етке  дерева,  примерно  за  час  до
нападения индейцев. Потрудитесь бросить взгляд  на  флаг,  развевающийся  на
"Резвом", и вы легко убедитесь, что этот  лоскуток  отрезан  именно  оттуда.
Нужны ли более убедительные доказательства?
   - Ма foi, c'est un peu  fort,  ceci!  <Честное  слово,  это  уж  слишком!
(франц.)> - пробормотал француз сквозь зубы.
   - Что мне до ваших флагов и сигналов, мне они ни к чему!  Я  знаю  сердце
этого юноши, - продолжал Следопыт. - Джаспер сама честность, а  это  слишком
редкий дар, чтобы не беречь его, это не совесть  какого-нибудь  минга.  Нет,
нет, руки прочь! Или  мы  посмотрим,  кто  окажется  сильней:  вы  с  вашими
солдатами Пятьдесят пятого полка или Великий Змей, "оленебой"  и  Джаспер  с
его командой.  Вы  переоцениваете  свои  силы,  так  же  как  недооцениваете
честность Пресной Воды.
   - Tres bien! <Очень  хорошо!  (франц.)>  -  Раз  так.  Следопыт,  мне  не
остается ничего иного, как открыть вам всю правду. Капитан Санглие и Разящая
Стрела, отважный тускарора, только что объявили  мне,  что  этот  несчастный
юноша - предатель.  После  такого  свидетельства  вы  не  станете,  надеюсь,
отрицать мое право покарать изменника по заслугам.
   - Scelerat! <Подлец!> - буркнул француз.
   - Капитан Санглие храбрый солдат, он  не  станет  клеветать  на  честного
матроса, - вмешался Джаспер - Скажите,  капитан  Каменное  Сердце,  есть  ли
среди нас предатель?
   - Да, да, - согласился Мюр, - пусть  скажет,  если  вы  так  настаиваете,
несчастный юноша, и тогда вся правда  выйдет  наружу.  Уверен,  что  вам  не
избежать кары, когда суд займется вашими злодеяниями! Так  как  же,  капитан
Санглие, видите вы среди нас предателя или нет?
   - О да, сэр, конечно, вижу!
   - Слишком много лгать! - вскричал  Разящая  Стрела  и  бросился  к  Мюру,
толкнув его при этом случайно в грудь. - Где моя воины? Где инглизи скальпы?
Слишком много лгать!
   Мюр был не лишен мужества и до известной степени  чувства  чести.  Грубый
жест индейца он воспринял как оскорбление; к тому же в нем вдруг  заговорила
совесть. Быстро отступив назад, он хотел схватить ружье. Лицо его смертельно
побледнело от гнева и выражало жестокую  решимость.  Но  тускарора  оказался
ловчей его. Дико сверкнув глазами, он быстро огляделся, выхватил из-за пояса
спрятанный там кинжал и в мгновение ока всадил его  в  грудь  лейтенанта  по
самую рукоятку. Когда тот стал валиться, Санглие взглянул на  его  лицо,  на
котором  застыла  удивленная  улыбка,  какая  бывает  у  человека,  внезапно
настигнутого смертью, потом  взял  понюшку  табаку  и  проговорил  спокойным
голосом:
   - Voila l'affaire finie, mais... - Тут он пожал плечами. - Се n'est gu'un
scelerat de moins! <Кончено дело.. Что ж, одним подлецом на  свете  меньше!>
Расправа была слишком скорой,  чтобы  можно  было  ей  помешать.  Белые  так
опешили, что, когда тускарора, испустив дикий вопль, кинулся в кусты,  никто
не побежал за ним. Один лишь Чингачгук сохранил присутствие духа. Едва кусты
сомкнулись за беглецом, как делавар нырнул в чащу и  пустился  в  погоню  за
беглецом.
   Джаспер Уэстерн свободно говорил по-французски, и его  поразили  слова  и
жесты Санглие.
   - Скажите, мосье, - обратился он к французу по-английски, - по-вашему,  я
изменник?
   - Не вы, а он, - холодно указал тот на Мюра. - Он наш шпион,  наш  агент,
наш друг. Ма foi, c'etait un grand scelerat. Voici! <Говоря по  совести,  он
был большой подлец. Вот! (франц.)> С этими  словами  Санглие  склонился  над
мертвым телом и, засунув  руку  в  один  из  его  карманов,  вытащил  оттуда
кошелек.  Он  вытряхнул  содержимое  его  на  землю,  и  несколько  дублонов
покатилось к  ногам  солдат,  которые  кинулись  их  подбирать.  Отбросив  с
презрением  кошелек,  искатель   приключений   вернулся   к   своему   супу,
приготовленному с большой заботой, и, поскольку он пришелся  ему  по  вкусу,
стал завтракать с таким невозмутимым видом, что самый  стоический  индейский
воин мог бы ему позавидовать.

Глава 27

   Лишь добродетель будет вечно жить,
   Одна лишь правда в мире не умрет.
   Каупер.
   "Третья загадка"

   Внезапная  смерть  Мюра  послужила   сигналом   для   других   не   менее
ошеломительных событий. Не успели солдаты  подобрать  труп  квартирмейстера,
отнести  в  сторонку  и  пристойно  накрыть  шинелью,  как  Чингачгук  молча
воротился на свое место у костра, и обоим - Следопыту и Санглие - бросился в
глаза свежий окровавленный скальп у него за поясом. Никто не  задал  ему  ни
одного вопроса. И даже Санглие, хоть он и понимал, что Разящая Стрела  убит,
не проявил ни малейшего сожаления или интереса к участи  своего  клеврета  и
продолжал невозмутимо хлебать свой суп, словно ничего не произошло.  В  этом
высокомерном  равнодушии,  в  этом   презрении   к   предначертаниям   судеб
чувствовалась поза, - быть может, подражание  индейцам,  -  хотя  в  немалой
степени сказывалась здесь и душевная зачерствелость видавшего виды  бреттера
и матерого вояки. Следопыт внешне тоже оставался спокоен, но  то  была  лишь
видимость. Он не любил Мюра - лебезящая угодливость лейтенанта  претила  его
открытой, честной натуре. Как ни привык он к превратностям жизни на границе,
его потрясла эта скоропостижная, насильственная смерть, привел в ужас  самый
факт измены. Желая как следует во всем разобраться,  он,  едва  лишь  унесли
тело лейтенанта, стал допытываться у французского капитана, что ему известно
по этому делу. И Санглие, не видя больше необходимости  выгораживать  своего
агента, поскольку  тот  умер  и  больше  ему  не  понадобится,  тут  же,  за
завтраком,   открыл   Следопыту   ряд   неизвестных   тому    обстоятельств,
небезынтересных для читателя,  так  как  они  проливают  свет  на  некоторые
второстепенные эпизоды нашего повествования.
   Вскоре после того, как Пятьдесят пятый полк был  переброшен  на  границу,
Мюр предложил свои услуги неприятелю - он якобы располагает особо важными  и
достоверными сведениями благодаря приятельским отношениям с  майором  Лунди.
Французы охотно откликнулись на это предложение, и мосье  Санглие  несколько
раз встретился с Мюром в окрестностях Осуиго и даже как-то провел тайно ночь
в самой крепости; обычно же связь между ними  поддерживалась  через  Разящую
Стрелу. Подметное письмо, полученное майором Лунди, было состряпано Мюром  и
отослано в Фронтенак, где его  переписали  и  вернули  в  Осуиго  с  тем  же
тускаророй.  Гонец  как  раз  и  возвращался  с  этого  задания,  когда  его
перехватил "Резвый". Вряд ли надобно  пояснять,  что  Джаспера  решено  было
сделать козлом отпущения, обвинив  его  в  предательстве,  чтобы  тем  самым
отвести подозрение от Мюра, и что тот же Мюр выдал  неприятелю  расположение
острова. За особую плату - те деньги, что были найдены у него в  кармане,  -
он вызвался подать французам сигнал к нападению и для этого и пристроился  к
экспедиции под началом сержанта Дунхема. Будучи  весьма  падок  до  женского
пола, Мюр не прочь был жениться на Мэйбл, как, впрочем, и  на  любой  другой
хорошенькой девушке, которая бы за него пошла, но его увлечение ею  было,  в
сущности,  притворным.  Это  был  удобный  предлог  присоседиться  к  отряду
Дунхема, не разделяя  ответственности  за  предстоящее  поражение.  Капитану
Санглие тайные побуждения Мюра были хорошо известны, в том числе и его  виды
на Мэйбл, и он, саркастически посмеиваясь, изложил все это своим слушателям,
разоблачая пункт за пунктом интриги злосчастного квартирмейстера.
   - Touchez la! <Пожмите ее!  (франц.)>  -  сказал  в  заключение  капитан,
протягивая Следопыту жилистую руку. - Вы honnete <Честный (франц.).>, а  это
beaucoup <Много (франц.).>. Ми прибегал к  шпионы,  как  к  горька  medicine
<Лекарство (франц.).>, для пользы дела! Mais je les deteste. Touchez la! <Но
я их ненавижу... Пожмите eel (франц.)> -  Я  пожму  вашу  руку,  капитан,  -
ответил Следопыт, - вы законный и естественный враг, и к  тому  же  враг  не
трусливый. Но труп квартирмейстера не будет  поганить  английскую  землю.  Я
собирался было отвезти его Лунди, чтобы  майор  похоронил  его  под  дуденье
своих любимых волынок. Но нет - он останется здесь, в местах,  видевших  его
злодейства, и пусть надгробным камнем служит ему измена. Ну что  ж,  капитан
Каменное Сердце,  якшанье  с  предателем,  очевидно,  входит  в  обязанности
солдата регулярных войск. Говоря по чести, мне была  бы  не  по  душе  такая
служба, и я рад, что все это происшествие на совести у вас, а не у меня.  Но
какой же это окаянный грешник!  Злоумышлять  против  родины,  друзей,  да  и
против самого господа! Джаспер, мой мальчик, поди-ка  сюда  на  минуту,  мне
надо сказать тебе несколько слов.
   Отведя молодого матроса в сторону. Следопыт стиснул ему руку и со слезами
на глазах обратился к нему со следующей речью:
   - Ты знаешь меня, Пресная Вода, и я знаю тебя, а потому все  эти  новости
ни в чем не изменили моего к тебе отношения. Я ни на секунду не поверил  той
клевете, хотя было время, когда все казалось подозрительным,  да,  не  стану
отрицать - крайне подозрительным, я просто был сам не свой. Но я ни минуты в
тебе не сомневался, я слишком хорошо тебя  знаю.  Сказать  по  правде,  я  и
квартирмейстера не считал способным на такую подлость.
   - А ведь у него был офицерский патент - указ от самого короля!
   - Неважно, Джаспер Уэстерн, от короля или не от короля. У него  был  указ
от самого господа бога - нести службу честно и  выполнять  свой  долг  перед
богом и людьми, а он поступил как последний подлец!
   -  Подумать  только,  что  его  ухаживание  за   Мэйбл   было   чистейшим
притворством!
   - Да, это был отъявленный негодяй. Не иначе, как  его  мать  согрешила  с
мингом. Только ублюдок может нечестно поступить с женщиной. Господь затем  и
сотворил их  слабыми  и  беспомощными,  чтобы  мы  добротой  и  преданностью
добивались их любви. Сержант на смертном одре завещал  мне  Мэйбл,  и  милая
девочка сказала,  что  согласна  стать  моей.  Теперь  я  знаю,  что  должен
печалиться о двух существах, угождать двум натурам, утешать два  сердца;  но
порой, Джаспер, мне кажется, что я недостоин этой славной девушки.
   Джаспер впервые услышал эту новость, и она  ошеломила  его.  Хоть  бедный
малый  старался  ничем  себя  не  выдать,  лицо  его  покрылось   мертвенной
бледностью. И все же он нашел в себе силы убежденно сказать:
   - Королева и та не погнушалась бы тобой. Следопыт.
   - Это ты так судишь, мой мальчик! Ну конечно,  я  без  промаха  попаду  в
оленя или минга, если придется; я наравне с кем угодно разыщу след в лесу  и
прочитаю, что говорят звезды, а в этом не всякий разберется. И, уж  конечно,
у Мэйбл будет вдосталь дичи, и рыбы, и голубей. Но каков-то я  ей  покажусь,
как дело  у  нас  дойдет  до  знаний,  и  взглядов,  и  мнений,  и  приятных
разговоров, - ведь будет время, когда жизнь для  нас  замедлит  свой  ход  и
каждый предстанет перед другим в своем настоящем виде!
   - Если ты. Следопыт, предстанешь в своем  настоящем  виде,  нет  женщины,
которая не будет счастлива с тобой.
   - Знаю, знаю, таково мнение друга: когда человека любишь,  в  нем  видишь
одно хорошее. Другое дело молодая девушка. Она, конечно, мечтает  о  суженом
своих лет и чтобы и всем прочим он был ей под стать. Никак не возьму в толк,
Джаспер, почему Мэйбл не тебя выбрала - ты бы куда больше ей подошел.
   - Почему не меня выбрала? - повторил за ним  Джаспер,  стараясь  подавить
дрожь в голосе. - А чем бы я мог заслужить ее расположение?  У  меня  те  же
недостатки, что у тебя, а главное, нет твоих  достоинств,  за  которые  тебя
уважают даже генералы.
   - Что ни говори, а это чистейшая случайность. Мало ли я провожал по  лесу
женщин, видел их в гарнизонах, а ведь ни к одной не чувствовал того,  что  к
Мэйбл Дунхем. Правда, бедняга сержант меня к ней заранее расположил, а когда
мы немножко познакомились, мне уже и уговоров не нужно было, чтобы думать  о
ней и днем  и  ночью.  У  меня  железная  натура,  Джаспер,  прямо  сказать,
железная, и все вы меня знаете как человека крепкого,  а  все  же,  кажется,
потеряй я Мэйбл Дунхем, мне бы этого не перенести.
   - Давай кончим  этот  разговор,  Следопыт,  -  сказал  юноша,  решительно
поворачивая обратно к костру, но с  видом  человека,  которому  безразлично,
куда идти. - Все эти разговоры ни к чему. Ты и Мэйбл  достойны  друг  друга.
Отец  ее  отдал  тебе  предпочтение,  и  никого  это  не  касается.  А   вот
квартирмейстер с его притворной любовью  возмущает  меня  до  глубины  души.
По-моему, это даже хуже, чем измена королю.
   Друзья уже подошли к костру, и разговор  их,  естественно,  оборвался.  А
тут, кстати, в отдалении показался Кэп  и  с  потерянным  и  грустным  видом
зашагал к ним навстречу.  Все  это  время  он  провел  в  блокгаузе  у  ложа
умирающего и ничего  не  знал  о  событиях,  происшедших  после  капитуляции
французов.  Значительная  доля  самоуверенной  развязности,  которая  обычно
придавала его обращению оттенок  презрительной  снисходительности  ко  всему
окружающему, покинула его, он как-то сник и присмирел.
   - Смерть - грустное зрелище, джентльмены, что там ни говори, - начал  он,
подойдя поближе. - К примеру сказать, сержант Дунхем уж  на  что  образцовый
солдат, а пришла ему пора отдать якорную цепь, он и цепляется за нее,  будто
и не собирается пропускать через клюз. Слишком он привязан к дочери, это она
его держит. А я как вижу, что другу моему пришла пора отправляться в дальнее
плавание, всегда желаю ему скорого и благополучного отплытия.
   - Уж не хотите ли  вы  уморить  сержанта  раньше  времени?  -  с  упреком
возразил ему Следопыт. - Жизнь дорога и людям преклонных лет. Чем меньше она
иной раз стоит, тем больше ее ценят.
   У Кэпа и в помине не было таких жестоких намерений насчет своего  шурина,
хоть он и чувствовал себя не на месте в роли сиделки,  оправляющей  больному
постель, и от души желал старому другу скорейшего избавления от  душевных  и
телесных мук. Обиженный столь превратным истолкованием своих  слов  и  желая
оправдаться, он заявил с раздражением:
   - В вашем возрасте. Следопыт, и при вашем благоразумии негоже нападать на
человека за то, что он в тяжелую минуту не сумел как следует  выразить  свои
мысли. Сержант Дунхем - мой шурин и близкий  друг,  насколько  солдат  может
быть близок моряку, и я почитаю его и ценю. Я не сомневаюсь, что  он  прожил
достойную жизнь, и не вижу большого греха в  том,  чтобы  пожелать  хорошему
человеку благополучно ошвартоваться у небесного причала. Все мм  смертны,  в
том числе и лучшие из нас, и это нам урок, чтобы мы  не  возгордились  нашей
силой и  красотой...  Но  где  же  квартирмейстер,  Следопыт?  Надо  бы  ему
проститься с сержантом, пусть и ненадолго, - ведь всем  нам  предстоит  этот
путь.
   - На сей раз, мастер Кэп, вы дело говорите, вы ненароком попали  в  самую
точку. Правильные мысли,  как  известно,  часто  приходят  в  голову  людям,
которые сами того не подозревают. Вам надо бы, однако, развить  свою  мысль,
сказав, что не только лучшие, но и худшие из нас смертны. Квартирмейстеру не
придется  прощаться  с  сержантом,  он  его   опередил   на   тропе   смерти
нежданно-негаданно для себя и для других.
   - Что-то вы сегодня неясно выражаетесь. Следопыт. Всем нам в такую минуту
подобают серьезные мысли, но зачем говорить притчами?
   - Может, слова мои и темны, зато мысль ясна. Короче говоря,  мастер  Кэп,
если сержант Дунхем с оглядкой и не спеша готовится в свой долгий путь,  как
человек степенный и серьезный, то квартирмейстер опередил  его  головоломным
прыжком. И, хотя это вопрос, в котором я не смею иметь свое суждение, однако
позволительно думать, что  пути  у  них  разные  и  никогда  больше  они  не
пересекутся.
   - Объяснитесь, дружище, - сказал  моряк,  оторопело  озираясь  в  поисках
Мюра, чье  долгое  отсутствие  начало  его  удивлять.  -  Я  нигде  не  вижу
квартирмейстера но полагаю, что он в  достаточной  мере  мужчина,  чтобы  не
убежать теперь, когда одержана победа. Другое дело, кабы предстояла драка.
   - Все, что от него осталось, - здесь, перед вами,  под  этой  шинелью,  -
ответил проводник и вкратце поведал Кэпу, какая смерть постигла  лейтенанта.
-  Тускарора  поразил  его  с  проворством  гремучей  змеи,  но  только  без
предупреждения. Я видел  немало  дерзких  нападений  и  яростных  вспышек  у
дикарей, но никогда не видел, чтобы душа  так  неожиданно  покинула  тело  и
притом  в  минуту,  столь  неблагоприятную  для  умирающего.  Дыхание   Мюра
пресеклось вместе с ложью, которую произносили его уста, и дух отлетел в  то
мгновение, когда коварство его достигло предела.
   Кэп слушал Следопыта с разинутым  ртом  и  раза  два  откашлялся,  словно
проверяя собственное дыхание.
   - Не нравится мне ваша беспокойная, неустроенная жизнь  рядом  с  пресной
водой и дикарями, - сказал он наконец. - И чем скорее я  с  ней  разделаюсь,
тем больше буду себя уважать. Теперь, когда  все  стало  на  свое  место,  я
должен отметить, что этот ваш Мюр так проворно бросился  в  свое  убежище  в
скалах, чуть в воздухе запахло порохом, что я просто диву  дался,  откуда  у
офицера такая прыть. Но я слишком торопился  поспеть  за  ним  и  забыл  это
занести в судовой журнал. Ах, грех какой! Так вы  говорите,  он  изменник  и
готов был продать свое отечество треклятым французам?
   - Он мог что угодно продать:  отчизну,  душу,  тело,  Мэйбл  и  все  наши
скальпы тому, кто  больше  предложит.  На  сей  раз  услуги  его  оплачивали
соотечественники капитана Каменное Сердце.
   - Что ж, на них похоже. Они всегда  покупают  то,  чего  не  могут  взять
силой, а в крайнем случае удирают во все лопатки.
   Мосье Санглие с иронической галантностью приподнял  шляпу,  благодаря  за
комплимент с учтивым презрением, которое, однако, не произвело ни  малейшего
впечатления на тугодума-моряка.  Но  Следопыт  с  его  врожденным  тактом  и
чувством справедливости не мог оставить выпад  Кэпа  без  ответа  -  На  мой
взгляд, - заметил он, - не  так  уж  велика  разница  между  англичанином  и
французом. Они, правда, говорят на разных языках и служат разным королям, но
и те и другие - люди и думают и чувствуют как люди, конечно, когда для этого
имеются основания. Если француз подчас празднует труса, то это  бывает  и  с
англичанином, а уж бежать без оглядки случается даже  лошади,  а  тем  более
человеку, и от национальности это меньше всего зависит.
   Капитан Каменное Сердце, как назвал его Следопыт,  снова  поклонился,  на
этот раз дружелюбно, без саркастической усмешки, словно понял, что намерения
у Следопыта самые добрые, если он и выражается  несколько  грубовато,  после
чего  отвернулся,  всем  своим  видом  показывая,  что   все,   что   теперь
заблагорассудится сказать и сделать такому ничтожеству, как Кэп, его  нимало
не интересует и он не намерен для этого манкировать своим завтраком.
   Полюбовавшись на эту выразительную пантомиму, Кэп продолжал:
   - Я, собственно, пришел за квартирмейстером.  Сержанту  недолго  осталось
жить, я и подумал, что он захочет сказать своему заместителю несколько слов.
Но, выходит, я опоздал: как вы правильно заметили. Следопыт,  лейтенант  его
опередив.
   - Командовать отрядом, вернее, тем, что от него осталось, с успехом может
и капрал, не стоит ради этого беспокоить  сержанта.  А  все,  что  требуется
сделать, сержант наверняка поручил бы мне.  Нам  остается  похоронить  наших
мертвецов и сжечь все строения, они находятся на территории неприятеля -  по
диспозиции,  если  не  по  праву,  -  и,  значит,  нечего  их  ему   дарить.
Возвращаться сюда нам уже не придется, раз французишки нас выследили, -  это
значило бы с открытыми глазами лезть в волчий капкан. Все  эти  дела  мы  со
Змеем возьмем на себя, нам так же привычно  налаживать  отступления,  как  и
наступления.
   - Отлично, др