ни могут встретить друга...
   - Выслушайте меня, - прервал его Дункан. - От этого верного  спутника
вы узнали, что индейцы принадлежат к двум племенам, если не к двум  раз-
личным народам. У одного из этих племен - у того,  которое  вы  считаете
ветвью делаваров, - находится та, кого вы называете  темноволосой.  Дру-
гая, младшая, безусловно у наших открытых врагов - гуронов. Мой  долг  -
ее освободить. Поэтому, пока вы будете вести переговоры об  освобождении
одной из сестер, я сделаю все, чтобы спасти другую, или умру!
   Огонь мужества блистал в глазах молодого воина, вся его фигура являла
собой внушительный вид. Соколиный Глаз, слишком хорошо знавший  хитрости
индейцев, предвидел все опасности, угрожавшие молодому человеку,  но  не
знал, как бороться с этим внезапным решением.
   Может быть, ему и понравилась смелость юноши.  Как  бы  то  ни  было,
вместо того чтобы возражать против намерения Дункана, он внезапно  изме-
нил свое настроение и стал помогать выполнению его плана.
   - Ну, - проговорил он с добродушной улыбкой, - если олень хочет  идти
к воде, его надо направлять, а не плестись у него в хвосте. У Чингачгука
хватит красок всяких цветов. Присядьте на бревно, и - я готов  прозакла-
дывать жизнь - он скоро сделает из вас настоящего шута, так  что  угодит
вам.
   Дункан согласился, и могиканин, все время внимательно прислушивавший-
ся к их разговору, охотно взялся за дело. Опытный в хитроумном искусстве
своего племени, он быстро и ловко расписал  юношу  узорами,  которые  на
языке индейцев означают дружбу и веселье. Он  тщательно  избегал  всяких
линий, которые могли быть приняты за тайную склонность к  войне;  индеец
старательно нарисовал все признаки, которые выражали дружбу. Затем  Дун-
кан оделся подходящим образом, так что действительно с его знанием фран-
цузского языка можно было принять его за фокусника из Тикондероги,  бро-
дящего среди союзных, дружественных племен.
   Когда решили, что Дункан достаточно  разрисован,  разведчик  дал  ему
несколько советов, уговорился насчет сигналов и назначил место свидания.
Прощание Мунро с его молодым другом было печальным, но старый воин проя-
вил большую сдержанность при разлуке, чем можно было  ожидать  от  этого
сердечного, честного человека, если бы он был в менее угнетенном состоя-
нии духа. Разведчик отвел Хейворда в сторону и сказал ему, что собирает-
ся оставить старика в каком-нибудь безопасном месте под наблюдением Чин-
гачгука, а сам отправился с Ункасом на разведку среди народа, который он
имеет основание считать делаварами. Потом он снова возобновил свои  нас-
тавления и советы и закончил их, сказав торжественно и тепло:
   - А теперь да благословит вас небо! Вы проявили мужество, и  оно  мне
нравится, потому что это дар юности с горячей кровью и  смелым  сердцем.
Но поверьте предостережению опытного человека: чтобы победить минга, вам
придется пустить в дело все свое мужество и ум, более острый,  чем  тот,
которого можно набраться из книг. Да благословит вас бог!  Если  гуронам
удастся снять ваш скальп, положитесь на человека, которого поддержат два
храбрых воина. За каждый ваш волосок они возьмут жизнь одного из врагов!
   Дункан горячо пожал руку следопыту, еще раз поручил ему своего  прес-
тарелого друга и сделал знак Давиду идти вперед.
   Соколиный Глаз в продолжение нескольких  минут  с  явным  восхищением
смотрел вслед энергичному молодому человеку, потом  в  раздумье  покачал
головой, повернулся и повел свою часть отряда в лес.
   Дорога, избранная Дунканом и Давидом, шла  через  место,  расчищенное
бобрами, и вдоль края их пруда. Когда Хейворд  остался  наедине  с  этим
простаком, так малопригодным, чтобы оказать поддержку в отчаянном предп-
риятии, он впервые ясно представил себе все трудности принятой  на  себя
задачи. В сгустившихся сумерках еще страшнее казалась  пустынная,  дикая
местность, простиравшаяся далеко по обе стороны  от  него;  было  что-то
страшное даже в тишине этих маленьких хижин, которые, как известно, были
чрезвычайно заселены. Дункана поразили великолепные постройки  бобров  и
удивительные предосторожности, которые соблюдали их мудрые обитатели при
возведении своих жилищ. Даже животные этой дикой местности обладали инс-
тинктом, близким к его собственному разуму. Дункан с волнением подумал о
неравной борьбе, в которую он так опрометчиво вступил. Затем он вспомнил
Алису, ее горе, опасности, которым она подвергалась,  и  весь  риск  его
собственного положения был забыт. Подбодрив Давида, он  двинулся  вперед
легким и сильным шагом человека молодого и решительного.
   Обойдя пруд, Дункан с Давидом начали подниматься на небольшое  возвы-
шение в лощине, по которой они двигались.
   Через полчаса они дошли до просторной поляны, также покрытой построй-
ками бобров, но брошенной животными. Весьма естественное чувство  заста-
вило Дункана на минуту приостановиться, прежде  чем  покинуть  прикрытую
кустарником дорожку, так как человек останавливается, чтобы собрать  си-
лы, прежде чем решиться на отважное предприятие.
   На противоположной стороне просеки, вблизи того места, где ручей низ-
вергался с гор, виднелись пятьдесят - шестьдесят хижин, грубо  выстроен-
ных из бревен и хвороста, смешанного с глиной. Они стояли в  беспорядке,
и при постройке их, очевидно, никто не обращал внимания ни  на  чистоту,
ни на красоту; в этом отношении они так сильно отличались  от  поселения
бобров, что Дункан стал ожидать какого-нибудь другого, не  менее  удиви-
тельного сюрприза. Это ожидание нисколько не уменьшилось, когда при  не-
верном свете сумерек он увидел двадцать или тридцать фигур, поднимавших-
ся поочередно из высокой травы перед хижинами и исчезавших,  словно  они
проваливались сквозь землю. Они появлялись и исчезали так внезапно,  что
казались Дункану скорее какими-то темными  призраками,  чем  существами,
созданными из плоти и крови. Вот на мгновение появилась худая обнаженная
фигура; она дико взмахнула руками и исчезла, а в другом месте сейчас  же
появилась еще одна такая же таинственная фигура.
   Давид, заметив, что его товарищ остановился, посмотрел по направлению
его взгляда и заговорил, заставив Хейворда прийти в себя.
   - Здесь много благодатной почвы, еще не обработанной, - сказал он,  -
и могу прибавить, не греша хвастовством, что  за  время  моего  краткого
пребывания в этих языческих местах много добрых семян было  рассеяно  по
дороге.
   - Эти племена больше любят охоту, чем какой-либо другой вид  занятий,
- заметил ничего не понявший Дункан, продолжая смотреть на  удивительные
фигуры.
   - Я провел здесь три ночи, и три раза я собирал мальчишек, чтобы  они
приняли участие в священных песнопениях. И они отвечали на мои  старания
криками и завываниями, леденившими мне душу.
   - О ком вы говорите?
   - О детях дьявола, которые проводят драгоценные минуты вон там в пус-
тых кривляниях. Ах! В этой стране берез нигде не видно розги, и  поэтому
для меня нисколько не удивительно, что высшие блага провидения  расточа-
ются на такие крики!
   Давид зажал уши, чтобы не слышать ужасных пронзительных криков,  раз-
дававшихся в лесу. На губах Дункана появилась презрительная усмешка.
   - Идем вперед! - твердо проговорил он.


   Глава XXIII
   Но даже зверь, что был к охоте приготовлен,
   Спускается с цепи на несколько минут.
   Немного отбежать всегда ему дают,
   И вновь свободен он... покуда не изловлен.
   Но кто и где видал, чтоб ставили заранее
   Ну, например, лису, зажатую в капкане.
   Вальтер Скотт. "Дева Озера"

   Индейцы не имеют обыкновения, подобно белым, выставлять  часовых  для
охраны своих поселений. Их разведчики сообщают об опасности,  когда  она
еще далеко, и поэтому индейцы обычно отдыхают спокойно, так  как  хорошо
знают все лесные звуки и знают, что длинные,  труднопроходимые  тропинки
отделяют их от тех, кого им следует бояться.
   Враг же, который по счастливому стечению обстоятельств  обманул  бди-
тельность разведчиков, редко встретит часовых около дома.
   Поэтому, когда Дункан и Давид очутились среди группы детей, забавляв-
шихся играми, появление их было вполне неожиданным. Как  только  детвора
заметила их, она разразилась дружным пронзительным предостерегающим кри-
ком и затем, точно по волшебству, скрылась из глаз пришельцев.
   Обнаженные смуглые тела припавших к земле мальчишек так хорошо гармо-
нировали по окраске с увядающей травой, что сперва казалось, будто земля
действительно поглотила их. Но, когда Дункан пригляделся внимательно, он
увидел, что на него отовсюду устремлены черные быстрые глаза.
   Пытливые недружелюбные взгляды поколебали на мгновение решимость  мо-
лодого человека, но отступать было поздно.
   На крик детей из ближайшей хижины вышли десять воинов, которые  стол-
пились у порога  мрачной,  воинственной  группой,  с  невозмутимым  спо-
койствием выжидая приближения чужих людей.
   Давид, до известной степени привыкший  к  этому  зрелищу,  направился
прямо к ним с твердостью, которую, по-видимому, нелегко было поколебать.
Это была главная хижина селения - грубый шалаш из коры и ветвей.  В  ней
происходили советы и сходки племени. Дункану трудно было придать  своему
лицу столь необходимое выражение равнодушия в момент, когда он пробирал-
ся между темными могучими фигурами индейцев. Но, сознавая, что жизнь его
зависит от самообладания, он положился на благоразумие своего  товарища,
следом за которым шел, стараясь привести в  порядок  свои  мысли.  Кровь
"стыла у него в жилах от сознания непосредственной близости  свирепых  и
беспощадных врагов, но он настолько владел собой,  что  ничем  не  выдал
своей слабости. Следуя примеру мудрого Гамута, он вытащил связку  душис-
того хвороста из кучи, занимавшей угол хижины, и молча сел на нее.
   Как только их гость прошел в хижину, воины, стоявшие у порога,  стали
также возвращаться туда и, разместившись вокруг него,  терпеливо  ждали,
когда чужестранец заговорит. Многие индейцы в  ленивой,  беспечной  позе
стояли, прислонившись к столбам, которые поддерживали  ветхое  строение.
Трое или четверо самых старых и знаменитых вождей  поместились  на  полу
немного впереди.
   Зажгли факел, вспыхнувший ярким пламенем, и в его колеблющемся  крас-
новатом свете из мрака выплывали то одни, то другие лица и фигуры.  Дун-
кан старался прочесть на лицах своих хозяев, какого приема он может ожи-
дать от них. Но индейцы, сидевшие впереди, почти не  смотрели  на  него;
глаза их были опущены вниз, а на лице было такое выражение, которое мож-
но было истолковать и как почтение, и как недоверие к гостю. Люди,  сто-
явшие в тени, были менее сдержанны. Дункан скоро заметил их испытующие и
в то же время уклончивые взгляды; они изучали его лицо и одежду; ни один
его жест, ни один штрих в раскраске, ни одна подробность  в  покрое  его
одежды не ускользали от их внимания.
   Наконец один индеец, мускулистый и крепкий,  с  проседью  в  волосах,
выступил из темного угла хижины и заговорил. Он говорил на языке  вейан-
дотов, или гуронов, слова его были непонятны Дункану.  Судя  по  жестам,
которыми сопровождались эти слова, можно было думать, что они имели ско-
рее дружелюбный, чем враждебный, смысл. Хейворд покачал головой и жестом
дал понять, что не может ответить.
   - Разве никто из моих братьев не говорит ни по-французски, ни по-анг-
лийски? - сказал он по-французски, оглядывая поочередно всех присутству-
ющих в надежде, что кто-нибудь утвердительно кивнет головой.
   Хотя многие повернули голову, как бы желая уловить смысл его слов, но
ответа не последовало.
   - Мне было бы грустно убедишься, - проговорил  Дункан  по-французски,
выбирая наиболее простые слова, - что ни один представитель этого мудро-
го и храброго народа не понимает языка, на котором Великий Отец  говорит
со своими детьми. Его огорчило, если бы он узнал, что краснокожие  воины
так мало уважают его.
   Последовала продолжительная, тяжелая пауза, в течение которой ни одно
движение, ни один взгляд индейцев не выдали впечатления,  произведенного
этим замечанием.
   Дункан, который знал, что молчание считалось достойной  чертой  среди
его хозяев, с радостью воспользовался этим, чтобы собраться с мыслями.
   Наконец тот же самый воин, который обращался к нему раньше, сухо  от-
ветил ему на канадском наречии:
   - Когда наш Великий Отец говорит со своим народом, то разве он разго-
варивает на языке гуронов?
   - Он не делает разницы между своими детьми, какой бы  ни  был  у  них
цвет кожи - красный, черный или белый, - ответил Дункан уклончиво, - хо-
тя больше всего он доволен храбрыми гуронами.
   - А что он скажет, - спросил осторожный вождь, - когда гонцы сосчита-
ют перед ним скальпы, которые пять ночей назад находились на голове  ин-
гизов?
   - Они были его врагами, - сказал, невольно содрогнувшись, Дункан, - и
нет сомнения, что он скажет: "Это хорошо, мои гуроны - очень храбрый на-
род".
   - Наш отец в Канаде так не думает. Вместо того чтобы, заботясь о  бу-
дущем, награждать индейцев, он обращает свои взоры в прошлое. Он  видит,
мертвых ингизов, но не гуронов.
   Что может это значить?
   - У такого великого вождя, как он, больше мыслей, чем слов. Он  забо-
тится о том, чтобы на его пути не было врагов.
   - Пирога мертвого воина не поплывет по Хорикэну,  -  угрюмо  возразил
индеец. - Его уши открыты делаварам, которые враждебны нам, и они напол-
няют их ложью.
   - Этого не может быть. Слушай, он приказал мне, человеку, сведущему в
искусстве лечения, пойти к его детям - краснокожим, живущим  по  берегам
Великих озер, - и спросить, нет ли у них больных.
   После этих слов Дункана снова наступило молчание.
   Глаза всех одновременно устремились на него, как бы желая допытаться,
правда или ложь скрывается в  его  заявлении,  и  такой  ум  и  проница-
тельность светились в этих глазах, что Хейворд содрогнулся. Но из  этого
неприятного положения его вывел только что говоривший с ним индеец.
   - Разве ученые люди из Канады раскрашивают свою кожу? - холодно  про-
должал гурон. - Мы слышали, как они хвастаются, что их лица белы.
   - Когда индейский вождь приходит к своим братьям  белым,  -  возразил
Дункан с большой уверенностью, - он снимает свою одежду из шкуры бизона,
чтобы надеть, предложенную ему рубашку. Мои братья  раскрасили  меня,  и
потому я хожу раскрашенным.
   Сдержанный шепот одобрения показал, что этот комплимент племени  про-
извел благоприятное  впечатление.  Пожилой  вождь  сделал  одобрительный
жест, который повторили большинство его товарищей. Дункан  начал  дышать
свободнее, чувствуя, что самая тяжелая часть его испытания прошла; а так
как он уже приготовил простой рассказ, который должен был придать  прав-
доподобие его выдумке, то его надежды на успех окрепли.
   После молчания, длившегося несколько минут, которое  индейцы  хранили
как бы для того, чтобы привести в порядок свои мысли  и  дать  приличный
ответ на заявление их гостя, другой воин поднялся со своего места,  при-
няв позу, которая свидетельствовала о его желании говорить. Но  едва  он
раскрыл рот, как из лесу донесся тихий, но ужасный звук, за которым  не-
медленно последовал высокий, пронзительный крик, похожий на жалобное за-
вывание волка. Эта неожиданная страшная помеха заставила  Дункана  вско-
чить со своего места и забыть обо всем, кроме впечатления, произведенно-
го на него ужасным криком. В тот же самый момент воины толпой хлынули из
хижины, и воздух огласился громкими криками, почти заглушившими  ужасные
звуки, еще звеневшие под сводами деревьев. Дункан, будучи не в состоянии
владеть собой, сорвался с места и стал в самой середине нестройной  тол-
пы. Мужчины, женщины и дети, старики, немощные и  сильные-все  вышли  из
хижины; одни громко кричали, другие с бешеной радостью хлопали руками  -
словом, все выражали дикую радость по поводу какого-то неожиданного  со-
бытия. Дункан, оглушенный сперва криками, вскоре понял причину этого ра-
достного возбуждения.
   Было еще достаточно светло, для того  чтобы  увидеть  яркие  просветы
между вершинами деревьев там, где несколько тропинок вело в глубину  ча-
щи. На одной из этих тропинок показалась группа воинов, медленно  подви-
гавшаяся к жилищам.
   Один из них, шедший впереди, нес короткий шест, на котором, как  ока-
залось потом, висело несколько человеческих  скальпов.  Странные  крики,
которые слышал Дункан, были теми, которые белые довольно метко  называют
"кличем смерти", и каждое повторение этих криков  имело  целью  объявить
племени об участи врага. До сих пор сведения,  которые  имел  Хейворд  о
жизни индейцев, помогали ему понимать  смысл  происходившего  перед  его
глазами. Так как он знал теперь, что перерыв в его объяснениях с  индей-
цами произошел благодаря возвращению победоносного воинского отряда,  то
совершенно успокоился и в душе поздравил себя с  неожиданным  улучшением
своего положения, потому что индейцы, конечно, позабыли о нем.
   Пришедшие воины остановились на расстоянии нескольких футов от жилищ.
Их жалобные, страшные крики, возвещавшие одновременно о печальной участи
убитых и о торжестве победителей, смолкли. Один из воинов громко прокри-
чал какие-то слова, в которых, по-видимому, не было ничего страшного, но
понять их было так же трудно, как и прежние исступленные  крики.  Невоз-
можно дать правильное представление о диком  восторге,  с  которым  была
принята сообщенная новость. Весь лагерь в один момент стал ареной  самой
неистовой суматохи и смятения. Воины выхватили свои ножи  и,  размахивая
ими, построились в две линии, между которыми оставался проход, тянувший-
ся от вновь прибывшего отряда до хижин.
   Женщины схватили дубины и топоры и, в свою очередь, устремились к ря-
дам индейцев, чтобы принять участие в ужасной игре, которая должна  была
сейчас начаться. Даже дети не составляли исключения:  мальчики  вытащили
томагавки из-за поясов своих отцов и прокрались в  ряды,  подражая  вар-
варским обычаям своих родителей.
   Около опушки леса были разбросаны большие  связки  хвороста;  пожилая
женщина поджигала их. При свете вспыхнувшего пламени побледнел свет уга-
сающего дня, очертания всех предметов стали в одно и то же время и более
отчетливыми и более страшными. Вся сцена представляла собой удивительную
картину, рамкой которой служила темная и высокая кайма из сосен.
   На самом отдаленном фоне этой картины  виднелись  фигуры  только  что
прибывших воинов. Немного впереди стояли двое мужчин, которые,  по-види-
мому, должны были играть главную роль в предстоящем зрелище. Свет костра
был недостаточно силен, для того чтобы можно было  разглядеть  черты  их
лица. Однако было видно, что один из них стоит твердо и  прямо,  готовый
встретить свою участь как герой; голова другого была опущена  на  грудь,
точно он был парализован ужасом или  убит  стыдом.  Дункан  почувствовал
прилив симпатии к первому из них. Он зорко наблюдал за всеми, даже самы-
ми незначительными движениями незнакомца. Вглядываясь  в  очертания  его
удивительно пропорционально сложенной фигуры,  Дункан  старался  убедить
себя, что молодой пленник должен выйти победителем из  предстоящего  ему
страшного испытания. Незаметно для самого себя молодой  человек  прибли-
зился к темным рядам гуронов и с любопытством,  затаив  дыхание,  ожидал
предстоящего зрелища. Раздался страшный крик: то был  сигнал.  Мгновенно
мертвая тишина сменилась взрывом криков, далеко превосходивших  по  силе
все слышанное раньше. Пленник, у которого  был  угнетенный,  беспомощный
вид, остался неподвижным; другой же, услышав крик,  сорвался  со  своего
места с живостью и быстротой оленя.
   Вместо того чтобы бежать среди рядов врага, как этого можно было ожи-
дать, он только вступил в узкий проход и, раньше чем кто-либо успел  на-
нести ему удар, круто повернув, перескочил через головы столпившихся де-
тей и сразу очутился на внешней, менее опасной  стороне  грозных  рядов.
Эт