улю и повернул его так, чтобы куттер еще  свободней
двигался на якорях. -  Господу  было  угодно  привести  нас  прямо  к  этому
течению, теперь опасность миновала!
   - Да, да, видать, господь  неплохой  моряк,  -  ворчал  Кэп,  -  и  часто
помогает неучам выпутываться из беды. Подводное, надводное - это еще бабушка
надвое сказала! Просто шторм угомонился, и якоря, к нашему  счастью,  крепко
уцепились за грунт. Да и вообще тут дело нечисто, в этой  проклятой  пресной
луже!
   Человек  мало  расположен  спорить  с  фортуной,   когда   она   ж   нему
благосклонна; он становится недовольным и придирчивым лишь тогда, когда  она
поворачивается к нему спиной. Почти никто на куттере не сомневался, что  они
обязаны своим  спасением  только  искусству  и  распорядительности  молодого
капитана,  и  теперь  нисколько  не  считались  с  мнением  Кэпа  и  с   его
замечаниями.
   Еще около получаса положение куттера, правда, оставалось неопределенным и
внушало тревогу; это время все со страхом  следили  за  лотом.  Наконец  все
убедились, что  опасность  позади,  и  утомленные  люди  крепко  и  спокойно
заснули, уже не видя перед собой призрака неминуемой гибели.

Глава 18

   Вздыхать и плакать беспрестанно,
   Быть верным и готовым на служенье,
   Быть созданным всецело из фантазий,
   Из чувств волнующих и из желаний.
   Боготворить, покорствовать, служить,
   Терпеть, смиряться, забывать терпенье,
   Быть чистым и сносить все испытанья.
   Шекспир.
   "Как вам это понравится"

   К полудню шторм стал утихать. Ярость его иссякла так же внезапно,  как  и
вспыхнула. Прошло два часа, как ветер улегся, и бурное озеро уже не сверкало
пенистыми гребнями, а через четыре часа оно  являло  собой  обычную  картину
взбудораженной водной  стихии.  Волны  еще  набегали  на  берег  непрерывной
чередой, еще перекатывались буруны, но уже не взлетали вверх  облака  брызг;
водяные валы становились более пологими, и  волнение,  вызванное  налетевшим
шквалом, постепенно успокаивалось.
   Однако маленькое судно не  способно  было  бороться  с  довольно  сильной
волной при таком легком встречном ветре, дувшем  с  востока,  и  на  сегодня
пришлось оставить мысль об отплытии. Джаспер, опять спокойно взявший в  свои
руки командование "Резвым", приказал поднять становые якоря,  приготовить  к
подъему стоп-анкеры и привести куттер в полную готовность,  чтобы  ничто  не
помешало ему отплыть, как только позволит погода. Те, кто  был  свободен  от
этих обязанностей, старались чем-нибудь развлечься, насколько это возможно в
таких условиях.
   Мэйбл,  как  обычно  бывает  с  людьми,  не  привыкшими  к  ограниченному
пространству корабля, с тоской  поглядывала  на  берег  и  наконец  выразила
желание, если это возможно, очутиться  опять  на  суше.  Следопыт,  стоявший
рядом с нею, заверил, что нет ничего проще,  потому  что  на  борту  имеется
пирога, а на ней  всего  удобнее  пересечь  полосу  прибоя.  После  недолгих
колебаний и сомнений обратились к сержанту; тот дал согласие, и  тотчас  все
заторопились с приготовлениями, чтобы выполнить прихоть Мэйбл.
   На берег должны были отправиться  втроем;  сержант  Дунхем,  его  дочь  и
Следопыт.  Мэйбл,  уже  путешествовавшая  в  пироге,  храбро  заняла   место
посредине, отец уселся  на  носу,  а  проводник  стал  на  корме,  собираясь
править. Следопыту почти не приходилось грести: волны порой  гнали  лодку  с
такой стремительностью, что управлять ее движением было невозможно.  Не  раз
корила себя Мэйбл за опрометчивость, прежде  чем  они  достигли  берега,  но
Следопыт ободрял ее и проявлял такое  самообладание  и  хладнокровие,  такой
твердой рукой вел пирогу, что даже самая изнеженная девица постеснялась бы в
его присутствии обнаружить свой страх. Нашу героиню нельзя было упрекнуть  в
трусости; несмотря на всю необычайность обстановки, это плавание  доставляло
ей живейшее удовольствие. Правда, когда их легкое, как скорлупка,  суденышко
взлетало на гребень волны и, подобно ласточке, быстро скользило вниз, сердце
у нее замирало. Но, как только опасный вал оставался позади,  Мэйбл,  словно
стыдясь, что испугалась бурного бега волн, сразу  успокаивалась  и  начинала
смеяться. Однако все ее треволнения очень скоро кончились;  хотя  расстояние
между куттером и берегом составляло не менее  четверти  мили,  пирога  очень
быстро преодолела этот путь.
   Сойдя на берег, сержант  нежно  поцеловал  дочь.  Как  истый  солдат,  он
чувствовал себя уверенней на твердой почве, чем  на  воде;  взяв  ружье,  он
объявил, что намерен побродить часок в лесу и поохотиться.
   - Следопыт останется с тобой, дочка, и, не сомневаюсь, он расскажет  тебе
много занятного о нравах нашего  дикого  края  или  же  о  своих  стычках  с
мингами. Проводник улыбнулся и пообещал оберегать Мэйбл; и  вскоре  сержант,
взобравшись  по  крутому  склону,  скрылся  в  лесу.  Следопыт  с   девушкой
направились в другую  сторону,  и  через  несколько  минут  крутая  тропинка
привела  их  на  небольшой  скалистый  мыс,  откуда  открывался  широкий   и
своеобразный вид. Мэйбл присела на обломок скалы,  чтобы  отдышаться,  а  ее
спутник, чье мускулистое тело, казалось, не испытывало никакой усталости  от
утомительного подъема, стал рядом с ней, опираясь с  не  лишенной  изящества
непринужденностью на свое длинное ружье. Некоторое время прошло в  молчании,
Мэйбл благоговейно созерцала расстилавшуюся перед ней панораму.
   Место, где они остановились, возвышалось над далеко раскинувшимся озером,
необозримая поверхность которого тянулась к северо-востоку; все оно сверкало
под лучами послеполуденного солнца и еще хранило следы пронесшегося над  ним
недавнего шторма. Берега охватывали озеро гигантским  полукругом,  очертания
их теряюсь вдали, к юго-востоку  и  северу.  Вокруг,  насколько  можно  было
окинуть взглядом, не видно было ничего, кроме леса без конца и  края,  -  ни
малейшего признака цивилизации,  ничего,  что  нарушало  бы  единообразие  и
грандиозное  величие  природы.  Шторм  занес  куттер  за  линию  укреплений,
которыми французы стремились опоясать владения англичан в Северной  Америке;
следуя по водным путям, соединяющим  Великие  Озера,  неприятен!  расположил
свои форты по берегам Ниагары. Между тем наши путники очутились на несколько
миль к западу от этой знаменитой реки. Вдали, за полосой бурунов,  на  одном
якоре покачивался "Резвый".  Сверху  он  был  похож  на  изящную,  тщательно
сделанную игрушку; казалось, ему скорей было место под стеклянным  колпаком,
нежели среди разбушевавшейся стихии, с  которой  ему  так  недавно  пришлось
бороться. Пирога лежала на узкой отмели,  недосягаемой  для  волн,  с  шумом
ударявшихся о берег, и выделялась на прибрежной гальке темным пятнышком.
   - Как мы далеко  здесь  от  человеческого  жилья!  -  воскликнула  Мэйбл,
вдоволь  налюбовавшись   живописной   панорамой,   наиболее   примечательные
особенности которой запечатлелись в ее живом воображении. - Вот  что  значит
очутиться на самой границе!
   - А там, на  побережье  океана  и  вокруг  больших  городов,  есть  такая
красота? - с нескрываемым любопытством спросил Следопыт.
   - Пожалуй, что нет, - ответила Мэйбл. - Там все окружающее заставляет вас
думать больше о людях и отвращает мысли от бога.
   - Вот-вот. Мэйбл, и мне то же самое подсказывает сердце. Я  всего  только
простой охотник, необразованный, неотесанный, я сам это знаю;  но  здесь,  в
моем доме, бог так же близок ко мне, как он близок к королю в его дворце.
   - Я согласна с вами, - сказала Мэйбл, глядя  на  резкие,  но  благородные
черты лица своего спутника, несколько удивленная горячностью его слов.  -  В
таком уединении, я думаю, чувствуешь себя как-то ближе к богу, чем в городе,
где тебя то и дело отвлекает городская суета.
   - Вы будто прочитали мои мысли, Мэйбл, но  высказали  их  так  понятно  и
ясно, что мне после вас было  бы  совестно  передавать  их  своими  словами.
Берега этого озера я исходил еще до начала войны, охотясь за пушным  зверем,
и здесь я уже побывал: правда, не на этом  самом  месте,  а  вон  там,  где,
видите, над пихтами торчит расщепленный молнией дуб.
   - Как, Следопыт, неужели вы помните такие подробности?
   - Эти леса - наши улицы и дома, наши храмы и дворцы. Как  же  мне  их  не
помнить? Как-то  раз  мы  с  Великим  Змеем  уговорились  встретиться  через
полгода, ровно в полдень, у одной сосны, хотя  сами  находились  в  трехстах
милях от нее. Дерево стояло тогда и, если только в него по  воле  провидения
не ударила молния, наверное, и поныне стоит на том же месте, в самой  глухой
чаще леса, в пятидесяти милях от человеческого жилья.  Но  зато  там  окрест
водится великое множество бобров.
   - И вы в самом деле встретились в условленном месте и в условленный час?
   - Разве солнце не всходит и не заходит каждый день?  Когда  я  подошел  к
сосне. Великий Змей уже стоял там,  прислонившись  к  стволу,  в  изодранных
штанах и облепленных грязью мокасинах. Делавар попал в болото, и ему  стоило
немалого труда выбраться оттуда, но так же, как солнце утром выплывает из-за
холмов на востоке и прячется вечером за горами на западе, так и он  в  точно
назначенный час был на месте. В таком человеке нельзя сомневаться: Чингачгук
всегда точен и верен своему слову, кому  бы  он  его  ни  дал  -  Другу  или
недругу.
   - А где же делавар сейчас? Почему он не с нами сегодня?
   - Он выслеживает мингов, да и мое место, по совести,  тоже  там,  но  что
делать - натура человеческая слаба...
   - Что вы, Следопыт! Напротив, вы кажетесь мне сильней, мужественней, выше
других. Я еще не встречала никого, кому от природы  была  бы  менее  присуща
слабость.
   - Если вы разумеете здоровье и силу, Мэйбл, то природа  действительно  не
обидела меня ни тем, ни другим, хотя я полагаю, что всякий, кто дышит чистым
воздухом, подолгу охотится, постоянно ищет след врага, ест здоровую, добытую
в лесу пищу и засыпает с чистой совестью, может  долго  держать  лекарей  на
расстоянии; но я ведь тоже человек! Да, я замечаю, что и  у  меня  такие  же
чувства, как у всех!
   Мэйбл взглянула на  него  в  недоумении,  и  мы  обнаружили  бы  незнание
женского характера, если бы не добавили,  что  ее  личико  выразило  сильное
любопытство, хотя она из скромности не задала Следопыту ни одного вопроса.
   - В вашей жизни среди нетронутых лесов есть что-то чарующее. Следопыт!  -
воскликнула она, волнуясь и слегка краснея. - Мне  кажется,  я  очень  скоро
стану настоящей жительницей границы. Мне уже начинает нравиться это  великое
безмолвие лесов. Города теперь кажутся мне скучными, и, если батюшка захочет
провести остаток своих дней  здесь,  где  он  прожил  столько  лет,  я  буду
счастлива остаться с ним и не захочу возвращаться на побережье.
   - Леса никогда не бывают безмолвны для тех, кто понимает их язык,  Мэйбл.
Мне приходилось помногу дней бродить в  лесу  одному,  и  я  не  нуждался  в
обществе человека; а что  касается  разговоров,  то  умей  только  различать
голоса леса, и ты услышишь немало разумных и поучительных речей.
   - Я даже думаю. Следопыт, что в одиночестве вы счастливей, чем в обществе
людей.
   - Я бы  этого  не  сказал.  Нет,  не  сказал  бы.  Было  время,  когда  я
довольствовался тем, что в лесу рядом  со  мной  бог,  и  желал  только  его
покровительства и заботы. Но теперь в моей душе  взяли  верх  иные  чувства.
Видно, природа требует своего. Все живое ищет себе пару, Мэйбл, таков закон,
и человек тоже должен ему подчиниться.
   - А вы никогда не подумывали о том.  Следопыт,  чтобы  найти  себе  жену,
которая делила бы с вами радость и горе? -  спросила  девушка  прямодушно  и
непосредственно, как это может сделать только отзывчивая женщина с чистым  и
неискушенным сердцем. - Я убеждена, что для полного счастья вам  не  хватает
только домашнего очага, где бы вы находили отдых после ваших скитаний.  Будь
я мужчиной, с каким наслаждением бродила бы я по здешним лесам и плавала  бы
по этому чудесному озеру!
   - Спасибо на ласковом слове, Мэйбл. Да благословит вас господь за то, что
вы с таким участием думаете о благе простых людей  вроде  меня.  У  каждого,
конечно, свои радости, как и свои таланты, это верно, но каждый ищет  своего
счастья, да, я так думаю.
   - Счастья, Следопыт? Но какого же? А этот прозрачный  воздух,  прохладные
тенистые леса, где вы бродите, это прекрасное озеро, которое  у  вас  всегда
перед глазами и по которому вы плаваете, чистая совесть, изобилие всего, что
насущно необходимо человеку, - разве все  это  не  может  составить  счастья
человека, насколько это возможно при слабости его натуры?
   - У каждой живой твари свои  свойства,  Мэйбл,  таков  же  и  человек,  -
отвечал проводник, украдкой взглянув на свою хорошенькую спутницу;  щеки  ее
пылали, глаза  блестели,  она  была  возбуждена  этой  необычайной  для  нее
беседой, - И все должны с ними считаться.  Видите  ли  вы  вон  там,  вдали,
голубя? Он только что опустился на бук возле поваленного каштана.
   - Да, вижу. Кажется, он единственное живое существо, кроме  нас,  в  этом
глухом уединении.
   - Да нет же. Мэйбл, нет! Ни одно  живое  существо  не  должно  оставаться
одиноким. Так предназначено богом. Взгляните, вон  летит  его  подруга.  Она
искала корм у того берега, но не хочет надолго разлучаться со своей парой.
   - Я понимаю вашу мысль. Следопыт, - ласково улыбаясь, ответила Мэйбл  так
спокойно, будто разговаривала с родным отцом. - Но разве  охотник  не  может
найти себе подругу даже в этом диком краю? У индейских девушек,  я  слыхала,
нежные и преданные сердца. Вспомните, как любит  Разящую  Стрелу  его  жена,
даром что он чаще хмурится, чем улыбается.
   - Этому не бывать, Мэйбл, ничего  путного  из  такого  брака  не  выйдет.
Каждое племя льнет к своему племени, каждый народ - к своему  народу,  иначе
счастья не жди. Вот если бы  я  встретил  девушку,  такую,  как  вы,  и  она
согласилась бы стать женой охотника и не презирала бы меня за  невежество  и
грубость, тогда весь труд прошлых лет показался  бы  мне  игрой  резвящегося
молодого оленя, а будущее - солнечным сиянием.
   - Похожую на меня? Девушка моего возраста, столь неблагоразумная, вряд ли
годится в жены самому храброму разведчику, самому меткому  стрелку  на  всей
границе!
   - Ах, Мэйбл, сдается мне, что при натуре  бледнолицего  я  и  впрямь  так
развил в себе наклонности краснокожего, что мне теперь впору жениться только
на девушке  из  индейского  селения,  -  Но,  Следопыт,  я  надеюсь,  вы  не
собираетесь жениться на такой тщеславной, легкомысленной девушке, как я? - У
Мэйбл  чуть  не  вырвалось  "и  такой  молодой",   но   врожденное   чувство
деликатности заставило ее сдержаться.
   - А почему бы и нет, Мэйбл? Пусть  вы  незнакомы  с  нашими  обычаями  на
границе, зато вы лучше всех нас знаете городские нравы и так  хорошо  о  них
рассказываете! Вы говорите, будто вы легкомысленны, но я просто не знаю, что
вы под этим разумеете. Ах, если легкомыслие означает красоту, то тем  лучше!
Боюсь, что это не порок в моих  глазах.  И,  уж  во  всяком  случае,  вы  не
тщеславная: с каким милым вниманием вы всегда слушаете мои нехитрые рассказы
об охоте и о лесных странствованиях! Ну, а опытность придет с годами.  Кроме
того, я опасаюсь, Мэйбл, что мужчины, выбирая жену,  мало  думают  обо  всем
этом; так мне кажется...
   - Следопыт.., ваши слова.., ваш взгляд, все это, конечно, не серьезно? Вы
просто шутите.
   - Для меня радость побыть с вами, Мэйбл, и я спал бы эту ночь  спокойнее,
чем всю прошедшую неделю, если бы мог надеяться, что вам наша беседа так  же
приятна, как мне.
   Мы не станем утверждать, будто Мэйбл Дунхем не замечала, что она нравится
проводнику. Тонкая женская наблюдательность уже  давно  подсказала  ей  это;
быть может, она иногда даже задумывалась о том, что  к  его  заботливости  и
дружбе отчасти примешивается мужская нежность, которая даже у самого грубого
мужчины порой прорывается по отношению к женщине; но  мысль,  что  он  может
возыметь серьезное намерение жениться на ней, до  сих  пор  не  приходила  в
голову чистой и чуждой  лукавства  девушке.  Однако  теперь  в  ее  сознании
мелькнул проблеск истины, пожалуй, не столько под влиянием его слов, сколько
его тона. Мэйбл внимательно посмотрела на суровое, открытое лицо охотника, и
ее собственные черты приобрели выражение сосредоточенности  и  задумчивости.
Когда она снова заговорила, ему больше хотелось верить мягким интонациям  ее
голоса, нежели словам, означавшим отказ.
   - Следопыт, нам надо объясниться, - начала она искренне и задушевно. - Ни
одно облачко не должно омрачать нашу дружбу. Вы так прямодушны и  откровенны
со мной, что я должна платить вам такой же честностью и откровенностью. Ведь
правда же, правда, все это шутка? Разумеется, вы просто хотите сказать,  что
питаете ко мне  только  чувство  дружеской  привязанности,  естественной  со
стороны человека с вашей мудростью и опытом к такой девушке, как я.
   - Да, да, Мэйбл, все это вполне естественно. Сержант уверял, что у него с
вашей матушкой все начиналось  совершенно  так  же,  да  и  сам  я  наблюдал
подобные чувства у молодых людей, которым иногда служил проводником в лесной
чащобе. Да, да, конечно, это чувство очень естественно, - вот почему оно так
легко возникло и так радостно у меня на душе.
   - Меня пугают ваши слова. Следопыт! Говорите ясней, или, еще лучше, вовсе
оставим этот разговор. Ведь не хотите же вы.., не можете вы  думать..,  ведь
не хотите же вы сказать...
   Даже Мэйбл, всегда  такая  находчивая,  совсем  растерялась,  стыдливость
помешала ей продолжать и высказать Следопыту то, что  она  думает.  Наконец,
собравшись с духом и решившись как можно скорей выяснить  правду  до  конца,
она продолжала после минутного колебания:
   - Не правда ли, Следопыт, вы не хотите сказать, что  собираетесь  на  мне
жениться?
   - То-то и есть, Мэйбл, что собираюсь! Но только вы это  выразили  гораздо
проще и яснее, чем я  своим  неповоротливым  языком  лесного  жителя.  Мы  с
сержантом так и порешили, только было бы на то  ваше  согласие.  И  ведь  он
уверял меня, что вы непременно согласитесь, хоть я и  сомневался,  что  могу
понравиться девице, достойной самого лучшего мужа во всей Америке.
   На  лице  Мэйбл  отразились  сперва   растерянность,   потом   изумление,
сменившееся глубокой печалью.
   - Отец! - воскликнула она горестно. - Мой дорогой отец думает, что я буду
вашей женой, Следопыт?
   - Да, да, Мэйбл, он так думает! Он даже говорил, что вы будете  довольны,
и почти заставил меня поверить, что это возможно.
   - Но вы.., вы, конечно, не придаете большого значения тому,  сбудутся  ли
эти странные надежды?
   - Что-то не пойму...
   - Я хочу сказать, Следопыт, что вы вели эти разговоры с  батюшкой  скорее
из желания сделать ему приятное, чем с какой-нибудь иной целью. И я надеюсь,
что ваше отношение ко мне не изменится, какой бы ни был мой ответ?
   Разведчик  пристально  смотрел  на   прелестное   лицо   Мэйбл,   которое
разгорелось ярким румянцем от этих новых и удивительных для нее переживаний.
Нельзя было ошибиться при виде Следопыта: в каждой  черточке  его  открытого
лица выражалось безграничное восхищение.
   - Я часто чувствовал себя  счастливым,  когда,  полный  сил  и  здоровья,
бродил по лесу после удачной охоты, вдыхая чистый воздух гор,  но  теперь  я
понимаю, что все это вздор и пустяки; если  бы  я  узнал,  что  вы  обо  мне
лучшего мнения, чем о других, - вот было бы настоящее счастье!
   - О вас? Конечно, я лучшего мнения о вас, чем о многих других.  Следопыт.
Я даже уверена, что никого так не ценю, как вас. Вряд ли  найдется  на  всем
свете человек, равный вам по честности, прямоте, скромности,  справедливости
и отваге.
   - Ах, Мэйбл, как ободряют меня ваши ласковые слова! Пожалуй,  сержант  не
так уж ошибался, как я полагал.
   - Следопыт! Во имя вс