видно, даже не замечал, что за вещи он так безжалостно портил.
Обшарив каждую конуру, оглядев еще раз  место,  где  свалил  в  кучу  детей,
крепко связанных веревками,  а  затем  ударом  ноги,  точно  мяч,  подбросив
зачем-то в воздух на полсотни футов одно из ведер Эстер, он вернулся к  краю
скалы и, заткнув обе ладони за свой  пояс  из  вампумов,  стал  насвистывать
"Кентуккийских охотников" так старательно, точно ему платили почасно,  чтобы
он развлекал слушателей музыкой. Так  продолжалось,  пока  Мидлтон,  как  мы
рассказывали, не вывел Инес из шатра и не заставил свой  отряд  вспомнить  о
деле. Он подозвал к себе Поля, положив конец  его  музыкальным  упражнениям,
оторвал доктора от изучения его находки и как признанный предводитель  отдал
приказ готовиться к выступлению.
   Хлопоты и суматоха, естественно  поднявшиеся  после  такого  приказа,  не
оставляли времени на жалобы и раздумья. Победители  были,  конечно,  заранее
подготовлены к успеху своего предприятия, и теперь каждый взял  на  себя  те
обязанности, какие лучше всего отвечали его положению и силам. Траппер успел
привести терпеливого Азинуса, мирно пасшегося неподалеку от скалы, и  теперь
водружал ему на спину  сложное  сооружение,  которое  доктор  Батциус  гордо
именовал седлом собственного  изобретения.  Сам  натуралист  занялся  своими
папками, гербариями и коллекциями насекомых. Он торопливо таскал их  вниз  и
раскладывал по карманам вышеназванного  хитроумного  сооружения,  а  траппер
неизменно выбрасывал их  оттуда,  едва  лишь  доктор  поворачивался  к  нему
спиной. Поль проворно снес к подножию цитадели  всю  легкую  поклажу,  какую
заранее собрали для себя Инес и Эллен,  а  Мидлтон,  угрозами  и  обещаниями
убедив связанных детей лежать спокойно и не вырываться, помог женщинам сойти
вниз по круче. Времени оставалось мало, Ишмаэла можно было ждать с минуты на
минуту, а потому все приготовления проводились деловито и спешно.
   Траппер отобрал из собранного те предметы, какие,  по  его  соображениям,
были женщинам всего нужнее в пути, и засунул их в те самые карманы седла, из
которых столь  бесцеремонно  выбросил  сокровища  не  подозревавшего  о  том
натуралиста, а затем отошел в сторону, предоставив Мидлтону усадить Инес  на
одно из сидении, прилаженных на спине осла для нее и для ее спутницы.
   - Скорее, девочка, -  сказал  старик,  подавая  знак  Эл-лен  последовать
примеру молодой креолки и с некоторым беспокойством вглядываясь  в  даль.  -
Еще немного - и хозяин вернется в лагерь  осмотреть  свое  хозяйство,  а  не
такой он человек, чтобы без спора  уступить  свою  собственность,  каким  бы
путем он ее ни добыл.
   - Вы правы, - сказал Мидлтон, - мы потратили много драгоценного времени и
должны торопиться.
   - Да, да, я так и подумал и сам сказал бы то же, капитан. Но я помню, как
ваш дед в дни его юности и счастья любил глядеть  в  лицо  той,  которую  он
потом взял в жены. Такова природа, такова природа, и разумнее  посторониться
перед естественными чувствами, чем пытаться остановить их своевольный поток.
   Эллен подошла, стала подле осла и, схватив Инес за руку, сказала  горячо,
стараясь подавить душившее ее волнение:
   - Да благословит вас бог, добрая госпожа! Надеюсь, вы простите и забудете
обиды, причиненные вам моим дядей...
   Девушка, опечаленная и подавленная, не могла добавить ни слова  и  только
горько разрыдалась.
   - Как же так! - вскричал Мидлтон. -  Ведь  вы  говорили,  Инес,  что  эта
великодушная девушка отправится с нами вместе и будет жить у  нас  до  конца
своей жизни или хотя бы до тех пор, пока не устроит собственное гнездо.
   - Да, говорила и надеюсь, что так это и будет. Как могу я  думать  иначе?
Она проявила ко мне в моем горе такое сострадание, такую дружбу! Неужели  же
она покинет меня в дни счастья?
   - Я  не  могу..,  не  должна,  -  продолжала  Эллен,  преодолев  минутную
слабость. - Такая уж моя судьба - жить среди этих людей, и я не вправе  уйти
от них сейчас. Мой дядя, при его образе мыслей.., ему и  так  мое  поведение
покажется достаточно дурным... Не  хочу  я,  чтобы  он  считал  меня  еще  и
предательницей. На свой грубый лад он был добр ко мне в моем сиротстве, и  я
не могу сбежать от него тайком в такой час...
   - Она такая же родственница Ишмаэла-скваттера, как я - епископ! -  сказал
Поль и громко кашлянул, точно должен был прочистить  горло.  -  Если  старик
делал доброе  дело,  давая  ей  сегодня  кусочек  жаркого,  а  завтра  ложку
кукурузной каши, так разве же Нел не уплатила ему за все сполна, обучив  его
дьяволят  читать  Библию  или  помогая  старой  Эстер  придать  ее   тряпкам
фасонистый вид? Скажите мне, что у трутня есть жало, и я вам скорее  поверю,
чем если вы станете уверять, что Эллен Уэйд  в  долгу  перед  кем-нибудь  из
Бушей!
   - Не в том дело, я ли кому должна или мне должны. У девушки нет ни  отца,
ни  матери,  кому  о  ней  позаботиться?  Остались  у   нее   только   такие
родственники, что среди честных людей им  не  место.  Нет,  нет,  поезжайте,
милая госпожа, и да благословит вас бог! Мне же лучше  оставаться  здесь,  в
пустыне, где никто не видит моего позора.
   - Ну вот, старый траппер, - возмутился Поль, - как  тут  поймешь,  откуда
ветер дует! Ты много видел в жизни и знаешь, что к чему. Так рассуди:  разве
не в природе вещей, чтобы рой улетал из улья, когда молодь подросла?  А  раз
уж и дети уходят от родителей, так неужели безродной сироте...
   - Тес!.. - перебил его старый философ природы. - Гектор чем-то недоволен.
Говори прямо, собака: что там такое, песик, что ты учуял?
   Старая гончая поднялась с  земли  и  жадно  ловила  носом  свежий  ветер,
который по-прежнему буйно мел по прерии. При последних словах своего хозяина
она заворчала и оскалилась,  точно  грозя  кому-то  остатками  своих  зубов.
Молодой кобелек, отдыхавший после утренней охоты, тоже забеспокоился  -  как
видно, и он что-то учуял; затем оба пса опять задремали, как  будто  сделали
все, что от них требовалось.
   Траппер взял осла под уздцы и закричал:
   - Довольно слов, время  не  ждет!  Скваттер  с  сыновьями  в  миле-другой
отсюда.
   Мидлтон совсем забыл об Эллен,  думая  только  об  опасности,  угрожавшей
сейчас его вновь обретенной жене. И надо ли добавлять,  что  доктор  Батциус
тоже не стал ждать особых приглашений, чтобы начать отступление?
   Следуя указаниям старика, отряд обогнул скалу и под ее прикрытием со всей
доступной быстротой двинулся вперед по прерии.
   Но Поль Ховер не тронулся с места и стоял, угрюмо опершись  на  ружье.  С
минуту Эллен не замечала его: она спрятала лицо в ладони,  чтобы  скрыть  от
себя свое мнимое одиночество.
   - Почему вы не  бежали?  -  спросила,  всхлипывая,  девушка,  как  только
увидела, что она не одна.
   - Бежать не в моем обычае.
   - Дядя вот-вот вернется! А он, вы знаете, вас не пощадит.
   - Как и его племянница, не так ли? Ну  и  пускай  приходит:  что  он  мне
сделает? Пристукнет меня по черепу, и только!
   - Поль, Поль! Если вы любите меня, бегите!
   - Один? Если я так поступлю, разрази меня...
   - Или вам жизнь не дорога? Бегите!
   - Мне она не дороже, чем ты!
   - Поль!
   - Эллен!
   Она протянула к нему руки и разразилась новым, еще более  бурным  потоком
слез. Бортник крепко обвил ее стан. Еще секунда, и, увлекая ее за собой,  он
пустился догонять друзей.

Глава 17

   Войдите, И в спальне вы лишитесь глаз при виде
   Горгоны новой. У меня нет слов.
   Взгляните лучше сами.
   Шекспир, "Макбет"

   Ручей, снабжавший семью скваттера водой и питавший кусты и  деревья,  что
росли у подножия скалы, брал начало неподалеку от  нее,  в  роще  канадского
тополя, перевитого диким виноградом. Сюда и направился траппер,  потому  что
только здесь можно было найти убежище в  этот  трудный  час.  Напомним,  что
старику его предусмотрительность, в силу долгого  опыта  превращавшаяся  при
внезапной опасности чуть ли не в инстинкт,  подсказала  избрать  именно  это
направление, так как теперь между ним и партией охотников стояла  гора.  Под
ее защитой он успел вовремя достичь рощицы. Поль Ховер тоже подоспел  с  еле
дышавшей Эллен и нырнул с нею в чащу в ту самую минуту,  когда  Ишмаэл,  как
читатель уже видел, поднялся на вершину утеса и, точно очумелый,  застыл  на
месте, глядя  то  на  раскиданную  утварь,  то  на  детей,  которые  лежали,
связанные, с кляпом во рту, под навесом из березовой коры, куда свалил их  в
кучу предусмотрительный бортник. С высоты, на которой стоял теперь скваттер,
пуля из длинноствольного ружья легко могла бы настигнуть беглецов, учинивших
это злое дело, когда бы они не укрылись в кустах.
   Траппер заговорил первым, как человек, на чье разумение и  опытность  они
все твердо положились.  Он  пересчитал  взглядом  собравшихся  вокруг  него,
проверяя, все ли на месте, и сказал:
   - Эге, природа, она природа и есть,  и,  конечно,  взяла  свое!  -  Он  с
улыбкой одобрения кивнул в сторону ликующего Поля. - Я так и думал, что тем,
кто встречался так часто в дождь и в ведро, в ясную ночь и в туманную, будет
нелегко расстаться, да еще не примирившись. Но не время для разговоров, пора
приниматься за дело. Скоро Буш с семьей отправятся на розыски, и уж если они
нападут на наш след - а  они,  конечно,  нападут  на  него  и  заставят  нас
потягаться с ними, - то спор разрешат только ружья  -  не  дай  того  бог!..
Капитан, можете вы отвести нас туда, где мы встретим один из ваших  отрядов?
Скваттер и его великаны сыновья будут храбро драться, или я ничего не смыслю
в воинственном праве.
   - Место нашей встречи лежит за много миль отсюда, на берегах Платта.
   - Плохо дело! Если уж дойдет до драки, то в бой  хорошо  вступать,  когда
силы равны. Но впору ли человеку на краю могилы слушать голос  разгоряченной
крови! Все же послушайте, что скажет седой старик, а там, если  кто  из  вас
может подсказать более разумный выход, мы последуем его  советам  и  забудем
сказанное мною. Эта заросль тянется от подошвы скалы  вниз  по  косогору  на
добрую милю - и не к поселениям, а на запад.
   - Довольно, довольно слов, - перебил Мидлтон, не  собираясь  ждать,  пока
рассудительный траппер доведет до конца свое  обстоятельное  разъяснение,  -
время слишком дорого!
   Траппер знаком показал, что согласен, и, свернув со своего пути, он повел
Азинуса по зыбкому кочкарнику и вскоре  выбрался  на  твердую  землю  у  его
противного конца, оставив болото между собою и лагерем скваттера.
   - Если старый Ишмаэл наткнется на эту проезжую дорогу,  -  заметил  Поль,
оглядывая широкую  полосу  следов,  которая  тянулась  за  ними,  -  ему  не
понадобится указательного знака, чтоб увидеть, куда идти. Но пусть он только
сунется сюда! Я знаю, старый бродяга был бы  рад  примешать  к  своей  крови
другую, почестнее, но, если кто-нибудь из  его  семи  сыновей  станет  мужем
моей...
   - Молчите,  Поль,  молчите!  -  прошептала  в  испуге  девушка  и  теснее
прильнула к нему. - Вас могут услышать!
   Бортник замолк; однако, пока они шли вдоль ручья,  он  по-прежнему  то  и
дело бросал через  плечо  угрюмый  взгляд,  красноречиво  говоривший  о  его
воинственном настроении. Каждый ушел в  свои  мысли,  и  прошло  всего  лишь
несколько минут, когда отряд поднялся вверх по холму и, не  задерживаясь  ни
на миг, начал спуск  по  его  другому  склону.  Теперь  им  уже  не  грозила
опасность, что сыновья скваттера увидят их прежде, чем нападут на след.  Под
прикрытием холма  старик  свернул  в  сторону,  чтобы  тем  верней  избежать
преследования, как меняет корабль  свой  курс  в  темноте  и  тумане,  чтобы
обмануть бдительность врага.
   Два часа они шли безостановочно и быстро в обход скалы и, сделав половину
круга, пришли к точке, диаметрально противоположной той,  на  которую  взяли
направление в начале своего побега. Большинство отряда не представляло себе,
где они находятся, как несведущий пассажир не знает  положения  судна  среди
океана; но старик шел вперед и вперед, делая повороты и вступая в ложбины  с
твердой уверенностью, и спутники без боязни следовали  за  ним,  доверившись
опытности  проводника.  Собака  траппера,  останавливаясь  временами,  чтобы
заглянуть ему в глаза, бежала всю дорогу впереди так  же  уверенно,  как  ее
хозяин, как будто, превосходно понимая друг друга, они заранее условились  о
выборе дороги. Но, когда прошли эти  два  часа,  собака  вдруг  остановилась
среди прерии, села на задние лапы, потянула воздух и начала тихо  и  жалобно
повизгивать.
   - Да, Гектор, да, мне место знакомо, и я недаром запомнил его!  -  Старик
стал подле своего испуганного спутника и выждал, пока не подошли  остальные.
- Перед нами чаща кустарника, - продолжал он, указывая вперед.  -  Здесь  мы
можем стать на стоянку, и, просиди мы тут хоть до той поры, когда эти  голые
поля зарастут высокими деревьями, ни сам скваттер и никто из  его  родни  не
потревожат нас.
   -  Это  то  самое  место,  где  лежал  мертвец!  -  воскликнул   Мидлтон,
оглядевшись  вокруг,  и  взгляд  его  показал,   как   неприятно   ему   это
воспоминание.
   - То самое, да! Однако надо еще посмотреть, похоронили  ли  мертвого  его
родные. Собака узнала запах, но ее как будто что-то сбило с толку.  Так  что
придется тебе, друг бортник, пойти посмотреть, а  я  тем  временем  послежу,
чтобы собаки не выдали нас слишком громким визгом.
   - Мне? - воскликнул Поль и запустил пальцы в  свои  косматые  кудри,  как
будто считая нужным поразмыслить, перед тем как отважиться на такое страшное
дело. - Вот что, старый траппер, я  не  раз  стоял  в  тоненькой  полотняной
рубашке в самой гуще роя, потерявшего матку, и, бывало, глазом не моргну,  а
уж поверь мне, кто способен на такое, тот не побоится  ни  одного  из  живых
сыновей бродяги Ишмаэла. Но возиться с костями мертвеца - это занятие не  по
мне; благодарю за доверие, как говорит у нас в Кентукки человек,  когда  его
выбирают в капралы, и позвольте мне отклонить эту честь.
   Старик перевел разочарованный взгляд на Мидлтона, но тот был занят  своей
Инес и не  заметил  его  затруднения,  которое,  однако,  сразу  разрешилось
благодаря вмешательству человека, казалось бы наименее  способного  проявить
такую стойкость духа.
   На протяжении всего пути доктор  Батциус,  как  ни  странно,  превосходил
своих товарищей необыкновенным усердием  в  достижении  намеченной  цели.  В
самом деле, рвение его было так горячо, что он, казалось, забыл все  прежние
свои   наклонности.   Почтенный   натуралист   принадлежал   к   того   рода
исследователям, которых никак не выбрал  бы  в  попутчики  человек,  имеющий
основание торопиться. Ни один камень, ни один куст, ни одна былинка на  пути
не ускользнет от их внимательных глаз, и,  греми  тут  гром,  разразись  тут
ливень, ничто не отвлечет их, когда они погрузятся в  раздумье  среди  своих
изысканий. Но совсем иначе повел себя ученик Линнея в те трудные часы, когда
пред судом его разума  неразрешенным  стоял  вопрос,  не  будут  ли  склонны
могучие отпрыски  Буша  оспаривать  его  право  свободно  путешествовать  по
прерии. Самая чистокровная, превосходно обученная гончая, видя  перед  собою
дичь, не могла бы так неуклонно бежать вперед, устремив глаза в одну  точку,
как бежал доктор по своей дуговидной тропе. Может быть, он проявил бы меньше
твердости, если бы знал, что траппер хитрости ради повел их в обход цитадели
Ишмаэла. Но, к счастью, у натуралиста создалось успокоительное  впечатление,
что с  каждой  пядью  земли,  пройденной  ими  по  прерии,  на  ту  же  пядь
увеличивалось расстояние между его собственной особой и ненавистной  скалой.
Правда, он испытал потрясение в тот миг, когда обнаружил свою ошибку; но тем
не менее сейчас он добровольно вызвался войти в чащу, где,  как  можно  было
думать, все еще лежало тело убитого Эйзы. Возможно,  он  потому  и  поспешил
проявить в этом случае храбрость, что втайне опасался, как бы его чрезмерное
усердие во время отступления  не  было  ложно  истолковано.  И  не  подлежит
сомнению, что, каково бы ни было его отношение  к  опасностям,  грозящим  от
живых, его познания и образ его мыслей ставили его выше предрассудков, будто
мертвецы могут причинять вред живым.
   - Если нужно исполнить задачу,  где  требуется  полное  владение  нервной
системой, - сказал ученый муж, приняв несколько надменный вид,  -  то  перед
вами вполне подходящий для этого человек: дайте должные указания его уму,  а
на его телесные силы вы можете положиться.
   - Любит же человек говорить притчами! - проворчал простодушный траппер. -
Но, сдается мне, в его словах скрыто всегда какое-то значение, хотя выискать
в этих речах каплю здравого смысла так же трудно, как увидеть трех орлов  на
одном дереве. Будет благоразумно, друг, - добавил  он,  -  укрыться  в  этих
зарослях на случай, если сыновья скваттера идут по  нашему  следу;  а  между
тем, как  вы  знаете,  есть  причина  опасаться,  что  там,  в  чаще,  можно
наткнуться на зрелище, которое напугает женщин. Вот я и спрашиваю: настолько
ли вы мужчина, чтобы не попятиться перед покойником,  или  же  мне  придется
пойти туда самому, а собаки пускай подымают лай? Вы видите,  кобелек  так  и
рвется вперед и уже разинул пасть.
   - Настолько ли я мужчина?! Почтенный  траппер,  наше  с  вами  знакомство
слишком недавнего происхождения, иначе вы не задавали бы  вопросов,  которые
могут привести к жаркому  спору  между  нами.  Настолько  ли  я  мужчина!  Я
притязаю на принадлежность к классу mammalia  -  то  есть  млекопитающих,  к
отряду приматов, к роду homo! Таковы мои физические атрибуты;  что  касается
моих моральных свойств, об этом  пусть  судит  потомство,  мне  же  надлежит
хранить молчание.
   - Не знаю, что за лекарство "трибута",  но  на  мой  суд  от  всех  ваших
снадобий ни здоровья, ни сытости! А вот от морали еще  не  бывало  вреда  ни
одному живому человеку, привык ли он жить в лесах или среди дымящих  труб  и
застекленных окон. Нас-то с вами, друг, разделяют только два или три трудных
слова. Я и сам держусь того мнения, что привычка и свобода научат нас  лучше
понимать  друг  друга  и  мы  станем,  в  общем,  одинаково  судить  о  роде
человеческом и о жизни... Тихо, Гектор, тихо. Чем ты  недоволен,  песик?  Не
привык к запаху человеческой крови?
   Удостоив философа природы благосклонно-сострадательной  улыбкой,  доктор,
чтобы при ответе меньше напрягать голос, а  жестам  и  позе  придать  больше
величия и свободы, снова выступил на два шага из чащи, куда  его  уже  завел
избыток мужества.
   - Homo есть homo, - сказал он, простирая для вящей убедительности руку. -
Что касается животных функций организма, то  в  них  неизменно  наличествуют
гармония, порядок, соразмерность, объединяющие в одно целое  весь  род,  или
genus; но на этом сходство кончается. В силу своего невежества человек может
деградировать настолько, что займет место у самой черты, отделяющей  его  от
животного; и напротив, познание может возвысить его до сближения  с  великим
Творящим духом; скажу больше: если бы  ему  были  даны  достаточный  срок  и
возможность, кто знает, не овладел ли бы он  всей  совокупностью  знаний  и,
следственно, не стал ли бы равен самому Движущему началу?
   Старик долго стоял в глубоком раздумье, опершись на ружье; потом  покачал
головой и ответил  с  той  прирожденной  твердостью,  перед  которой  жалкой
показалась напускная внушительность его противника:
   - Это все от гордыни! Я прожил на земле восемь десятков  лет  и  все  эти
годы видел, как растут и умирают  деревья.  И  все  же  я  не  знаю,  почему
раскрывается под летним солнцем почка  и  почему  опадает  лист,  когда  его
схватит морозом. Ученость, сколько ни хвалился ею человек, ничтожна в глазах
вседержителя, который в скорби смотрит с облаков  на  гордость  и  суетность
своих созданий. Вот вы  думаете,  что  так  это  легко  подняться  на  место
всевышнего суд