гвиневеры. Он смутно видел, как Бедуир переступил его тело, чтобы  взять
руки королевы в свои. Он слышал, как конюший тихо и настойчиво говорит:
   - Они не тронули тебя? Все хорошо? И ее потрясенный ответ.  В  мягком
голосе столько страданья и страха:
   - Ты ранен? О милый... И его быстрое:
   - Нет. Просто царапина. Все кончено. Я должен оставить тебя с  твоими
дамами. Успокойся, госпожа, все позади.
   Оглушенного и не сопротивлявшегося Гахериса, который кое-как поднялся
на ноги, но был залит кровью  из  глубокой  раны  в  руке,  выводила  из
опочивальни стража. Борс тоже был здесь. На лице его  застыло  горе,  он
говорил что-то громко и  настоятельно,  но  слова  приходили  и  уходили
словно плеск  морской  волны  в  такт  ударам  сердца  Мордреда.  Теперь
вступила в свои права боль.
   - Госпожа... - произнес один из стражников и попытался поднять  Линет
от тела Гарета.
   Потом подле него  оказалась  королева,  опустилась  на  колени  подле
Мордреда. Он ощущал ее  запах,  чувствовал  прикосновение  мягкой  белой
шерсти ее одежды. Его кровь запачкала ее белизну, но она  на  это  и  не
взглянула. Он попытался сказать "Госпожа", но с губ его не сорвалось  ни
звука.
   Во всяком случае, забота ее была не о нем. Ее руки обнимали Линет, ее
голос говорил слова утешения, пронизанные горем.  Наконец  девушка  дала
поднять себя и отвести в сторону, и стражники  подхватили  тело  Гарета,
чтобы вынести его из  опочивальни.  За  миг  до  того,  как  он  потерял
сознанье, Мордред увидел на полу подле себя смятый  пергамент,  выпавший
из складок королевиной одежды, когда  она  опустилась  на  колени  возле
Линет.
   Он увидел ровные изысканные строчки, почерк умелого писца. И в  конце
листа печать. Он знал, что это за печать. Печать Артура.
   Выходит, история с письмом - все же правда.

12

   Мордред, очнувшись  от  первого  глубокого  забытья,  стал  приходить
понемногу в чувство и нашел, что лежит в собственном  доме,  что  у  его
постели хлопочет его любовница и что над ним склоняется Гахерис.
   Голова у него мучительно болела, и он был очень слаб. Его рану наспех
промыли и перевязали, но кровь еще сочилась, и вся рука, да  что  там  -
весь бок пульсировал болью. Он не помнил, как его принесли сюда.  Он  не
мог знать, что  когда  его  выносили  из  опочивальни  королевы,  Бедуир
крикнул стражникам, чтобы они позаботились о его благополучии и ранах. И
действительно, Бедуир думал лишь о том, чтобы сохранить сына  короля  до
тех пор, пока не прибудет сам Артур, но стражники, не видевшие  схватки,
в царившей во дворце суматохе и хаосе решили, что Мордред дрался  в  ней
на стороне регента, а потому отнесли раненого в его собственный дом, где
препоручили заботам любовницы