стом того же самого животного, чей мех пошел на ее изготовление, и  хвост
этот не без изящества ниспадал на спину ее обладателя.
   Под шапкой можно было разглядеть верхнюю  часть  красивого  мужественного
лица; особенно его украшали выразительные синие глаза, говорившие о  большом
уме, лукавом юморе и доброте.
   Его спутница  совсем  утонула  в  своих  многочисленных  одеждах:  из-под
широкого камлотового плаща на толстой фланелевой подкладке, который, судя по
покрою и размерам, был сшит на мужчину, выглядывали меха  и  шелка.  Большой
капор из черного шелка, подбитый пухом, закрывал не только ее голову,  но  и
лицо - лишь в узкой щелочке, оставленной для дыхания, порой блестели веселые
черные глаза.
   И  отец  и  дочь  (ибо  именно  в  этой  степени  родства  состояли  наши
путешественники) были погружены в свои мысли, и тишина нарушалась  лишь  еле
слышным скрипом полозьев, легко  скользивших  по  укатанному  снегу.  Первый
вспоминал, как четыре года назад его жена прижимала к груди их  единственную
дочь, когда прощалась с ней, неохотно согласившись отпустить  ее  продолжать
образование в одном из нью-йоркских пансионов  (в  те  времена  только  этот
город располагал подобными учебными заведениями). Несколько  месяцев  спустя
смерть разлучила его с верной спутницей жизни, и  он  остался  совсем  один.
Однако глубокая любовь к дочери не позволила ему увезти ее в эту глушь, пока
не кончился срок, который он сам назначил для ее совершенствования в науках.
Мысли девушки были менее  грустными,  и  она  с  удовольствием  смотрела  на
красивые виды, открывавшиеся перед ней с каждым новым поворотом дороги.
   Гора, по которой они  ехали,  заросла  гигантскими  соснами,  чьи  стволы
уходили  ввысь  на  семьдесят  -  восемьдесят  футов,  прежде  чем  от   них
ответвлялся первый сук, а высота кроны тоже нередко  достигала  восьмидесяти
футов.  Гордые  лесные  великаны  почти   не   закрывали   далей,   и   наши
путешественники могли видеть даже вершину горы  на  противоположной  стороне
долины, куда лежал их путь; лишь порой ее заслонял  какой-нибудь  отдаленный
холмик. Темные стволы стройными колоннами поднимались над  белым  снегом,  и
лишь на головокружительной высоте взгляд наконец  встречал  ветви,  покрытые
скудной вечнозеленой хвоей,  чей  мрачный  вид  представлял  меланхолическое
несоответствие со всей погруженной в зимний сон  природой.  Внизу  ветра  не
было,  однако  вершины  сосен  плавно   раскачивались,   глухо   и   жалобно
поскрипывая, - звук этот удивительно гармонировал с окружающим пейзажем.
   Сани уже несколько минут ехали по  плато,  и  девушка  с  любопытством  и
некоторой робостью поглядывала на лес,  как  вдруг  оттуда  донесся  долгий,
протяжный вой, словно по длинным лесным аркадам мчалась свора  гончих.  Едва
этот звук достиг ушей ее отца, как он крикнул кучеру:
   - Стой, Агги! Гектор идет по следу, я  его  голос  узнаю  среди  десятков
тысяч. Кожаный Чулок решил поохотиться, благо денек сегодня выдался ясный, и
его собаки подняли дичь. Вон там впереди оленья тропа, Бесс, и, если  ты  не
побоишься выстрелов, на рождественский обед у нас будет жареное седло оленя.
   Весело ухмыльнувшись,  негр  остановил  лошадей  и  принялся  похлопывать
руками, чтобы согреть застывшие пальцы, а его хозяин  встал  во  весь  рост,
сбросил шубу и шагнул из саней на снежный наст, который легко  выдержал  его
вес.
   Через  несколько   секунд   ему   удалось   извлечь   из   беспорядочного
нагромождения баулов и картонок охотничью  двустволку.  Он  сбросил  толстые
рукавицы, под которыми оказались кожаные перчатки на меху, проверил затравку
и уже собрался было двинуться вперед, когда из леса донесся негромкий  топот
и на тропу совсем рядом с ним большими прыжками выскочил великолепный олень.
Хотя появился он совершенно неожиданно и  мчался  с  невероятной  быстротой,
страстного любителя охоты это не смутило. В один миг он  поднял  двустволку,
прицелился и твердой рукой  спустил  курок.  Олень  побежал  еще  быстрее  -
по-видимому, пуля его не задела. Не опуская  ружья,  охотник  повернул  дуло
вслед за животным и выстрелил вторично. И снова, казалось, промахнулся,  так
как олень не замедлил бега.
   Все это заняло одно мгновение,  и  девушка  еще  не  успела  обрадоваться
спасению оленя, которому она в глубине души сочувствовала,  как  он  стрелой
пронесся мимо нее. Но тут ее слух поразил короткий сухой  треск,  совсем  не
похожий на грохот отцовского ружья; и тем не менее его могло породить только
огнестрельное оружие. Олень высоко подпрыгнул над сугробом;  снова  раздался
такой же треск, и олень, едва коснувшись земли, упал и покатился  по  насту.
Невидимый стрелок громко крикнул, и  два  человека  вышли  из-за  сосен,  за
которыми они, очевидно, прятались, ожидая появления оленя.
   - А, Натти! Если бы я знал, что ты устроил здесь засаду, то  не  стал  бы
стрелять, - сказал хозяин саней, направляясь к убитому оленю, а  сиявший  от
восторга кучер съехал с дороги, стараясь тоже приблизиться к этому месту.  -
Но, услышав лай старика Гектора, я не мог удержаться. Впрочем,  я,  кажется,
его даже не задел.
   - Да, судья, - с беззвучным  смешком  ответил  охотник,  бросая  на  него
взгляд, полный торжества и уверенности в своем превосходстве, -  вы  спалили
порох, только чтобы погреть нос. Оно и правда  сегодня  холодно.  Неужто  вы
думали уложить этой хлопушкой взрослого оленя, да еще  когда  его  настигает
Гектор и он мчится  изо  всех  сил?  В  болоте  немало  фазанов,  а  снежные
куропатки  слетаются  прямо  к  вашему  крыльцу.  Кормите  их  крошками   да
постреливайте в свое удовольствие; а если вам вздумается  раздобыть  оленины
или медвежатины, берите длинноствольное ружье и хорошо просаленный  пыж,  не
то больше пороху потратите, чем мяса добудете.
   Закончив свою речь, охотник провел рукой без перчатки у себя под носом  и
снова беззвучно захохотал, широко открыв большой рот.
   - У этого ружья хороший бой, Натти, и мы  с  ним  подстрелили  не  одного
оленя, - с добродушной улыбкой  ответил  хозяин  саней.  -  Один  ствол  был
заряжен крупной дробью, а другой - птичьей. Олень получил две раны - в шею и
прямо в сердце. И еще неизвестно, Натти, может быть, в шею его ранил я.
   - Ну, кто бы его ни убил, - ответил Натти угрюмо, -  его  мясо  пойдет  в
пищу. - С этими словами он  вытащил  из  заткнутых  за  пояс  кожаных  ножен
большой нож и перерезал оленю горло. - Раз тут две раны, я бы на вашем месте
спросил, не две ли пули в него попало; какой же дробовик оставляет вот такие
рваные раны вроде этой на шее? И ведь вы  не  станете  спорить,  судья,  что
олень упал после четвертого выстрела, сделанного рукой потверже и  помоложе,
чем моя или ваша. Хоть я и бедняк, но без этой оленины обойдусь, да только с
какой стати должен я отдавать свою законную добычу, если  живу  в  свободной
стране? Впрочем, коли уж на то пошло, и тут сила частенько  берет  верх  над
законом, как бывало в Старом Свете.
   Охотник говорил угрюмо и злобно, но осторожность  победила,  и  последние
фразы он произнес настолько тихо, что слышно было лишь сердитое бормотанье.
   - Не в том дело, Натти, - возразил его собеседник все так же  добродушно.
- Я только хочу знать, кому принадлежит  честь  удачного  выстрела.  Оленина
стоит два-три доллара, но мне будет обидно упустить случай приколоть к  моей
шапке почетный трофей - хвост этого красавца. Только подумай, Натти,  как  я
посрамил бы Дика Джонса: он  только  и  делает,  что  насмехается  над  моей
охотничьей сноровкой, а сам за весь сезон подстрелил всего-навсего сурка  да
пару белок!
   - От всех этих ваших вырубок  да  построек  дичь  переводится,  судья,  -
сказал старый охотник с безнадежным вздохом. - Было время, когда я с  порога
своей хижины подстрелил за один раз тринадцать оленей, не говоря уж о ланях!
А когда тебе требовался медвежий окорок, надо было только посторожить лунной
ночью, и уж наверняка уложишь зверя через щель в  стене.  И  не  приходилось
опасаться, что  заснешь  в  засаде:  волки  своим  воем  глаза  сомкнуть  не
давали... А вот и Гектор, - добавил он, ласково  погладив  большую  белую  в
желтых и черных пятнах гончую, которая  выбежала  из  леса  в  сопровождении
другой собаки. - Вон у него на шее рубец - это его волки порвали в ту  ночь,
когда я отгонял их от оленины,  коптившейся  на  печной  трубе.  Такой  друг
понадежней иного человека: он не бросит товарища в беде и  не  укусит  руку,
которая его кормит.
   Своеобразная внешность и манеры охотника заинтересовали молодую  девушку.
С той минуты, как он вышел из-за сосны,  она  с  любопытством  рассматривала
его. Он был высок и до того тощ, что казался даже выше  своих  шести  футов.
Лисья шапка на его голове, покрытой прямыми рыжеватыми волосами, уже  сильно
поредевшими, была похожа на описанную нами шапку судьи, но  сильно  уступала
ей по покрою и отделке. Лицо у него было  худое,  словно  после  длительного
голодания, однако в нем нельзя  было  заметить  никаких  признаков  болезни,
наоборот - оно свидетельствовало о несокрушимо  крепком  здоровье.  Ветры  и
морозы придали коже охотника медно-красный оттенок. Над его  серыми  глазами
нависали кустистые брови, почти  совсем  седые;  морщинистая  шея  по  цвету
нисколько не отличалась от лица и была  совсем  открыта,  хотя  под  курткой
виднелся ворот рубахи из клетчатой домотканой материи. Куртка эта, сшитая из
выдубленных оленьих шкур  волосом  наружу,  была  туго  перепоясана  пестрым
шерстяным  кушаком.  Его  ноги  были  обуты  в  мокасины  из  оленьей  кожи,
украшенные, по индейскому обычаю, иглами дикобраза;  кроме  того,  он  носил
гетры из того же материала, перевязанные над коленями поверх потертых штанов
из оленьей кожи, - за эти-то гетры поселенцы и прозвали его Кожаным  Чулком.
Через его плечо был перекинут ремень, на котором болтался большой бычий рог,
столь тщательно выскобленный, что сквозь стенки  просвечивал  хранившийся  в
нем порох. С широкого конца к рогу было искусно приделано деревянное  донце,
а с узкого он был плотно закупорен деревянной же  затычкой.  Рядом  с  рогом
висела кожаная сумка, и охотник, закончив свою речь, достал  из  нее  мерку,
аккуратно отмерил  порох  и  принялся  перезаряжать  свое  ружье.  Когда  он
поставил его перед собой, уперев приклад в снег,  дуло  поднялось  почти  до
самого верха его лисьей шапки.
   Судья, который все это время рассматривал раны на туше, теперь, не слушая
угрюмой воркотни охотника, воскликнул:
   - Все-таки мне хотелось бы, Натти, твердо  установить,  чей  это  трофей.
Если оленя в шею ранил я, значит, он мой, потому что выстрел  в  сердце  был
излишним - превышением необходимости, как говорим мы в суде.
   - Ученых-то слов вы много знаете, судья,  -  ответил  охотник.  Перекинув
ружье через левую руку, он открыл медную крышечку в прикладе, достал  кружок
просаленной кожи, завернул в него пулю, с силой вогнал  этот  шарик  в  дуло
поверх пороха и, не переставая говорить,  продолжал  заталкивать  заряд  все
глубже. - Да только куда легче сыпать учеными словами, чем свалить оленя  на
бегу. А убила его рука помоложе, чем моя или ваша, как я уже сказал.
   - А ты как думаешь, любезный?  -  ласково  произнес  судья,  обращаясь  к
товарищу Кожаного Чулка. - Не разыграть ли нам наш трофей в орлянку? И, если
ты проиграешь,  доллар,  который  я  подброшу,  будет  твоим.  Что  скажешь,
приятель?
   - Скажу, что убил оленя я, - с  некоторым  высокомерием  ответил  молодой
человек, опираясь на ружье, такое же, как у Натти.
   - Значит, двое против одного, - сказал судья, улыбнувшись. - Я остался  в
меньшинстве, а другими словами, мои доводы отведены, как говорим мы,  судьи.
Агги,  поскольку   он   невольник,   права   голоса   не   имеет,   а   Бесс
несовершеннолетняя. Делать нечего, я отступаюсь. Но продайте мне оленину,  а
я уж сумею порассказать о том, как был убит этот олень.
   - Мясо не мое, и продавать его я не могу, - ответил Кожаный Чулок, словно
заражаясь высокомерием своего товарища. - Я-то  знаю  много  случаев,  когда
олень, раненный в шею, бежал еще несколько дней, и я не из тех,  кто  станет
отнимать у человека его законную добычу.
   - Наверное, ты от мороза  так  упрямо  отстаиваешь  сегодня  свои  права,
Натти, - с невозмутимым добродушием ответил  судья.  -  А  что  ты  скажешь,
приятель, если я предложу тебе за оленя три доллара?
   - Сначала давайте  к  нашему  взаимному  удовлетворению  решим,  кому  он
принадлежит по праву, - почтительно, но твердо сказал молодой  человек,  чья
речь и поведение никак не соответствовали его  скромной  одежде.  -  Сколько
дробин было в вашем ружье?
   - Пять, сэр, - ответил судья, на  которого  манеры  незнакомца  произвели
некоторое впечатление. - И, по-моему, этого достаточно, чтобы  убить  такого
оленя.
   - Хватило бы и одной, но...  -  тут  товарищ  Кожаного  Чулка  подошел  к
дереву, за которым прятался, ожидая оленя. - Вы стреляли в этом направлении,
сэр, не правда ли? Четыре дробины засели вот здесь, в стволе.
   Судья внимательно осмотрел свежие повреждения коры  и,  покачав  головой,
сказал со смехом:
   - Ваши доводы обращаются против вас самого,  мой  юный  адвокат.  Где  же
пятая?
   - Здесь, -  ответил  молодой  человек,  распахивая  свою  грубую  кожаную
куртку. В рубахе его виднелась дыра, через которую крупными каплями сочилась
кровь.
   - Боже мой! - в ужасе воскликнул судья. - Я  тут  спорю  из-за  какого-то
пустого трофея, а человек, раненный моей рукой,  молчит,  ничем  не  выдавая
своих страданий! Скорей! Скорей садитесь в мои сани - до поселка только одна
миля, а там есть врач, который сможет сделать перевязку. Я заплачу  за  все,
и, пока ваша рана не заживет, вы будете жить у  меня,  да  и  потом  сколько
захотите.
   - Благодарю вас  за  добрые  намерения,  но  я  вынужден  отклонить  ваше
предложение. У меня есть близкий  друг,  который  очень  встревожится,  если
узнает, что я ранен. Это всего лишь царапина, и ни  одна  кость  не  задета.
Насколько я понимаю, сэр, теперь вы согласны признать мое право на оленину?
   - Согласен ли? - повторил за ним взволнованный судья. - Я тут же даю  вам
право стрелять в моих лесах оленей, медведей и любого другого зверя. До  сих
пор этой привилегией пользовался только  Кожаный  Чулок,  и  скоро  настанет
время, когда она будет считаться весьма ценной. А оленя я у вас покупаю; вот
возьмите, эта банкнота оплатит и ваш и мой выстрелы.
   Старый охотник гордо выпрямился во весь свой высокий рост, но ждал, чтобы
судья кончил речь.
   - Живы еще люди, - сказал он затем,  -  которые  могут  подтвердить,  что
право Натаниэля  Бампо  стрелять  дичь  в  этих  местах  куда  старше  права
Мармадьюка Темпла запрещать ему это. А если и есть  такой  закон  (хотя  кто
когда  слышал  о  законе,  запрещающем  человеку  стрелять  оленей  где  ему
заблагорассудится?), то он должен был бы запретить охоту с дробовиком. Когда
спускаешь курок этой подлой штуки, сам не знаешь, куда полетит твой свинец.
   Не обращая внимания на монолог Натти,  юноша  поблагодарил  судью  легким
поклоном, но ответил:
   - Прошу меня извинить, но оленина нужна мне самому.
   - Но на эти деньги вы сможете купить сколько угодно  оленей,  -  возразил
судья. - Возьмите их, прошу вас. - И, понизив голос, он добавил:
   - Здесь сто долларов.
   Юноша, казалось, заколебался, но тут же краска стыда разлилась по  его  и
без того красным от холода щекам, как будто он досадовал на свою слабость, и
он снова ответил отказом на предложение судьи.
   Девушка, которая во время их разговора вышла  из  саней  и,  несмотря  на
мороз, откинула капюшон,  скрывавший  ее  лицо,  теперь  сказала  с  большой
живостью:
   -  Прошу  вас..,  прошу  вас,  сэр,  не  огорчайте  моего  отца  отказом!
Подумайте, как тяжело будет ему думать, что он  оставил  в  столь  пустынном
месте человека, раненного его рукой! Прошу вас, поедемте с нами,  чтобы  вас
мог перевязать врач.
   То ли рана причиняла теперь молодому охотнику больше страданий, то  ли  в
голосе и глазах дочери, стремившейся сохранить  душевный  мир  своего  отца,
было что-то неотразимое, - мы не знаем; однако после слов девушки  суровость
его заметно смягчилась, и легко было заметить, что ему  одинаково  трудно  и
исполнить эту просьбу, и отказать в ней. Судья (именно  такой  пост  занимал
владелец саней, и так мы будем впредь называть его) с интересом наблюдал  за
этой внутренней борьбой, а затем  ласково  взял  юношу  за  руку  и,  слегка
потянув его в сторону саней, тоже принялся уговаривать.
   - Ближе Темплтона вам помощи не найти, - сказал он. - А до  хижины  Натти
отсюда добрых три мили. Ну, не упрямьтесь, мой милый друг, пусть  наш  новый
врач перевяжет вам рану. Натти передаст вашему другу, где вы,  а  утром  вы,
если захотите, сможете вернуться домой.
   Молодой человек высвободил руку из ласково сжимавших ее пальцев судьи, но
продолжал стоять, не отводя взгляда от прекрасного  лица  девушки,  которая,
несмотря на мороз, не спешила вновь надеть капюшон. Ее большие черные  глаза
красноречиво молили о том же, о чем просил судья. А Кожаный Чулок  некоторое
время размышлял, опираясь на свое ружье; потом, по-видимому  хорошенько  все
обдумав, он сказал:
   - Ты и впрямь поезжай, парень. Ведь если дробина застряла под кожей,  мне
ее не выковырять. Стар уж я стал, чтобы, как когда-то, резать  живую  плоть.
Вот тридцать лет назад, еще в ту войну, когда я  служил  под  командой  сэра
Уильяма, мне пришлось  пройти  семьдесят  миль  по  самым  глухим  дебрям  с
ружейной пулей в ноге, а потом я  ее  сам  вытащил  моим  охотничьим  ножом.
Старый индеец Джон хорошо помнит это времечко. Встретился я с ним, когда  он
с отрядом делаваров выслеживал ирокеза - тот побывал на Мохоке  и  снял  там
пять скальпов. Но я так попотчевал этого  краснокожего,  что  он  до  могилы
донес мою метку! Я прицелился,ему пониже спины - прошу прощения у барышни, -
когда он вылезал из засады, и  пробил  его  шкуру  тремя  дробинами,  совсем
рядышком, одной долларовой монетой можно было бы закрыть все три раны. - Тут
Натти вытянул длинную шею, расправил  плечи,  широко  раскрыл  рот,  показав
единственный желтый  зуб,  и  захохотал:  его  глаза,  лицо,  все  его  тело
смеялось, однако смех этот оставался совсем беззвучным, и слышно было только
какое-то шипенье, когда старый охотник  втягивал  воздух.  -  Я  перед  этим
потерял формочку для пуль, когда переправлялся через  проток  озера  Онайда,
вот и пришлось довольствоваться дробью; но у моего ружья был верный бой,  не
то что у вашей двуногой штуковины, судья, - с ней-то в компании, как  видно,
лучше не охотиться.
   Натти мог бы и не извиняться перед молодой девушкой - она помогала  судье
перекладывать вещи в санях и не  слышала  ни  слова  из  его  речи.  Горячие
просьбы отца и дочери возымели свое действие, и юноша наконец позволил  себя
уговорить отправиться с ними, хотя  все  с  той  же  необъяснимой  неохотой.
Чернокожий кучер с помощью своего хозяина взвалил оленя поверх багажа, затем
все уселись, и судья пригласил старого охотника тоже поехать с ними.
   - Нет, нет,  -  ответил  Кожаный  Чулок,  покачивая  головой.  -  Сегодня
сочельник, и мне надо кое-что сделать дома. Поезжайте с парнем, и пусть  ваш
доктор поглядит его плечо. Если только он вынет  дробину,  у  меня  найдутся
травки, которые залечат рану куда скорее всех его заморских снадобий.  -  Он
повернулся, собираясь уйти, но вдруг, что-то вспомнив, опять  приблизился  к
саням и прибавил:
   - Если вы встретите возле озера индейца Джона, захватите-ка его с собой в
помощь доктору - он хоть и стар, а всякие  раны  и  переломы  еще  лечит  на
славу. Он, наверное, явится с  метлой  почистить  по  случаю  рождества  ваш
камин.
   - Постой! - крикнул юноша, схватив за плечо кучера, готовившегося погнать
лошадей. - Натти, ничего не говори о т