сами подвергли наказанию, положенному нарушителю перемирия, но  учитывая
положения вещей, вожди поняли, что посольство, на которое, кроме  короля
Хоеля,  никто  не  возлагал  особых  надежд,  провалилось  безвозвратно.
Поступок Гавейна превратил  всех  их  в  нарушителей  перемирия,  и  как
таковым им грозила немалая опасность.  Валерий,  старый  ветеран  многих
битв, привыкший немедленно принимать решения, тут же  принялся  отдавать
приказы - и не успели хозяева опомниться, как все посольство уже было  в
седле и галопом пронеслось мимо пикетов римлян.
   Гавейн, скача вместе с остальными бешеным  галопом,  силился  вывести
коня из общей кавалькады и повернуть назад.
   - Позор! Убегать после всего, что они наговорили?  Стыдитесь!  Раньше
они уже назвали нас трусами, как они назовут нас теперь?
   - Мертвецами, глупец! - Разгневанный  Валерий  не  в  настроении  был
тратить попусту слова, пусть даже и с принцем. Схватив коня Гавейна  под
уздцы, он заставил его пойти быстрым галопом бок о бок со своей лошадью.
- Стыдиться надо тебе, принц! Ты  знал,  чего  желают  короли  от  этого
посольства. Если  мы  выберемся  отсюда  живыми,  в  чем  я  сомневаюсь,
посмотрим, что скажет тебе Артур!
   Гавейн, все еще возмущенный и далекий от  раскаяния,  ответил  бы  на
это, но отряд выехал "к реке и рассредоточился, чтобы заставить  лошадей
перейти ее вброд. Они смогли бы переправиться,  найдись  у  них  на  это
время, но тут на холмах  показалась  погоня,  и  бриттам  не  оставалось
ничего иного, кроме  как  принять  бой.  Валерий  в  отчаянии  и  ярости
повернулся и отдал приказ наступать.
   Поскольку с обеих сторон пыла было немало, сраженье  вышло  короткое,
жестокое и кровавое и прекратилось лишь тогда,  когда  полегла  половина
посольства и более половины посланного вдогонку  за  ним  отряда.  Тогда
римляне  отступили  к  опушке  реденького  леска  для  нескольких  минут
передышки, как будто посовещались и,  наконец,  двое  из  них  повернули
лошадей и во весь опор поскакали назад на восток.
   Валерий, целый и невредимый, но усталый и  буквально  залитый  кровью
врагов, поглядел им вслед, а потом мрачно произнес:
   - Поехали за подкреплением. Ладно. Здесь нам делать больше нечего. Мы
уходим. Сейчас же. Соберите потерявших седоков лошадей и  подберите  вон
того человека. Он жив Остальных нам придется бросить.
   На сей раз возражений не последовало. Бритты повернулись и  поскакали
прочь. Римляне не сделали попытки ни остановить их, ни задержать  новыми
насмешками. Гавейн  получил  свое  и  доказал  то,  что  не  было  нужды
доказывать. И обе стороны знали, чего теперь ждать.

4

   Мордред сидел у окна в рабочей комнате короля в  Камелоте.  Внезапные
порывы теплого ветерка заносили в окно сладкие  запахи  цветущего  сада.
Яблоневые лепестки уже облетели, но  еще  цвели  вишни,  что  стояли  по
колено в голубых колокольчиках  и  нежных  серо-розовых  ирисах.  Воздух
полнился гудением пчел и птичьим пением, и где-то в городе  христианские
церкви звоном звали на службу.
   Королевские секретари разошлись, и Мордред остался  один.  Он  сидел,
размышляя над тем, что еще предстоит сделать за сегодняшний день,  но  в
ароматной тишине его мысли постепенно сменились мечтами и  снами  наяву.
Казалось бы, еще совсем недавно он жил  на  островах,  где  провел  свое
детство, и с горечью думал, что в ту злосчастную ночь, когда  оркнейские
братья рискнули всем ради себя и  своих  друзей  в  безумной  и  злобной
попытке свалить Бедуира, разом утратил все. Думал  Мордред  и  о  летних
работах, что ему предстояли ловить сетями и сушить  рыбу,  резать  торф,
восстанавливать стены и чинить крышу в преддверии тяжкой оркнейской зимы
А теперь?
   Его  рука,  лежавшая  на  столе,  коснулась  королевской  печати   Он
улыбнулся.
   Его  взгляд  привлекло  движенье   за   окном.   Королева   Гвиневера
прогуливалась в саду. На ней  было  платье  из  мягкой  голубовато-серой
материи, которая переливалась и поблескивала при каждом движении. У  ног
королевы резвились две ее серебристо-белые борзые. Время от времени  она
бросала позолоченный шар, и они с лаем неслись за  ним  вслед,  а  потом
после недолгой борьбы победитель весело нес шар  назад,  чтобы  положить
его к ее ногам. Две фрейлины, красивые молодые девушки, одна  в  одеянии
желтом, как первоцвет, другая в голубом, шли следом поодаль.  Гвиневера,
еще прекрасная и  уверенная  в  своей  красоте,  была  не  из  тех,  кто
стремится  подчеркнуть  свою   внешность,   окружая   себя   невзрачными
женщинами. Три  чудесных  создания  с  изящными  собаками,  игравшими  у
подолов их одежд, грациозно скользили по саду и цветы того сладкого  мая
не могли бы быть их прелестней.
   Возможно, так казалось Мордреду, которого мало кто назвал бы  поэтом.
Он глядел вслед королеве, а его рука снова и, нельзя сказать, что против
воли, потянулась и тронула  дракона  королевской  печати.  И  снова  его
подхватили и унесли на своих крыльях мечты, но на сей раз были они вовсе
не об островах.
   Внезапный шум шагов заставил его  очнуться:  распорядители  проводили
под стеной гонца короля. Распорядитель отворил дверь, чтобы  объявить  о
прибытии курьера, и не успел он еще  завершить  краткие  свои  несколько
фраз, как сам гонец проскользнул мимо него и опустился на колени  у  ног
местоблюстителя трона.
   Одного взгляда хватило Мордреду, чтобы понять, что привез он вести из
Малой Британии и что вести эти недобрые. Откинувшись на спинку огромного
кресла, он хладнокровно произнес:
   - Не торопись. Но сперва скажи.., король в добром здравии?
   - Да, мой господин. Благодаренье богу! Но новости безрадостные.
   Гонец запустил руку в мешочек у пояса.
   - Ты привез письма? Тогда пока я их читаю,  успокойся  и  выпей  чашу
вина.
   Распорядитель двора, от глаз которого не укрывалось ничего, непрошено
явился с вином, и пока гонец  с  благодарностью  утолял  жажду,  Мордред
сломал печать единственного привезенного им письма.
   Новости были дурные, но  если  вспомнить  последний  его  разговор  с
королем, еще не прискорбные. И  опять  к  Артуровым  планам,  подумалось
Мордреду,  приложили  руку  злые  духи,  вызванные  когда-то  Моргаузой.
Выражаясь прозаичнее, оркнейское безрассудство вновь грозило  обернуться
предвестьем несчастья. Но, возможно, какую-то выгоду из этого  несчастья
еще можно извлечь; оставалось  только  надеяться,  что  своим  поступком
Гавейн только приблизил неизбежное - пусть преждевременно,  и  не  более
того.
   Депеша короля, продиктованная в спешке, лишь излагала факты о провале
посольства и последовавшего за ней боя на  речном  берегу.  В  ответ  на
расспросы  Мордреда  гонец  поведал   подробности.   Он   рассказал   об
опрометчивой перепалке между Гавейном и римским юношей, об убийстве, и о
бегстве посольства, и о дальнейшей стычке  на  берегу  реки.  Его  слова
подтвердили то, что подразумевалось в письме Артура: исчезла надежда  на
временный мир. Возможно, Хоель сможет сам выйти в поле, а если  нет,  то
Артур возьмет под командование армию Хоеля,  присоединив  ее  к  войску,
которое привел из Британии. Из Бейсика вызвали Бедуира. Артур уже послал
гонцов к Урбгену и к Маелгону Гвинеддскому, к Тидвалю и к королю Элмета.
Мордреду предписывалось отправить в Малую Британию те полки, которые  он
сможет собрать, возглавит их Кей. Далее Артур советовал поторопиться  со
встречей Мордреда и Сердика,  в  ходе  которой  принц  сможет  известить
саксонского короля об  изменившемся  положении  дел  в  Малой  Британии.
Письмо заканчивалось коротко и настоятельно:
   "Встреться с Сердиком. Предупреди его  и  его  соседей  о  том,  чтоб
стерегли берега. Сам тем временем собери войско, какое сможешь. И береги
королеву".
   Наконец Мордред отослал гонца отдыхать. Он знал, что  не  было  нужды
наставлять его не разглашать привезенных  вестей;  королевских  курьеров
тщательно отбирали и обучали с не  меньшим  тщанием.  Но  он  знал,  что
прибытие гонца не останется незамеченным и что не пройдет  и  нескольких
минут после того, как усталая лошадь поднимется по дороге к  Королевским
вратам, как по всему городу полетят слухи.
   Он подошел к окну. Солнце клонилось  к  западу,  удлинялись  тени.  В
ветвях липы пел запоздалый дрозд.
   Королева еще гуляла в саду. Она срезала сирень. Возле нее шла девушка
в голубом и несла в руках  плоскую  плетеную  корзину,  полную  белых  и
пурпурных гроздьев. Другая  фрейлина,  вокруг  которой  прыгали  с  лаем
борзые,  подобрав  рукой   подол   платья,   наклонилась   над   грядкой
папоротников. Вот она выпрямилась с  позолоченным  мячом  в  руке  и  со
смехом бросила его собакам. Те стремглав бросились за ним и достигли его
одновременно, после чего немедленно  разразились  лаем  и  единым  комом
покатились по траве, в то время как позабытый мяч укатился в сторону.
   "Береги королеву". Сколь долго удастся  сберечь  этот  безмятежный  и
полный  цветов  мир  сада?  Уже  сейчас,  возможно,  завязалась   битва.
Возможно, она позади. И кровопускания там, подумалось Мордреду, достанет
даже на вкус Гавейна.
   Его мысли понеслись дальше, но он подавил их. Даже если сам он сейчас
- Верховный король на деле, если не в имени...
   И будто мысли регента коснулись королевы, словно на  нее  легла  тень
бегущего по небу облака: Гвиневера  вздрогнула  и  подняла  голову,  как
будто прислушиваясь к какому-то  звуку,  донесшемуся  из-за  стен  сада.
Распрямилась отпущенная ею ветка сирени. Не поглядев на  нее,  Гвиневера
уронила серебряный нож  в  подставленную  фрейлиной  корзинку.  Королева
стояла неподвижно, только руки ее будто против воли поднялись и  сжались
на груди. Мгновенье спустя она медленно повернулась и подняла  взгляд  к
окну.
   Мордред отступил на шаг и кликнул распорядителя двора.
   - Пошли кого-нибудь в сад. Пусть слуга спросит, могу ли я  поговорить
с королевой.

***

   Там стояла обращенная  на  юг  беседка,  красивая,  как  на  картинке
шелком. Вся  она  была  увита  ранними  розами:  среди  каскадов  мелких
бледно-розовых  цветов  проглядывали  коралловые  бутоны,  а   опадавшие
лепестки,  опустившиеся  на  плиты  пола,  выцвели  до  нежной  белизны.
Королева сидела на каменной скамье, согретой полуденным солнцем, и ждала
прихода регента. Девушка в желтом  увела  борзых;  другая  осталась,  но
удалилась в дальнюю часть сада, где села на скамью под окном дворца.  Из
кошеля у пояса она вынула вышиванье и принялась за  работу,  но  Мордред
знал, как бдительно за ним наблюдает  пара  острых  глаз  и  как  быстро
разлетятся по дворцу слухи: "Он выглядел мрачным;  должно  быть,  дурные
вести..." или "Он показался мне  веселым;  курьер  привез  депешу  и  он
показал ее королеве..."
   И сама Гвиневера не сидела праздно.  Подле  нее  на  каменной  скамье
лежала наполовину вышитая салфетка. Внезапно на  него  нахлынуло  острое
воспоминанье: сад Морганы на севере, засохшие цветы и призраки плененных
птиц, и злобные голоса ведьм в окне  над  ним.  И  одинокий,  напуганный
мальчик, что спрятался под окном, полагая, что он тоже в ловушке  и  что
его ждет позорная смерть. Как дикий кот в  своей  тесной  клетке;  дикий
кот, который, наверное, давным-давно мертв, но  благодаря  ему  он  умер
свободным в своем диком доме и с выводками  котят,  которых  породил  по
собственной воле. Проблеском молнии, как  просверкивают  подобные  мысли
между  вздохами,  он  подумал  о  своей  "жене"  на  островах,  о  своей
любовнице, покинувшей Камелот и теперь  с  удобствами  обосновавшейся  в
Стрейтклайде, о своих  сыновьях  от  этих  двух  союзов,  что  растут  в
безопасности, - поскольку дети одинокого  мальчика  легко  могут  теперь
навлечь на себя жало зависти и злобы. Он, как и дикий  кот,  нашел  свое
окно к свободе. Больше, чем к свободе, - к власти. Одна из тех  коварных
ведьм  давно  в  могиле,  другая,  как  бы  она  ни  похвалялась   своим
колдовством, все еще заточена в замке-тюрьме и сама теперь его подданная
- ведь он местоблюститель в отсутствие Верховного короля.
   Он опустился  на  колено  перед  королевой  и  взял  ее  руку,  чтобы
коснуться пальцев губами. Почувствовал, как они подрагивают. Отняв руку,
королева дала ей упасть на колени, тут же  сжала  ее  другой  рукой.  Со
спокойствием, достигнутым с немалым трудом, она набрала в грудь  воздуха
и произнесла:
   - Мне сказали, прибыл курьер. Из Малой Британии?
   - Да, государыня.
   Повинуясь ее кивку, он поднялся, но  помедлил  продолжать.  Гвиневера
жестом предложила ему сесть подле нее. Солнце пекло, и  воздух  полнился
запахом роз. Пчелы  шумно  гудели  в  россыпях  розовых  цветов.  Легкий
ветерок качнул их и тени роз закачались  и  заиграли  на  сером  одеянии
королевы и ее нежной коже. Мордред сглотнул, потом заговорил,  прочистив
горло:
   - Для опасений нет нужды. Дела там творятся серьезные,  но  я  бы  не
сказал, что к нам пришли дурные вести.
   - Так, значит, господин мой здоров?
   - Действительно так. Посланье пришло от него.
   - А для меня? Есть для меня письмо?
   - Нет, госпожа, мне очень жаль.  Он  послал  его  в  большой  спешке.
Разумеется, ты прочтешь его, но позволь мне сперва рассказать тебе суть.
Тебе известно, что король  Хоель  и  король  Артур  совместно  направили
посольство для переговоров с консулом Луцием Квинтилианом.
   - Да. Ради  сбора  сведений  и  чтобы  выиграть  время  для  западных
королевств  и  дать  им  объединиться  против  возможного  нового  союза
Византии и Рима с германскими племенами  Алемании  и  Бургундии.  -  Она
вздохнула. - Случилась беда? Я догадывалась. Что же произошло?
   - С твоего позволения, госпожа, я сначала расскажу тебе добрые вести.
Одновременно с посольством была послана и другая миссия - тоже для сбора
сведений. Посланцы отправились прощупать настроения  франкских  королей.
Их ожидал обнадеживающий успех. Все  до  единого  франкские  королевства
поднимутся, чтобы противостоять попыткам  армий  Юстиниана  восстановить
над нами владычество Рима. Уже сейчас франки собирают полки.
   Она отвела взгляд, уставилась куда-то мимо ветвей  лип,  подсвеченных
сзади и позолоченных уходящим  солнцем.  Молодые  листочки,  похожие  на
облатки листового  золота,  сияли  собственным  светом,  а  в  верхушках
деревьев, которые уже тронули тени, гудели пчелы.
   "Добрые вести" Мордреда, похоже, не доставили королеве  радости.  Ему
подумалось, что глаза Гвиневеры наполнились слезами.
   Все так же глядя на сияющие липы,  украшенные  мозаикой  позолоченных
листьев, она спросила:
   - А наше посольство? Что там случилось?
   - В соблюдение обычая вежливости среди послов должен  был  находиться
представитель королевского дома. С ними поехал Гавейн.
   Ее взгляд внезапно уперся ему в лицо. Глаза ее были сухи.
   - А он учинил беспорядки. - Это был не вопрос, а утвержденье.
   - Поистине так. Были брошены безрассудные слова,  которые  перешли  в
похвальбу, а это привело к оскорбленьям и ссоре, и  молодежь  схватилась
за оружие.
   Ее руки  шевельнулись,  словно  готовы  были  взметнуться  к  небу  в
старинном жесте отчаяния. Но в голосе ее слышался гнев, а не горе.
   - Опять!
   - Госпожа?
   - Гавейн! Снова оркнейские глупцы! И  вечно  этот  холодный  ветер  с
севера, словно гнилостный всеразрушающий мороз, что губит все  доброе  и
растущее!  -  Она  остановилась,  перевела  дух  и  с  видимым   усилием
продолжила уже спокойней:
   - Прошу, прости меня, Мордред. Ты совсем иной, и  я  иногда  забываю,
что ты тоже оттуда. Но сыновья Лота, твои сводные братья...
   - Я знаю, госпожа. И я согласен с тобой. Горячие головы и  глупцы,  а
на сей раз это хуже, чем глупость.  Гавейн  зарубил  одного  из  римских
юношей, и оказалось, что это был  племянник  самого  Луция  Квинтилиана.
Посольство вынуждено было бежать, а Квинтилиан  послал  за  ними  самого
Марцелия. Им пришлось остановиться и принять бой, и  в  той  битве  пало
немало воинов.
   - Не Валерий? Не наш славный старик?
   - Нет, нет. Они вернулись целы, даже с победой, с частичной  победой.
Но еще до их возвращенья было несколько схваток. В  первой  из  них  был
убит Марцелий, а позднее Петрей Котта,  который  стал  во  главе  римлян
после него, был взят в плен и в  цепях  привезен  в  Керрек.  Я  сказал,
победа была частичной, но ты знаешь, что это  значит.  А  теперь  самому
Верховному королю придется выйти на поле и начать сраженье.
   - Так я и знала! Я знала! Сколько у него людей?
   - Он возглавил армию  Хоеля  и  призвал  из  Бенойка  Бедуира  и  его
дружину. - Хладнокровным взором он отметил, как  едва  заметно  ее  руки
встрепенулись в ответ на  это  имя  Гвиневера  не  решалась  спросить  о
здравии и благополучии Бедуира; но теперь, когда  Мордред  произнес  эти
слова, на щеках ее вновь проступили краски. Он продолжал:
   - Король не знает пока, сколь большие армии выведут в поле  франкские
короли, но армии эти будут немалые. От нас он ждет  войск  из  Регеда  и
Гвинедда, а также Элмета и от Тидваля из  Дунпельдира.  Здесь  я  соберу
подкрепленье, какое смогу в такой спешке. Оно отплывет под командованием
Кея. Все будет  хорошо,  госпожа,  вот  увидишь.  Ты  знаешь  Верховного
короля.
   - И они тоже знают, - отозвалась королева. -  Они  встретятся  с  ним
лишь тогда, когда их войско превзойдет его втрое, а такое уж точно им по
силам. Тогда даже ему будет грозить пораженье.
   - Он не оставит им времени. Я говорил о спешке.  Все  это  разрослось
подобно летней буре, и Артур намерен напасть, пока еще не улегся  ветер.
Он не станет ждать развития событий. Уже сейчас он идет маршем на  Отен,
чтобы дать битву бургундам на их  земле,  пока  Юстиниан  не  успел  еще
собрать войска. Он полагает, что франки  присоединятся  к  нему  еще  до
того, как он достигнет пределов Бургундии. Но тебе лучше самой  прочесть
его посланье. Оно усмирит твои страхи. Верховный король не сомневается в
исходе, да и с чего бы ему? Он ведь Артур.
   Королева поблагодарила его улыбкой, но он видел, как дрожала ее рука,
когда она протянула ее за пергаментом. Он встал и спустился по  ступеням
беседки, оставив ее читать в  одиночестве.  У  входа  в  беседку  стояла
рифленая колонна с искусно  вытесанной  разбитой  капителью,  с  которой
свисали  желтые  кисти  ракитника  -  золотого  дождя.  Прислонившись  к
колонне,  он  стал  ждать,  тайком   наблюдая   за   Гвиневерой   из-под
полуопущенных век.
   Она читала молча. Мордред увидел, как она  прочла  письмо  до  конца,
потом принялась читать  его  вновь.  Уронив  на  колени  пергамент,  она
застыла со склоненной головой.  Ему  показалось,  она  читает  письмо  в
третий раз, но тут он заметил, что глаза  ее  закрыты.  Она  была  очень
бледна.
   Он оттолкнулся плечом от колонны  и  почти  против  воли  сделал  шаг
вперед.
   - В чем дело? Чего ты страшишься?
   Королева  вздрогнула,   глаза   ее   открылись.   Словно   она   была
далеко-далеко мыслями,  а  теперь  внезапно  очнулась.  Качнув  головой,
Гвиневера выдавила улыбку.
   - Пустое. Правда, пустое. Всего лишь сон.
   - Сон? О поражении Верховного короля?
   - Нет, нет. - Она рассмеялась, и смешок ее вышел вполне искренним.  -
Женские причуды, Мордред. Уверена, иначе ты это и не назовешь!  Нет,  не
гляди так встревожено, я расскажу тебе, даже если  потом  ты  посмеешься
надо мной. Мужчинам не понять таких вещей, но  у  нас,  женщин,  которым
нечего делать, а только ждать,  наблюдать  и  надеяться,  мысли  слишком
перевозбуждены, а воображенье слишком живо. Дай нам только задуматься  о
том, "что случится со мной, когда умрет мой господин?",  и  в  мгновение
ока  в  нашем  воображении  он  уже  выложен  в  печальной  пышности  на
похоронных носилках и в центре Висячих Камней  уже  копают  ему  могилу;
поминальный пир завершился, и новый король пришел в Камелот; его молодая
жена гуляет здесь в саду со своими дамами, а  ненужная  королева  еще  в
б