у  ничего  не
достается - хоть на охоту не ходи?
   - Bah, diable! < - Черт побери!  (франц.)>  Нет,  мосье  Дик,  -  ответил
француз. - У нас во Франции мы никому не даем свободы, кроме дам.
   - Ну да, женщинам - это я знаю, - сказал Ричард. - Таков  ваш  салический
закон <Мистер Джонс немного путает: салический закон  но  разрешал  женщинам
наследовать королевскую корону.  (Примеч,  автора.)>.  Я  ведь,  сэр,  много
прочел книг и о Франции, и об Англии, о Греции, и о  Риме.  Но,  будь  я  на
месте  Дьюка,  я  завтра  же  повесил  бы  доски  с  объявлением:  "Запрещаю
посторонним стрелять дичь или  как-нибудь  иначе  браконьерствовать  в  моих
лесах". Да я за один час могу состряпать такую  надпись,  что  никто  больше
туда носа не сунет!
   - Рихарт! - сказал майор Гартман, невозмутимо выбивая пепел из  трубки  в
стоявшую рядом с ним плевательницу. - Слушай  меня.  Я  семьтесят  пять  лет
прошивал в этих лесах и на Мохоке. Лютше тебе свясаться с шортом, только  не
с этими охотниками. Они допывают себе  пропитание  рушьем,  а  пуля  сильнее
закона.
   - Да ведь Мармадьюк судья! - негодующе воскликнул Ричард.  -  Какой  толк
быть судьей или выбирать судью, если всякий,  кто  захочет,  будет  нарушать
закон? Черт бы побрал этого молодца! Пожалуй, я  завтра  же  подам  на  него
жалобу сквайру Дулитлу за то, что он испортил моих выносных. Его ружья я  не
боюсь. Я сам умею стрелять! Сколько раз я попадал в доллар со ста ярдов?
   - Немного, Дик! - раздался веселый голос судьи. - Но  нам  пора  садиться
ужинать. Я вижу по лицу Добродетели,  что  стол  уже  накрыт.  Мосье  Лекуа,
предложите руку моей дочери. Душенька, мы все последуем за тобой.
   - Ah та chere mademoiselle сотше je suis enchante! - сказал француз. - II
ne manque que les dames de faire un paradis de Templeton! <  -  Я  восхищен,
дорогая мадемуазель! Чтобы Темплтон стал раем, здесь не хватало только  дам!
(франц.)>  Француз  с  Элизабет,  майор,  судья  и  Ричард  в  сопровождении
Добродетели отправились в столовую, и в зале остались только мистер Грант  и
могиканин - и еще Бенджамен, который  задержался,  чтобы  закрыть  дверь  за
индейцем и по всем правилам проводить мистера Гранта в столовую.
   - Джон, -  сказал  священник,  когда  судья  Темпл,  замыкавший  шествие,
покинул  зал,  -  завтра  мы  празднуем  рождество  нашего   благословенного
спасителя, и церковь повелевает всем  своим  детям  возносить  в  этот  день
благодарственные молитвы и приобщиться таинству  причастия.  Раз  ты  принял
христианскую веру и, отринув зло, пошел  стезей  добра,  я  жду,  что  и  ты
придешь завтра в церковь с сокрушенным сердцем и смиренным духом.
   - Джон придет, - сказал индеец  без  всякого  удивления,  хотя  он  почти
ничего не понял из речи священника.
   - Хорошо, - сказал мистер Грант, ласково  кладя  руку  на  смуглое  плечо
старого вождя. - Но мало присутствовать там телесно; ты должен вступить туда
воистину в духе своем. Спаситель умер ради всех людей - ради бедных индейцев
так же, как и ради белых. На небесах не знают различия в цвете  кожи,  и  на
земле не должно быть раскола  в  церкви.  Соблюдение  церковных  праздников,
Джон, помогает укреплять веру и наставляет на путь истинный.  Но  не  обряды
нужны богу, ему нужно твое смирение и вера.
   Индеец отступил на шаг, выпрямился во весь рост,  поднял  руку  и  согнул
один палец, словно указывая на себя с неба. Затем, ударив себя в голую грудь
другой рукой, он сказал:
   - Пусть глаза Великого Духа посмотрят  из-за  облаков:  грудь  могиканина
обнажена.
   - Отлично, Джон, и я уверен, что исполнение  твоего  христианского  долга
принесет тебе душевный мир и успокоение. Великий Дух видит всех своих детей,
и о жителе лесов он заботится так же, как о тех,  кто  обитает  во  дворцах.
Спокойной ночи, Джон. Да будет над тобой благословение господне.
   Индеец наклонил голову, и они разошлись: один вернулся в бедную хижину, а
другой сел за праздничный стол, уставленный яствами.
   Закрывая за индейцем дверь, Бенджамен ободряюще сказал ему:
   - Преподобный Грант правду говорит, Джон. Если  бы  на  небесах  обращали
внимание на цвет кожи, то, пожалуй, туда  и  меня  не  пустили  бы,  хоть  я
христианин с рождения, - и только из-за того, что я порядком загорел, плавая
у экватора. Хотя, если на то пошло, этот  подлый  норд-вест  может  выбелить
самого что ни на есть черного мавра  Отдай  рифы  на  твоем  одеяле,  не  то
обморозишь свою красную шкуру.

Глава 8

   Встречались там изгнанники всех стран
   И дружбой чуждая звучала речь.
   Томас Кэмпбелл,
   "Гертруда из Вайоманга"

   Мы  познакомили  читателя  с   характером   и   национальностью   главных
действующих  лиц  нашего  повествования,  а  теперь,  чтобы   доказать   его
правдивость, мы попробуем вкратце объяснить, каким образом все эти пришельцы
из дальних стран собрались под гостеприимным кровом судьи Темпла.
   В описываемую нами эпоху Европу сотрясали первые  из  тех  бурь,  которым
затем суждено было так изменить ее политический облик. Людовик  Шестнадцатый
уже лишился головы, и нация, прежде почитавшаяся самой утонченной среди всех
цивилизованных  народов  земли,  преображалась  с  каждым   днем:   жестокая
беспощадность  сменила  былое  милосердие,  коварство  и  ярость   -   былое
великодушие и доблесть. Тысячам французов пришлось искать убежища  в  других
странах. Мосье Лекуа, о котором мы уже не раз упоминали в предыдущих главах,
также принадлежал к  числу  тех,  кто,  в  страхе  покинув  Францию  или  ее
заморские владения, нашел приют в Соединенных Штатах. Судье его рекомендовал
глава крупного нью-йоркского торгового дома, питавший к Мармадьюку искреннюю
дружбу и не раз обменивавшийся с ним услугами. Познакомившись  с  французом,
судья убедился, что он человек воспитанный и, очевидно, знавал  лучшие  дни.
Из некоторых намеков, оброненных мосье  Лекуа,  явствовало,  что  прежде  он
владел плантациями на одном из вест-индских островов - в ту пору  плантаторы
бежали с них  в  Соединенные  Штаты  сотнями  и  жили  там  в  относительной
бедности, а то  и  просто  в  нищете.  Однако  к  мосье  Лекуа  судьба  была
милостивее:  правда,  он  жаловался,  что  сохранил  лишь   остатки   своего
состояния, но этих остатков оказалось достаточно, чтобы открыть лавку.
   Мармадьюк  обладал  большим  практическим  опытом  и  хорошо  знал,   что
требуется поселенцам в новых  краях.  По  его  совету  мосье  Лекуа  закупил
кое-какие ткани, бакалейные товары, изрядное  количество  пороха  и  табака,
железные изделия, в том числе множество складных охотничьих ножей,  котелков
и сковородок, весьма внушительный набор грубой и неуклюжей глиняной  посуды,
а  также  многое  другое,  что  человек  изобрел  для  удовлетворения  своих
потребностей, в том числе такие  предметы  роскоши,  как  зеркала  и  губные
гармоники.
   Накупив  этих  товаров,  мосье  Лекуа  стал  за  прилавок   и   благодаря
удивительному умению приспособляться к обстоятельствам исполнял столь  новую
для себя роль со всем присущим ему изяществом. Его любезность  и  изысканные
манеры снискали ему всеобщую любовь, а кроме того, жительницы поселка  скоро
обнаружили, что он обладает тонким вкусом. Ситцы в  его  лавке  были  самыми
лучшими, то есть, другими словами, самыми пестрыми, какие только привозились
в  эти  края;  а  торговаться  с  таким  "милейшим  человеком"  было  просто
невозможно. Так что дела мосье Лекуа шли отлично, и жители "патента" считали
его вторым человеком в округе - после судьи Темпла.
   Слово  "патент",  которое  мы  здесь  употребили,   а   возможно,   будем
употреблять и впредь,  обозначало  обширные  земли,  которые  были  когда-то
пожалованы старому майору Эффингему английским королем и закреплены  за  ним
"королевским патентом"; Мармадьюк Темпл купил их после того,  как  они  были
конфискованы   республиканским   правительством.   Слово   "патент"   широко
употреблялось  во  вновь  заселенных  частях  штата  для  обозначения  таких
владений, и к нему обычно добавлялось имя владельца, как-то: "патент Темпла"
или "патент Эффингема".
   Майор Гартман был потомком человека,  который  вместе  с  другими  своими
соотечественниками, забрав семью, покинул берега Рейна, чтобы поселиться  на
берегах Мохока. Переселение  произошло  еще  в  царствование  королевы  Анны
<Английская королева, царствовала с 1701  по  1714  год.>,  и  потомки  этих
немецких колонистов мирно и в большом довольстве жили на плодородных  землях
красивой долины реки Мохока.
   Эти немцы, или  "западные  голландцы",  как  их  называли  в  отличие  от
настоящих голландских колонистов, были весьма своеобразным народом. Столь же
трудолюбивые и честные, как и эти последние,  они  были  менее  флегматичны,
хотя и отличались такой же серьезной важностью.
   Фриц или Фредерик Гартман воплощал в себе все пороки и  добродетели,  все
достоинства и недостатки своих земляков. Он был довольно вспыльчив,  хотя  и
молчалив,  упрям,  чрезвычайно  храбр,  непоколебимо  честен   и   относился
подозрительно ко всем незнакомым людям, хотя его  преданность  друзьям  была
неизменна. Да он вообще никогда не менялся, и  только  изредка  его  обычная
серьезность уступала место неожиданной веселости. Долгие месяцы он оставался
суровым молчальником и  вдруг  недели  на  две  превращался  в  добродушного
шутника. Познакомившись с Мармадьюком Темплом, он проникся  к  нему  горячей
симпатией, и наш судья был единственным человеком, не говорившим по-немецки,
которому удалось заслужить его полное доверие и дружбу. Четыре раза в год он
покидал свой низенький каменный домик на берегах Мохока и, проехав  тридцать
миль по горам, стучался в дверь темплтонского "дворца". Там он обычно гостил
неделю и, по слухам, проводил это  время  в  пирушках  с  мистером  Ричардом
Джонсом. Но все его любили, даже Добродетель Петтибон, которой он  доставлял
лишние хлопоты, - ведь он был так искренне добродушен, а порою так весел! На
этот раз он приехал, чтобы отпраздновать у судьи рождество; но не пробыл  он
в поселке  и  часа,  как  Ричард  пригласил  его  занять  место  в  санях  и
отправиться вместе с ним встречать хозяина дома и его дочку.
   Перед тем как перейти к описанию  обстоятельств,  приведших  в  эти  края
мистера Гранта, мы должны будем обратиться к первым  дням  недолгой  истории
Темплтона.
   Нетрудно заметить, что люди всегда склонны  сначала  заботиться  о  своих
телесных нуждах и лишь потом вспоминают, что надо бы позаботиться и о  душе.
Когда поселок только строился, жители "патента Темплтона",  рубя  деревья  и
корчуя пни, почти не вспоминали о религии. Однако большинство приехало  сюда
из благочестивых штатов Коннектикут и Массачусетс,  и,  когда  хозяйство  их
было налажено, они стали подумывать о том, чтобы  обзавестись  церковью  или
молельней и вернуться к исполнению религиозных обрядов,  которым  их  предки
придавали столь большое значение, что  из-за  них  даже  покинули  родину  и
отправились искать приюта в Новом Свете. Впрочем, люди, селившиеся на землях
Мармадьюка, принадлежали к самым разным сектам, и вполне понятно, что  между
ними не было  никакого  согласия  относительно  того,  какие  именно  обряды
следует исполнять, а какие нет.
   Вскоре после  того,  как  поселок  был  официально  разбит  на  кварталы,
напоминавшие городские, жители его  собрались,  чтобы  обсудить  вопрос,  не
следует ли им открыть в поселке школу. Первым об этом заговорил  Ричард  (по
правде говоря, он склонен был ратовать за учреждение в поселке  университета
или, на худой конец, колледжа). Этот вопрос обсуждался  из  года  в  год  на
одном собрании за другим, и  их  решения  занимали  самое  видное  место  на
голубоватых страницах  маленькой  газетки,  которая  уже  печаталась  каждую
неделю на чердаке  одного  из  домов  поселка.  Путешественники,  посещавшие
окрестности Темплтона, нередко видели эту газету, засунутую в щель  высокого
столба, вбитого там, где  на  большую  дорогу  выходила  тропка,  ведущая  к
бревенчатой  хижине  какого-нибудь  поселенца,  -  такой  столб  служил  ему
почтовым ящиком. Иногда к  столбу  был  прибит  настоящий  ящик,  и  в  него
человек, "развозящий почту", засовывал целый пук газет, которые должны  были
на неделю удовлетворить литературные потребности всех  местных  фермеров.  В
вышеупомянутых  пышных  решениях  кратко  перечислялись  блага  образования,
политические и географические особенности поселка Темплтон, дающие ему право
основать у себя учебное заведение, целебность здешнего  воздуха  и  чудесные
качества здешней  воды,  а  также  дешевизна  съестных  припасов  и  высокая
нравственность, отличающая его жителей. Под всем этим красовались выведенные
заглавными буквами имена Мармадьюка Темпла, председателя, и Ричарда  Джонса,
секретаря.
   К счастью, щедрые университетские власти  не  оставались  глухи  к  таким
призывам, если была хоть какая-то  надежда,  что  расходы  возьмет  на  себя
кто-нибудь другой. В конце концов судья Темпл  отвел  для  школьного  здания
участок и обещал построить его  за  свой  счет.  Снова  прибегли  к  услугам
мистера Дулитла, которого, впрочем, с тех пор  как  он  был  избран  мировым
судьей, называли сквайром Дулитлом; и снова мистер Джонс мог пустить  в  ход
свои архитектурные познания.
   Мы не станем перечислять достоинства  и  недостатки  различных  проектов,
составленных зодчими для этого случая, что было  бы  и  неприлично  с  нашей
стороны, ибо проекты эти  рассматривались,  отвергались  или  одобрялись  на
собраниях   древнего   и   уважаемого   братства    "Вольных    каменщиков",
возглавляемого  Ричардом,  носившим  звание  мастера.  Спорный  вопрос  был,
однако, решен довольно быстро, и в назначенный  день  из  потайной  комнаты,
искусно устроенной  на  чердаке  "Храброго  драгуна"  -  гостиницы,  которую
содержал  некий  капитан  Холлистер,  -   вышла   торжественная   процессия,
направившаяся к участку, отведенному под означенное здание.  Члены  общества
несли всевозможные знамена и мистические  значки,  и  на  каждом  был  надет
маленький символический фартук каменщика. Когда процессия прибыла на  место,
Ричард, окруженный толпой зрителей, состоявшей из половины мужского и  всего
женского   населения   Темплтона   и   его   окрестностей,   с    надлежащей
торжественностью заложил первый камень будущей школы.
   Через  неделю  Хайрем  на  глазах  столь  же  многочисленных  зрителей  и
прекрасных  зрительниц  показал,  как  он  умеет  пользоваться  угольником..
Фундамент соорудили благополучно, и вскоре весь  каркас  будущей  "академии"
был воздвигнут без всяких неприятных происшествий, если не считать того, что
строители, возвращаясь домой по вечерам, иной раз падали  с  лошади.  Работа
кипела, и к концу лета  уже  было  готово  здание,  поражавшее  глаз  своими
необыкновенными красотами и оригинальными пропорциями,  -  предмет  гордости
поселка,  подражания  для  тех,  кто  стремился  к  архитектурной  славе,  и
восхищения всех жителей "патента".
   Это был длинный,  узкий  деревянный  дом,  выкрашенный  белой  краской  и
состоявший по большей части из окон, - любитель солнечных восходов мог стать
снаружи у его западной стены и  все  же  почти  без  помехи  наблюдать,  как
огненное светило поднимается на востоке: солнечные лучи проникали через  это
весьма  неуютное  открытое  строение  почти  беспрепятственно.   Его   фасад
изобиловал всевозможными деревянными  украшениями,  задуманными  Ричардом  и
исполненными  Хайремом.  Однако  главную  гордость  зодчих  составляло  окно
второго этажа, которое было расположено над парадной дверью, и венчавший это
сооружение "шпиль". Первое, по нашему мнению, явилось порождением смешанного
ордера,  ибо  оно,  помимо  украшений,   отличалось   еще   и   удивительным
разнообразием пропорций. Оно представляло  собой  полукруг,  к  которому  по
обеим сторонам примыкали  небольшие  квадраты;  в  тяжелые,  густо  покрытые
резьбой рамы из соснового  дерева  были  вставлены  мутно-зеленые  стеклышки
размером восемь на десять дюймов. Окно это  закрывалось  большими  ставнями,
которые, по предварительному плану, для  пущего  эффекта  должны  были  быть
выкрашены зеленой краской; однако, как всегда  бывает  в  подобных  случаях,
выделенных  денег  для  этого  не   хватило,   и   ставни   сохранили   свой
первоначальный угрюмый свинцовый цвет.
   "Шпиль" представлял собой небольшой купол,  возведенный  в  самом  центре
крыши и покоившийся на четырех высоких  сосновых  колоннах,  каннелированных
<Каннелированная колонна - колонна с  вертикальными  желобками.>  с  помощью
стамески и обильно  украшенных  резьбой.  Венчавший  их  свод  больше  всего
напоминал перевернутую чайную чашку без дна, а из середины  его  поднималось
деревянное острие, пробитое наверху двумя железными  прутами,  которые  были
расположены под прямым углом  друг  к  другу  и  оканчивались  железными  же
буквами "С, Ю, В и З". "Шпиль" завершало изображение  рыбы,  собственноручно
вырезанное из дерева Ричардом и выкрашенное, как он выражался, в "чешуйчатый
цвет". Мистер Джонс  утверждал,  что  это  существо  удивительно  похоже  на
"озерную рыбку", которая считалась в здешних краях изысканным лакомством; и,
надо полагать, он говорил правду, ибо, хотя рыба, по его мысли, должна  была
служить  флюгером,  она  неизменно  устремляла  тоскливый  взор  в   сторону
чудесного озера, лежавшего среди холмов к северу от Темплтона.
   После того как университетские власти дали свое  разрешение  на  открытие
здесь "академии", попечительский совет некоторое время пользовался  услугами
выпускника одного из восточных колледжей, дабы он в стенах  описанного  выше
здания  преподавал  науки  любознательным  подросткам.  Второй  этаж   школы
представлял собой один большой зал и предназначался для всяческих праздников
и торжественных собраний, а первый был разделен пополам -  в  одной  комнате
должны были заниматься ученики, изучающие латынь,  а  в  другой  -  ученики,
изучающие  родной  язык.  Класс  латинистов  был  с  самого  начала   весьма
немногочисленным, но все же из окон комнаты, где он помещался, вскоре начали
доноситься слова вроде: "именительный падеж -  реппа,  родительный  падеж  -
реппае", к большому удовольствию и назиданию случайных прохожих.
   Однако за все время существования этого  храма  наук  нашелся  лишь  один
смельчак, который добрался до переводов из Вергилия <Вергилий (70 -  19  гг,
до  н,  э.)  -  знаменитый  древнеримский  поэт.  В  своих  эклогах,  обычно
представляющих собой диалог между пастухом и пастушкой, он воспевал прелести
сельской жизни.>. Он даже выступил на  ежегодном  публичном  экзамене  и,  к
большому восторгу своих многочисленных родственников (у его отца была  ферма
рядом с поселком), прочел наизусть всю первую эклогу, весьма бойко  соблюдая
интонации диалога. Однако с  тех  пор  под  крышей  этого  здания  более  не
раздавались звучные строки латинских поэтов (впрочем, удивительный язык,  на
котором изъяснялся означенный юноша, вряд ли  был  бы  понят  Вергилием  или
кем-нибудь из его современников). Дело в том, что попечительский  совет,  не
желая идти впереди своего века, заменил ученого латиниста простым  учителем,
который,  руководствуясь  принципом  "тише  едешь  -  дальше  будешь"  и  не
мудрствуя лукаво, обучал своих питомцев родному языку.
   С тех пор и  до  дней,  о  которых  мы  ведем  свой  рассказ,  "академия"
оставалась простои сельской школой, а в зале на  втором  этаже  устраивались
иногда судебные заседания, если дело представляло особый интерес,  иногда  -
назидательные беседы для людей серьезных, а иногда  -  веселые  балы,  душою
которых был все тот же неутомимый Ричард. По воскресеньям же он  превращался
в церковь.
   Если в окрестностях в это время оказывался какой-нибудь проповедник слова
божьего, его приглашали вести  службу,  не  особенно  интересуясь