ух
и, ударившись о ствол дерева, упал замертво.
   Элизабет следила за этой краткой борьбой, радуясь, что  мастиф  смог  так
живо расправиться со зверенышем, но тут пума спрыгнула  с  дерева  с  высоты
двадцати футов прямо на спину собаки. Никакие слова не могут  описать  того,
что затем последовало. Сцепившись в клубок, на сухих  листьях  катались  два
оглушительно ревущих зверя. Мисс Темпл, стоя на коленях  подле  лежащей  без
чувств подруги, не отрывала глаз от сражавшихся врагов.  Она  смотрела  и  с
ужасом и в то же время с напряженным вниманием, почти забыв, что  от  исхода
борьбы зависит ее собственная участь. Прыжки  обитательницы  леса  были  так
мощны и стремительны, что тело ее,  казалось,  все  время  было  в  воздухе.
Собака мужественно встречала каждое нападение врага.  Когда  пуме  удавалось
вцепиться в плечи мастифа, куда она все время целилась,  старый  Воин,  весь
изодранный когтями свирепой кошки, залитый  собственной  кровью  из  десятка
ран, стряхивал с себя страшного противника, как перышко, и, встав на  задние
лапы и оскалив клыки, вновь неустрашимо  кидался  в  бой.  Однако  почтенный
возраст да и  праздная  жизнь  последних  лет  подорвали  силы  благородного
животного, не исчезла лишь былая отвага. Но вот разъяренная хищница  сделала
необычайно сильный прыжок и оказалась вне пределов досягаемости для мастифа.
Тот делал отчаянные, но бесплодные попытки снова кинуться  на  нее.  Наконец
пуме удалось вскочить на своего престарелого врага, но она удержалась на нем
лишь одно мгновение. Неимоверным напряжением всех  своих  сил  собака  вновь
сбросила ее наземь. Но,  когда  Воин  вонзил  зубы  в  бок  кошки,  Элизабет
увидела, что его медный ошейник, все время сверкавший, пока  звери  дрались,
весь залит кровью, и она поняла, что ее четвероногий друг вот-вот  падет  на
землю бездыханным. Пума несколько раз подряд пыталась вырваться из державших
ее челюстей, но безуспешно. Внезапно мастиф опрокинулся на спину,  тело  его
забилось в конвульсиях и тут же затихло. Бедному Воину пришел конец.
   Теперь Элизабет была в полной власти страшной кошки. На  мгновение  глаза
коленопреклоненной девушки встретились с глазами свирепого  зверя.  Говорят,
что низшие твари иногда робеют  под  человеческим  взглядом.  Возможно,  что
именно поэтому пума не кинулась сразу.  Она  подошла  к  собаке  и  обнюхала
павшего врага, затем обнюхала также  и  своего  мертвого  детеныша.  Сверкая
глазами, яростно хлеща себя по бокам хвостом, кошка выпустила из широких лап
когти длиной в дюйм...
   Мисс Темпл не могла шевельнуться. Она не сводила  глаз  с  дикого  зверя.
Лицо ее покрылось смертельной бледностью, губы полураскрылись в немом ужасе.
   Казалось, сейчас  наступит  роковая  развязка.  Тело  прекрасной  девушки
покорно  склонилось,  ожидая  неминуемого  удара,  как  вдруг   она   смутно
расслышала шорох листьев позади себя.
   - Тес! Осторожнее... - послышался шепот. - Наклонитесь ниже, из-за  вашей
шляпы мне не видно ее головы.
   Скорее повинуясь инстинкту, чем сознавая, что она  делает,  наша  героиня
опустила  голову  низко  на  грудь.  Щелкнул  выстрел,  прожужжала  пуля,  и
раздались яростные вопли зверя, который покатился  по  земле,  кусая  самого
себя, ломая ветви  и  сучья  вокруг.  В  следующее  мгновение  из-за  кустов
выскочил Кожаный Чулок и кинулся к пуме, громко крича:
   - Сюда, Гектор, сюда,  старый  дурень!  Она  еще  может  прыгнуть,  кошки
живучие твари!
   Бесстрашно загородив собой девушек, Натти перезарядил ружье; раненая пума
грозно рычала и отчаянно пыталась прыгнуть - к ней  как  будто  возвращались
сила и свирепость. Но вот Натти приставил ружейный ствол к  голове  кошки  и
этим выстрелом убил ее наповал.
   Элизабет испытывала такое чувство, будто сама она только что воскресла из
мертвых. В натуре нашей героини было уменье мужественно встречать опасность,
и чем страшнее была опасность, тем больше девушка  оказывала  ей  внутреннее
сопротивление. Но все же Элизабет была лишь женщиной. Будь она одна в момент
встречи с пумой, ее находчивый ум, вероятно, подсказал бы выход, она  сумела
бы как-нибудь спастись, но на земле лежала без чувств ее  подруга,  Элизабет
не могла ее покинуть. И, как ни  страшен  был  вид  врага,  Элизабет  ни  на
секунду не оторвала от него взгляда, и долго еще  после  этого  события  она
мысленно возвращалась к тому, что ей пришлось тогда пережить; даже во сне ее
мучили жуткие воспоминания о каждом движении зверя.
   Мы предоставим читателю самому вообразить, что последовало  затем  -  как
Натти принес в шапке воды из ближайшего ручья и привел  в  чувство  Луизу  и
какими жаркими изъявлениями благодарности осыпали спасенные девушки  старого
охотника. Натти  выслушал  особо  бурную  благодарность  Элизабет  просто  и
добродушно, понимая волнение девушки, но явно не  придавая  значения  своему
поступку.
   - Ну полноте, мисс Темпл, - говорил он. - Хорошо, хорошо, мы поговорим об
этом в другой раз. А теперь пойдемте, я выведу  вас  на  тропу.  Вы  столько
натерпелись, что небось не чаете, как бы попасть домой.
   Они шли медленно, приноравливая свой шаг к шагу ослабевшей после обморока
Луизы. Выйдя на дорогу, девушки распрощались со  своим  спасителем,  заверив
его, что теперь смогут дойти одни: их приободрил вид  поселка,  лежавшего  в
долине перед ними, как на картинке:  впереди  -  озеро,  в  конце  долины  -
извивающаяся лента реки и над крышами домов  -  сотни  выбеленных  кирпичных
труб.
   Читателю незачем объяснять, он и  сам  поймет  мысли  и  чувства  молодых
девушек, только что избежавших смерти  от  когтей  и  зубов  хищного  зверя,
поймет, какой горячей благодарностью провидению, не покинувшему их в  момент
опасности, были преисполнены их сердца, представит себе, сколько раз  за  то
время, пока они спускались с горы, кидались они в объятия друг друга,  когда
вдруг вспоминали только  что  пережитое,  и  их  снова  и  снова  охватывало
блаженное сознание того, что они спасены.
   Кожаный Чулок стоял на горе и смотрел вслед их удалявшимся фигурам,  пока
те вовсе не скрылись за поворотом дороги. Тут  он  подозвал  собак,  вскинул
ружье на плечо и снова углубился в лес.
   - Да, бедняжки натерпелись страху, - рассуждал он сам с  собой.  -  Такое
кого хочешь напугает. Подумать только: встретиться в лесу с пумой, да еще  у
которой убили детеныша! Не знаю, может, надо было сразу  целить  злодейке  в
глаз, а не в лоб. Но кошки твари живучие, да и выстрел был не так  уж  плох,
ведь я не видел ничего, кроме ее головы да кончика  хвоста...  Эй,  кто  там
идет?
   - Как поживаешь, Натти?  -  проговорил  мистер  Хайрем  Дулитл,  поспешно
выходя из кустов при виде направленного прямо на него ружейного дула. - Как,
ты охотишься в этот жаркий день? Смотри, старик, как бы закон не добрался до
тебя!
   - Закон? Да я вот уже сорок лет не ссорюсь с законом, ибо что мне за дело
до закона, мне, старому охотнику, живущему в глуши?
   - Может, твои грехи перед законом и невелики, но признайся,  ты  все-таки
иной раз подстреливаешь оленя. Надеюсь, тебе известно, Кожаный Чулок, что на
того, кто вздумает подстрелить оленя между январем  и  августом,  налагается
штраф в пять фунтов стерлингов, или двенадцать  долларов  пятьдесят  центов.
Судья на этот счет строг.
   - Вполне могу поверить, готов поверить чему угодно  о  человеке,  который
творит здесь такие дела.
   - Повторяю, за оленя, убитого в неохотничий сезон, штраф в пять фунтов, и
судья неуклонно его взимает. Но что это, мне показалось, твои  собаки  нынче
утром лаяли так, будто шли по следу. Смотри, Натти, как бы они  не  навлекли
на тебя беды!
   - Мои собаки знают, как им себя вести, - ответил охотник  беспечно.  -  А
сколько получает доносчик?
   - Доносчик?.. Сколько получает доносчик?.. -  забегал  глазами  магистрат
под прямым и честным взглядом старого охотника. - Я.., кажется, он  получает
половину - да, правильно, половину.  Но  у  тебя  на  рукаве  кровь.  Уж  не
охотился ли ты утром?
   - А как же! - сказал Натти и многозначительно покачал головой. - Добыча у
меня отличная!
   - Вот что! - воскликнул магистрат. - А где же она? Уж наверное, она  была
неплохая, твои собаки не стали бы гнаться за чем попало.
   - Мои собаки пойдут по любому следу, какой я им укажу, - сказал Натти  со
смехом. - Они и на вас, сквайр, кинутся, стоит мне им приказать.  Эй,  сюда,
Гектор, сюда, ко мне, мои собачки, ко мне!
   - Знаю, знаю, собаки у тебя  превосходные,  -  ответил  мистер  Дулитл  и
прибавил шагу, стараясь поднимать ноги как можно выше; собаки уже примчались
на зов хозяина и теперь обнюхивали почтенного магистрата. - Так где же  твоя
добыча. Кожаный Чулок?
   Собеседники шли довольно быстро, но  вдруг  Натти  остановился  и  указал
ружьем на густые заросли кустов.
   - Вон она лежит, моя добыча, - сказал он. - Ну, как она вам нравится?
   - Подожди-ка... Да ведь это собака судьи Темпла! - воскликнул  Хайрем.  -
Ох, Кожаный Чулок, не наживи себе в судье врага! Надеюсь,  это  не  ты  убил
пса?
   - А вы взгляните на горло  собаки,  мистер  Дулитл,  -  сказал  Натти  и,
вытащив из-за пояса нож, привычным, ловким движением вытер его о свою куртку
из оленьей кожи. - Ну, как полагаете, мог я это сделать ножом?
   - Горло все разорвано, рана ужасная, но она нанесена не ножом. Так кто же
это сделал?
   - Пумы, сквайр. Они позади вас, можете поглядеть.
   - Пумы? - отозвался, словно эхо, мистер Дулитл и повернулся  на  каблуках
так стремительно, что ему позавидовал бы любой учитель танцев.
   - Успокойтесь, сквайр. Их здесь, правда, две  штуки,  но  одну  прикончил
пес, а с другой разделался я сам. Так что не пугайтесь, они вас не тронут.
   - Но где же олень, почему я его не  вижу?  -  спросил  Хайрем,  удивленно
озираясь вокруг.
   - Какой еще там олень?
   - А тот, которого ты убил сегодня утром.
   - Я убил оленя? Ну  кто  же  сейчас  станет  бить  оленей?  Ведь  это  не
дозволено законом, - сказал старый охотник. - А вот пум  убивать  -  это,  я
полагаю, не запрещается?
   - За убитую пуму выдают награду, денежную премию.  Но..,  но  разве  твои
собаки охотятся и на пум?
   - Я же только что говорил - на кого угодно. И на человека тоже. Эй, сюда,
мои собачки, сюда!
   - Да-да, я помню, помню... Странные у тебя псы, Натти, очень странные.  Я
просто поражен.
   Натти сидел на земле, положив к себе на колени  голову  недавнего  своего
свирепого врага: ловко действуя ножом, он быстро снял с пумы скальп.
   - Что же вас так поразило, сквайр? - обратился он к  мистеру  Дулитлу.  -
Или вам  не  доводилось  видеть  скальпа  дикой  кошки?  Вот  что:  вы  ведь
магистрат, мистер Дулитл, значит, вам и  придется  выписать  мне  бумагу  на
получение награды.
   - Награды? - повторил за ним Хайрем и  кончиками  пальцев  дотронулся  до
скальпа пумы, словно не зная, как поступить дальше. - Сперва зайдем к тебе в
хижину, Натти, там ты присягнешь, а я выпишу тебе бумагу. Надеюсь, Библия  у
тебя имеется? Для присяги нужны лишь Библия и молитвенник.
   - У меня книг не водится, - сухо ответил Натти. - И такой  Библии,  какая
требуется по закону, у меня нет.
   - Да ведь существует всего одна Библия  для  всех,  в  том  числе  и  для
закона, - возразил магистрат. - И твоя вполне  годится.  Пойдем  же,  оставь
кошек здесь, они ведь не нужны. Пойдем, Натти! Ты поклянешься на  Библии,  и
тогда я...
   - Не спеши, сквайр, - остановил его охотник, неторопливо поднимая скальпы
убитых пум и вскидывая ружье на плечо.  -  Зачем  мне  присягать,  когда  вы
своими глазами видели убитых кошек? Или вы не верите собственным глазам, вам
надо, чтобы человек еще поклялся на Библии? Вы же видели, я только  что  при
вас скальпировал пум.  А  если  уж  непременно  требуется,  чтобы  я  принес
присягу, так я сделаю это перед судьей Темплом.
   Послушай, Кожаный Чулок, у нас нет при себе ни пера, ни чернил. Все равно
придется зайти за ними к тебе в дом, иначе как  же  я  смогу  выписать  тебе
бумагу?
   Натти посмотрел на плута магистрата и рассмеялся.
   - Откуда у меня перья и чернила? Да и на что они мне? Я ведь  ни  читать,
ни писать не умею. Нет, мы вот как сделаем: я понесу скальпы  в  поселок,  и
там вы мне напишите все, что полагается. Черт возьми, как  затянулся  ремень
на шее у Гектора, еще, чего доброго, задушит пса. Нет  ли  у  вас  при  себе
острого ножа, сквайр?
   Хайрем,  горя  желанием  поладить  со  старым  охотником,  не  колеблясь,
протянул ему свой нож. Натти перерезал ремень, затянувшийся на шее  Гектора,
и, возвращая нож владельцу, сказал как бы невзначай:
   - Сталь хорошая. Сдается мне, ей уже приходилось перерезать  ремни  вроде
этого.
   - Уж не хочешь ли ты обвинить меня в том, будто я спустил с привязи твоих
собак? - испуганно воскликнул Хайрем, забыв про всякую осторожность.
   - Да что вы, сквайр! Я всегда сам спускаю их с привязи,  когда  ухожу  из
дому.
   Изумление на физиономии магистрата, которое тот не сумел  скрыть,  выдало
его с головой, но Натти и не нуждался в подтверждении своих догадок.  Однако
благодушие и спокойствие старика исчезло, уступив место негодованию.
   -  Послушайте-ка,  мистер  Дулитл,  -  проговорил  он  и  сильно  стукнул
прикладом ружья о землю, - не знаю, что  интересного  может  быть  в  хижине
бедняка, почему вам так не терпится в нее проникнуть. Слушайте, я говорю вам
прямо: с моего дозволения вам во веки  веков  не  переступить  порога  моего
дома, а если вы будете рыскать вокруг да около и вынюхивать, как сегодня,  я
вас так угощу, что не обрадуетесь.
   - Ты, Бампо, тоже помяни мои слова, -  крикнул  Хайрем,  в  то  же  время
поспешно ретируясь.  -  Мне  известно,  что  ты  нарушил  закон,  и  я,  как
магистрат, заставлю тебя за это поплатиться, и не позже чем сегодня.
   - Не больно-то я испугался ваших угроз и вашего закона! -  сказал  Натти,
щелкнув пальцами перед  самым  носом  блюстителя  порядка.  -  Проваливай-ка
отсюда, бездельник, не то я воздам тебе по заслугам. Коли я  еще  раз  увижу
подле моего дома твою богомерзкую физиономию, пристрелю,  как  сову,  так  и
знай!
   Справедливое  негодование  всегда  таит   в   себе   силу,   заставляющую
повиноваться, и Хайрем тут же скрылся, почтя благоразумным не доводить  гнев
охотника до крайности.
   Когда Хайрем скрылся из виду, Натти пошел к хижине. Там  было  все  тихо,
как в могиле. Он привязал собак и постучал в дверь  хижины.  Эдвардс  открыл
ему, и Натти тут же спросил юношу:
   - Все ли благополучно, мальчик?
   - Да, Натти. Кто-то пытался отпереть замок, но не справился с ним.
   - Я знаю, кто был этот мошенник. Но я его хорошо припугнул, теперь он  на
выстрел не подойдет сюда.
   Остальное Кожаный Чулок договорил уже войдя  в  дом  и  закрыв  за  собой
дверь.

Глава 29

   Ходят слухи, что у него тьма сокровищ.
   Шекспир,
   "Тимон Афинский"

   Когда Мармадьюк вместе с кузеном выехал за ворота своей  усадьбы,  он  не
был расположен сразу начать деловой разговор: сердце отца было  еще  слишком
преисполнено нежных родительских чувств.  Ричард,  со  своей  стороны,  тоже
молчал, полагая, очевидно,  что  важность  предстоящего  дела  не  допускает
обычной непринужденной болтовни,  а  требует  более  серьезной,  официальной
беседы. И потому первую милю всадники, энергично продвигаясь вперед,  ехали,
не проронив ни слова. Но постепенно мягкость и задумчивость исчезли  с  лица
судьи,  и  оно  приняло  всегдашнее  свое  выражение  благожелательности   и
добродушного юмора.
   - Ну, Дик, - начал он, - я во всем  поступил,  как  тебе  того  хотелось,
безоговорочно тебя послушался и  ни  о  чем  не  расспрашивал.  Теперь,  мне
кажется, пришло время, когда я вправе требовать объяснений. Куда и зачем  мы
едем и к чему вся эта торжественность?
   Шериф хмыкнул весьма громогласно, на  весь  лес,  и,  глядя  прямо  перед
собой, как человек, проникающий взглядом сквозь завесу будущего, ответил:
   - Между нами, судья, всегда - могу даже сказать, с самого нашего рождения
- существовало одно различие. Не то чтобы я хотел обвинять тебя в том, в чем
повинна лишь природа, ибо нельзя человеку вменять в вину его недостатки, как
нельзя воздавать ему хвалу за прирожденные его  достоинства.  Мы  ровесники,
разница в нашем возрасте всего два дня, но в одном мы сильно расходимся.
   - Право, Ричард, никак не возьму в толк, что ты имеешь в виду. Сказать по
правде, мы с тобой так не похожи во всем, и у нас так часто...
   - Наши маленькие несходства  всего  лишь  следствия  одной,  но  основной
разницы,  -  прервал  его  шериф.  -  Дело  касается   наших   взглядов   на
многостороннюю талантливость гения.
   - Что такое, Дик? О чем ты?
   -  Мне  кажется,  я  изъясняюсь  достаточно  вразумительно,   на   вполне
правильном английском языке. Во всяком случае, мой отец, учивший меня,  умел
говорить...
   - ..по-гречески и по-латыни. Да, да, я помню, Дик, - остановил его судья.
- Мне хорошо известно, как велики  были  лингвистические  познания  в  вашем
роду. Но не будем отклоняться от темы. Объясни, ради чего едем мы сегодня  в
горы?
   - Всякая тема, сэр, требует  обстоятельного  изложения.  Так  вот,  судья
Темпл, ты полагаешь, что человек  может  делать  по-настоящему  хорошо  лишь
что-нибудь одно, согласно своим природным данным и полученному  образованию,
а я убежден, что гениальность заменит какую хочешь ученость и что есть люди,
которые способны делать что угодно, им все под силу.
   - Как, например, ты, - сказал Мармадьюк, улыбнувшись.
   - Я не терплю, сэр, когда переходят на личности. Я не о себе говорю. Но в
вашем "патенте" имеются трое мужчин, которых природа одарила  так,  что  они
способны на что угодно, хотя жизненные обстоятельства у всех троих разные.
   -  Очевидно,  мы  богаче  гениями,  чем  я  предполагал.  Кто   же   этот
триумвират?
   - Один их них Хайрем Дулитл. По ремеслу своему он плотник, как  это  тебе
известно, и  стоит  лишь  взглянуть  на  поселок,  чтобы  убедиться,  каковы
способности этого человека.  Вдобавок  он  мировой  судья  и  в  этой  своей
должности  может  посрамить  любого,  получившего  специальное   для   этого
образование.
   - Отлично. Итак, это наш первый гений,  -  сказал  Мармадьюк  миролюбиво,
показывая, что не  собирается  оспаривать  этого  заявления.  -  Но  кто  же
второй?
   - Джотем Ридл.
   - Кто?!
   - Джотем Ридл.
   - Как! Этот вечно брюзжащий, никчемный прожектер, который каждые три года
переезжает в другой штат,  каждые  полгода  меняет  ферму,  и  каждый  сезон
принимается за новое занятие:  вчера  он  земледелец,  сегодня  сапожник,  а
завтра  школьный  учитель!  Это   воплощение   всех   типичных   недостатков
переселенца, без единого из его хороших  качеств,  уравновешивающих  дурные.
Нет, Ричард, твой второй гений не годится даже для того, чтобы... Ну хорошо,
а кто третий?
   - А третий не привык слушать подобные комплименты по своему адресу, судья
Темпл, и потому я называть его не стану.
   - Из всего сказанного тобой, Дик, я заключаю, что это  трио,  к  которому
принадлежишь и ты и которое ты возглавляешь, совершило какое-то очень важное
открытие.
   - Я и словом не обмолвился, что третий - это я. Я же сказал, что не люблю
касаться личностей. Но ты угадал:  действительно  сделано  открытие,  и  оно
непосредственно и глубоко затрагивает твои интересы.
   - Продолжай, Ричард, я весь обратился в слух.
   - Нет, нет, Дьюк, хоть в тебе и не бог весть как много  путного,  надеюсь
все же, что в тебе найдется и еще кое-что, кроме слуха.
   И шериф во все горло расхохотался от своей шутки, сразу пришел в  хорошее
расположение духа и принялся излагать своему терпеливому кузену суть дела.
   - Ты знаешь, Дьюк, - начал он, - что на  твоей  земле  живет  человек  по
имени Натти Бампо. Он прожил здесь, насколько  мне  известно,  более  сорока
лет. Долгое  время  он  был  совершенно  один,  но  теперь  обзавелся  д