тел
снимать залихватски сдвинутую на ухо шапку, Натти подошел к одному из очагов
во всем своем зимнем наряде.
   Его стали расспрашивать о дичи, которую он убил,  и  он  отвечал  на  эти
вопросы охотно и даже с некоторым воодушевлением; затем трактирщик, питавший
слабость к Натти и пользовавшийся  его  симпатией,  потому  что  оба  они  в
молодости служили в армии, предложил ему кружку с напитком, который, судя по
быстроте, с какой он поглощался, отнюдь не  был  неприятен  старику.  Утолив
первую  жажду,  Натти  уселся  на  полено,  лежавшее  у  очага,  и  разговор
возобновился с того места, на котором его прервали.
   - Показания негров недействительны, сэр, - заметил юрист, - ибо все они -
временные рабы мистера Джонса. Но есть способ заставить судью Темпла,  да  и
любого другого человека, который ранит кого-нибудь, заплатить и за это и  за
лечение. Вот это сделать можно, говорю я вам, и притом не  опасаясь  никаких
судебных ошибок.
   -  А  вот  вы,  мистер  Тодд,  большую  ошибку  сделаете,   -   вмешалась
трактирщица, - если подадите в суд на судью Темпла, у которого денег больше,
чем игл на соснах в этих лесах. Если его не задирать,  с  ним  всегда  можно
поладить. Судья Темпл хороший человек и сам по доброй воле сделает все,  что
надо, ну, а силой вы от него ничего не добьетесь. Одно только в нем плохо: о
своей  душе  он  не  заботится.  Он  ведь  не  методист,  не   католик,   не
просвитерианин, а так, не поймешь что. А раз он "не шел на правую битву  под
знаменем истинной веры в этом мире, то и не выйдет на парад среди  избранных
в раю", как говорит мой муж, которого вы зовете  капитаном,  хоть  на  самом
деле был только один настоящий капитан, и вовсе не он. Ты, Кожаный Чулок, не
вздумай валять дурака и не позволяй парню обращаться в суд - это  вас  обоих
до добра не доведет. А он пусть приходит сюда, пока его плечо не заживет,  -
у нас для него всегда найдется бесплатное угощенье.
   - Вот это щедро, ничего не скажешь! - воскликнуло одновременно  несколько
голосов,  ибо  среди  присутствующих  никто  не  отказался  бы   от   такого
предложения.
   Охотник же, услышав, что разговор зашел о  ране  его  молодого  товарища,
вместо того чтобы выразить негодование, разразился своим беззвучным хохотом,
а когда немного успокоился, то сказал:
   - Чуть только судья достал из своих саней дробовик, так я сразу и  понял,
что у него ничего не выйдет. Я за всю свою жизнь видел только один дробовик,
из которого можно было попасть в цель,  -  французское  ружьецо  на  Великих
озерах. Дуло у него было вполовину моего ружья, и гусей из него  можно  было
бить со ста ярдов, бывало, набиралось их столько, что  под  них  нужна  была
целая лодка. Вот когда мы с сэром Уильямом стояли против французов  в  форте
Ниагара, у всех стрелков были настоящие ружья, а это  страшная  штука,  если
только уметь его заряжать да целиться как следует. Спросите у  капитана,  он
ведь служил в полку Шерли, и, хоть они там  только  штыками  орудовали,  он,
наверное, слышал, как мы в ту войну трепали французов и ирокезов. Чингачгук,
что по-нашему значит "Великий Змей", ну, тот старый Джон Могиканин,  который
живет в моей хижине, был тогда великим воином и сражался на  нашей  стороне.
Он тоже это может подтвердить, хотя  сам-то  действовал  больше  томагавком:
выстрелит разочка два и бежит себе снимать скальпы. Да, совсем другие теперь
времена настали. Тогда ведь, доктор, от Немецких равнин до фортов по  долине
Мохока вела только пешеходная тропка, ну, и  кое-где  могла  пройти  вьючная
лошадь. А теперь, говорят, хотят там проложить  широкую  дорогу  с  воротами
поперек нее. И зачем строить дороги, чтобы потом их  перегораживать?  Помню,
охотился я как-то за Кетсхиллом, неподалеку от поселков, так собаки там  все
время след теряли, как попадут на такую дорогу, - уж  больно  много  по  ней
ездят. Оно, правда, нельзя сказать, чтобы те псы были  хорошей  породы.  Вот
старик Гектор, он осенью почует оленя через все озеро Отсего, да еще в самой
широкой его части, а там в нем будет  полторы  мили,  уж  я-то  знаю  -  сам
промерил его по льду, когда индейцы только-только отдали эти земли.
   - Мне-то что, Натти, а все-таки не надо бы  тебе  звать  своего  товарища
"змеем",  будто  сатану   какого-нибудь,   прости   господи,   -   вмешалась
трактирщица. - Да и не похож теперь старик Джон на змею. Уж лучше бы назвали
вы его по-христиански Немвродом <Немврод (Немруд)  -  упоминаемый  в  Библии
языческий царь, великий охотник.>, имя-то это в Библии  поминается.  Сержант
прочел мне главу про него накануне моего крещения, и уж до чего  утешительно
было послушать слова из писания!
   - Старик Джон и Чингачгук совсем не похожи с виду,  -  возразил  охотник,
грустно покачивая головой. - В войну пятьдесят восьмого года он был в  самых
цветущих летах и дюйма на три выше, чем теперь. Эх, видели бы вы его  в  тот
день, когда мы отогнали французов  от  нашего  деревянного  форта!  Красивей
индейца не найти было: одет только в набедренную повязку да в мокасины, а уж
размалеван  -  любо-дорого  посмотреть.  Половина  лица  красная,  а  другая
половина совсем черная. Голова чисто выбрита, и  только  на  макушке  волосы
остались, а в них воткнут пучок орлиных перьев, да таких пестрых, словно  бы
он их из павлиньего хвоста выдрал. А бока он покрасил белыми полосами, будто
это ребра видны и всякие другие кости. - Чингачгук  в  таких  делах  большой
искусник. Глаза так и  сверкают,  на  боку  нож  болтается,  сам  томагавком
размахивает - грознее воина я в жизни не видывал. Ну, и сражался он неплохо:
на другой день я видел  на  его  шесте  тринадцать  скальпов,  а  я  головой
поручиться могу, что Великий Змей всегда поступал по-честному и скальпировал
только тех, кого сам убивал.
   - Ну что ж, - вздохнула трактирщица, - война, она война и есть, и  каждый
воюет на свой лад, хоть, по-моему, не годится уродовать покойников, да  и  в
писании ничего такого не сказано. Но  ведь  ты-то,  сержант,  таким  грешным
делом не занимался?
   - Мне полагалось не оставлять строя и драться штыком и  пулей  до  победы
или смерти, - ответил старый солдат. - Я тогда  редко  выходил  из  форта  и
почти не видел дикарей - они  пощипывали  врага  на  флангах  или  вместе  с
авангардом. Помнится, я слышал разговоры о Великом  Змее,  как  тогда  звали
старого Джона, потому что он был знаменитый вождь.  Вот  уж  не  думал,  что
увижу его христианином, да еще бросившим старые повадки!
   - Его окрестили моравские братья, - сказал Кожаный Чулок. -  Они  здорово
умели обхаживать индейцев. И одно скажу: если бы их не трогали, все  леса  у
истоков двух рек были бы в  целости  и  сохранности  и  дичь  бы  в  них  не
переводилась, потому как  об  этом  позаботился  бы  их  законный  владелец,
который может еще носить ружье и видит не хуже сокола, когда он...
   Тут за дверью снова раздалось шарканье, и вскоре в трактир вошло общество
из "дворца", а затем и сам могиканин.

Глава 14

   Есть рюмки, стаканы;
   А наша подружка -
   Пинтовая кружка!
   За здравье ячменного солода
   Пьем, молодцы,
   За здравье ячменного солода!
   Застольная песня

   При  появлении  новых  гостей  поднялась  небольшая  суматоха,  и  юрист,
воспользовавшись ею, поспешил незаметно  выскользнуть  из  зала.  Почти  все
присутствующие подходили к Мармадьюку и  обменивались  с  ним  рукопожатием,
выражая надежду, что "судья в добром здравии", а майор Гартман тем  временем
неторопливо снял шапку и парик, нахлобучил на голову остроконечный шерстяной
колпак и расположился на освободившемся после бегства юриста  конце  дивана.
Затем он извлек из кармана кисет и принял из рук хозяина трубку. Раскурив ее
и глубоко затянувшись, майор повернул голову к стойке и сказал:
   - Петти, потаите пунш.
   Поздоровавшись со всеми, судья опустился на  диван  рядом  с  майором,  а
Ричард захватил самое удобное место в  зале.  Мосье  Лекуа  устроился  самым
последним: он долго передвигал стул с места на место, пока не убедился,  что
никому не загораживает очага. Индеец примостился на краю скамьи,  поближе  к
стойке. Когда все наконец уселись, судья весело сказал:
   - Я вижу, Бетти, вашему почтенному заведению не  страшны  ни  погода,  ни
конкуренты, ни религиозные разногласия. Как вам понравилась проповедь?
   - Проповедь-то? - повторила трактирщица. - Да  ничего  себе,  только  вот
служба больно неудобная. На пятьдесят девятом году не очень-то легко скакать
со скамьи на пол, а потом назад.  Ну,  да  мистер  Грант,  кажется,  человек
благочестивый,  и  дочка  у  него  скромная,  богобоязненная...  Эй,   Джон,
возьми-ка эту кружку, в ней сидр, приправленный виски. Индейцы, они  большие
охотники до сидра, - обратилась она к остальным, - и пьют его, даже когда им
пить совсем не хочется.
   - Надо признать, - неторопливо заговорил Хайрем,  -  что  проповедь  была
очень красноречивая и .многим пришлась  по  душе.  Кое-что,  правда,  в  ней
следовало  бы  пропустить  или  заменить  чем-нибудь  другим.  Ну   конечно,
написанную проповедь изменить куда  труднее;  другое  дело,  если  священник
говорит прямо как выйдет.
   - То-то и оно, судья! - воскликнула  трактирщица.  -  Как  может  человек
произносить проповедь, если она вся написана и  он  к  ней  привязан,  точно
мародер-драгун к колышкам! <Одно из существовавших тогда в армии  наказаний:
провинившегося растягивали на земле, привязывали за руки и за ноги к  кольям
и оставляли так на несколько часов.> - Ну ладно, ладно, - ответил Мармадьюк,
жестом призывая к молчанию, - об этом уже достаточно говорено. Мистер  Грант
поучал нас, что взгляды на этот предмет бывают различными, и я с ним  вполне
согласен... Так, значит, Джотем, ты продал свой  участок  приезжему,  а  сам
поселился в  нашем  городе  и  открыл  школу?  Получил  наличными  или  взял
вексель?
   Тот, к кому была обращена его речь,  сидел  прямо  позади  Мармадьюка,  и
только такой наблюдательный человек, как судья, мог его  заметить.  Это  был
худой, нескладный малый с кислым лицом вечного неудачника.
   Повертев головой и поерзав на скамье, он наконец ответил:
   - Часть получил наличными  и  товарами,  а  на  остальное,  значит,  взял
вексель. Продал я участок приезжему из Помфрета, у которого денежки водятся.
Договорились, что он заплатит мне десять долларов за акр расчищенной  земли,
а за лес даст на доллар больше, чем я сам заплатил, ну,  и  еще  чтобы  цену
дома назначили соседи. Я, значит, поговорил с Эйбом Монтегю, а он  поговорил
с Эбсаломом Биментом, ну, а  они  поговорили  со  стариком  Наптели  Грином.
Собрались они, значит, и назначили восемьдесят долларов за  дом.  Вырубки  у
меня было двенадцать  акров  -  это  по  десяти  долларов  за  акр,  да  еще
восемьдесят восемь акров леса по доллару, а всего, значит, когда я со  всеми
расплатился, получилось двести восемьдесят шесть долларов с половиной.
   - Гм! - сказал Мармадьюк. - А сам ты сколько заплатил за участок?
   - Кроме того, что судье причитается, я, значит, дал моему брату Тиму  сто
долларов за участок, ну, и дом мне обошелся еще в  шестьдесят,  и  Мозесу  я
заплатил сто долларов, как он мне деревья валил и на бревна их разделывал, -
значит, обошлось мне все это в двести шестьдесят  долларов.  Зато  урожай  я
снял хороший  и  выручил  на  продаже  участка  двадцать  шесть  долларов  с
половиной чистыми. И получается, что продал я его с выгодой.
   - Да, но ты забываешь, что урожай и так принадлежал тебе,  и  ты  остался
без крыши над головой за двадцать шесть долларов.
   - Э, нет, судья! - ответил Джотем самодовольно.  Он  мне  дал  упряжку  -
долларов  сто  пятьдесят  стоит,  не  меньше,  с  новехоньким-то   фургоном,
пятьдесят долларов наличными и вексель на восемьдесят, ну, и, значит,  седло
ценой в семь с половиной долларов. Осталось еще два с половиной  доллара.  Я
хотел взять сбрую, а он пусть берет корову  и  чаны  для  выпарки  кленового
сока. А он уперся, но я сразу сообразил, что к чему. Он, значит, думал,  что
без сбруи мне ни лошади, ни фургон ни к чему и  я,  значит,  выложу  за  нее
наличные. Да только я и сам не промах! А ему-то на что сбруя без лошадей? Я,
значит, предложил ему взять упряжку назад за сто  пятьдесят  пять  долларов.
Тут моя старуха сказала, что ей, значит, нужна маслобойка, ну, я и забрал ее
в счет остального.
   - А что ты собираешься делать зимой? Помни, что время - деньги.
   - Учитель-то, значит, уехал  на  восток  повидаться  с  мамашей,  -  она,
говорят, помирает, - ну, я пока договорился, значит, заменить его  в  школе.
Если до весны ничего не приключится, я  подумываю  заняться  торговлей  или,
значит, перееду в Генесси - там, говорят, люди богатеют не  по  дням,  а  по
часам. Ну, а уж коли ничего не выйдет, я, значит, возьмусь  за  свое  старое
ремесло, как я есть сапожник.
   Очевидно,  Джотем  не  был  особенно  полезным  членом  общины,  так  как
Мармадьюк не стал уговаривать его остаться и, отвернувшись от него, о чем-то
задумался. После короткого молчания Хайрем решился задать ему вопрос:
   - Что новенького в конгрессе, судья? Наверное, там в эту сессию  было  не
до законов или французы больше не воюют?
   - Французы, с тех пор как они обезглавили своего короля, только и делают,
что воюют, - ответил судья. - Их словно подменили. Во время нашей войны  мне
доводилось встречаться со многими французами,  и  все  они  казались  людьми
гуманными. Но эти якобинцы кровожадны, как бульдоги.
   - С нами под Йорктауном был один француз - Рошамбо он звался, -  перебила
его трактирщица. - Ну и красавец же! Да и конь его был не  хуже.  Это  тогда
моего сержанта ранила в ногу английская батарея, чтоб ей пусто было!
   - Ah mon pauvre roi! <- О мой бедный король! (франц.)> - прошептал  мосье
Лекуа.
   - А конгресс издал законы, - продолжал судья, - в  которых  страна  очень
нуждается. Теперь на некоторых реках и  малых  озерах  ловить  рыбу  неводом
разрешается только в определенное  время  года,  а  другой  закон  запрещает
стрелять оленей, когда они растят детенышей. Все  благоразумные  люди  давно
требовали таких законов, и я надеюсь, что  в  скором  времени  недозволенная
порубка леса тоже будет считаться уголовным преступлением.
   Охотник слушал эти новости с напряженным вниманием, а когда судья  умолк,
насмешливо захохотал.
   - Пишите какие хотите законы, судья! - крикнул он. - А вот кто  возьмется
сторожить ваши горы весь длинный летний день напролет  или  озера  -  ночью?
Дичь это дичь, и тот, кто ее выследил, имеет право ее убить - вот уже  сорок
лет, как этот закон действует в наших горах, я это хорошо знаю.  И,  на  мой
взгляд, один старый закон лучше двух новых. Только желторотый птенец  станет
стрелять в лань с олененком, - ну, разве что у него мокасины  износятся  или
гетры порвутся! Мясо-то  ведь  бывает  тогда  жилистым  и  жестким.  А  если
выстрелить в скалах на берегу  озера,  так  кажется,  будто  стреляло  зараз
пятьдесят ружей, - поди-ка разберись, где стоял охотник.
   - Бдительный мировой судья, мистер Бампо, - серьезно заметил Мармадьюк, -
опираясь на величие закона, может искоренить многие из  прежних  зол,  из-за
которых дичь почти совсем перевелась. Я надеюсь дожить до  того  дня,  когда
права человека на его дичь будут так же уважаться, как купчая на его ферму.
   - А давно ли завелись эти ваши купчие и фермы? - вскричал Натти. - Законы
должны защищать одинаково всех.  А  то  вот  я  две  недели  назад  в  среду
подстрелил оленя, он и кинулся по сугробам да и  перескочил  через  одну  из
этих новых изгородей - хворостяных. А когда я перебирался через  нее,  замок
ружья возьми да зацепись за прутья. Ну, олень-то и удрал. Вот и скажите, кто
заплатит мне за этого оленя - а ведь хорош был на  редкость!  Не  будь  этой
изгороди, я бы смог выстрелить в него второй раз, а ведь еще не было случая,
чтобы мне приходилось больше двух раз стрелять по  лесной  дичи,  -  правда,
кроме птиц. Да, да, судья, это из-за фермеров дичь переводится, а  не  из-за
охотников.
   - Во времена старой войны, Пампо, оленей пыло  Польше,  -  сказал  майор,
который, сидя в своем окутанном дымом уголке,  внимательно  прислушивался  к
этому разговору. - Но земля состана тля лютей, не тля оленей.
   - Хоть вы и частенько гостите во,  дворце,  майор,  но  все  же,  на  мой
взгляд, вы стоите за справедливость и право. А каково это, если твое честное
ремесло, без которого ты с голоду помрешь, вдруг запрещается законом, да еще
когда, не будь на свете несправедливости, ты мог бы охотиться и ловить  рыбу
по всему "патенту", где тебе заблагорассудится!
   - Я тепя понял, Кошаный Тшулок, - заметил майор. - Только  преште  ты  не
так запотился о зафтрашнем тне.
   - Может, прежде в этом не было надобности,  -  угрюмо  ответил  старик  и
снова надолго погрузился в молчание.
   - Судья начал что-то рассказывать о французах, -  заметил  Хайрем,  чтобы
снова завязать разговор.
   - Да, сударь, - ответил Мармадьюк. - Французские якобинцы совершают  одно
чудовищное злодеяние за другим. Убийства, которые они  именуют  казнями,  не
прекращаются. Вы, наверное, слышали, что к совершенным ими преступлениям они
добавили смерть своей королевы.
   - Les monstres! <Чудовища! (франц.)> -  снова  пробормотал  мосье  Лекуа,
внезапно подпрыгнув на стуле.
   - Провинция Вандея  опустошена  республиканскими  войсками,  и  сотни  ее
жителей расстреляны  за  свою  преданность  монархии.  Вандея  находится  на
юго-западе Франции и до сих пор хранит верность  Бурбонам.  Я  думаю,  мосье
Лекуа знает эти места и мог бы описать их подробнее.
   - Non, поп, поп, mon cher ami! < - Нет, нет, нет, дорогой друг! (франц.)>
- сдавленным голосом возразил француз, говоря очень быстро и умоляюще подняв
правую руку, а левой заслоняя глаза.
   - За последнее время произошло много сражений, - продолжал Мармадьюк, - и
эти одержимые республиканцы чересчур уж часто побеждают. Однако,  признаюсь,
я нисколько не жалею, что они отняли Тулон у англичан,  ибо  этот  город  по
праву принадлежит французам.
   - О, эти англичане!  -  воскликнул  мосье  Лекуа,  вскакивая  на  ноги  и
отчаянно размахивая обеими руками.
   Затем он принялся бегать по залу, что-то бессвязно выкрикивая, и наконец,
не выдержав бури противоречивых  чувств,  выскочил  на  улицу  -  посетители
трактира видели через окно, как он бредет по снегу к своей  лавчонке,  то  и
дело вскидывая руки, словно стараясь достать до луны.
   Уход мосье Лекуа не  вызвал  никакого  удивления,  потому  что  обитатели
поселка давно уже привыкли к его выходкам. Только майор Гартман в первый раз
за этот вечер громко расхохотался и воскликнул, поднимая кружку с пивом:
   - Этот француз сошел с ума! Ему незатшем пить, он пьян от ратости.
   - Французы хорошие солдаты, - заметил капитан Холлистер. - Они нам сильно
помогли под Йорктауном. И хоть я мало понимаю в действиях целой армии, а все
же  скажу,  что  наш  главнокомандующий  не  смог  бы  разбить   Корнуоллиса
<Корнуоллис Чарльз (1738 - 1805) - английский генерал, сдавший в  1781  году
американо-французским  войскам  город  Йорктаун.  Этим  поражением  англичан
фактически закончилась Война за независимость.> без их поддержки.
   - Ты правду говоришь, сержант, - вмешалась его  жена.  -  Вот  бы  ты  ее
всегда так говорил! Французы были молодцы как на подбор. Помню, раз ты  ушел
с полком вперед, а я остановила тележку, и тут мимо прошла их рота. Ну, я  и
напоила их всласть. И они мне заплатили? Еще бы! И все полновесными кронами,
а не какими-нибудь там чертовыми бумажками, на которые  и  купить-то  ничего
нельзя было. Господи, прости меня и помилуй, что я ругаюсь и говорю о  таких
суетных делах, да только французы платили хорошим серебром, да и торговать с
ними выгодно было - всегда оставят стакан недопитым. Ну, а  что  может  быть
лучше для торговли,  судья,  коли  платят  хорошо  и  покупатель  не  больно
разборчивый