кое
имя? Вы назвали его Ункасом? Ункас? Там написано - Ункас?
   - Так меня зовут, - несколько высокомерно  отозвался  юноша.  -  Это  имя
индейского вождя, которое с гордостью носим мой дядя и я.  Оно  нам  дано  в
память большой услуги, оказанной нашей семье одним воином в давних войнах.
   - Ункас! Вы его назвали Ункасом! - повторил траппер и, подойдя  к  юноше,
откинул с его лба черные кудри без малейшего  сопротивления  со  стороны  их
изумленного обладателя. - Ага! Глаза мои стары и не  так  остры,  как  в  ту
пору, когда я и сам был воином, но я узнаю в сыне облик отца! Его  лицо  мне
сразу напомнило кого-то, едва он подошел. Но многое,  многое  прошло  с  тех
далеких лет перед моими слабеющими глазами, и я не мог припомнить,  когда  и
где я встречал человека, похожего на него! Скажи  мне,  мальчик,  под  каким
именем известен твой отец?
   - Он был офицером Штатов в войне за независимость и носил, понятно, то же
имя, что и я, - Мидлтон; а брата моей матери звали Дункан Ункас Хейворд.
   - Снова Ункас! Снова Ункас! - отозвался старик. - А его отца?
   - Точно так же, но без индейского имени.  Ему  с  моей  бабушкой  и  была
оказана та услуга, о которой я упомянул.
   - Я знал! Я так и знал! -  закричал  дрогнувшим  голосом  старик,  и  его
обычно неподвижное  лицо  задергалось,  как  будто  названные  юношей  имена
пробудили давно дремавшие чувства, связанные с событиями былых времен.  -  Я
так и знал! Сын или внук, не все ли равно - та же кровь, то же  лицо!  Скажи
мне, тот, кого зовут Дунканом, без "Ункас".., он еще жив?
   Молодой человек печально покачал головой и ответил:
   - Он умер в преклонных годах, уважаемый всеми. Был  любим  и  счастлив  и
дарил счастье другим!
   - В преклонных годах? - повторил траппер и оглядел свои иссохшие, но  все
еще мускулистые руки. - Да, он жил в поселениях и  был  мудрым  лишь  на  их
особый лад. Но ты часто виделся  с  ним;  тебе  случалось  слышать  от  него
рассказ об Ункасе и о жизни в глухих лесах?
   - О, не раз!  Он  был  в  свое  время  королевским  офицером;  но,  когда
разгорелась война между Англией и ее колониями, мой дед  не  забыл,  где  он
родился, и, отбросив пустую приверженность титулу, сохранил верность  родной
стране: был с теми, кто сражался за свободу.
   - Он рассудил правильно, а главное - послушался голоса крови! Сядь  рядом
со мной и перескажи мне все, о чем говаривал твой дед, когда уносился мыслью
к чудесам лесов.
   Юноша улыбнулся, дивясь не так настойчивости старика, как  его  волнению;
но,  видя,  что  всякая  тень  враждебности  исчезла,  он,   не   колеблясь,
подчинился.
   - Да-да, рассказывай трапперу все по порядку, с "фигурами речи", - сказал
Поль, преспокойно подсаживаясь к капитану с другого бока. -  Старость  любит
перебирать предания былых времен, да и я тоже не прочь послушать.
   Мидлтон опять улыбнулся - на этот  раз,  пожалуй,  несколько  насмешливо.
Однако, ласково поглядев на траппера, он так повел свою речь:
   - Это длинная и во многом  печальная  повесть.  Придется  рассказывать  о
всяких ужасах и  кровопролитии,  потому  что  индейцы  на  войне  жестоки  и
беспощадны.
   - Ладно, выкладывай все как есть, приятель, - настаивал Поль. - Мы у себя
в Кентукки привыкли к таким делам, и мне, скажу вам,  история  не  покажется
хуже, если в ней снимут два-три скальпа.
   - И он тебе рассказывал об Ункасе, да?  -  твердил  траппер,  не  обращая
внимания на замечания бортника, представлявшие своего рода аккомпанемент.  -
Что же он думал, что рассказывал он о юном  индейце  там,  в  своем  богатом
доме, окруженный всеми удобствами городской жизни?
   - Я уверен, что говорил он тем же языком, к какому прибегал  бы  в  глуши
лесов и когда бы стоял лицом к лицу со своим другом...
   -  Вспоминая  дикаря,  он  называл  его  своим  другом?  Нищего,  нагого,
разрисованного воина?  Значит,  гордость  не  мешала  ему  называть  индейца
другом?
   - Он даже гордился этой дружбой! И, как  вы  уже  слышали,  дал  его  имя
своему первенцу; и теперь, вероятно, это имя будет передаваться из поколения
в поколение до самого последнего потомка в роду.
   -  Он  правильно  сделал!  Как  настоящий  человек.  Да,  как  человек  и
христианин! А рассказывал он, что делавар  был  быстроног,  упоминал  он  об
этом?
   - Как серна! В самом деле, он не раз называл его Быстроногим Оленем - это
прозвище дали индейцу за его быстроту.
   - И что он был смелый и бесстрашный? - продолжал  траппер,  заглядывая  в
глаза собеседнику и грустно и жадно: ему хотелось еще и еще слушать  похвалы
молодому индейцу, которого некогда он, как видно, горячо любил.
   - Смелый, как гончая в драке! Бестрепетный  Ункас  и  его  отец.  Великий
Змей, прозванный так за мудрость, были образцом героизма и постоянства.  Так
всегда говорил о них дед.
   - Он отдавал им должное! Только отдавал  им  должное!  Вернее  не  сыщешь
людей ни в одном племени, ни в одном народе, какого  бы  цвета  ни  была  их
кожа. Вижу, твой дед был справедливый человек и  внука  воспитал  как  надо.
Тяжело ему тогда пришлось там, в горах, и вел он себя куда  как  благородно!
Скажи мне, малый.., или капитан? Ведь ты же капитан?.. Это все?
   - Нет, конечно. Это страшная история, и много в  ней  было  трагического.
Дед и бабка, когда вспоминали...
   - Да, да! Ее  звали  Алисой.  -  Траппер  закивал  головой,  и  его  лицо
просветлело при воспоминаниях, пробужденных этим именем. - Алисой или Эльси;
это одно и то же. В счастливые часы она была резва и так звонко смеялась!  А
в горе плакала и была такая кроткая! Волосы были у нее блестящие  и  желтые,
как шубка молоденькой лани, а кожа светлее самой  чистой  воды,  падающей  с
утеса. Я ее помню! Помню очень хорошо!
   Губы юноши чуть изогнулись, и взгляд, направленный  на  старика,  притаил
улыбку, наводившую на мысль, что в памяти внука почтенная старая  дама  была
совсем не такова. Он, однако, не счел нужным  это  высказать  и  ограничился
ответом:
   - Перенесенные опасности так живо запомнились им, что оба  они  до  конца
своих дней не забывали никого из участников тех приключений.
   Траппер  смотрел  в  сторону,  словно   борясь   с   каким-то   глубоким,
естественным чувством; потом опять повернулся к собеседнику и, глядя  ему  в
лицо своими честными глазами, но уже не  отражавшими  прежнего  откровенного
волнения, спросил:
   - Он вам рассказывал о них обо всех? Они были все краснокожие, кроме него
самого и дочерей Мунро?
   - Нет. Там был еще один белый, друг делаваров. Он служил разведчиком  при
английской армии, но родом он был из колоний.
   - Наверно, пьяница, никчемный бродяга! Как все белые, которые живут среди
дикарей!
   - Старик! Твои седые волосы должны  бы  тебя  остеречь  от  злословия!  Я
говорю о человеке большой душевной простоты и самого истинного благородства.
Живя такой жизнью, он соединил в себе не все наихудшее, как  другие,  а  все
добрые свойства двух народов. Человек этот был одарен самым удивительным  и,
может быть, редчайшим даром природы - умением различать  добро  и  зло.  Его
добродетели были добродетелями простоты, потому что возникали из его  образа
жизни, как и его недостатки. В храбрости он  не  уступал  своим  краснокожим
союзникам; в военном искусстве он их превосходил, так как лучше был  обучен.
Словом, "он был благородным отпрыском рода человеческого и, если  не  достиг
полной своей высоты, то лишь по той причине,  что  рос  он  в  лесу"  -  так
звучали, старый охотник, подлинные слова моего  деда,  когда  он  говорил  о
человеке, который вам представляется столь ничтожным!
   Траппер опустил глаза и слушал эти страстные слова,  в  которые  пришелец
вложил весь пыл великодушной юности. Он то играл ушами собаки,  то  проводил
рукой по своей грубой одежде, то открывал и закрывал нолку своего  ружья,  и
руки его при этом так дрожали, что, казалось, они уже не  способны  спустить
курок.
   - Так твой дед не вовсе позабыл того белого? - сказал  он  хрипло,  когда
капитан договорил.
   - О нет, он его помнил, и настолько, что в нашей  семье  трое  носят  имя
того разведчика.
   - Имя, говоришь ты? - вздрогнул старик. - Как! Имя одинокого неграмотного
охотника?  Неужели  такие  люди,  богатые,  чтимые  и,  что   лучше   всего,
справедливые, носят его имя? Его подлинное имя?
   - Его носят три моих брата - родной  и  два  двоюродных,  хотя  не  знаю,
заслуживают ли они вашего лестного отзыва.
   - Его подлинное имя, говоришь ты? И пишется оно так: в начале буква "Н" и
в конце буква "Л"?
   - Точно так, - ответил с улыбкой юноша. - Нет, нет, мы не забыли  ничего,
что было связано с ним. Моя собака, которая гонится  сейчас  за  оленем  тут
неподалеку, происходит от гончих, которую тот разведчик  прислал  в  подарок
своим друзьям. У него всегда были собаки той же породы. Превосходная порода!
Тончайший нюх и самые быстрые ноги - лучших не сыщешь, хоть пройди  вдоль  и
поперек все наши штаты!
   - Гектор! - молвил старик,  силясь  подавить  душившее  его  волнение,  и
заговорил с собакой в том тоне, каким говорил бы он с ребенком.  -  Слышишь,
песик? У тебя есть в прерии кровная родня! Имя... Нет, это  чудесно!  Просто
чудесно!
   Больше он выдержать не мог. Ошеломленный  наплывом  чувств,  растроганный
воспоминаниями, пробужденными к жизни так странно и так  неожиданно,  старик
не стал сдерживаться. Он  только  добавил  глухим,  неестественным  голосом,
которым с трудом овладел:
   - Я и есть тот разведчик; когда-то - воин, теперь - жалкий траппер! -  По
его впалым щекам покатились слезы, хлынув из источников, казалось  бы  давно
иссякших. Зарывшись лицом в колени, он приличия ради  накрыл  голову  полами
своей оленьей куртки и громко зарыдал.
   Эта сцена не могла не взволновать ее свидетелей. Поль Ховер  жадно  ловил
каждое слово разговора, внимая  поочередно  обоим  собеседникам,  и  чувства
вскипали в нем  все  сильней  по  мере  того,  как  нарастала  напряженность
объяснения. Непривычный к таким волнениям, он поочередно поворачивал лицо то
в одну, то в другую сторону, чтобы избежать - он сам не знал чего,  пока  не
увидел слезы старика и не услышал его  рыдания.  Тут  он  сразу  вскочил  и,
яростно схватив гостя за горло,  спросил,  по  какому  праву  он  заставляет
плакать его престарелого друга. Но в  тот  же  миг  опомнился,  разжал  свою
крепкую хватку и, простерши другую руку, как бы в буйной  радости,  вцепился
доктору в волосы, которые сразу же раскрыли  свою  искусственную  природу  и
точно прилипли к его пальцам, оставив голое сияющее темя  натуралиста  стыть
на холодном ветру.
   - Что вы об этом скажете, господин Собиратель букашек? - не  закричал,  а
прямо завопил он. - Эту пчелку выследили до дупла!
   - Замечательно! Удивительно!  Поучительно!  -  со  слезами  на  глазах  и
растроганным голосом изрек любитель природы, добродушно водворяя свой  парик
на  место.  -  Редкостное  и  достохвальное  происшествие!  Хотя  для   меня
несомненно, что оно отнюдь не выпадает из обычной связи причин и следствий.
   Однако после этого внезапного взрыва потрясение сразу  улеглось,  и  трое
свидетелей  этой  сцены  тесней  окружили  траппера.  Слезы  такого  старого
человека вызвали у них благоговение.
   - Это, конечно, правда, а то откуда бы он так хорошо  знал  всю  историю,
мало кому известную,  помимо  нашей  семьи,  -  наконец  заметил  капитан  и
откровенно отер глаза, не стыдясь показать, что и сам сильно взволнован.
   - Правда ли? - подхватил Поль. - Если вам нужны еще свидетельства, я  все
подтвержу под присягой! Я знаю, что тут каждое слово - святая правда!
   - Мы считали, что и он давно умер, - продолжал молодой человек. - Мой дед
скончался в преклонных годах, а ведь он был,  по  его  счету,  много  моложе
своего друга.
   - Не часто доводится юности взирать на слабость старческих лет! - заметил
траппер и, подняв голову, поглядел вокруг с видом спокойного достоинства.  -
Если я еще здесь, молодой человек, значит, так угодно господу, который щадил
меня ради своих сокрытых целей и дал мне прожить восемь  десятков  долгих  и
трудных лет. Что я тот самый человек, тебе нечего сомневаться: чего бы  ради
сошел я в могилу с такою глупой ложью на губах?
   - Я вам поверил с первой же минуты. Только мне странно, что это  так!  Но
почему же я нахожу вас, уважаемого и благородного друга  моих  родителей,  в
этой пустыне, в такой дали  от  восточных  областей,  где  жизнь  удобней  и
безопасней?
   - Я пришел в эти степи, чтобы не слышать стука топора; потому  что  сюда,
конечно, никогда не забредет лесоруб! Но и я могу задать тебе тот же вопрос.
Ты не из того ли отряда, который Штаты послали сюда,  в  свои  новые  земли,
посмотреть, так ли выгодна покупка?
   - - Нет, я не с ними. Льюис совершает свой путь вверх по реке,  в  сотнях
миль отсюда. Меня привело сюда мое частное дело.
   - Когда человеку изменили сила и зрение и он  не  может  больше  стрелять
дичь, не диво, если он, сменив ружье на капкан, селится поближе к  владениям
бобра. Но как не подивиться,  что  молодой  и  цветущий  юноша,  да  еще  со
свидетельством от самого президента, рыщет по прериям - и даже без слуги!
   - Мое появление здесь не покажется вам странным,  когда  вы  узнаете  его
причину; а вы ее узнаете, если склонны выслушать  мою  историю.  Вы  все,  я
вижу, честные люди и,  наверное,  захотите  помочь  человеку,  преследующему
достойную цель, и, уж конечно, не предадите его.
   -  Рассказывай,  рассказывай  спокойно,  -  молвил  траппер,   усаживаясь
поудобней и кивком приглашая юношу последовать его примеру.
   Тот охотно принял приглашение. И, когда Поль и доктор  устроились  каждый
по   своему   вкусу,   пришелец   приступил   к   рассказу   о   необычайных
обстоятельствах, завлекших его в глубину пустынной прерии.

Глава 11

   В тяжелых тучах небо: грянет буря.
   Шекспир, "Король Иоанн"

   Между тем трудолюбивые минуты неуклонно выполняли свое дело. Солнце, весь
день пробивавшееся сквозь толщу тумана, медленно скатилось в  полосу  ясного
неба и отсюда во всем великолепии стало погружаться в мглистую степную даль,
как ему привычно садиться в воды океана. Огромные стада, бродившие по  диким
пастбищам прерий, постепенно скрылись во мгле, и бесчисленные  стаи  водяных
птиц, совершая  свой  ежегодный  перелет  от  девственных  северных  озер  к
Мексиканскому  заливу,  уже  не  колебали  веерами  крыльев  воздух,  теперь
отягченный росой и туманом. Сказать короче,  ночная  тень  легла  на  скалу,
добавив к другим суровым преимуществам этого места покров темноты.
   Едва начало смеркаться, Эстер в своей уединенной крепости собрала  вокруг
себя дочерей  и,  примостившись  на  выступе,  терпеливо  ждала  возвращения
охотников. Эллен Уэйд держалась поодаль от их  встревоженного  круга,  будто
нарочно его сторонясь, как если бы хотела подчеркнуть, что они ей не ровня.
   - Твой дядя как не умел считать,  так  никогда  и  не  научится,  Нел,  -
заметила скваттерша после  долгой  паузы  в  разговоре,  вертевшемся  вокруг
домашних дел. - Где надо подвести итог да заглянуть вперед,  тут  он  туп  и
ленив, наш Ишмаэл Буш! Проваландался здесь на скале с рассвета  до  полудня,
ничего не делал - только все планы, планы, планы! -  когда  при  нем  семеро
самых благородных молодцов, каких только дарила женщина мужчине.  И  что  же
получается? Ночь на носу, а самое нужное дело так и не сделано!
   - Конечно, это неразумно, тетя, - ответила Эллен, и ее отсутствующий  вид
показал, что она говорит, сама не зная  что.  -  И  плохой  пример  для  его
сыновей.
   - Но-но, девочка! Кто тебя поставил судьей над старшими? Да еще над теми,
кто получше тебя? Найдется ли по всей границе человек,  который  подавал  бы
своим детям более достойный пример, чем тот же Ишмаэл Буш? Покажите вы  мне,
мисс Ко-всем С-укором, другую такую семерку молодцов, как мои сыновья!  Чтоб
они, когда надо, могли так же быстро расчистить в  лесу  поляну  под  пашню,
хоть, может, мне и не к лицу самой  о  том  говорить.  Или  найдите  вы  мне
землепашца, который бы лучше, чем мой муж, умел  пройти  пшеничное  поле  во
главе жнецов, оставляя за собой самое чистое жнивье.  Как  отец,  он  щедрей
иного лорда:  его  сыновьям  довольно  назвать  место,  где  они  хотели  бы
обосноваться, и он тотчас отводит им во владение целое  поместье  -  и  безо
всяких купчих и расписок.
   Заключив так свою речь, жена скваттера  рассмеялась  хриплым  язвительным
смехом, и за ним,  точно  эхо,  раздался  смешок  маленьких  подражательниц,
которых она учила жить той же беззаконной  и  необеспеченной  жизнью,  какой
жила сама. Полная опасностей, эта жизнь имела, однако, свою особую прелесть.
   - Эгей! Истер! - донесся с равнины внизу знакомый окрик. -  Ты  что  там,
празднуешь лентяя, пока мы рыщем для тебя за  дичью  и  буйволятиной?  Сходи
вниз, сходи, старушка, со всеми птенцами и помоги  нам  притащить  провизию.
Что, обрадовалась, старая? Сходите, сходите вниз, мальчики сейчас  подойдут,
так что работы тут хватит на вас на всех!
   Ишмаэл мог бы доставить своим легким вдвое меньше труда, и  все-таки  его
услышали бы. Едва окликнул он по имени жену, как  девочки,  сидевшие  вокруг
нее на корточках, вскочили все, как одна,  и,  сбивая  друг  дружку  с  ног,
кинулись в необузданном нетерпении вниз по опасному  проходу  в  скалах.  За
ватагой девочек более умеренным шагом следовала Эстер. И даже Эллен не нашла
нужным, хотя бы из благоразумия, остаться наверху. Итак, вскоре они  все  до
одной собрались на открытой равнине у подножия цитадели.
   Здесь они увидели скваттера, пошатывающегося  под  тяжестью  превосходной
оленьей туши, и при нем двух или трех младших его сыновей. Почти  сейчас  же
показался и Эбирам; а несколько минут спустя подошли и прочие охотники - кто
по двое, кто в одиночку, но каждый с трофеями своей охотничьей доблести.
   - Равнина чиста от краснокожих - во  всяком  случае,  на  этот  вечер,  -
сказал Ишмаэл, когда сумятица встречи немного улеглась. -  Я  своими  ногами
исходил по прерии много долгих  миль  -  а  уж  я  ли  не  знаток  в  следах
индейского мокасина! Так что, хозяйка, зажарь нам по куску дичины,  и  можно
будет поспать после трудового дня.
   - Я не присягнул бы, что поблизости нет дикарей, -  сказал  Эбирам.  -  Я
тоже кое-как умею распознать след краснокожего; у меня ослабли глаза,  но  я
готов поклясться,  что  неподалеку  затаились  индейцы.  Подождем,  пока  не
подойдет и Эйза. Он проходил в том месте, где я как  будто  нашел  следы,  а
мальчик тоже знает толк в этом деле.
   - Да, мальчик во многом знает толк, даже  слишком  во  многом,  -  угрюмо
ответил Ишмаэл. - Было бы лучше для него, когда бы он думал,  что  знает  не
так уж много! Но что нам тревожиться, Истер! Пусть  все  племена  этих  сиу,
сколько их есть к западу от Большой реки, соберутся в миле от нас! Не так-то
просто им будет залезть на эту  скалу,  когда  ее  обороняют  десять  смелых
мужчин.
   - Уж скажи двенадцать, Ишмаэл! Скажи прямо - двенадцать! -  крикнула  его
сварливая подруга. - Если уж ты причислил к мужчинам своего  друга-приятеля,
ловца мотыльков и букашек, то меня посчитай  за  двоих.  Дайте  мне  в  руки
мушкет или дробовик, и я не уступлю ему в  стрельбе.  А  уж  в  храбрости...
Годовалый телок, которого у нас угнали ворюги тетоны, был  среди  нас  самым
первым трусом, а вторым после него - твой пустомеля доктор. Эх,  Ишмаэл!  Ты
редко когда идешь на торговые сделки и еще ни разу не был  в  барыше.  А  уж
самое твое убыточное приобретение, скажу я, - этот человек! Подумай  только!
Когда я ему пожаловалась на  боль  в  ноге,  он  мне  присоветовал  наложить
припарку на рот!
   - Очень жаль, Истер, - спокойно ответил муж, - что  ты  не  наложила:  от
этого, верно, был  бы  прок.  Вот  что,  мальчики!  Если  индейцы  и  впрямь
неподалеку, как думает Эбирам, то нам, чего  доброго,  придется  залезть