томагавк и, наполнив табаком  отверс-
тие в его обухе, начал втягивать табачный дым через полую ручку томагав-
ка с таким равнодушием, точно утомительная охота, на которой  он  провел
два последних дня, была для него сущим пустяком.
   Так прошло, может быть, минут десять,  показавшихся  Дункану  веками.
Воины были уже совершенно окутаны облаками белого дыма, прежде чем  один
из них решился наконец заговорить:
   - Добро пожаловать! Нашел ли мой друг дичь?
   - Юноши шатаются под тяжестью своей ноши, - ответил  Магуа.  -  Пусть
Шаткий Тростник пойдет по охотничьей тропинке - он встретит их.
   Последовало глубокое и суеверное молчание. Все вынули  изо  рта  свои
трубки, как будто в это мгновение они вдыхали что-то нечистое. Дым  тон-
кими струйками клубился над их головой и, свиваясь в кольца,  поднимался
через отверстие в крыше, благодаря чему  воздух  в  хижине  очистился  и
смуглые лица индейцев стали отчетливо видны. Взоры большинства устремле-
ны были на пол; некоторые из более молодых воинов скосили глаза в сторо-
ну седовласого индейца, сидевшего между двумя самыми уважаемыми вождями.
Ни в осанке, ни в костюме этого индейца не было  ничего,  что  могло  бы
дать ему право на такое исключительное внимание.  Осанка  его,  с  точки
зрения туземцев, не представляла ничего замечательного; одежда была  та-
кой, какую обыкновенно носили рядовые члены племени. Подобно большинству
присутствующих, он больше минуты смотрел в землю; когда же решился  под-
нять глаза, чтобы украдкой взглянуть на окружающих, то  увидел,  что  он
составляет предмет  общего  внимания.  Среди  полного  безмолвия  индеец
встал.
   - Это была ложь, - сказал он. - У меня не было сына.
   Тот, кого так называли, забыт: у него  была  бледная  кровь,  это  не
кровь гурона. Злой, лукавый чиппевей обольстил  мою  жену.  Великий  Дух
сказал, что род Уиссе-ентуша должен  окончиться.  Уиссе-ентуш  счастлив,
что зло его рода кончится вместе с ним. Я кончил.
   Это был отец трусливого молодого индейца. Он оглянулся вокруг, как бы
ища одобрения своему стоицизму в глазах  своих  слушателей.  Но  суровые
обычаи индейцев ставили требования, слишком тяжелые для слабого старика.
Выражение его глаз противоречило образным и  хвастливым  словам:  каждый
мускул его морщинистого лица дрожал от муки.  Простояв  минуту,  как  бы
наслаждаясь своим горьким триумфом,  он  повернулся,  точно  ослабев  от
взглядов людей, и, закрыв лицо плащом, бесшумной поступью вышел из хижи-
ны, чтобы в тишине своего жилища найти сочувствие со стороны  такого  же
старого, несчастного существа - его жены.
   Индейцы, верящие в наследственную передачу добродетелей и недостатков
характера, предоставили ему возможность уйти среди общего молчания.  За-
тем один из вождей отвлек внимание присутствующих  от  этого  тягостного
зрелища и сказал веселым голосом, обращаясь из вежливости к Магуа, как к
вновь пришедшему:
   - Делавары бродят вокруг моей деревни, как медведи  около  горшков  с
медом. Но разве кому-нибудь удавалось застать гурона спящим?
   Лицо Магуа было мрачнее тучи, когда он воскликнул:
   - Делавары с озер?
   - Нет. Те, которые живут на своей родной реке. Один из них  вышел  за
пределы своего племени.
   - Сняли с него скальп мои юноши?
   - Его ноги оказались выносливыми, хотя его руки лучше работают  моты-
гой, чем томагавком, - ответил другой, указывая  на  неподвижную  фигуру
Ункаса.
   Вместо того чтобы проявить любопытство и поспешить насладиться лицез-
рением пленника, Магуа продолжал курить с  задумчивым  видом.  Хотя  его
удивляли факты, которые сообщил в своей речи старик отец, тем  не  менее
он не позволил себе задавать вопросы, отложив это до  более  подходящего
момента. Только после того, как прошел значительный промежуток  времени,
он вытряхнул пепел из своей трубки, засунул томагавк за пояс и  встал  с
места, первый раз бросив взгляд в сторону пленника, который стоял немно-
го позади него. Бдительный, хотя и казавшийся задумчивым  Ункас  заметил
это движение; он внезапно повернулся к свету;  взгляды  их  встретились.
Почти целую минуту оба смелых и неукротимых воина твердо  смотрели  друг
другу в глаза, и ни тот, ни другой не испытал ни малейшего смущения  пе-
ред свирепым взглядом противника. Фигура Ункаса стала как бы еще больше,
а ноздри его расширились, как у загнанного зверя, приготовившегося к от-
чаянной защите; но так непоколебима была его поза, что воображению  зри-
телей нетрудно было бы превратить его в  превосходное  изображение  бога
войны его племени. Вызывающее выражение на лице Магуа сменилось  выраже-
нием злорадства, и он громко произнес грозное имя:
   - Быстроногий Олень!
   Все воины вскочили на ноги, когда было произнесено это хорошо им  из-
вестное имя, и на некоторое время удивление взяло  верх  над  стоическим
спокойствием индейцев. Ненавистное и тем не  менее  уважаемое  имя  было
повторено всеми воинами и прозвучало даже за пределами хижины. Женщины и
дети, ожидавшие у входа в хижину, подхватили его дружным эхом, за  кото-
рым последовал пронзительный, жалобный вой.
   Этот вой не затих еще окончательно, когда волнение мужчин уже  совер-
шенно улеглось. Все снова сели  на  свои  места,  как  бы  стыдясь  того
чувства изумления, которое они выказали, но прошло  еще  много  времени,
прежде чем выразительные взгляды перестали обращаться в сторону  пленни-
ка; все с любопытством рассматривали воина, который так часто  доказывал
свою доблесть в битвах с гуронами.
   Ункас наслаждался своей победой, но торжество его не  выражалось  ни-
чем, кроме спокойной презрительной улыбки.
   Магуа заметил эту улыбку, и подняв руку, потряс ею  перед  пленником;
серебряные украшения, подвешенные к его браслету, бренчали, когда  голо-
сом, полным мстительного чувства, он воскликнул по-английски:
   - Могиканин, ты умрешь!
   - Целебные воды никогда не вернут к жизни мертвых гуронов, -  ответил
Ункас делаварским певучим говором, - быстрая река омывает их  кости;  их
мужчины - бабы, их женщины - совы. Ступай позови своих гуронских  собак,
чтобы они могли посмотреть на воина. Мое обоняние оскорблено - оно  слы-
шит запах крови труса.
   Последний намек глубоко задел индейцев - обида  была  велика.  Многие
понимали странный язык, на котором говорил пленник. Хитрый  Магуа  понял
выгодность момента и немедленно использовал его. Сбросив со своего плеча
легкую одежду из кожи, он простер руку вперед, и его  опасное,  коварное
красноречие полилось бурным потоком. Как бы ни  было  ослаблено  влияние
Магуа на племя случайными промахами и дезертирством  из  рядов  племени,
его мужество и ораторский талант были велики. У него  всегда  находились
слушатели, и ему редко не удавалось убедить их. Теперь же  талант  подк-
реплялся охватившей его жаждой мести.
   Сперва он рассказал о событиях, сопровождавших нападение на остров  у
Гленна, о смерти своих товарищей и бегстве самых опасных врагов племени.
Затем он описал природу и расположение горы, куда он отвел  тех  пленни-
ков, которые попали в их руки. О своих собственных  зверских  намерениях
по отношению к девушкам и о своем неудавшемся коварстве он не  упомянул,
но рассказал о неожиданном нападении отряда Длинного Карабина и его  ро-
ковом исходе. Здесь он сделал паузу и оглянулся вокруг. Как всегда, гла-
за всех были устремлены на него. Все эти смуглые фигуры казались статуя-
ми: так неподвижны были их позы и так напряженно внимание.
   Затем Магуа понизил голос, до сих пор сильный и звонкий,  и  коснулся
заслуг умерших. Ни одного качества, которое было бы  способно  возбудить
симпатию в индейцах, он не упустил из виду. Один никогда не  возвращался
с охоты с пустыми руками, другой был неутомим в погоне  за  неприятелем.
Этот храбр, тот щедр... Словом,  он  так  искусно  давал  характеристики
умершим, что сумел возбудить сочувствие в каждом из членов племени.
   - Лежат ли кости моих юношей, - заключил он, - на  кладбище  гуронов?
Вы знаете, что нет. Их души ушли в сторону заходящего солнца и уже пере-
секают великие воды на пути к счастливой стране  вечной  охоты.  Но  они
отправились в путь без запасов пищи, без ружей, без ножей, без  мокасин,
нагие и нищие. Можно ли это допустить? Должны ли их души войти в  страну
справедливости подобно голодным ирокезам и трусливым делаварам  или  они
встретят своих друзей с оружием в руках и с одеждой на плечах? Что поду-
мают наши отцы, увидев, чем стали племена вейандотов? Они  окинут  наших
детей мрачным взглядом и скажут им: "Ступайте! Под именем гуронов пришли
сюда чиппевеи". Братья, мы не должны забывать  умерших!  Нагрузим  спину
этого могиканина, пока он не зашатается под тяжестью наших даров, и пош-
лем его вслед за моими юношами. Они взывают к нам о помощи: они говорят:
"Не забывайте нас". Когда они увидят душу этого могиканина, идущую вслед
за ними, изнемогая под своей ношей, они поймут наши намерения. Тогда они
будут продолжать свой путь счастливые, и наши друзья скажут: "Так посту-
пали наши отцы со своими друзьями, так же и мы должны поступить с ними".
Что значит один ингиз? Мы убили много ингизов, но земля все еще не напи-
талась их кровью. Пятно на имени гурона может быть смыто  только  кровью
индейца. Этот делавар должен умереть!
   Магуа так искусно затронул своей речью симпатии слушателей, что  вся-
кое чувство гуманности было окончательно подавлено  жаждой  мести.  Один
воин с дикой и свирепой наружностью проявлял особенно горячее внимание к
словам оратора. На лице его попеременно отражались все  волновавшие  его
чувства, уступившие наконец место выражению смертельной злобы. Когда Ма-
гуа кончил, воин поднялся со своего места, вскрикнул, и в то же  мгнове-
ние при свете факела сверкнул его маленький блестящий топор, которым  он
быстро взмахнул над своей головой. Его движение и крик были  так  неожи-
данны, что словами уже нельзя было помешать  его  намерениям.  Казалось,
будто яркий луч света вдруг сверкнул из его руки, и в тот же момент  его
пересекла какая-то темная резкая линия. Это гурон метнул свой  томагавк,
а Магуа отклонил его от цели. Быстрое и ловкое движение вождя не  запоз-
дало. Острое оружие перерубило боевое перо на головном  уборе  Ункаса  и
прошло через хрупкую стену хижины, как будто оно было пущено какойнибудь
страшной метательной машиной.
   Дункан, видя угрожающий жест индейца, вскочил на ноги, преисполненный
самых благородных намерений по отношению к своему другу. Ему было доста-
точно одного взгляда, чтобы убедиться, что удар не достиг  цели,  и  его
ужас сменился восхищением: Ункас спокойно стоял, глядя  в  глаза  своему
врагу холодно и твердо. Затем, как бы сожалея, что враг  так  неискусен,
он улыбнулся и пробормотал несколько презрительных слов на своем языке.
   - Нет, - сказал Магуа, удостоверившись, что его пленник  невредим,  -
солнце должно осветить его позор, женщины должны видеть, как будет  тре-
петать его плоть, иначе наша месть будет подобна ребяческой забаве. Уве-
дите его туда, где царит безмолвие. Посмотрим, может ли делавар спокойно
проспать ночь, зная, что на следующее утро он должен умереть!
   Молодые люди, на обязанности которых лежало стеречь пленника,  немед-
ленно связали ему руки ивовыми прутьями и повели его из  хижины  посреди
глубокого, зловещего молчания. Только в тот момент, когда Ункас был  уже
в дверях, он слегка замедлил свою твердую поступь, и в быстром и высоко-
мерном взгляде, которым он окинул врагов, Дункан с радостью заметил  вы-
ражение, свидетельствующее о том, что надежда  на  спасение  не  оконча-
тельно покинула его.
   Магуа был слишком доволен успехом и  занят  своими  тайными  планами,
чтобы продолжать расспросы; запахнув плащ на груди, он также ушел из хи-
жины, не продолжая разговора, который мог оказаться  таким  роковым  для
его соседа. Несмотря на все возрастающее  негодование,  природную  твер-
дость и беспокойство об участи Ункаса, у Хейворда  все-таки  отлегло  от
сердца, когда этот опасный и хитрый враг исчез.
   Возбуждение, вызванное речью Магуа, постепенно улеглось. Воины заняли
свои места, и облака дыма снова наполнили хижину. Прошло с полчаса. Ник-
то не произнес ни слова, почти никто не повернул головы. Царило  важное,
сосредоточенное молчание, всегда наступающее после  бурной  сцены  среди
этих людей, которые были так пылкий в то же время отличались большим са-
мообладанием.
   Когда вождь, просивший помощи Дункана, выкурил свою трубку, он сделал
окончательную и на этот раз успешную попытку уйти из  хижины,  Пригласив
молчаливым жестом мнимого лекаря следовать за ним.
   Пройдя сквозь клубы дыма, Дункан с  радостью  вдохнул  свежий  воздух
прохладного летнего вечера.
   Вместо того чтобы пойти между хижинами, где Хейворд  производил  свои
безуспешные поиски, спутник его свернул в сторону и пошел прямо к подош-
ве горы, господствовавшей над поселком; подниматься на гору  приходилось
по извилистой узкой тропинке На прогалине мальчики возобновили свои  иг-
ры. Пламя костров осветило путь вождя  и  Дункана,  придавая  еще  более
мрачный характер суровому пейзажу. Они вошли в расселину, поросшую  кус-
тарником. Как раз в этот момент вспыхнувшее могучее  пламя  костра  ярко
осветило всю окрестность, и какое-то темное, таинственное существо  нео-
жиданно встало на их пути.
   Индеец остановился.
   Большой черный шар начал двигаться совершенно необъяснимо для  Дунка-
на. Пламя снова усилилось, его свет упал на таинственное  существо.  Те-
перь даже Дункан узнал его по беспокойным и неуклюжим телодвижениям. Это
был медведь. Он громко и свирепо завыл, но не выказывал других признаков
враждебности. Гурон был, по-видимому, уверен в мирных намерениях  стран-
ного пришельца; внимательно посмотрев на  него,  он  спокойно  продолжал
свой путь.
   Дункан знал, что ручные медведи часто живут у индейцев, и  тоже  спо-
койно следовал за своим спутником, предполагая, что это медведь -  люби-
мец племени. Гурон прошел мимо зверя, не  теряя  времени  на  дальнейшие
наблюдения. Но Хейворд невольно оглядывался на медведя, боясь  нападения
сзади. Его беспокойство нисколько не уменьшилось, когда он  увидел,  что
медведь бежит за ними по тропинке. Он хотел заговорить, но в эту  минуту
индеец, отворив дверь из древесной коры, вошел в пещеру, находившуюся  и
глубине горы.
   Дункан шагнул вслед за ним, радуясь  возможности  поставить  хотя  бы
легкую преграду между собой и  медведем,  как  вдруг  почувствовал,  что
дверь вырывают из его рук, и опять увидел косматую фигуру.  Они  находи-
лись теперь в узкой длинной галерее среди двух  скал;  уйти  оттуда,  не
встретившись с животным, было невозможно.  Молодой  человек  быстро  шел
вперед, стараясь держаться как можно ближе к своему проводнику.  Медведь
ревел время от времени, идя за ним, и раза два клал ему  на  плечи  свои
громадные лапы.
   Трудно сказать, как долго выдержали бы нервы  Хейворда,  попавшего  в
такое необыкновенное положение, но, к счастью, перед глазами его  замер-
цал слабый свет, и вскоре они дошли до места, откуда он исходил.
   Огромная пещера в глубине скалы была кое-как приспособлена для жилья.
Перегородки были сделаны из камней, ветвей и древесной  коры.  Отверстия
наверху помещений давали доступ дневному свету, а ничью  жилища  освеща-
лись кострами и факелами, которые  сменяли  дневной  свет.  Сюда  гуроны
складывали большую часть своих ценных вещей, общее достояние всего  пле-
мени. Сюда же, как оказалось; была перенесена и больная женщина, которую
считали жертвой сверхъестественных сил. Думали, что  мучившему  ее  бесу
Судет труднее совершать свои нападении на нее через каменные с гены, чем
через крыши хижин, сделанные из ветвей. Помещение, в которое попали Дун-
кан и его проводник, было целиком отведено для больной.
   Проводник подошел к ложу больной около нее стояло  несколько  женщин.
Среди них Хейворд с удивлением увидел Давида.
   Одного взгляда на больную было достаточно для  мнимого  врача,  чтобы
убедиться, что ее болезнь требует настоящих  медицинских  познаний.  Она
лежала как бы в параличе, равнодушная ко всему окружающему.  Хейворд  не
испытывал чувства стыда, так как видел, что жизнь больной  нисколько  не
зависит от успеха или неудачи его лечения. Легкие угрызения совести, ко-
торые он чувствовал раньше, сразу утихли, и он стал  подготавливаться  к
выполнению своей роли. Однако Дункан заметил, что  его  предвосхитили  и
желают испробовать на больной могущество музыки.
   Гамут в ту минуту, как вошли посетители, готовился излить свою душу в
пении; подождав немного, он начал петь гимн, который мог  бы  произвести
чудо, если бы только вера имела в данном случае  какое-нибудь  значение.
Ему позволили допеть до конца, так как индейцы относились с уважением  к
его воображаемой помощи. Хейворд был очень рад этой отсрочке. Когда  за-
мирающие звуки гимна донеслись до слуха Хейворда, он невольно  отскочил,
услышав, что кто-то сзади него повторяет их замогильным  голосом.  Огля-
нувшись, он увидел, что косматое чудовище, сидя в тени пещеры, беспокой-
но и неуклюже раскачивается и повторяет тихим рычанием звуки гимна.
   Трудно описать впечатление, произведенное на  Давида  таким  странным
эхом. Глаза его широко раскрылись, голос внезапно  пресекся  от  изумле-
ния... Под влиянием чувства, скорее похожего на страх, чем на удивление,
он громко крикнул Хейворду: "Она близко и ждет вас!"  -  и  стремительно
выбежал из пещеры.


   Глава XXV
   Миляга. А у вас роль Льва переписана?
   Вы мне теперь же ее дайте, а то у меня память очень туга на ученье.
   Пигеа. Тут и учить-то нечего, и так сыграешь,  тебе  придется  только
рычать.
   Шекспир. "Сон в летнюю ночь"

   Эта сцена представляла собой странную смесь смешного с торжественным.
Животное продолжало раскачиваться, по-видимому нисколько не уставая;  но
его смешные попытки подражать мелодии, напеваемой Давидом, прекратились,
лишь только последний покинул пещеру. Слова Гамута, брошенные им на род-
ном языке, как показалось Дункану, имели тайный смысл, хотя ничто из ок-
ружающего не помогало обнаружить предмет его поисков. К ложу больной по-
дошел вождь и дал знак удалиться  женщинам,  собравшимся  толпой,  чтобы
посмотреть на искусство незнакомца. Женщины послушались  безропотно,  но
неохотно. Когда замолкло эхо, разбуженное хлопнувшей в отдалении дверью,
вождь указал на больную, которая была его дочерью, как  оказалось  впос-
ледствии, и сказал:
   - Пусть брат мой покажет свою силу.
   Призванный так повелительно к исполнению принятой на себя роли,  Хей-
ворд с тревогой подумал, что малейшее колебание может оказаться опасным.
Он постарался припомнить те своеобразные заклинания и  странные  обряды,
которыми индейские колдуны прикрывают обыкновенно свое невежество и бес-
силие. Более чем вероятно, что в том состоянии смятения, в  котором  был
Дункан, он мог тут же сделать какую-нибудь роковую ошибку, если бы гроз-
ный рев четвероногого не остановил его в самом начале. Три раза  он  во-
зобновлял свои попытки и всякий раз встречал то же непонятное  сопротив-
ление, причем при каждом перерыве рев животного казался все более  диким
и грозным.
   - Демоны ревнуют, - сказал гурон, - я ухожу. Брат, эта женщина - жена
одного из моих самых храбрых воинов, поступи с ней справедливо...  Тише,
- сказал он раздраженному зверю, - я ухожу.
   Дункан остался в странном, пустынном помещении наедине с  беспомощной
больной и опасным зверем. Последний прислушивался к движениям индейца  с
тем смышленым видом, которым отличаются медведи, пока новый звук эха  не
возвестил, что вождь вышел из пещеры. Тогда медведь повернулся, подошел,
переваливаясь, к Дункану и сел против него в своей обычной позе.
   Молодой человек оглянулся вокруг, ища орудия, чтобы отразить  нападе-
ние, которого он ожидал.
   Но настроение животного, по-видимому, внезапно изменилось. Он уже  не
ворчал, не выражал никаких других при