ере сохранить им свободу.
   - Мой брат выходил когда-нибудь на тропу войны, чтобы  сразиться  с  моим
народом? - спокойно спросил он возмущенного вождя, который все еще ждал  его
ответа.
   Воин-тетон как будто несколько остыл, и свирепость на его  лице  уступила
место торжествующей усмешке, когда он широко взмахнул рукой и ответил:
   - Какое племя, какой народ не чувствовал на себе удара дакотов? Матори  -
их вождь!
   - И он считает Больших Ножей женщинами? Или он нашел их мужчинами?
   Сумрачное лицо индейца  отразило  борьбу  различных  чувств,  жестоких  и
бурных. Одну секунду казалось, что одержала верх  неугасимая  ненависть;  но
затем в его чертах проступило выражение более благородное и более подобавшее
прославленному воину. Вождь распахнул легкий,  покрытый  рисунками  плащ  из
оленьей шкуры, и, показав на груди шрам от штыка, ответил:
   - Удар был честный: мы сошлись лицом к лицу.
   - Этого довольно. Брат мой храбрый вождь, и он, конечно, мудр.  Пусть  он
посмотрит: разве это  воин  бледнолицых?  Таков  был  тот,  кто  нанес  рану
великому дакоте?
   Матори  посмотрел  туда,  куда  указывала  протянутая  рука  старика,   и
остановил свой взгляд на поникшей фигурке Инес. Долго тетон не  мог  отвести
от нее восторженный взгляд. Как недавно  юный  пауни,  он,  казалось,  узрел
небесное видение. Но затем, точно укорив себя в забывчивости, индеец перевел
глаза на Эллен, задержал  их  на  ней  с  более  земным  восхищением,  потом
поочередно оглядел их спутников.
   - Брат мой видит, что мой язык не раздвоен, - продолжал траппер, наблюдая
за отражавшимся на лице  тетона  движением  чувств  с  проницательностью,  в
которой почти не уступал самому индейцу. - Большие Ножи не посылают на войну
своих женщин. Я знаю, дакоты будут курить трубку с чужеземцами.
   - Матори - великий вождь. Большие Ножи - его  гости,  -  сказал  тетон  и
положил руку  на  грудь  с  видом  горделивой  учтивости,  которому  мог  бы
позавидовать иной аристократ. - Стрелы моих юношей лежат в колчанах.
   Траппер подал знак Мидлтону подойти ближе, и  через  короткое  время  две
группы смешались в одну, причем мужчины  обменялись  дружеским  приветом  по
этикету воинов прерии. Но, даже исполняя требования  гостеприимства,  дакота
ни на миг не упускал из виду вторую,  более  отдаленную  группу  белых,  как
будто все еще подозревал ловушку или ждал дальнейших разъяснений. Старик  со
своей стороны тоже понимал, что должен объясниться прямее  и  закрепить  уже
достигнутый  небольшой  и  довольно  шаткий  успех.  Всматриваясь  в   отряд
скваттера, все еще стоявший на прежнем месте, и  делая  вид,  будто  еще  не
знает этих людей, он  быстро  сообразил,  что  Ишмаэл  замыслил  немедленное
нападение. Исход столкновения на открытой  равнине  между  десятком  храбрых
пограничных жителей и почти безоружными индейцами, даже если  тех  поддержат
их белые союзники, представлялся ему достаточно сомнительным. Если  бы  дело
касалось его одного, он был бы, пожалуй, не прочь ввязаться в драку;  однако
старый траппер посчитал, что человеку его лет и его занятий будет  приличней
предотвратить столкновение. Его чувства разделяли и Поль и Мидлтон, так  как
оба они должны были оберегать не только собственную жизнь, но и две  другие,
более для  них  драгоценные.  Стоя  перед  трудным  выбором,  они  принялись
совещаться, как бы им вернее избежать страшных последствий, какие  неминуемо
повлекла бы за собой первая же враждебная попытка со стороны Бушей.  Траппер
не забывал, что индейцы с ревнивым вниманием следят за  выражением  их  лиц;
поэтому он сделал вид, будто в разговоре с  друзьями  пытается  уяснить,  по
какой причине эти путешественники могли забраться так далеко в прерию.
   - Я знаю, что дакоты мудрый и великий  народ,  -  начал  наконец  старик,
снова обратившись к Матори. - Но разве их вождь не знает среди своих братьев
ни одного, кто был бы низок?
   Матори гордо осмотрел свой отряд и на секунду нехотя задержал  взгляд  на
Уюче.
   - Владыка жизни создал вождей, воинов и женщин, -  ответил  он,  полагая,
что охватил все  ступени  человеческого  общества,  от  наивысшей  до  самой
низкой.
   - Вот так же и некоторых бледнолицых он создал дурными. Таковы  те,  кого
мой брат видит вдали.
   - Они всегда ходят на своих ногах, когда  хотят  чинить  зло?  -  спросил
тетон; но искра торжества в его глазах выдала, как хорошо он  знает,  почему
бледнолицые не на конях.
   - Они лишились своих лошадей, но у них еще есть порох, и свинец, и  много
одеял.
   - Они носят свои богатства с собой, как жалкие конзы?  Или  они  смелы  и
оставляют их на женщин, как должны поступать мужчины, когда знают, где найти
потерянное?
   - Видит мой брат синее  пятно  на  краю  прерии?  Гляди,  солнце  сегодня
коснулось его в последний раз.
   - Матори не крот.
   - Это скала; на ней имущество Больших Ножей.  Выражение  злобной  радости
озарило темное лицо те-тона. Повернувшись к старику, он, казалось,  читал  в
его душе, точно хотел проверить, не лжет ли тот. Потом он перевел  глаза  на
отряд Ишмаэла и сосчитал, сколько в нем людей.
   - Недостает одного воина, - сказал он.
   - Видит мой брат сарычей? Там его могила. Видел он кровь на земле прерии?
То была его кровь.
   - Довольно! Матори - мудрый вождь. Посади своих женщин на коней  дакотов;
мы сами все увидим, наши глаза широко открыты!
   Траппер не стал тратить лишние слова на объяснения. Зная,  как  быстры  и
кратки в своих речах индейцы, он немедля сообщил  товарищам,  чего  добился.
Мгновением позже Поль уже вскочил на коня, а у  него  за  спиной  устроилась
Эллен. Мидлтон немного замешкался, стараясь поудобней усадить Инес. Пока  он
хлопотал вокруг нее, к коню с другой стороны подошел Матори.  Он  отдал  для
гостьи собственного своего скакуна и теперь выказал  намерение  занять  свое
обычное место на его  спине.  Молодой  офицер  схватил  поводья,  и  мужчины
обменялись быстрым, гневным и высокомерным взглядом.
   - Никто, кроме меня, не сядет в это седло, - твердо объявил  по-английски
Мидлтон.
   - Матори - великий вождь, - возразил тетон. Но ни тот, ни другой не понял
смысла сказанных ему слов.
   - Дакота опоздает, - шепнул вождю не отходивший от него старик. - Смотри,
Большие Ножи испугались. Они скоро побегут назад.
   Вождь тетонов сразу отступился от своих притязаний и  вскочил  на  другую
лошадь, приказав одному из всадников отдать свою старику. Спешившиеся  воины
пристроились за спинами своих товарищей.  Доктор  Батциус  уже  восседал  на
Азинусе, и, несмотря на заминку, отряд приготовился двинуться в путь чуть ли
не вдвое быстрее, чем мы рассказали об этом.
   Убедившись, что все в порядке, Матори подал знак к выступлению. Несколько
воинов, сидевших на лучших конях, в том числе  и  сам  вождь,  с  угрожающим
видом поскакали вперед, как будто собираясь напасть на пришельцев. Скваттер,
начавший было в самом деле медленно отходить, тотчас же остановил свой отряд
и  с  готовностью  повернулся  лицом  к  врагу.  Однако  хитрые  индейцы  не
приблизились на расстояние ружейного выстрела, а двинулись в обход, пока  не
описали полукруг, держа противника в постоянном ожидании нападения.
   Убедившись, что цель достигнута, тетоны подняли громкий крик и  понеслись
вереницей по прерии к далекой скале, так прямо и чуть ли не так  же  быстро,
как летит сорвавшаяся с тетивы стрела.

Глава 21

   Ступай, не мешкай средь богов.
   Шекспир

   Едва обнаружились истинные намерения Матори,  залп  изо  всех  ружей  дал
знать, что скваттер разгадал их. Но дальность расстояния и быстрый лет коней
обезвредили огонь. Дакота, чтобы показать, как мало  он  боится  чужеземцев,
ответил на залп боевым кличем; и, размахивая над головой карабином как бы  в
насмешку над бессильной попыткой врага, он в  сопровождении  своих  отборных
воинов сделал круг по равнине.
   Остальной отряд продолжал между  тем  нестись  вперед,  а  эта  небольшая
группа избранных, выразив на свой дикарский  лад  презрение  к  бледнолицым,
повернула назад и  составила  арьергард.  Маневр,  очевидно  предусмотренный
заранее, был проделан ловко и четко.
   Залп быстро следовал за залпом, пока взбешенный скваттер не был принужден
с досадой отказаться  от  мысли  нанести  неприятелю  ущерб  такими  слабыми
средствами. Оставив эту бесплодную попытку, он пустился в погоню,  время  от
времени стреляя из ружья, чтобы поднять тревогу в гарнизоне, который  он  на
этот раз благоразумно оставил под грозным начальством  самой  Эстер.  Погоня
велась таким  порядком  несколько  минут,  но  постепенно  всадники  заметно
оторвались от преследователей, хоть те и подвигались с невероятной для пеших
быстротой.
   Синее  пятнышко  все  более  отчетливо  обрисовывалось  в  небе,   словно
вынырнувший из пучины остров, и  дикари  время  от  времени  оглашали  степь
воплем торжества. Между  тем  восточный  край  неба  уже  тонул  в  вечернем
сумраке. Тетоны еще не одолели и  половины  пути,  когда  смутные  очертания
скалы растаяли во мгле.  Не  смущаясь  этим  обстоятельством,  нисколько  не
вредившим его замыслам - скорее даже благоприятным для них,  -  Матори,  уже
опять скакавший впереди, продолжал путь с  уверенностью  доброй  гончей.  Он
только слегка осаживал коня, так как к этому времени все лошади в его отряде
устали.
   Тут старик,  улучив  минуту,  подъехал  к  Мидлтону  и  заговорил  с  ним
по-английски:
   - Сейчас пойдет грабеж, а я в таком деле не хотел бы участвовать.
   - Как же мы поступим? Отдаться в  руки  негодяю  скваттеру  будет  просто
гибелью.
   - Не поминай негодяев: ни красных, ни белых! Гляди вперед,  мальчик,  как
будто бы ты  говоришь  о  наших  колдунах  или,  скажем,  хвалишь  тетонских
скакунов. Эти воры любят, когда хвалят их коней, - совсем как глупая мать  в
поселениях бывает рада слушать  похвалы  своему  балованному  ребенку.  Так!
Потрепал по шее - хорошо, теперь перебирай рукою бусы, которыми  краснокожие
украсили его гриву; направь глаза на одно, а мысли - на другое.  Слушай  же:
если повести дело умно, мы сможем расстаться с тетонами, пусть только совсем
стемнеет.
   -  Отлично  придумано!  -  воскликнул   Мидлтон,   не   забывший,   каким
восторженным взглядом смотрел Матори на юную Инес и как он дерзко попробовал
взять на себя роль ее покровителя.
   -  Боже,  боже,  как  становится  слаб  человек,  когда   его   природная
сообразительность притуплена книжной наукой да  женской  изнеженностью!  Еще
раз  так  вот  вздрогни,  и  эти  черти  подле  нас  сразу  поймут,  что  мы
сговариваемся против них, с такой же ясностью, как если бы мы шепнули им  об
этом прямо в ухо на дакотском языке. Да,  да,  я  знаю  этих  дьяволов:  они
смотрят, как безобидные оленята, а ведь все до одного следят в оба за каждым
нашим движением! Значит, то, что мы задумали, надо  сделать  с  умом!..  Вот
так, правильно: поглаживай гриву да улыбайся, как будто хвалишь коня, а  ухо
открой пошире для моих слов. Только осторожно, не  разгорячи  жеребца,  -  я
хоть и не большой знаток по части лошадей, но разум учит меня, что в трудном
деле требуются свежие силы и  что  на  усталых  ногах  далеко  не  ускачешь.
Сигналом будет визг Гектора. По первому визгу - приготовиться; по второму  -
выбраться к краю из толпы; по третьему - скакать. Ты меня понял?
   - Вполне, вполне! - сказал Мидлтон. Он задрожал,  так  не  терпелось  ему
скорей привести план  в  исполнение,  и  прижал  к  сердцу  маленькую  руку,
обвившуюся вокруг его стана. - Понял вполне. Торопись!
   - Да, конь не ленивый, - продолжал траппер на  дакотском  языке,  как  бы
продолжая разговор,  и,  неприметно  лавируя  между  тетонскими  всадниками,
подобрался к Полю. Таким же осторожным образом он и ему сообщил  свой  план.
Бортник, горячий и бесстрашный,  выслушал  старика  с  восторгом  и  тут  же
объявил, что готов схватиться один со всею шайкой дикарей,  если  это  будет
нужно для выполнения замысла. Затем, отъехав и от  этой  пары,  старик  стал
глазами искать натуралиста.
   Доктор, пока оставалось хоть  малейшее  основание  думать,  что  одна  из
посланных Бушами пуль придет в неприятное соприкосновение с  его  особой,  с
превеликим трудом для себя и  Азинуса  держался  позиции  в  самой  середине
отряда сиу. Когда же такая опасность уменьшилась или, верней, исчезла вовсе,
его храбрость ожила, а храбрость его скакуна пошла на убыль.  Этой  двоякой,
но существенной перемене нужно  приписать  то  обстоятельство,  что  осел  и
наездник оказались теперь, так сказать, в арьергарде. Туда-то и  подъехал  к
нему траппер, причем сумел это сделать, не возбудив подозрений ни в одном из
своих проницательных спутников.
   - Друг, - начал старик, когда нашел возможным завести разговор, -  хотите
вы провести среди дикарей лет  десять  с  обритой  головой,  с  раскрашенной
физиономией, да с парочкой жен,  да  с  пятью-шестью  ребятами-полукровками,
которые будут называть вас отцом?
   - Ни в коем случае! - испугался натуралист. - Я отнюдь  не  расположен  к
браку. К тому же я  не  терплю  скрещения  разновидностей,  ибо  оно  вносит
путаницу в научную номенклатуру.
   - Да, да, вы нравы в своем отвращении к такой жизни; но если сиу  заманят
вас в свое селение, то именно такова будет ваша участь. Это  так  же  верно,
как то, что солнце всходит и заходит по господней воле.
   - Женить меня! Да  еще  на  дикарке!  -  продолжал  доктор.  -  За  какое
преступление я должен понести столь тяжкую кару? Разве можно женить человека
наперекор его воле? Это же нарушение всех законов природы!
   - Ну вот, теперь, когда вы заговорили о природе, я начинаю надеяться, что
в вашем мозгу сохранилась хоть некоторая доля разума, - сказал старик,  и  в
уголках его запавших глаз заиграла искорка, выдававшая, что он не лишен  был
юмора. - Впрочем, если тетоны захотят излить на вас всю свою доброту, то  вы
получите не одну жену, а пять или шесть. Я в свое  время  знавал  вождей,  у
которых было бесчисленное множество жен.
   - Но почему они замыслили такую  месть?  -  спросил  доктор,  и  вся  его
шевелюра поднялась дыбом, как будто каждый  отдельный  волосок  был  глубоко
оскорблен. - Что дурного я совершил?
   - Это не месть, это особый вид любезности. Когда они  узнают,  что  вы  -
великий лекарь, они вас примут в свое племя, и  какой-нибудь  могущественный
вождь даст вам свое имя и, может быть, свою  дочь,  а  то  и  парочку  своих
собственных жен, которые долго жили в его доме, так что он может  судить  по
опыту об их добронравии.
   - Да оградит меня тот, кто создал естественную гармонию и управляет ею! -
возгласил доктор. - Я не склонен иметь и одну супругу, а не то что двух  или
трех  особей  этого  класса!  Я,   право,   попробую   убежать   от   такого
гостеприимства,  прежде  чем  позволю   подвергнуть   себя   насильственному
супружеству.
   - Вы рассудили разумно. Но раз уж  вы  заговорили  о  побеге,  почему  не
совершить его сейчас же?
   Натуралист боязливо поглядел  вокруг,  как  будто  собравшись  немедленно
осуществить свою отчаянную мысль; но темные фигуры всадников со всех сторон,
казалось, вдруг утроились в числе,  а  уже  сгущавшаяся  над  равниной  ночь
представилась его глазам светлой, как летний день.
   - Это было бы, пожалуй, преждевременно и, я сказал бы, не совсем разумно,
-  отвечал  он.  -  Оставьте  меня,  почтенный   венатор,   посовещаться   с
собственными  мыслями,  и,   когда   мои   планы   будут   должным   образом
классифицированы, я доложу вам свой вердикт.
   - Вердикт! - повторил старик, презрительно тряхнув  головой,  и,  ослабив
поводья, смешался с толпою всадников-тетонов. -  Вердикт!  Это  слово  часто
произносят в поселениях, и оно очень  дает  себя  чувствовать  на  границах.
Знает ли мой брат, на каком животном едет этот бледнолицый? -  обратился  он
на дакотском языке к угрюмому воину и кивнул на Овида и кроткого Азинуса.
   Тетон  смерил  взглядом  осла,  но  не  позволил  себе  выказать  и  тени
удивления, хотя и он и все его товарищи были поражены, узрев это  невиданное
животное. Трапперу было известно, что ослы и мулы если и  знакомы  племенам,
живущим по соседству с Мексикой, то  к  северу  от  Платта  они  встречаются
редко. Поэтому он легко  прочитал  на  медном  лице  дикаря  немое,  глубоко
запрятанное изумление и сумел использовать его.
   - Может быть, мой брат думает, что этот всадник  -  воин  бледнолицых?  -
спросил  он,  когда  решил,  что  дикарь  хорошо  рассмотрел  невоинственную
физиономию натуралиста.
   Даже при тусклом свете звезд можно было  различить  пробежавшую  по  лицу
тетона презрительную тонкую усмешку - Разве дакота  бывает  глупцом?  -  был
ответ.
   - Дакоты - мудрый народ, и глаза их всегда открыты. Я очень удивлен,  что
они никогда не видели великого колдуна Больших Ножей.
   -  Уэг!  -  не  удержался  его  спутник,  и  удивление  вдруг  откровенно
загорелось на темном, суровом его лице, как вспышка молнии, озарившая сумрак
ночи.
   - Дакота знает, что язык у меня не раздвоен. Пусть мой брат шире  откроет
глаза. Он никогда не видел великого колдуна?
   Дикарю  не  нужно  было  света,  чтобы   припомнить   каждую   мелочь   в
действительно необычайном одеянии и снаряжении доктора Батциуса. Как  и  все
воины Матори и как  это  вообще  свойственно  индейцам,  тетон,  хоть  и  не
позволил себе глазеть на незнакомца с праздным любопытством (мужчине это  не
пристало!), все же приметил каждый отличительный признак их новых спутников.
Он запомнил фигуру, рост, одежду, каждую  черту  лица,  цвет  глаз  и  волос
каждого из Больших Ножей,  так  странно  встретившихся  им  на  пути;  и  он
недоумевал, какая же причина побудила чужеземцев искать пристанища у  грубых
обитателей его родных степей. Он успел оценить  физическую  силу  каждого  в
отряде  и  отряда  в  целом  и  тщательно  соразмеряя  ее  с  возможными  их
намерениями. Они, конечно, не воины, потому что Большие  Ножи,  как  и  сиу,
оставляют женщин  в  селениях,  когда  выходят  на  кровавую  тропу.  То  же
соображение не позволяло принять их за охотников или хотя бы за торговцев  -
два вида, под какими  белые  обычно  появляются  в  дакотских  деревнях.  Он
слышал, будто менахаши, то есть Длинные  Ножи,  и  вашшеомантиквы,  то  есть
испанцы, вместе курили трубки на великом совете и последние  продали  первым
свои необъяснимые права на обширные земли, где его народ свободно кочевал из
века в век. Простой его ум не мог постичь, почему один народ может  вот  так
приобрести власть над владениями  другого  народа.  Неудивительно,  что  при
сделанном траппером намеке у тетона разыгралась фантазия, и, сам твердо веря
в колдовство, он вообразил, что Длинные  Ножи  выслали  в  прерию  "великого
колдуна", чтобы  тот  своими  волшебными  чарами  помог  осуществлению  этих
загадочных прав. Почувствовав себя  беспомощным  невеждой,  отбросив  всякую
сдержанность, не заботясь о достоинстве осанки, он простер руки  к  старику,
как бы взывая к его милосердию, и сказал:
   - Пусть мой отец поглядит на меня. Я  простой  дикарь  прерии;  тело  мое
голо, мои руки пусты; кожа красна. Я убивал пауни, и  конзов,  и  омахов,  и
оседжей, и даже Длинных Ножей. Я мужчина среди воинов, но среди  колдунов  я
женщина. Пусть мой отец говорит: уши тетона открыты. Он  будет  слушать  его
слова, как олень шаги кугуара.
   - Мудры и неисповедимы пути того, кто один лишь отличает добро от зла!  -
воскликнул по-английски траппер. - Иным он дает  хитрость,  других  наделяет
мужеством!  А  все-таки  грустно  смотреть,  как  такой  благородный   воин,
сражавшийся во многих кровавых битвах, покоряется  суеверию  и  выпрашивает,
точно нищий, кость, которую ты хотел швырнуть собаке. Да простится мне,  что
я пользуюсь невежеством дикаря! Но я это делаю не в издевку  над  ним  и  не
забавы ради, а для того, чтобы спасти  людям  жизнь  и,  разбив  дьявольские
козни злобных,