мает с вас обвинение, сказал судья.
   Не пойму что-то, - сказал Натти.
   - Суд оправдал вас, с вас снято обвинение  в  том,  что  вы  оскорбили  и
ударили мистера Дулитла.
   Нет, нет, я не отрекаюсь, я малость тряхнул его за плечи, признался Натти
чистосердечно, и я...
   Вы оправданы, перебил его судья, и говорить об этом больше нечего.
   Лицо старика вдруг осветилось радостью, когда он  наконец  понял,  в  чем
дело. Быстро  надев  шапку,  он  откинул  барьер,  отделявший  его  от  всех
остальных, и сказал прочувствованно:
   - Ну, судья Темпл, должен признать,  суд  обошелся  со  мной  не  так  уж
сурово, как я того опасался. Да благословит вас бог за вашу доброту ко мне!
   Но жезл констебля загородил ему  дорогу,  мистер  Липпет  шепнул  на  ухо
своему подзащитному несколько слов, и старый охотник сел на  прежнее  место,
снова снял шапку и пригладил свои редкие седые волосы; на лице у  него  были
написаны уныние и покорность.
   - Господин прокурор, огласите следующее обвинение, - сказал судья  Темпл,
делая вид, что озабоченно просматривает какие-то бумаги.
   Мистер Вандерскол принял все  меры  к  тому,  чтобы  ни  единое  слово  в
документе, который он зачитывал вслух, не пропало для слушателей. Подсудимый
обвинялся в том, что он с оружием в руках оказал сопротивление  официальному
лицу, явившемуся к нему с обыском. В  обвинительном  акте,  составленном  на
путаном судейском языке, с многократным повторением перечня оружия, особенно
подчеркивалось, что Натти грозил магистрату охотничьим ружьем. Это и в самом
деле являлось более  серьезным  преступлением,  чем  оскорбление  действием.
Интерес  зрителей  заметно  возрос.  Обвиняемого  вновь  по  всем   правилам
"привлекли к суду", вновь потребовали ответа, виновен он или нет,  и  мистер
Липпет попытался шепотом подсказать ему, как нужно  говорить.  Но  некоторые
выражения, стоявшие в обвинительном акте, задели за живое старого  охотника,
и он, забыв всякую осторожность, воскликнул:
   - Все это бессовестная ложь, я не  хотел  проливать  ничьей  крови!  Даже
разбойники-ирокезы не осмелятся сказать мне в лицо, что я когда-либо  жаждал
человеческой крови. Я сражался как солдат, повинуясь богу и командиру, но  я
никогда не спускал курка ни на кого, кроме как  на  воина  в  открытом  бою.
Никто не скажет, что я хоть раз напал на спящего врага. Некоторые,  я  вижу,
думают, что мы здесь в лесах совсем безбожники и что совести у нас нет!
   - Не отвлекайтесь, Бампо,  -  сказал  судья.  -  Вы  поняли,  в  чем  вас
обвиняют? В том, что вы направили ружье на блюстителя порядка. Признаете  вы
себя виновным или нет?
   Однако вспышка гнева у Натти  Бампо  уже  прошла.  С  минуту  он  молчал,
задумчиво облокотившись на барьер, потом вдруг поднял  голову  и  рассмеялся
своим беззвучным смехом, указывая на стоявшего среди зрителей лесоруба:
   - Вы думаете, что Билли Керби стоял бы сейчас здесь, кабы я пустил в  ход
свое ружье?, - Значит, вы отрицаете свою вину, - сказал мистер Липпет, -  вы
заявляете, что невиновны?
   - Ну понятно, - сказал Натти. - Билли-то знает, что я не  спускал  курка.
Помнишь, Билли, ту индюшку прошлой зимой? Да, в нее попасть было  не  так-то
просто. Но теперь я уже не тот, что был в молодости.
   - Занесите в протокол: подсудимый не признает  себя  виновным,  -  сказал
судья  Темпл.  Простодушие  старого  охотника  произвело  на  него   сильное
впечатление.
   Хайрема снова привели к присяге, и он дал показания по второму обвинению.
Он уже понял, какую ошибку допустил при первом допросе, и теперь  действовал
осторожнее. Он изложил весьма толково и с поразительной для такого, как  он,
человека лаконичностью, свои подозрения относительно Натти Бампо,  рассказал
и обо всем, том, что засим последовало, - о своем заявлении по этому  поводу
судье, о получении ордера на обыск, о том, что Билли Керби принял присягу, -
и особенно подчеркнул, что все было сделано строго по форме закона. Затем он
описал, какой прием оказал Натти констеблю, утверждая, что охотник навел  на
Керби ружье в упор, угрожая пристрелить его, если тот  попытается  выполнить
свой служебный долг. Все сказанное было подтверждено Джотемом, его  отчет  о
событиях полностью совпал со всем тем, что сообщил магистрат. Мистер  Липпет
повел ловкий перекрестный  допрос  обоих  свидетелей,  но,  после  того  как
потратил на то немало времени, был  вынужден,  отчаявшись,  бросить  попытку
добиться  чего-либо  в  пользу   своего   подзащитного.   Наконец   прокурор
потребовал, чтобы вызвали  свидетеля  Керби.  Лесоруб  дал  очень  сбивчивые
показания, хотя было ясно, что он старается говорить только  правду.  Мистер
Вандерскол пришел ему на помощь, задав ряд прямых вопросов.
   - Свидетель  Уильям  Керби,  документы  подтверждают,  что  вы  требовали
допуска в дом охотника на законном основании. Почему же  вы  не  вошли?  Вас
испугали ружье и угрозы?
   - Ни вот настолечко я  их  не  испугался,  -  ответил  Билли,  прищелкнув
пальцами, - Грош мне цена, коли я стану бояться Кожаного Чулка.
   Но из сказанного вами в  начале  ваших  показаний  явствует,  что  вы  не
усомнились в том, что он действительно намеревается выстрелить в вас.
   - Еще бы! И вы бы, сквайр, не усомнились, кабы на  вас  наставили  ружье,
что бьет без промаха, да прищурились таким наметанным глазом. Тут,  я  вижу,
дело заварилось нешуточное, ну, я сразу на дыбы,  а  Кожаный  Чулок  взял  и
отдал мне оленью шкуру по-хорошему, ну, дело тем и кончилось.
   Да, Билли, хорошо, что я вовремя сообразил выбросить тебе шкуру, - сказал
Натти и покачал головой. - Иначе не обойтись бы без кровопролития. И коли бы
из нас двоих отдал душу ты, я бы тебя горько оплакивал весь недолгий остаток
моей жизни.
   - Ну-ну, Кожаный Чулок, - ответил ему Билли,  глядя  на  подсудимого  без
малейшего стеснения, словно забыл, что они здесь  не  одни.  -  Уж  коли  ты
заговорил об этом, то, может, у тебя...
   - Продолжайте допрос, господин прокурор. Прокурор с явным неудовольствием
слушал эту приятельскую беседу свидетеля с подсудимым и дал знак судьям, что
больше вопросов не имеет.
   - Следовательно, старый Натти Бампо  не  напугал  вас,  мистер  Керби?  -
спросил адвокат.
   - Меня? Напугал? Ну, нет! - сказал Билли и окинул самодовольным  взглядом
свою внушительную фигуру. - Меня не так-то легко испугать.
   - Вы, по-видимому, обладаете большой физической силой. Где вы родились?
   - В штате Вермонт. Местность там у нас гористая, но  и  леса  много,  все
буки да клены.
   -  Да,  мне  приходилось  об  этом  слышать,  -  сказал   мистер   Липнет
примирительным тоном. - Вы у себя на  родине  тоже  привыкли  иметь  дело  с
ружьем?
   По части стрельбы из ружья я здесь  на  втором  месте.  На  первом  месте
Натти, с тех пор как он подстрелил на лету того голубя.
   Кожаный Чулок  вскинул  голову,  рассмеялся  и  вдруг  быстрым  движением
протянул вперед морщинистую РУКУ:
   Ты еще молод, Билли, и еще не встречался с  умелыми  стрелками,  как  это
доводилось мне. Но я к тебе зла не питаю, вот тебе в том моя рука.
   Мистер Липнет не препятствовал этой попытке к примирению  и  благоразумно
выжидал, пока подсудимый и свидетель изливались в дружеских чувствах один  к
другому, но тут вмешался судья.
   Здесь не место для подобных разговоров, - сказал он. - Продолжайте допрос
свидетеля, мистер Липнет, в противном случае я вызову других свидетелей.
   Адвокат вздрогнул, сделав вид,  будто  сам  не  усмотрел  в  происходящем
ничего неуместного, и продолжал:
   - Итак, вы тогда же уладили дело миром?
   - Ведь он отдал шкуру,  чего  же  было  ссориться  со  старым  охотником?
Сказать по совести, не такой уж это великий грех - убить оленя.
   - И вы расстались дружелюбно? У вас не было намерения самому  подавать  в
суд на Бампо, вы явились сюда лишь по вызову?
   - Нет, жаловаться я не собирался. Шкуру-то он  ведь  не  утаил,  и  я  на
старика не серчал. А вот сквайр Дулитл, видать, сильно на него разобиделся.
   - Больше вопросов не имею, сэр,  -  проговорил  мистер  Липпет,  вероятно
рассчитывая теперь на поддержку судьи, и уселся на место с  видом  человека,
уверенного в успехе.
   Тут мистер Вандерскол обратился  к  присяжным  заседателям  со  следующей
речью:
   - Господа присяжные заседатели! Я бы прервал наводящие вопросы  господина
защитника -  под  наводящими  вопросами  я  разумею  вопросы,  которые  сами
подсказывают ответы, - если бы не был убежден в том, что закон нашей  страны
сильнее тех адвокатских уловок - я имею в виду законных уловок,  -  которыми
господин  защитник  думает   выгородить   обвиняемого.   Господа   присяжные
заседатели,  защитник  пытался  заставить  вас  поверить,   вопреки   вашему
собственному  суждению,  что  направить  ружье   на   констебля,   человека,
облеченного законными правами, - поступок вполне невинный и что для общества
- я имею в виду жителей нашего края - он не таит в себе никакой  угрозы.  Но
позвольте  мне  обратить  ваше  внимание  на  некоторые  подробности   этого
пренеприятного дела.
   И мистер Вандерскол зачитал суду отчет о  событиях,  изложенных  в  такой
форме, что окончательно сбил с толку своих почтенных слушателей.
   Дочитав, он заявил:
   - А теперь, господа присяжные заседатели, когда вам уже  вполне  ясно,  в
чем состоит преступление этого несчастного  -  несчастного,  потому  что  он
невежествен и повинен в преступлении, - я предоставляю вашей совести  решать
дело - вынести справедливый приговор. И я не сомневаюсь,  что,  невзирая  на
заявления защитника, который, памятуя ваш приговор по первому делу, уверен в
своем успехе и на этот раз, вы накажете преступника, как того требуют законы
правосудия.
   Теперь  слово  было  за  судьей  Темплом.  Его  обращение   к   присяжным
представляло собой краткое, но исчерпывающее резюме свидетельских показаний,
в котором разоблачались уловки адвоката и факты были  изложены  столь  ясно,
что все наконец вполне поняли, что, собственно, произошло.
   - Мы живем почти на границе цивилизации, господа присяжные заседатели,  и
потому для нас вдвойне важно поддерживать  авторитет  служителей  закона,  -
сказал в заключение судья. - Если вы видите факты такими,  какими  они  были
представлены вам в свидетельских показаниях, вы обязаны  осудить  виновного;
но, если вы верите, что старый человек, представший перед  вашим  судом,  не
имел умысла причинить вред констеблю и его действия были продиктованы скорее
привычными побуждениями охотника, нежели преступными намерениями,  ваш  долг
судить его, но оказать ему снисхождение.
   Как и в первый раз, члены большого жюри посовещались тут же,  не  покидая
зала суда, и затем старшина присяжных встал и провозгласил:
   - Виновен.
   Решение это никого, собственно, не удивило: все свидетельские  показания,
большая часть которых была здесь опущена,  явно  говорили  о  вине  Кожаного
Чулка. Судьи, казалось,  предугадали,  каково  будет  решение  присяжных,  и
одновременно с совещанием жюри шло совещание и за судейским столом:  видимо,
в приговоре никто не сомневался.
   - Натаниэль Бампо... - начал судья  и  сделал  обычную  в  таких  случаях
паузу.
   Старый охотник, который опять было задумался и сидел, положив  голову  на
барьер, тотчас встал и выкрикнул быстро, по-военному:
   - Здесь!
   Судья поднял руку, водворяя тишину, и сказал:
   - Вынося этот приговор, суд руководствовался как тем обстоятельством, что
вы  плохо  знаете  законы,  так  и  твердой  уверенностью  в   необходимости
наказывать за те нарушения их, в которых суд счел вас повинным.  Суд  решает
не подвергать вас обычному  в  таких  случаях  наказанию  плетьми,  оказывая
снисхождение вашему преклонному возрасту. Но, так как  по  закону  наказание
должно быть проведено публично, суд  постановляет  посадить  вас  в  колодки
сроком на один час. Затем вы обязаны уплатить в государственную казну  штраф
размером в сто долларов, после чего вы  должны  отбыть  тюремное  заключение
сроком в один месяц, а в  случае,  если  штраф  не  будет  уплачен  вовремя,
заключение будет длиться до его уплаты. Я  считаю  своим  долгом,  Натаниэль
Бампо...
   - Да откуда же раздобыть мне такую уйму денег? - воскликнул Кожаный Чулок
с жаром. - Где мне их достать? Ну ладно, я убил оленя - так заберите в казну
мои премии за убитых пум. Где же  старому  человеку  найти  в  лесу  столько
денег? Нет, судья, подумайте-ка хорошенько, не говорите, что вы  собираетесь
засадить меня за решетку на то короткое время, которое мне осталось прожить!
   - Если  у  вас  есть  возражения  против  решения  суда,  суд  готов  вас
выслушать, - сказал Мармадьюк Темпл мягко.
   - Да у меня их сколько угодно! - воскликнул Натти,  судорожно  вцепившись
рукой в барьер. - Где мне взять деньги? Отпустите меня в леса и горы,  туда,
где я привык дышать чистым воздухом, и, хотя мне уже семь десятков,  я  буду
охотиться день и ночь, если только вы еще не погубили всю дичь в этом  краю,
и до конца охотничьего сезона принесу вам деньги, все сполна. Да-да,  вы  же
сами понимаете, что я прав, что грех вам запирать в тюрьму старика,  который
всю свою жизнь провел там, где у него всегда над головой было небо.
   - Я должен руководствоваться существующим законом...
   - Не говорите мне о законах, Мармадьюк Темпл, - прервал  его  охотник.  -
Разве звери в лесу подчинялись законам, когда готовы  были  растерзать  ваше
родное детище? Ваша дочь стояла на коленях и просила помощи у неба - просила
милости большей, чем я прошу сейчас у вас, и мольбы ее были услышаны. А если
вы не внемлете моим словам, думаете, бог меня оставит?
   - Мои личные соображения не должны...
   - Послушайте-ка, Мармадьюк Темпл,  -  вновь  прервал  его  старик,  глядя
серьезно и печально, - послушайте, что я вам скажу. Я бродил по этим  горам,
когда вы были еще младенцем на руках у матери. И я знаю,  что  у  меня  есть
право бродить по этой земле до конца моей жизни. Вы забыли те времена, когда
пришли сюда в первый раз. Тогда здесь еще не понастроили тюрем. Вспомните, я
отдал свою медвежью шкуру, чтобы устроить вам постель,  и  я  дал  вам  мясо
благородного оленя, чтобы  утолить  ваш  голод.  Да,  тогда  вы  не  считали
преступлением убить оленя! Я сделал для вас все это, хотя относиться  к  вам
дружелюбно мне было не за что, ведь вы причинили столько зла  и  вреда  тем,
кто любил меня и давал мне кров. И теперь за все мое добро к вам вы посадите
меня за решетку? Сто долларов! Где мне их добыть? Нет,  нет...  Есть  такие,
что иной раз говорят о вас дурно, Мармадьюк Темпл, но  вы  не  так  уж  злы,
чтобы упрятать старика в тюрьму и смотреть, как он там умирает,  потому  что
стоял за правое дело. Ну-ка, друг, открой барьер, выпусти  меня.  Я  слишком
долго был на людях, я хочу вернуться в свои леса. И  не  бойтесь,  судья,  -
пока в ручьях еще водятся бобры и за оленью шкуру  платят  по  шиллингу,  вы
свой штраф получите, все до последнего пенса. Ну, мне и моим собачкам  будет
немалая работа, правду сказать, не по возрасту, но ничего,  мы  справимся...
Да, да, я обещаю это, я все сделаю, как сказал.
   Нечего и говорить, что едва он сделал  шаг  к  выходу,  как  его  тут  же
задержал стражник. Но не успел Кожаный Чулок сказать и слова, как  в  то  же
мгновение в толпе послышался гул голосов  и  громкий  шум,  и  взгляды  всех
устремились в дальний конец комнаты.
   Через толпу протиснулся Бенджамен, и все увидели его  коренастую  фигуру:
встав одной ногой  на  подоконник,  он  оперся  другой  о  барьер  у  скамьи
присяжных  и,  к  изумлению  всех  присутствующих,  как   видно,   собирался
произнести речь. С немалыми усилиями вытащив из кармана кошелек, он заявил:
   - Если ваша честь согласна отпустить  беднягу  в  новый  рейс  среди  его
лесного зверья, - вот возьмите, вроде бы в задаток. Тут у меня есть  кое-что
- ровно тридцать пять испанских дублонов. От всей души желал бы я,  чтоб  то
были британские гинеи, тогда бы этого хватило старику на уплату  штрафа.  Но
уж сколько есть, столько есть, и, коли сквайр Джонс сделает такую милость  и
подведет итог вот этому маленькому счету и вынет из кошелька, сколько с меня
полагается, все остальное судья может забрать себе и пусть  держит  до  того
времени, пока Кожаный Чулок возьмет на  абордаж  этого  своего  бобра,  а  в
случае чего, пусть и навсегда себе оставит. И никакой благодарности за то не
требуется.
   И Бенджамен протянул сразу обе руки: в одной он держал свой "гроссбух"  -
деревянную палку с зарубками, запись долга в "Храбром драгуне", а во  второй
- кошелек с деньгами. От изумления никто не проронил ни звука, но тут шериф,
стукнув по столу саблей, крикнул Бенджамену:
   - Молчать!
   - Да,  пора  прекратить  все  это,  -  сказал  судья,  стараясь  сдержать
собственное  волнение.  -  Констебль,  отведите  арестованного  к  позорному
столбу. Господин секретарь, какое у нас на очереди дело к слушанию?
   Натти, казалось, покорился неизбежному. Свесив голову на грудь, он  молча
шел следом за стражником. Толпа расступилась, пропуская арестованного. Когда
он спускался с крыльца, зрители кинулись вон из зала и устремились к  месту,
где должно было состояться позорное наказание Натти Бампо.

Глава 34

   Ха-ха-ха! Жесткие на нем подвязки!
   Шекспир,
   "Король Лир"

   В ту пору, о которой ведется наш рассказ, в  штате  Нью-Йорк  применялись
публичные наказания - позорный столб  и  колодки,  которых  еще  не  сменило
тюремное заключение как  более  гуманная  мера.  Оба  эти  анахронизма  были
установлены  напротив   здания,   где   вершился   суд,   являясь   как   бы
предостережением бдительного правосудия всем местным нарушителям порядка.
   Сюда-то и последовал за констеблями старый Натти,  склонив  голову  перед
силой, с коей не мог бороться. Его окружила толпа, все  глядели  на  него  с
жадным любопытством. Один из констеблей приподнял верхнюю  часть  колодок  и
пальцем указал старику на отверстия, куда несчастный  должен  был  просунуть
ноги. Не оказав ни малейшего сопротивления, Кожаный Чулок  спокойно  сел  на
землю и без единого звука жалобы сунул ноги в отверстия колодок.  Он  только
посмотрел на тех, кто стоял вокруг, ища в их взглядах сочувствия, в  котором
так  нуждается  всякий  страждущий.  Если  никто  не  выразил  ему   открыто
сострадания,  то  не  увидел  он  и  злорадства,  не   услышал   ни   одного
недоброжелательного слова. Толпа молча наблюдала за происходящим.  Констебль
начал уже опускать верхнюю доску колодок, когда  вдруг  Бенджамен,  успевший
пробраться совсем близко к старику,  нарочито  грубо  и  резко,  словно  ища
повода для ссоры, обратился к констеблю:
   - Скажите-ка мне, мистер констебль, чего это ради заковывают  человека  в
деревяшки? Ведь ни спине его, ни ребрам вреда от того не будет - для чего же
это с ним проделывают?
   - Таков приговор суда, мистер Пенгиллен, а суд, надо полагать, в  законах
разбирается.
   - Знаю, знаю, что все это по закону. Но прок-то  в  том  какой?  В  самих
колодках ведь ничего плохого нет - просто держат человека попусту  за  пятки
целых две склянки.
   - По-твоему, Бенни Помпа, в них нет ничего плохого?  -  проговорил  вдруг
Натти, устремив на стюарда жалобный взгляд.  -  Значит,  это  хорошо,  когда
семидесятилетнего старика выставляют на посмешище,  чтоб  на  него,  как  на
ручного медведя, глазели зеваки?  Значит,  это  хорошо  посадить  в  колодки
старого  солдата,  который  сражался  в  войну  1756  года  и  участвовал  в
семидесяти шести схватках с врагом? Опозорить его так, чтобы мальчишки потом
указывали на него  пальцами  и  говорили:  "А  я  знаю  этого  старика,  его
выставляли на позор перед всей  округой!"  Значит,  это  хорошо,  когда  так
унижают гордость честного человека, уподобляют его дикому зверю?
   Бенджамен  метал  в  толпу  свирепые  взгляды.  Попадись  ему  на   глаза
чья-нибудь дерзкая физиономия, и он  бы  немедленно  зат