а меня рассчитывать, я отдам за  нее  всю  мою  кровь,  до
последней капли, - ответил Джаспер сдавленным от волнения голосом.
   - Ладно, ладно, - сказал дядюшка, - Не будем  обсуждать  этот  вопрос,  я
вижу, все вы готовы постоять за молодую девушку, и  ваши  дела  докажут  это
лучше всяких слов. По моему суждению, все,  что  от  нас  требуется,  -  это
погрузиться на судно, как только стемнеет, чтобы неприятельские дозорные нас
не увидели, а затем идти к гавани на всех парусах,  пользуясь  благоприятным
ветром и приливом.
   - Это легко сказать, но трудно сделать, - возразил проводник. -  На  реке
мы будем меньше защищены, чем в лесу, а, кроме того, ниже по реке  нас  ждут
Осуижские броды, а я не уверен, что даже Джаспер сможет провести  через  них
лодку в полной темноте. Что ты скажешь, Джаспер, голубчик?
   - Я, как и мастер Кэп, предпочел бы идти в пироге. У Мэйбл с  ее  нежными
ножками не хватит сил тащиться по болотам и спотыкаться о корни  деревьев  в
такую темь, какая ожидается сегодня, а кроме того, у меня на сердце покойнее
и глаз вернее, когда я на воде, а не на земле.
   - Сердце у тебя еще ни разу не дрогнуло, парень, сколько я тебя знаю,  да
и глаз достаточно верный для того, кто больше жил под ярким солнцем,  чем  в
лесу. А жаль, что на  Онтарио  нет  деревьев;  как  порадовалось  бы  сердце
охотника, глядя на такую ширь! Что до вашего предложении, друзья,  тут  есть
что сказать и "за" и "против". Как известно, на воде нет следа...
   - А что вы скажете о кильватерной струе? - прервал его Кэп, верный своему
упрямому педантизму.
   - Что такое?
   - Продолжай, - сказал Джаспер. -  Мастер  Кэп  воображает,  будто  он  на
океане. Итак, на воде нет следа...
   - Да. Пресная Вода, по крайней мере у нас здесь  это  так.  Я  не  берусь
судить, как бывает на море. Кроме того, пирога  легко  и  быстро  плывет  по
течению, и для нежных ножек сержантовой дочки это  будет  чистый  отдых.  Но
зато на реке нет другого укрытия, кроме  туч  над  головой;  через  броды  и
днем-то переправляться небезопасно, а тем более ночью; и до гарнизона  шесть
полных миль, считая по реке. Опять же ночью и на земле следов  не  видно.  К
великому моему огорчению, я и сам  не  знаю,  Джаспер,  что  в  этом  случае
посоветовать.
   - Если бы нам со Змеем  удалось  вызволить  вторую  пирогу,  -  отозвался
молодой матрос, - мне думается, на воде мы были бы в большей безопасности.
   - Да, да, конечно!  И,  в  сущности,  это  можно  сделать,  пусть  только
стемнеет как следует. Сержантова дочка не то что  наш  брат,  для  нее  это,
пожалуй, самый лучший выход. Были  бы  здесь  одни  мы,  мужчины,  лихие  да
отчаянные сорвиголовы, -  я  не  отказался  бы  сыграть  в  прятки  с  этими
канальями  на  том  берегу.  Ну  что  ж,  Джаспер,  -  продолжал   Следопыт,
возвращаясь к своей обычной серьезности, ибо меньше всего была  ему  присуща
всякая рисовка и бравада, - возьмешься доставить нам лодку?
   - Я возьмусь за все, что нужно для благополучия и спокойствия Мэйбл.
   - Что ж, это хорошие чувства, узнаю тебя, мой мальчик!  Змей  и  так  уже
разделся чуть ли не догола - он тебе поможет. Если вы пригоните  лодку,  это
отнимет у наших врагов их главный козырь - им уже не  так  легко  будет  нам
пакостить.
   Договорившись по этому существенному вопросу, все члены отряда приступили
каждый к своим обязанностям. На лес быстро спускалась  ночная  тень,  вскоре
уже нельзя было видеть, что делается на другом берегу. Надо было  торопиться
- коварство индейцев способно было измыслить столько средств  для  переправы
через реку,  что  Следопыт  не  мог  дождаться  минуты,  когда  можно  будет
тронуться в путь.  Джаспер  и  делавар,  избегая  малейшего  всплеска  воды,
пустились вплавь, вооруженные только охотничьими ножами  и  томагавком.  Тем
временем Следопыт вывел Мэйбл из ее убежища и, приказав ей и Кэпу спуститься
берегом пониже порогов, сел в единственную оставшуюся  у  них  лодку,  чтобы
переправить ее туда же.
   Сделать это оказалось нетрудно. Лодка подошла  к  самому  берегу.  Кэп  и
Мэйбл уселись на свои обычные места,  а  Следопыт,  стоя  на  корме,  крепко
ухватился за куст, чтобы пирогу не снесло течением. Для путников  потянулись
долгие  минуты  томительного  ожидания;  чем  кончится  смелая  попытка   их
товарищей?
   Как уже видно  из  рассказанного,  прежде  чем  добраться  до  той  части
порогов, которую можно было перейти вброд, Джасперу и могиканину  предстояло
переплыть глубокую протоку со стремительным течением.  С  этой  задачей  они
справились без труда  и,  плывя  бок  о  бок,  одновременно  коснулись  дна.
Почувствовав под ногами твердую почву, они взялись за руки  и  с  величайшей
осторожностью побрели в ту сторону,  где,  по  их  предположениям,  застряла
лодка. Тьма уже  сгустилась;  не  надеясь  что-либо  увидеть,  оба  храбреца
положились на инстинкт, который помогает дровосеку  находить  дорогу,  когда
солнце уже давно село, но ни одна  звезда  еще  не  показалась  на  небе,  и
всякий, кто не привык  ориентироваться  в  лесном  лабиринте,  видит  кругом
только  непроходимую  чащу.  При  этих  обстоятельствах  Джаспер   полностью
подчинился делавару, чей опыт давал ему решительное преимущество перед  юным
матросом. И все же нелегко было в этот поздний час искать  дорогу  в  грозно
бурлящей воде, только по Памяти представляя себе эти места.
   Когда им показалось, что они вышли на середину реки, оба  берега  маячили
вдали неразличимой темной массой, и лишь косматые верхушки  деревьев  смутно
выделялись на фоне облаков. Раза два, попав  в  глубокую  воду,  они  меняли
направление, зная, что лодка застряла на мелководье. И вот, руководясь одним
лишь этим фактом, как своего рода компасом, Джаспер с товарищем  с  четверть
часа блуждали по пояс в воде, но и к концу этого времени,  которое  молодому
человеку показалось вечностью, видимо, ни на йоту не  приблизились  к  своей
цели. И как раз  в  ту  минуту,  когда  делавар  хотел  уже  остановиться  и
предложить товарищу  вернуться  на  землю,  чтобы  предпринять  затем  новую
вылазку, он различил в темноте смутный силуэт человека, который шел  впереди
них на расстоянии вытянутой руки. Догадавшись, что ирокез здесь по  тому  же
делу, что и они сами, могиканин шепнул на ухо Джасперу:
   - Это минг, Великий Змей покажет брату, как быть хитрым.
   Молодой человек тоже заметил таинственную фигуру, и  его  озарила  та  же
догадка. Понимая, что разумнее всего довериться  делавару,  который  ринулся
вслед за исчезнувшей фигурой, Джаспер пошел за ним, немного отступя.
   Через минуту  индеец  снова  вынырнул  из  темноты,  теперь  он  шел  уже
навстречу. Рокотание воды в камнях заглушало все другие  звуки,  и  делавар,
обернувшись к Джасперу, сказал:
   - Положись на хитрый Великий Змей.
   - Ух! - воскликнул таинственный незнакомец и прибавил на родном наречии-.
- Я нашел пирогу, но мне одному не справиться.  Помогите  мне  снять  ее  со
скалы.
   - Охотно, - сказал Чингачгук, понимавший его наречие. - веди нас, мы идем
за тобой, Ирокез за грохотом реки не мог уловить особенности чужого голоса и
произношения Ничего не подозревая, он  двинулся  вперед,  увлекая  за  собой
остальных; вскоре все трое дошли до пироги.  Ирокез  ухватился  за  один  ее
конец. Чингачгук стал посредине, а Джаспер обошел кругом и взялся за  другой
конец - дикарь не должен был заподозрить присутствия бледнолицего, о чем  он
мог бы заключить по оставшейся на нем шапке  и  по  характерным  для  белого
очертаниям головы.
   -  Подняли!  -  сказал  ирокез  со  свойственной  индейцу   повелительной
интонацией.
   Трое мужчин без малейшего  усилия  подняли  пирогу  в  воздух,  с  минуту
подержали на весу, чтобы вылить всю воду, и опустили ее на речную зыбь.  Все
трое крепко вцепились в борта, чтобы лодку не  снесло  течением,  а  ирокез,
державшийся за нос, повел ее к левому берегу, туда,  где  друзья  ждали  его
возвращения.
   Как делавар, так и Джаспер понимали, что  ирокез  здесь  не  один  и  что
где-то  рядом  бродят  его  соплеменники  -  недаром  появление  Джаспера  и
Чингачгука  не  удивило  ирокеза,  -  и  необходимо   соблюдать   величайшую
осторожность. Люди менее смелые и решительные, пожалуй, не отважились бы так
дерзко смешаться с врагами -  слишком  велика  была  опасность;  но  храбрые
жители границы не ведали страха, привыкли рисковать жизнью и слишком  хорошо
понимали, что лодку нельзя оставлять неприятелю, - они пошли бы и на больший
риск, чтобы удержать ее в своих  руках.  Джаспер  считал  столь  важным  для
спасения Мэйбл либо захватить пирогу, либо привести ее хотя бы во  временную
негодность, что вытащил нож и держал его наготове, чтобы распороть суденышко
в случае, если им с делаваром придется от него отказаться.
   Ирокез, возглавлявший шествие, медленно брел по воде, держа путь к своим,
и, не выпуская лодки из рук, увлекал за собой своих  упирающихся  спутников.
Была минута, когда Чингачгук уже  замахнулся  томагавком,  чтобы  размозжить
голову своему ничего не подозревавшему соседу, но опомнился, сообразив,  что
предсмертный  крик  врага  или  его  всплывший  труп  могут  вызвать   общий
переполох.
   Правда, уже в следующую минуту он пожалел о  своей  нерешительности,  так
как трое тащивших лодку внезапно оказались в окружении  отряда  ирокезов  из
четырех-пяти человек, тоже вышедших на поиски пироги.
   После обычного характерного возгласа, выражающего удовлетворение,  только
что подошедшие дикари также ухватились за лодку. Для всех собравшихся  здесь
она была желанной добычей: если одни видели в ней средство напасть на врага,
то другие надеялись с  ее  помощью  уйти  от  погони.  Неожиданное  усиление
вражеской стороны давало ей явный перевес, и  на  мгновение  даже  ловкий  и
находчивый делавар растерялся. Пятеро ирокезов настолько ясно понимали  свою
общую цель, что, не тратя времени на разговоры, взялись все вместе и  дружно
потащили лодку - они намеревались воспользоваться захваченными ранее веслами
и, посадив в нее трех-четырех воинов с ружьями и порошницами,  отправить  их
на тот берег. Только отсутствие лодки помешало им осуществить это  намерение
сразу же после наступления темноты.
   Таким образом, кучка сошедшихся друзей и противников подошла к  восточной
протоке, которую, как и у западного берега, нельзя было перейти  вброд.  Тут
все остановились, чтобы решить, как лучше переправить лодку. Один из четырех
ирокезов  был  вождем,  и  то  уважение,  с  каким   индейцы   относятся   к
превосходству опыта, положения и боевых заслуг, вынуждало остальных  молчать
в ожидании, что скажет старший.
   Эта остановка была особенно опасна для Джаспера - в  нем  могли  признать
белого. Выручало только то, что он заранее предусмотрительно бросил в пирогу
свою шапку, а рубашку и куртку оставил на  берегу,  и  общие  очертания  его
фигуры не слишком бросались в глаза. То, что он зашел за корму  лодки,  тоже
делало его менее заметным - все взоры были,  естественно,  обращены  вперед.
Другое дело Чингачгук. Отважный воин  в  полном  смысле  слова  был  окружен
противником, он и шагу не мог  ступить,  чтобы  не  наткнуться  на  кровного
врага. И все же он ничем не выдавал своего волнения, хотя  все  его  чувства
были на страже в ожидании минуты,  когда  можно  будет  бежать  или  нанести
смертельный удар. Он ни разу не позволил себе оглянуться назад  из  опасения
быть узнанным и с непоколебимым терпением индейца  выжидал,  когда  настанет
время действовать.
   - Пусть все мои молодые воины, за исключением тех, что находятся по обоим
концам лодки, плывут к берегу за своим оружием, - распорядился вождь.
   Индейцы беспрекословно повиновались, и только Джаспер остался у кормы,  а
ирокез, нашедший лодку, - у носа утлого суденышка, тогда как  Чингачгук  так
быстро нырнул в воду, что никто не заметил его исчезновения.  Плеск  и  шум,
поднятые пловцами,  и  их  перекликающиеся  голоса  вскоре  возвестили,  что
четверка индейцев уплыла к берегу. Убедившись в этом,  делавар  вынырнул  из
воды и, заняв свое прежнее место, стал готовиться к решительным действиям.
   Человек с меньшей выдержкой, пожалуй, тут же и нанес бы решительный удар,
но Чингачгук знал, что на  порогах  осталось  еще  немало  ирокезов,  и  как
опытный воин не хотел подвергать себя напрасному риску.  Он  подождал,  пока
индеец, находившийся у носа пироги, не столкнул лодку в более глубокое русло
протоки, после чего все трое поплыли к восточному берегу.  Но  вместо  того,
чтобы помочь ирокезу, делавар и Джаспер, едва почувствовав усилившийся напор
течения, стали всячески  противиться  продвижению  лодки  к  левому  берегу.
Правда, они делали это не открыто, с инстинктивной осторожностью людей,  еще
не тронутых цивилизацией,  так  что  ирокез,  плывший  впереди,  думал,  что
борется с сильным течением.  Под  действием  противоборствующих  сил  лодку,
разумеется, сносило быстриной, и через какую-нибудь минуту она  очутилась  в
еще более глубоком месте ниже бродов.
   Только тут  ирокез  догадался,  что  какая-то  непонятная  сила  тормозит
движение пироги, и, оглянувшись  назад,  увидел,  что  его  спутники  вместо
помощи оказывают ему сопротивление.
   Какое-то чутье - вернее, та  вторая  натура,  которую  родит  в  человеке
долгая привычка,  -  подсказало  молодому  ирокезу,  что  он  среди  врагов.
Рванувшись к дела-вару, он вцепился ему в горло, и оба индейца, бросив лодку
на произвол судьбы, схватились, как два тигра.
   Борясь не на жизнь, а на смерть в непроглядной тьме туманной  ночи  среди
коварной стихии, готовой  поглотить  того,  кто  забудет  о  стерегущей  его
смертельной  опасности,  они  уже  не  помнили  ничего,  кроме  своей  лютой
ненависти и желания одолеть заклятого врага.
   Лодка, отброшенная  волнением,  поднятым  противниками,  словно  пушинка,
подгоняемая дыханием ветерка, осталась в полном распоряжении Джаспера.
   Первым  побуждением  юноши  было  броситься  на  помощь   делавару,   но,
прислушавшись к тяжелому дыханию двух индейцев,  которые  продолжали  душить
друг друга, он особенно ясно понял необходимость завладеть пирогой и со всей
возможной быстротою повернул к западному  берегу.  Добравшись  до  него,  он
вскоре нашел ожидавших его спутников и разыскал свое платье. Достаточно было
нескольких слов, чтобы объяснить им, в каком положении он оставил делавара и
как удалось ему завладеть лодкой.
   Выслушав объяснения Джаспера, все затаив дыхание  стали  ловить  малейший
шорох, доносившийся по реке, в тщетной надежде узнать, чем кончилось ужасное
единоборство. Но ничто не нарушало  ночного  безмолвия,  кроме  неугомонного
клокотания бурливой  реки:  враг  на  том  берегу  притаился  и  не  подавал
признаков жизни.
   - Возьми это весло, Джаспер, - сказал  Следопыт,  по-видимому,  спокойно,
хотя спутникам показалось, что в его голосе  звучат  новые,  меланхолические
нотки.  -  Последуешь  за  нами  в  своей  пироге.  Нам  больше  небезопасно
оставаться здесь.
   - А как же Змей?
   - Судьба Великого Змея в руках его собственного божества; будет  он  жить
или умрет - зависит от воли провидения. Мы ничем ему не поможем,  а  рискуем
слишком многим, пребывая здесь в праздности,  словно  кумушки,  сетующие  на
свои горести. Темнота - единственное наше спасение...
   Долгий, громкий, пронзительный вопль на другом берегу прервал его.
   - Что это за дикий визг, мастер Следопыт? -  спросил  Кэп.  -  Так  могут
вопить только бесы, а не добрые христиане и не человеческие существа.
   - Они никакие не христиане, не выдают себя за христиан и не  желают  быть
ими; напротив, назвав, их  бесами,  вы  попали  в  самую  точку.  Это  крики
ликования, они говорят о торжестве. Верно, мингам  удалось  завладеть  телом
Змея - живого или мертвого.
   - Что же нам делать? - воскликнул Джаспер; совесть мучила его при  мысли,
что несчастье можно было предотвратить, если бы он  не  покинул  товарища  в
беде.
   - Мне жаль, голубчик, но мы бессильны помочь Змею, и чем  скорее  оставим
эти места, тем лучше.
   - Так и не сделав попытки его спасти? И не  зная  наверное,  жив  он  или
мертв?
   - Джаспер прав, - нашла в себе силы сказать и Мэйбл, хотя голос ее звучал
глухо и сдавленно. - Я не боюсь, дядюшка, и готова ждать, пока мы не узнаем,
что сталось с нашим другом.
   - А ведь она дело говорит! - подхватил Кэп. - Моряк ни за что не  покинет
друга в беде, и мне приятно слышать,  что  то  же  правило  существует  и  у
пресноводных жителей.
   - Вздор, вздор! - воскликнул проводник, решительным рывком выводя  пирогу
в фарватер. - Вы не боитесь, оттого что не знаете... Если вам дорога  жизнь,
думайте, как бы скорее добраться до крепости, а делавара  оставьте  на  волю
провидения. Горе мне со Змеем: повадился олень бегать на солонцы, тут-то его
и подстережет охотник.

Глава 7

   И это Ярроу? И о ней,
   О пенистой стремнине,
   Мечту хранил я столько дней,
   Погибшую отныне.
   Глухая тишина вокруг,
   Как много в ней печали.
   О, хоть бы менестреля вдруг
   Здесь песни прозвучали!
   Вордсворт.
   "На посещение Ярроу"

   Эта ночь была исполнена  величия,  и,  когда  пирога,  торопясь  покинуть
негостеприимный  берег,  вышла  на  быстрину  и  стремительно  понеслась  по
течению, Мэйбл с  присущей  ей  впечатлительностью  восторженно-бескорыстной
натуры почувствовала, как кровь горячее заструилась в ее жилах и  прилила  к
щекам. Облака рассеялись, и ночь стала  прозрачнее,  но  лес,  нависший  над
рекой, одел ее берега такой непроницаемой темнотой, что лодка плыла  как  бы
в, поясе мрака, скрывавшем ее от посторонних  глаз.  И  все  же  на  душе  у
путников было неспокойно;  даже  Джаспер,  тревожась  за  девушку,  невольно
вздрагивал при каждом подозрительном шорохе в лесу и  то  и  дело  озирался,
плывя в своей пироге рядом с остальными. К веслам оба гребца прибегали редко
и, окуная их в воду, избегали малейшего  всплеска,  так  как  всякий  шум  в
бездыханной тишине этого места и Часа мог выдать  их  присутствие  сторожким
ушам ирокезов.
   Все эти обстоятельства только усиливали необычайную романтичность ночного
приключения, самого волнующего, какое выпало на долю Мэйбл  за  ее  недолгую
жизнь. Энергичная девушка, привыкшая полагаться на себя и  гордившаяся  тем,
что она дочь солдата, не испытывала  особенного  страха;  однако  сердце  ее
билось учащенно, прекрасные голубые  глаза  светились  решимостью,  хотя  за
темнотой никто этого разглядеть не мог, а разгоряченные чувства с  особенной
остротой воспринимали великолепие и необычайность этой ночи.
   - Мэйбл, - тихонько окликнул ее Джаспер,  когда  обе  лодки  так  сошлись
корма с кормой, что юный матрос удерживал их одной рукою. - Скажите,  Мэйбл,
вам не страшно, вы верите в нашу готовность сделать все для вашей защиты?
   - Вы знаете, Джаспер, я дочь солдата, мне было бы стыдно сказать,  что  я
боюсь.
   - Положитесь на меня - на всех нас. Ваш дядя, Следопыт, делавар, будь  он
здесь с нами, и я - мы не посмотрим ни на какую опасность и  никому  вас  не
дадим в обиду.
   - Я верю вам, Джаспер, - сказала девушка, опустив руку в воду и рассеянно
перебирая в ней пальцами. - Я знаю, как любит  меня  дядюшка  -  первая  его
мысль всегда обо мне и лишь потом о себе; и я верю, что все вы, друзья моего
отца, с радостью поможете его дочери. Но я  не  такая  слабенькая  и  глупая
девчонка, за какую вы меня  принимаете.  Хоть  я  и  горожанка  и,  как  все
городские, склонна видеть опасность там, где ее нет и в помине, обещаю  вам,
Джаспер, - никакие мои пустые страхи не помешают вам выполнить ваш долг.
   - Сержантова дочка права, и она достойна такого отца, как  честный  Томас
Дунхем, - отозвался Следопыт. - Эх, красавица вы моя, и не  счесть,  сколько
раз мы с вашим батюшкой  ходили  в  расположение  противника,  бывали  и  на
флангах и в тылу, а ночи-то были потемнее этой, и мы каждую минуту риск