ух хотел, чтобы они жили, пока они  не  засохнут,  как
ветви хемлока, и не упадут от собственной тяжести...
   - Ну-ну, добрая Сумаха, - перебил ее Зверобой, у  которого  любовь  к
правде была слишком сильна, чтобы терпеливо слушать такие  преувеличения
даже из уст опечаленной вдовы, - ну-ну, добрая Сумаха, это значит немно-
го хватить через край, даже по вашим индейским понятиям. Молодыми людьми
они давно уже перестали быть, так же как и тебя нельзя  назвать  молодой
женщиной; а что касается желания Великого Духа, то это прискорбная ошиб-
ка с твоей стороны, потому что, чего захочет Великий Дух, то  исполняет-
ся. Правда, оба твоих воина не сделали мне ничего худого.  Я  поднял  на
них руку не за то, что они сделали, а за то, что старались сделать.  Та-
ков естественный закон: делай другим то, что они хотят сделать тебе.
   - Это так! У Сумахи только один язык: она может рассказать только од-
ну историю. Бледнолицый поразил гуронов, чтобы гуроны не  поразили  его.
Гуроны - справедливый народ; они готовы забыть об  этом.  Вожди  закроют
глаза и притворятся, будто ничего не видят. Молодые  люди  поверят,  что
Пантера и Рысь отправились на дальнюю охоту и  не  вернулись,  а  Сумаха
возьмет своих детей на руки, пойдет в хижину бледнолицего и скажет: гля-
ди, это твои дети, так же как мои; корми нас, и мы будем жить с тобой.
   - Эти условия для меня не подходят, женщина; я сочувствую твоим поте-
рям, они, несомненно, тяжелые, но я не могу принять твои  условия.  Если
бы мы жили по соседству, мне было бы нетрудно снабжать тебя  дичью.  Но,
говоря по чести, стать твоим мужем и отцом твоих детей у меня нет ни ма-
лейшего желания.
   - Взгляни на этого мальчика, жестокий бледнолицый! У него  нет  отца,
который учил бы его убивать дичь или снимать скальпы. Взгляни на эту де-
вочку. Какой юноша придет искать себе жену в вигвам, где нет хозяина?  У
меня еще осталось много детей в  Канаде,  и  Убийца  Оленей  найдет  там
столько голодных ртов, сколько может пожелать его сердце.
   - Говорю тебе, женщина, - воскликнул  Зверобой,  которого  отнюдь  не
соблазняла картина, нарисованная вдовой, - все это не для меня! О  сиро-
тах должны позаботиться твои родственники и твое племя, и пусть  бездет-
ные люди усыновят твоих детей. Я не имею потомства, и мне не нужна жена.
Теперь ступай, Сумаха, оставь меня в руках вождей.
   Нет нужды распространяться о том, какой эффект  произвел  этот  реши-
тельный отказ. Если что-либо похожее на нежность таилось в ее груди - а,
вероятно, ни одна женщина не бывает совершенно лишена этого  чувства,  -
то все это исчезло  после  столь  откровенного  заявления.  Ярость,  бе-
шенство, уязвленная гордость, целый вулкан злобы взорвались разом, и Су-
маха, словно от прикосновения магического жезла, превратилась в беснова-
тую. Она огласила лесные своды  пронзительным  визгом,  потом  подбежала
прямо к пленнику и схватила его за волосы, очевидно собираясь вырвать их
с корнем. Понадобилось  некоторое  время,  чтобы  заставить  ее  разжать
пальцы. К счастью для Зверобоя, ярость  Сумахи  была  слепа:  совершенно
беспомощный, он находился всецело в ее власти, и если бы  женщина  лучше
владела собой, то последствия могли оказаться роковыми. Ей удалось толь-
ко вырвать две-три пряди его волос, прежде чем молодые люди успели отта-
щить ее.
   Оскорбление, нанесенное Сумахе, было воспринято как оскорбление цело-
му племени, не столько, впрочем, из уважения к женской чувствительности,
сколько из уважения к гуронам. Сама Сумаха считалась такой же неприятной
особой, как то растение, у которого она позаимствовала свое имя. Теперь,
когда погибли два ее главных защитника - ее муж и брат, - никто  уже  не
старался скрыть своего отвращения к сварливой вдове. Тем не менее  племя
считало долгом чести наказать бледнолицего,  который  холодно  пренебрег
гуронской женщиной и предпочел умереть, чем облегчить для  племени  обя-
занность поддерживать вдову и ее детей. Расщепленный Дуб понял, что  мо-
лодым индейцам не терпится приступить к пыткам, и, так как старые  вожди
не обнаружили ни малейшей охоты разрешить дальнейшую отсрочку, он вынуж-
ден был подать сигнал для начала адского дела.


   Глава XXIX

   Медведь не думал больше о цепях,
   О том, что псы порвут его бока
   Нетронутый олень лежал в кустах,
   Кабан не слышал щелканья кнута,
   И тихо было все, и жизнь легка.
   Лорд Дорсет

   У индейцев в таких случаях существовал обычай подвергать самым  суро-
вым испытаниям терпение и выдержку своей жертвы. С другой  стороны,  ин-
дейцы считали долгом чести не обнаруживать страха во время пытки,  кото-
рой подвергали их самих, и притворяться, что они не чувствуют физической
боли. В надежде ускорить свою смерть они даже подстрекали врагов к самым
страшным пыткам. Чувствуя, что они не в силах больше переносить мучения,
изобретенные такой дьявольской жестокостью, перед которой меркли все са-
мые адские ухищрения инквизиции, многие индейские воины язвительными за-
мечаниями и издевательскими речами выводили своих палачей из терпения  и
таким образом скорее избавлялись от невыносимых страданий.  Однако  этот
остроумный способ искать убежища от свирепости врагов в их же  собствен-
ных страстях был недоступен Зверобою У него были особые понятия об  обя-
занностях человека, и он твердо решил лучше все вынести,  чем  опозорить
себя.
   Как только вожди решили начать, несколько самых  смелых  и  проворных
молодых ирокезов выступили вперед с томагавками в руках. Они  собирались
метать это опасное оружие, целя в дерево по возможности ближе  к  голове
жертвы, однако стараясь не задеть ее. Это было настолько рискованно, что
только люди, известные своим искусством обращаться с томагавком,  допус-
кались к такому состязанию, иначе преждевременная смерть пленника  могла
внезапно положить конец жестокой забаве.
   Пленник редко выходил невредимым из этой игры, даже если в ней прини-
мали участие только опытные воины; гораздо чаще плохо рассчитанный  удар
приносил смерть. На этот раз Расщепленный Дуб и другие старые  вожди  не
без основания  опасались,  как  бы  воспоминание  о  судьбе  Пантеры  не
подстрекнуло какого-нибудь сумасбродного юнца  покончить  с  победителем
тем же способом и, может быть, тем же самым оружием, от  которого  погиб
ирокезский воин. Это обстоятельство само по себе делало пытку томагавка-
ми исключительно опасной для Зверобоя.
   Но, видимо, юноши, приступившие сейчас к состязанию, больше старались
показать свою ловкость, чем отомстить за смерть товарищей.  Они  были  в
возбужденном, но отнюдь не в свирепом расположении духа, и  Расщепленный
Дуб надеялся, что, когда молодежь удовлетворит свое  тщеславие,  удастся
спасти жизнь пленнику.
   Первым вышел вперед юноша, по имени Ворон, еще не имевший случае зас-
лужить более воинственное прозвище. Он отличался скорее чрезмерными пре-
тензиями, чем ловкостью или смелостью. Те, кто знал его характер,  реши-
ли, что пленнику грозит серьезная опасность, когда Ворон стал в  позицию
и поднял томагавк. Однако это был добродушный юноша, помышлявший лишь  о
том, чтобы нанести более меткий удар, чем  его  товарищи.  Заметив,  что
старейшины обращаются к Ворону с какимито серьезными увещаниями,  Зверо-
бой понял, что у этого воина довольно неважная репутация. В самом  деле,
Ворону, вероятно, совсем не позволили бы выступить на арене, если бы  не
уважение к его отцу, престарелому " весьма заслуженному воину,  оставше-
муся в Канаде. Все же наш герой полностью сохранил самообладание. Он ре-
шил, что настал его последний час и что нужно благодарить  судьбу,  если
нетвердая рука поразит его прежде, чем начнется пытка.
   Приосанясь и несколько раз молодцевато размахнувшись,  Ворон  наконец
метнул томагавк. Оружие, завертевшись, просвистело  в  воздухе,  срезало
щепку с дерева, к которому был привязан пленник, в нескольких дюймах  от
его щеки и вонзилось в большой дуб, росший в  нескольких  ярдах  позади.
Это был, конечно, плохой удар, о чем возвестил смех,  к  великому  стыду
молодого человека. С другой стороны, общий, хотя  и  подавленный,  ропот
восхищения пронесся по толпе при виде твердости, с какой пленник  выдер-
жал этот удар. Он мог шевелить только головой, ее нарочно не привязали к
дереву, чтобы мучители могли забавляться  и  торжествовать,  глядя,  как
жертва корчится и пытается избежать удара. Зверобой обманул все подобные
ожидания, стоя неподвижно, как дерево, к которому было привязано его те-
ло. Он даже не прибегнул к весьма естественному и обычному в таких  слу-
чаях средству - не зажмурил глаза; никогда ни один, даже самый старый  и
испытанный краснокожий воин не отказывался с большим презрением от  этой
поблажки собственной слабости.
   Как только Ворон прекратил свою  неудачную  ребяческую  попытку,  его
место занял Лось, воин средних лет, славившийся своим искусством владеть
томагавком. Этот человек отнюдь не отличался добродушием Ворона и охотно
принес бы пленника в жертву своей ненависти ко всем бледнолицым, если бы
не испытывал гораздо более сильного желания щегольнуть своей  ловкостью.
Он спокойно, с самоуверенным видом стал  в  позицию,  быстро  нацелился,
сделал шаг вперед и метнул томагавк. Видя, что острое оружие летит прямо
в него, Зверобой подумал, что все кончено, однако он  остался  невредим.
Томагавк буквально пригвоздил голову пленника к  дереву,  зацепив  прядь
его волос и глубоко уйдя в мягкую кору. Всеобщий вой выразил  восхищение
зрителей, а Лось почувствовал, как сердце его немного смягчается: только
благодаря твердости бледнолицего пленника он сумел так эффектно показать
свое искусство. Место Лося  занял  Попрыгунчик,  выскочивший  на  арену,
словно собака или расшалившийся козленок. Это был очень подвижный юноша,
его мускулы никогда не оставались в покое;  он  либо  притворялся,  либо
действительно был не способен двигаться иначе, как вприпрыжку и со  все-
возможными ужимками. Все же он был достаточно храбр и ловок  и  заслужил
уважения соплеменников своими подвигами на войне и успехами на охоте. Он
бы давно получил более благородное прозвище, если бы один  высокопостав-
ленный француз случайно не дал ему смешную кличку.  Юноша  по  наивности
благоговейно сохранял эту кличку, считая, что она досталась ему от вели-
кого отца, живущего по ту сторону обширного Соленого Озера.
   Попрыгунчик кривлялся перед пленником, угрожая ему  томагавком  то  с
одной, то с другой стороны, в тщетной надежде испугать бледнолицего. На-
конец Зверобой потерял терпение и заговорил впервые с тех пор, как нача-
лось испытание.
   - Кидай, гурон! - крикнул он. - Твой томагавк позабудет свои  обязан-
ности. Почему ты скачешь, словно молодой олень, который  хочет  показать
самке свою резвость? Ты уже взрослый воин, и другой взрослый воин броса-
ет вызов твоим глупым ужимкам. Кидай, или гуронские девушки  будут  сме-
яться тебе в лицо!
   Хотя Зверобой к этому и не стремился, но его последние слова  привели
Попрыгунчика в ярость. Нервозность, которая делала его столь  подвижным,
не позволяла ему как следует владеть и  своими  чувствами.  Едва  с  уст
пленника сорвались его слова, как индеец метнул томагавк с явным желани-
ем убить бледнолицего. Если бы намерение  было  менее  смертоносным,  то
опасность могла быть большей. Попрыгунчик целился плохо; оружие мелькну-
ло возле щеки пленника и лишь слегка задело его за плечо. То был  первый
случай, когда бросавший старался убить пленника, а  не  просто  напугать
его или показать свое искусство. Попрыгунчика немедленно удалили с арены
и его горячо упрекли за неуместную торопливость, которая едва не помеша-
ла потехе всего племени.
   После этого раздражительного юноши выступили  еще  несколько  молодых
воинов, бросавших не только томагавки, но и ножи, что считалось  гораздо
более опасным. Однако все гуроны были настолько искусны, что не причини-
ли пленнику никакого вреда. Зверобой получил несколько  царапин,  но  ни
одну из них нельзя было назвать  настоящей  раной.  Непоколебимая  твер-
дость, с какой он глядел в лицо своим мучителям, внушала  всем  глубокое
уважение. И когда вожди объявили, что пленник хорошо выдержал  испытание
ножом и томагавком, ни один из индейцев не проникся  к  нему  враждебным
чувством, за исключением разве Сумахи и Попрыгунчика. Эти двое,  правда,
продолжали подстрекать друг друга, но злоба их пока не встречала  откли-
ка. Однако все же оставалась опасность, что рано  или  поздно  и  другие
придут в состояние бесноватости, как это обычно бывает во время подобных
зрелищ у краснокожих.
   Расщепленный Дуб объявил народу, что пленник показал  себя  настоящим
мужчиной; правда, он жил с делаварами, но не стал бабой. Вождь  спросил,
желают ли гуроны продолжать испытания. Однако даже самым кротким  женщи-
нам жестокое зрелище доставляло такое удовольствие, что все в один голос
просили продолжать. Хитрый вождь, которому хотелось заполучить  славного
охотника в свое племя, как иному европейскому министру хочется найти но-
вые источники для обложения податями населения, старался под  всевозмож-
ными предлогами вовремя прекратить жестокую забаву. Он хорошо знал,  что
если дать разгореться диким страстям, то остановить расходившихся индей-
цев будет не легче, чем запрудить воды Великих Озер в его родной стране.
Итак, он призвал к себе человек пять лучших стрелков и велел подвергнуть
пленника испытанию ружьем, указав в то же время, что они должны  поддер-
жать свою добрую славу и не осрамиться, показывая свое искусство.
   Когда Зверобой увидел, что отборные воины входят в круг с оружием на-
готове, он почувствовал такое же облегчение, какое испытывает несчастный
страдалец, который долго мучается вовремя тяжелой болезни и видит  нако-
нец несомненные признаки приближающейся смерти. Малейший промах  был  бы
роковым - выстрелить нужно было совсем рядом с головой пленника; при та-
ких условиях отклонение на дюйм или на два от линии прицела сразу решало
вопрос жизни, и смерти.
   Вовремя этой пытки не дозволялись вольности,  которые  допускал  даже
Гесслер, приказавший стрелять - по яблоку. Опытному индейскому стрелку в
таких случаях разрешалось наметить себе цель, находившуюся на расстоянии
не шире одного волоса от головы  пленника.  Бедняги  часто  погибали  от
пуль, выпущенных слишком торопливыми или неискусными руками,  и  нередко
случалось, что индейцы, раздраженные мужеством и насмешками своей  жерт-
вы, убивали ее, поддавшись неудержимому гневу. Зверобой отлично знал все
это, ибо старики, коротая долгие зимние вечера в хижинах, часто  расска-
зывали о битвах, о победах своего народа и о таких  состязаниях.  Теперь
он был твердо уверен, что час его настал, и испытывал  своеобразное  пе-
чальное удовольствие при мысли, что ему суждено пасть от своего любимого
оружия - карабина. Однако тут произошла небольшая заминка.
   Хетти Хаттер была свидетельницей всего, что тут происходило. Жестокое
зрелище на первых порах так подействовало на ее слабый рассудок, что со-
вершенно парализовало ее силы, но потом она немного оправилась и  возне-
годовала при виде мучений, которым индейцы подвергали ее друга.  Застен-
чивая и робкая, как молодая лань, эта  прямодушная  девушка  становилась
бесстрашной, когда речь шла о  милосердии.  Уроки  матери  и  порывы  ее
собственного сердца заставили девушку забыть женскую робость  и  придали
ей решительность и смелость. Она вышла на самую середину круга, кроткая,
нежная, стыдливая, как всегда, но в то же время отважная  и  непоколеби-
мая.
   - За что вы мучаете Зверобоя, краснокожие? - спросила она. - Что  та-
кого он сделал, что вы позволяете себе играть его жизнью?  Кто  дал  вам
право быть его судьями? А что если какой-нибудь из ваших ножей или тома-
гавков ранит его? Кто из вас возьмется вылечить эту рану? А ведь, обижая
Зверобоя, вы обижаете вашего собственного друга; когда мой отец и  Гарри
Непоседа отправились на охоту за вашими скальпами, он не захотел присое-
диниться к ним и остался в пироге. Мучая этого юношу, вы мучаете  своего
друга.
   - Легенда рассказывает, что Рудольф Гесслер,  наместник  австрийского
императора в Швейцарии, заставил знаменитого охотника  Вильгельма  Телля
сбить стрелой из лука яблоко с головы своего собственного сына...
   Гуроны внимательно выслушали Хетти, и один из них, понимавший по-анг-
лийски, перевел все, что она сказала, на свой родной язык.  Узнав,  чего
желает девушка, Расщепленный Дуб ответил ей по-ирокезски,  а  переводчик
тотчас же перевел его слова по-английски.
   - Мне приятно слышать речь моей дочери, - сказал суровый старый  ора-
тор мягким голосом и улыбаясь так ласково, будто он обращался к ребенку.
- Гуроны рады слышать ее голос, они поняли то, что она сказала.  Великий
Дух часто говорит с людьми таким языком. Но на этот раз глаза ее не были
открыты достаточно широко и не видели всего, что случилось. Зверобой  не
ходил на охоту за нашими скальпами, это правда. Отчего же он не пошел за
ними? Вот они на наших головах, и смелый враг всегда может протянуть ру-
ку, чтобы овладеть ими. Гуроны - слишком великий народ, чтобы наказывать
людей, снимающих скальпы. То, что они делают сами, они одобряют и у дру-
гих. Пусть моя дочь оглянется по сторонам и сосчитает моих воинов.  Если
бы я имел столько рук, сколько их имеют четыре воина  вместе,  число  их
пальцев было бы равно числу моего народа, когда мы впервые пришли в вашу
охотничью область. Теперь не хватает целой руки. Где же пальцы?  Два  из
них срезаны этим бледнолицым. Гуроны хотят знать, как он это  сделал:  с
помощью мужественного сердца или путем измены, как крадущаяся  лиса  или
как прыгающая пантера?
   - Ты сам знаешь, гурон, как пал один из них. Я видела это,  да  и  вы
все тоже. Это было кровавое дело, но Зверобой нисколько не виноват.  Ваш
воин покушался на его жизнь, а он защищался. Я знаю, Добрая Книга  блед-
нолицых говорит, что это несправедливо, но все  мужчины  так  поступают.
Если вам хочется знать, кто лучше всех стреляет, дайте Зверобою ружье, и
тогда увидите, что он искуснее любого из  ваших  воинов,  даже  искуснее
всех их, вместе взятых.
   Если бы кто-нибудь мог смотреть на  подобную  сцену  равнодушно,  его
очень позабавила бы серьезность, с какой дикари выслушали перевод  этого
странного предложения Они не позволили себе ни единой насмешки, ни  еди-
ной улыбки. Характер и манеры Хетти были слишком святы для этих свирепых
людей. Они не думали издеваться над слабоумной  девушкой,  а,  напротив,
отвечали ей с почтительным вниманием.
   - Моя дочь не всегда говорит, как вождь в совете, - возразил  Расщеп-
ленный Дуб, - иначе она не сказала бы этого. Два моих воина пали от уда-
ров нашего пленника; их  могила  слишком  мала,  чтобы  вместить  еще  и
третьего. Гуроны не привыкли сваливать своих покойников в кучу. Если еще
один дух должен покинуть здешний мир, то это не будет дух гурона  -  это
будет  дух  бледнолицего.  Ступай,  дочь,  сядь  возле  Сумахи,  объятой
скорбью, и позволь гуронским воинам показать свое искусство в  стрельбе,
позволь бледнолицему показать, что он не боится их пуль.
   Хетти не умела долго спорить и, привыкнув повиноваться старшим,  пос-
лушно села на бревно рядом с Сумахой, отвернувшись  от  страшной  сцены,
которая разыгрывалась на середине круга.
   Лишь только закончился этот неожиданный перерыв, воины стали по  мес-
там, собираясь показать свое искусство. Перед ними  была  двойная  цель:
испытать стойкость пленника и похвастаться своей меткостью в стрельбе  в
таких исключительных условиях. Воины  расположились  недалеко  от  своей
жертвы. Благодаря этому жизнь пленника не подвергалась опасности. Но,  с
другой стороны, именно благодаря этому испытание для его нервов станови-
лось еще более мучительным. В самом деле, лицо Зверобоя было отдалено от
ружейных дул лишь настолько, чтобы его не могли опалить вспышки  выстре-
лов. Зверобой смотрел своим т